Необычайные

      На низком столе, за которым они втроем сидели, остались тарелки с крошками и косточками, пустые бутылки и смятые упаковки из-под сушеной рыбы.       Какаши выпил не слишком много, но достаточно, чтобы разум поплыл. Большего было и не надо — иначе алкоголь мог дать обратный эффект, когда грань веселости проходит, уступая место беспричинной грусти. Хотя, причина для грусти всегда найдется. Вспомнится… А вот причин радоваться оставалось всё меньше.       Тензо, кажется, пил больше всех. Он уже по третьему кругу гундел о той молоденькой продавщице продовольственного магазина: о ее глазах, о ее формах… Какаши слушал, подперев голову рукой, облокачиваясь на стол. Перевел взгляд на сидящего рядом Итачи.       Итачи же покручивал недопитую бутылку с пивом в руке. Он тоже старался пить поменьше — после тех нескольких дебошей… после которых всей их троице пришлось краснеть перед главой клана Учиха и отцом Итачи по совместительству…       — Чего, не рискнешь напиваться сегодня? — Какаши толкнул младшего товарища плечом. Тот мягко хмыкнул.       — Мне уже хватило…       — Правда? А так и не скажешь.       Но Итачи поднял глаза, которые нетрезво поблескивали, и Какаши хохотнул: действительно. И снова посмотрел на мечтающего Тензо.       — Я ж и хотел… так и хотел — розовые! Розовые, не красные! Розовые… такие… непорочные… как цветок… то есть, как она! Цветок — розовый, а она — непорочная как цветок! Она же непорочна?.. — в бездонных глазах сослуживца мелькнуло опасливое сомнение, и Какаши не удержался:       — Не переживай, с порочными интереснее, если что.       — Семпай, наверно, за себя волнуется, — негромко добавил Итачи, заставив своего капитана рассмеяться.       — И то верно. Еще один невинный цветочек… или невинное деревце?..       Судя по напряженно сдвинутым бровям, Тензо даже немного протрезвел под смех товарищей. Он нахохлился.       — Не такой уж и «невинный»! Да и, знаете ли, лучше уж позднее кунай заточить, но использовать в бою, чем чтоб он ржавел без дела, однажды использованный…       Формулировка кольнула Какаши, и он глотнул пива из бутылки Итачи.       — Эксперт по оружию ты наш…       Однако ответная шутка как-то не родилась: тема задела мужчину, хотя он сам понимал, что зря ее поднял. Но так уж порой оно выходило — нужно уметь проигрывать. Он переглянулся с Итачи, проверяя реакцию. Парень тоже посмотрел ему в лицо — очень внимательно. Кажется, всё считывал, всё понимал. Мог проникнуть в самую его душу… шаринганом? Или просто природным чутьем?       Какаши попытался выдавить из себя улыбку, чтобы держаться непринужденно и сделать взгляд помягче. Наверно, на губах она и появилась. Во всяком случае, Итачи посмотрел ниже, на его рот. А мужчина усмехнулся: иногда он забывал, что находится в присутствии других людей без маски. Этому тоже был инициатор именно Итачи. Когда, в одну из первых пьянок, поймал руку своего командира, не дав привычно подтянуть маску после глотка. «Мы уже вас видели».       Видеть-то видели… но — не смотрели. Не смотрели напрямую. Не могли разглядывать. Раньше такие взгляды смущали Какаши, даже злили. Все взгляды… кроме взгляда одного человека, который первым из посторонних и увидел его без маски… и стал таким родным… Самым близким. Когда сам он был еще так юн…       А теперь он остался один. Не совсем один, всё же, со своими сослуживцами. С которыми его связывали не только рабочие отношения, но и дружеские. Нельзя закрываться в себе от людей, в этом сенсей был всегда прав…       Итачи протянул руку, погладил его по обнаженному плечу. Погладил слишком мягко, так что глазам захотелось прикрыться. Его руки тоже казались такими — мягкими, почти… женскими?.. Хотя женских рук Какаши знал мало… да и никогда не стремился их узнать.       Нет, это были вовсе не женские руки. Юношеские. С твердыми подушечками пальцев, с мозолями на ладонях — но всё равно лишенные солдатской грубости. Какие-то тонкие, изящные, как и вся его внешность. Изящество было в природе Учих. Многих Учих, по крайней мере…       Какаши снова оперся на стол, поглядывая на Итачи краем глаза. Стараясь не шевелиться и не дышать — пусть трогает, раз так ему вдруг захотелось. Мужчине этого тоже хотелось. Впитать в себя хоть каплю прикосновений… которые, кажется, не несут под собой никаких обязательств. Юноша вообще часто трогал его. Делал массаж иногда — чтобы размять ноющие мышцы…       А теперь он вдруг улыбнулся. И Какаши моргнул. Голова подкруживалась, но неприятное чувство от недавно поднятой темы почти испарилось.       — Передумали острить, семпай? — возник Тензо, на удивление трезво.       — Да много чести тебе, еще и острить… — но шутки почему-то не удавались. Кажется, потому что всё внимание собралось на руке Итачи на его предплечье. Поглаживающей — медленно, томно…       — Вас задел этот разговор? Или, может, тут что-то личное? — Тензо же вдруг перебрался, обогнув стол, сел рядом. Какаши замолк, потому что сокомандник приблизился — и его обдало волной жара, будто он склонился к костру.       Только сейчас Какаши обнаружил, насколько этот самый Тензо, еще недавно бывший совсем мальчишкой-замухрышкой, стал привлекательным молодым человеком. Который с бесстыдным прищуром всматривался ему в лицо.       — Личное, да? Секса хочется, вот вы и беситесь.       — Какие-то топорные формулировки, — выдохнул Какаши, когда его за лицо взяла крупная рука, застыл…       Ко рту припали чужие губы. Которые целовали быстро, грубо, но так… горячо… что мужчина почти что застонал — громкий вздох всё равно вырвался из горла и утонул во влажных причмокиваниях.       Однако Какаши всё же отвернулся: от хаотичных поцелуев закружилась голова, да и они ведь были не одни в комнате…       Итачи так и сидел рядом. Так и держал его за руку. И улыбался — странно, задумчиво.       К шее же припали горячие губы Тензо.       — Мы с Итачи-куном давно решили, что пора нашего семпая привести в чувства, — проговорил он, между делом. А руками полез под майку Какаши, задирая ее. Кожа обнажалась, соприкасалась с воздухом… со скользящими по ней чужими пальцами…       Какаши дышал — громко, ошарашенно… возбужденно. И не мог найти в своей голове ни единой причины сопротивляться.       «Они решили». Оба решили?.. Значит, оба этого хотят? Хотят — его?       Он снова глянул на Итачи, протянул к нему руку. Парень подался вперед, настороженно. И провел пальцами по голому животу мужчины, так что у того по коже прокатились мурашки.       Так, значит?.. Смело. Какаши так же смело приблизился, но Итачи мягко отклонился, сохраняя дистанцию.       Руки Тензо, крепко щупающие оголодавшее тело, заставляли разум плыть еще сильнее. Замереть, просто раствориться и отдаться… Но желание получить ответ на невысказанный вопрос толкало вперед. Поэтому мужчина повторил попытку, потянулся и затаил дыхание, когда они с Итачи замерли нос к носу.       А парень, не растерявшись, вдруг опустил руку и уверенным движением взял его между ног. Какаши испустил смешок, вместе с тем чувствуя, как весь его организм буквально растекается… и всё внимание собирается в жаждущем органе. Он ощущал дыхание Итачи на своем лице. А его пальцы — внизу… Но никак не мог сократить дистанцию — Тензо всё еще придерживал его за горло.       Тогда мужчина хохотнул, выпрямился, покачал головой.       — Какой же ты хулиган, — и поднял руки, складывая печать. — Рассеять!              — …или всё же красные?.. Нет, это слишком пошло, это неправильно…       — Ага, «слишком пошло», — Какаши моргал, возвращаясь в реальность. Перевел взгляд со всё такого же пьяно-мечтательного Тензо, сидящего напротив, на Итачи. Который улыбался самой хитрющей улыбкой, но при этом всё равно по-мальчишески краснел. — Думал, не догадаюсь?       — Нет. Но мне было интересно, чего вы хотите, — парень блестел черными глазами, в которых уже погасли шаринганы. — Или «кого»…       — Ага. И чего, как тебе? Выяснил?       Теперь, чувствуя настоящее опьянение — и после выпивки, и после горячего гендзюцу, — Какаши решительно подвинулся к нему, почти вплотную. Нутро клокотало, огонь предвкушения прокатывался по венам. Итачи же опустил руки на его плечи, деликатно отстраняя, однако протестующим он не выглядел. И повернул голову к Тензо.       — Лучше всего — белые. Они точно передадут всю чистоту ваших намерений.       — Да… Да! — их товарищ закивал, вдруг задумчиво поднялся, пошатнулся. — Так и надо… так и поступим…       Еле-еле Какаши дотерпел, пока Тензо пройдет мимо, предварительно бросив:       — Спасибо за вечер, семпай. Я пойду, попытаю удачу…       — Давай-давай, я тоже кого-нибудь «попытаю», — отмахнулся мужчина.       Наконец, услышал, как захлопнулась дверь квартиры. Снова развернулся к Итачи. И, больше не колеблясь, рывком притянул его к себе.       На секунду замер, чтобы еще раз заглянуть в эти глаза — провалиться в их омут, возможно. Тут же ощутил волнение — плотное и теплое. Не только в штанах, но и буквально между их лицами. Даже капельку протрезвел, понимая, что вот-вот сделает.       Итачи, упирающийся ему в грудь, приподнял брови, точно в удивлении. Но пока еще по-настоящему удивляться не было повода. Какаши впился в его губы, уже и не помня, как на самом деле надо целоваться. Особенно — когда начинаешь это первым…       Но его лицо обхватили руки, гладя так нежно, невесомо, что и былые чувства оживали — оживала способность души проявлять эти самые чувства. И впитывать… Итачи обвил его шею одной рукой, прильнув ближе, тоже целовал его — мягко, совсем не широко, просто захватывая губами нижнюю губу. Не умеет, конечно же… Но… хочет?..       