Одно лишь слово

Ветер быстро бегал по улицам весеннего Ленинграда, сшибая со своего пути прохожих. Это было не удивительно. В свои права вступала весна, сгоняя со своего насиженного места зиму. Вслед за ветрами приходило и долгожданное тепло, до которого сейчас никому не было дела. Каждый несчастный, попавший на улицу в такую непогодицу, спешил как можно скорее добраться до места своего назначения. Все двигались словно в каком-то странном, никому не ведомом танце, очень быстром, в ритм с мартовскими порывами. В таком же танце сейчас кружил и Виктор, пытаясь добраться до давно знакомой Камчатки. Шел он быстро, но с явной неохотой, сильно щурясь, чтобы хлопья снега не попали в глаза. В этот момент он сильно пожалел о своем опрометчивом решении оставить шапку скучать дома. На черных волосах уже начали формироваться тяжелые сосульки, которые при каждом резком движении слетали с кончиков. И без того плохое настроение постепенно скатывалось в темную бездну равнодушия ко всему живому. С самого утра он был подавлен вечерней ссорой с Юрой на репетиции, произошедшей по какой-то совершенно абсурдной, незначительной причине, но в тот момент она казалась превыше многолетней дружбы и всех теплых чувств, формировавшихся годами. Вроде, в прошедший вечер они не могли определиться, какое слово лучше звучит и рифмуется и, даже, начали приходить к некому компромиссу, но он неумолимо разрушался с каждым сказанным словом. В тот раз они решили расположиться у Юры в квартире, вдвоем, как собирались еще во времена самых первых песен, записанных на кассеты, а может и раньше, так что никто не мог утихомирить разбушевавшихся музыкантов. До драки, конечно, не дошло, но неприятный осадок на душе оставался. К тому же, Витя в этом порыве забыл свою гитару в чужой квартире. Он просто выбежал на лестничную клетку, захлопнув за собой дверь, и понесся вниз, со злостью втаптывая подошвы ботинок в старые ступени. В тот момент он не узнавал сам себя, обычно мало что могло вывести его на столь яркие эмоции. Видимо, этот раз был исключением из правил. Сейчас он уже преодолел не слишком дальний путь от дома до кочегарки. Отряхнувшись, Витя отворил тяжелую дверь, что чуть не придавила его. Он аккуратно сложил промокшие вещи и надел старый фартук, который, казалось, должен уже давно лежать на свалке или в печи этой же кочегарки, и толстые, такие же грязные, как и фартук, перчатки. Сегодня ему предстояло много работы, что должна помочь отвлечься от навязчивых мыслей, непременно возвращавшихся в одну небольшую квартирку, к одному значительному человеку. В последние недели песни у Виктора получались, по его мнению, странные. Слишком личные для чужих глаз, даже для глаз близких друзей. Обычно все новые тексты, предположительно способные стать стоящими песнями, он непременно показывал и Гоше, и Игорю, и Юре. Эти же стихи он аккуратно складывал в один конверт, который непременно отправлялся в карман пальто. Во время прогулок по просыпающемуся от зимней спячки Ленинграду рука неизменно тянулась не к извечным его товарищам – сигаретам, а к сокровенному конверту. В такие моменты на лице расцветала необъяснимая ему самому улыбка. Виктор и сам не до конца понимал, для кого писал эти нежные строки, кому посвящал самые потаенные чувства, но на периферии сознания мелькал эфемерный, до боли знакомый образ. Он старался не придавать слишком четкие контуры этому образу, ведь это могло только расшатать его и без того ранимую душу. Наступило время обеда. Стирая капельки пота со лба, Витя отложил лопату и прикрыл топку. За время работы помещение раскалилось до такой степени, что становилось трудно дышать, поэтому музыкант поспешил скинуть рабочую одежду и направится в комнату отдыха. На удивление, там никого не оказалось, поэтому он преспокойно мог поудобнее расположиться на стареньком диване, схватить стоящую на импровизированном столике полупустую бутылку Пепси и продумать план на оставшийся день. Первостепенной задачей он обозначил зайти после работы к Юре, чтобы извиниться и забрать гитару. Перед этим стоило бы зайти в магазин за пивом, а то с пустыми руками идти не особо хотелось. За этими размышлениями бутылка в его руке успела опустеть, а разгоряченное тяжелой работой тело – остыть и начать ныть. Все-таки, ручной труд – это не его стезя. Тогда оставшийся перерыв Витя решил занять более приятным для разума и тела сочинительством. Рука снова потянулась к конверту. В который раз перечитывать собственные строки было приятно, но в то же время и тревожно, ведь перед глазами появлялась не прекрасная незнакомка или же давно знакомая подруга. Нет, пред глазами определенно появлялась не девушка. Фигура была угловатой, облаченной во все черное. Черты лица тоже были довольно грубыми, с выделяющимися скулами и выдающейся челюстью. Волосы тоже были черными, как уголь, который он закидывал в печь всего несколько десятков минут назад, остриженные под популярный «лисий хвост». От осознания, кто был в мечтах все это время, глаза начали округляться, а руки затряслись активнее, но уже не от усталости. До этого момента Витя никогда внимательно не вчитывался в эти стихи, мельком пробегая по строчкам в пути, не вдаваясь в смысл. Сейчас же, когда появилась свободная минутка, пазл, который до этого лежал небрежной кучкой, сложился в единую картинку, в определенное лицо. В этот переломный момент перерыв предательски кончился. Словно в тумане переставляя ноги, Витя вернулся к работе. Он совершенно не мог думать ни о чем, кроме о предстоящей встрече. Сейчас она уже не казалась такой будничной, обычной. Глаза словно застелила пелена, а в ушах выл белый шум. Голова резко загудела, отчего кидать комья угля стало неимоверно тяжело. Нет, все не может быть так. Он ведь совершенно нормальный парень, без каких-либо странных и мерзких наклонностей, которые противоречили морали и закону. Он просто сильно устал, а ссора с другом заставляла думать о всякой чуши. Ему определенно это все мерещится, он не может оказаться таким, после стольких девушек, с которыми он был. Да, он просто устал, но, чтобы отмести все опасения, нужно показать эти злосчастные стихи Юре, пока он не сжег их в этом странном душевном порыве. Тот точно знает, что делать, он путевый парень и, в конце концов, его лучший друг. Он готов доверить Юре свою жизнь, что уж говорить о душевных переживаниях. Решено, он все расскажет ему, или почти все, он же не псих, чтобы выкладывать такое. Более-менее успокоившись, Витя покинул Камчатку, предварительно заперев дверь. Уже начало темнеть, а погода все ухудшалась, хотя казалось бы – куда хуже? Ветер усилился еще больше, из-за чего появлялись снежные вихры, которые не позволяли разглядеть что-то дальше своего носа. Небо угрожающе почернело, а фонарные столбы не спасали от надвигающейся тьмы, что окутывала каждого нечастного, попавшего на улицу в этот тревожный час. Если говорить откровенно, никого, кроме Вити, на улице и не было. Завидев заветную дверь небольшого магазинчика, он кинулся к ней. Внутри было тихо, только завывания ветра снаружи приглушенно разрушали звенящую тишину. Витя быстро купил пиво и понесся к дому Юры, не замечая уставшего взгляда продавщицы, которая тоже хотела бы вернуться домой к семье. По пути к до боли знакомому подъезду Витю чуть ли не сносил в небольшие сугробы ветер. Он крепко держал свои покупки возле себя, но это не мешало бутылкам тихо греметь. Зайдя в подъезд, Витя остановился, чтобы перевести дух и обдумать предстоящую встречу. Лампочка над ним неприятно моргала, раздражая еще больше. Он понимал, что теперь обратного пути нет, он не может оставить все как есть. Этот вечер может стать последним, который он проведет со своим лучшим другом, от этого душа затягивается в тугой узел, который больно давит на горло. Он даже не уверен, сможет ли что-нибудь сказать или же будет просто смотреть нп лицо Юры, не в силах вымолвить и слово. Недавняя уверенность совершенно покинула его, оставляя лицом к лицу с бурей переживаний и чувств, подобной буре, от которой его отделяет тонкая дверь и такая же тонкая стена подъезда. Глубоко вздохнув, Витя начал подниматься на нужный этаж. Каждая ступенька давалась ему все сложнее и сложнее, сердце ускоряло свой темп, готовое проломить ребра, оно стучало в ушах, не давая услышать что-либо. Когда пред глазами показалась знакомая дверь, руки внезапно ослабли, от чего бутылки чуть не выпали, но он успел их словить. Свободная рука в который раз за день потянулась к конверту. Сжав его в последний раз в дрожащих пальцах, он осторожно постучал в дверь. Сначала в квартире было тихо. После чего он постучал еще раз. Послышались неспешные шаги, от которых сердце музыканта как будто упало, проломив лестничную клетку. В замочной скважине начал свой оборот ключ. Витя замер, вытянувшись по струнке. Дверь открылась и на пороге показался Юра, облаченный в теплый махровый халат темно-серого цвета. Его волосы были сильно растрепаны, а весь вид говорил о недавнем сне, из которого его так нагло и бесцеремонно выдернули. - Витя? Ты чего так поздно? – удивленно спросил он. - Да я, это, извинится пришел и мне очень нужна твоя помощь. Срочно, - только сейчас Витя понял, что от нервов его голос начал садиться. - Раз прям уж срочно, то проходи конечно, - при этих словах Юра криво ухмыльнулся. Хозяин медленно побрел вглубь квартиры, пропуская нежданного гостя. Тот, в свою очередь, еле как стянул с себя верхнюю одежду и разулся. Не с первого раза ему удалось повесить пальто, из которого он вынул уже изрядно помятый конверт, прижимая его сначала к груди, а после запихивая в карман джинсов. Гремя бутылками в пакете, на недвижимых ногах он прошел на кухню, где его ждал Юра. - Я пиво купил, хочешь? - Ты еще спрашиваешь? Кстати, ты вчера гитару забыл. - Спасибо, что напомнил, а то я сегодня все забываю. - Какой-то ты бледный, не заболел? - Не должен был, просто… - Витя встал в ступоре, держа открытую бутылку возле рта. Он совершенно не был готов к такому вопросу. Он вообще не был готов к этому разговору и этой встрече, хотя и думал о ней весь день. - Просто? - Да, просто. Давай лучше перейдем к сути, а то я уже не могу ждать? - Ты хоть сядь, а то сейчас в обморок грохнешься. Конечно, он сказал это в шутку, но Вите казалось, что тот видит его насквозь и даже может читать мысли. Он уселся на шаткий стул и уставился на поверхность стола, которая вмиг стала казаться необычайно интересной. Начать было трудно, но друг и не торопил его, за что он был очень ему благодарен. Юра внимательно осматривал его фигуру, которая начала казаться очень маленькой и сгорбленной. Он словно искал ответы на свои немые вопросы. В конце концов, Витя не выдержал этой тишины и начал неуверенно говорить. - Для начала, извини за вчерашнее, ты был прав. - Я и не обижался нисколько. - Пожалуйста, не перебивай, я об этом разговоре весь день думал, - довольно резко отрезал Витя. Его нервы были на пределе. - Извини, не хотел. Ты говори, я слушаю, только закуску достану. Юра встал со стула и подошел к холодильнику, доставая колбасу с сыром и начиная их нарезать. Витя замолчал, думая, как продолжить и прейти к самому главному. - Ты говорил, что тебе срочная помощь нужна. Что случилось? – Пытаясь разговорить притихшего музыканта, спросил Юра. - Знаешь, в последнее время мои стихи стали довольно странными. Совсем не типичные для меня. - В каком смысле? – Юра даже отвлекся от нарезания сыра, внимательно смотря на Витю. Его всегда волновал вопрос сочинительства друга. - Я не могу точно сказать, кому они посвящены. Точнее, нет, не так. Я знаю, кому их посвятил, но понял это только сегодня, в перерыве. Меня очень пугает это. - Так кто эта счастливица? Я ее знаю? - В тот-то и дело, что знаешь и это очень-очень плохо. - Почему же? Ты хоть закусывай, а то глаза уже косеют, - к этому моменту Юра уже закончил заниматься закуской и пододвинул тарелку в сторону белого, как накрахмаленная наволочка, Вити. - Спасибо. Почему, спрашиваешь? - Да, что в этом такого? Тут Витя замолчал и начал дрожащими руками тянутся к карману джинсов. Аккуратно вынимая и разглаживая каждый листок, он разложил стихи на столе прямо перед Юрой. - Почитай, может поймешь, - голос Вити совсем сел, а говорить было совсем уж сложно, - хотя, будет лучше, если не поймешь. Юра с улыбкой взял первый лист и погрузился в чтение. Сначала его глаза быстро бегали по кривоватым строчкам, но потом, изредка, его брови начали вздыматься, а глаза бегать к Вите. Губы хотели что-то сказать, но он продолжал молчать. Тогда он взял следующий лист. Когда стихи начали кончаться, Витя встал и пошел в зал, к забытой гитаре. Он уже не мог выносить эту тишину и шорох бумаги. Он сел на небольшой диван и принялся неуверенно наигрывать какую-ту мелодию. Выходило жутко нескладно. На пороге появился Юра, которого Витя не сразу заметил. - Я точно ее знаю? - Точно, даже ближе, чем стоило бы. Юра сел возле него, отбирая из рук инструмент. Тот легко поддался, ведь руки уже давно не слушались своего хозяина. - Ты точно не хочешь мне сказать? Я просто ничего не понимаю. Ты уже которую неделю ходишь, словно в облаках летаешь. - Я бы хотел, но не могу. Язык не поворачивается. - Я совсем не знаю, как тебе помочь. Стихи действительно странные для тебя, и я, вроде как, понимаю о ком они, но не могу быть полностью уверен. Витя испуганно посмотрел на друга. Ему было очень страшно, сейчас он может просто потерять лучшего друга и все, что у него есть, включая группу. Наконец, он решился. - Только пожалуйста, давай потом забудем этот вечер и все останется как прежде? - О чем ты? - Я знаю, это неправильно, мерзко, противозаконно, но ничего не могу с собой поделать. Мне очень страшно, со мной такого никогда не было. Я совершенно растерян. Я не знаю, что мне делать, а эти стихи… сегодня, перечитывая их, я понял, что они не о девушке. - В каком смысле? – Юра испуганно откинулся назад. - Они о тебе, - тихо отрезал Витя и быстро стал собирать свои вещи, чтобы покинуть эту квартиру, как ему казалось, навсегда. Музыкант уже хотел было открыть дверь и, как вчера, в страхе выбежать, но ему помешала твердая Юрина рука. - После этого ты уже никуда не пойдешь. Мы еще не закончили, - он начал стягивать с замершего Вити шарф и пальто, которые тот успел криво нацепить на себя. - Что еще можно говорить? – Замученно прошептал Витя. – Давай, скажи, что я псих, что должен быть заперт в психушке, на зоне, еще где-нибудь, что я противен тебе и ты меня не хочешь больше видеть. Он обреченно опустил взгляд в пол, лишь бы не сталкиваться со взглядом напротив. Вдруг он почувствовал, как его прижимают к себе и кладут его голову к себе на плечо. - Тогда нам обоим стоило бы давно лежать в белой палате. - Так ты... - Да. - Давно? - Определенно больше, чем следовало, - Юра мягко отстранился от совсем ослабшего Вити, - может, не будем стоять на пороге? Ответа не последовало. Витя скинул пальто и шарф на пол, чтобы потом взять Юру за руку и по-хозяйски отвести в спальню, где стоял магнитофон. Он уже не мог терпеть тишину квартиры и завывания ветра за окном. Поэтому, усадив друга на кровать, он, не глядя, поставил какую кассету. Заиграла какая-то старая песня, и эта мелодия обволакивала все пространство. Витя аккуратно сел на кровать рядом с совершенно спокойным Юрой. Казалось, что этот вечер совершенно на него не повлиял, но при этом его взгляд стал намного нежнее, а движения, как будто случайно, тянулись к Вите. Видя, что сидящий рядом готов в любую минуту сорваться и бежать, не важно куда, он приложил некоторое усилие, чтобы положить его голову к себе на колени. Юра аккуратно примостил одну руку прямо над сердцем Вити, которое готово было прыгнуть к нему, протиснуться через ребра, а второй зарылся в уже давно высохшие волосы. - Я точно не сплю? – Тихо спросил Витя. - Ты хочешь, чтобы все это оказалось сном? - Определенно нет, - но осторожно, словно боясь сделать что-то не так, потянулся к чужому лицу. Сначала поцелуй казался совсем легким, но к концу стал напористым. Витя хватался за сидевшего, словно утопающий, от чего тот начал задорно улыбаться. Внезапно за окном послышался особо сильный порыв ветра и весь район погрузился в кромешную темноту. Только в одной квартире горел маленький огонек любви, совсем еще небольшой, но при этом необычайно сильной. Это горели два давно искавших друг друга сердца. Следующее утро казалось им самым счастливым в их жизни.