Иначе не надо было брать своего командира за член, в конце концов…       Поэтому Какаши повалил парня на пол, на подушки, на которых они сидели за столом. Схватил Итачи за лицо — так же, как в гендзюцу его самого хватал Тензо.       — И где ты этого насмотрелся?       — Фантазировал. По вашим рассказам, — парень смотрел на него прямо, смело. Но — с новой томностью, которая заставляла кровь кипеть. Наверно, он был уверен в себе. Наверно, потому что знал, что в любой момент может погрузить оппонента в гендзюцу… в более мощное, из которого и выбраться потруднее. Но Какаши это не пугало. Он наклонился, провел языком по желанным губам. Которые приоткрылись ему навстречу.       Влажное, теплое погружение… да.       Трахаться. Ему наконец-то хотелось просто трахаться. Лишние мысли о прошлом пропали. И Какаши стал задирать одежду Итачи. Приник к его обнажившейся худой груди. Вдыхая запах — запах живого тела. Насыщенный, теплый… кажется, слегка сладковатый — будто бы так пахла сама юность.       Какаши скользил по нему губами. По гладкой коже, которая уже кое-где была отмечена шрамами. Исследовал языком рельефность мышц…       Входная дверь опять хлопнула.       — Бумажник!.. Я забыл свой бумажник…       Мужчина успел выпрямиться, когда в комнате снова появился Тензо. Который обвел нетрезвым взглядом открывшуюся ему картину: распростертого полуголого Итачи и сидящего на нём верхом Какаши. И прошел к столу, прикрыв глаза одной рукой.       — Не смотрю, не смотрю, продолжайте…       — Ага, «продолжайте», — смешливо бросил Какаши, наблюдая, как сослуживец притормаживает рядом и заглядывает под стол, шарится там, а потом издает радостный восклик и поднимается уже со своей находкой в руке. — Тензо, презик есть?..       — Что… я… — он аж вспыхнул, краснея. — Я ж не так!.. Я ей только цветы, а не так, чтоб сразу…       — Да не для тебя.       — А… Есть, — Тензо полез в бумажник, но всё же замер. — А для кого?..       — Для Итачи-куна, конечно, — Какаши перевел взгляд на совсем притихшего Итачи, который наблюдал за ними, но глаза его смеялись. — Надо ж и вопрос его «непорочности» решить.       — А… ну… — всё-таки кинув на стол квадратную упаковку, Тензо задумчиво подвис. Хмурился, возможно, пытаясь что-то сопоставить.       — Цветочный скоро закроется, — подал голос Итачи — так ровно, будто бы за самым обыкновенным диалогом, не осложненном пикантными обстоятельствами.       — Да! Да, красный букет…       — Белый.       — Белый! — и их товарищ спешно удалился.       Какаши же шумно выдохнул, почти что рыча — и от облегчения, и от нетерпения.       — А ты у нас эксперт в цветах и в эротических гендзюцу? Так хорошо в людях разбираешься, или что?       — А вы сомневаетесь? — Итачи взял его за руку, потянув на себя, и мужчина склонился над ним, опершись на локти. — Я вас насквозь вижу, семпай.       — Какие громкие заявления, — Какаши неровными движениями стал стаскивать с него задранную футболку одной рукой. — Но, значит, ты знал, на что идешь.       — А разве непохоже на это?       Было в нём это противоречие: легкая, изящная мягкость, которую он будто бы перенял от зверька, в честь которого был назван, смешивалась с твердостью… острой твердостью, как стекло, вот только очень прочное стекло, из которого можно было бы сделать клинок. Сравнивать юношу с металлическим кунаем не получалось — он всё еще казался слишком чистым, прозрачным, как это самое стекло… или хотелось, чтобы он таким казался.       Справившись с футболкой, Какаши нырнул рукой в штаны парня. Тоже крепкий. Значит, тоже хочет. Было бы странно, если бы не хотел. Итачи — не тот человек, который стал бы совершать легкомысленные поступки просто так.       А теперь он еще и задышал, приоткрыв рот, и черные глаза смотрели возбужденно. Не как в бою, когда он не терял трезвости мышления. Теперь он горел азартом. И Какаши тоже горел. Поэтому снова приник к ждущим его губам, целуя — сочно и крепко, но всё же стараясь синхронизировать их движения, замедлить. Это получалось. Мокро — очень мокро. Слюны было так много. Кажется, из всего тела Какаши буквально сочилась жидкость… ранее запертая в нём, где-то в глубине… прямо или фигурально.       За его член тоже взялась тонкая рука — как и в гендзюцу. Взялась через штаны, прощупала, словно проверяя, такой ли там орган, как и его собственный. Потом рука нырнула под одежду, и Какаши пригнулся ниже, невольно притихнув. И вовсе закрыл глаза, когда по чувствительной коже мягко прошлись пальцы. Когда сжали головку, скользя по ней…       Какаши выдохнул, а Итачи приподнял голову, поцеловал его в шею.       — Я знаю, чего вам хочется, Какаши-семпай, — теплый шепот, распаляющий еще сильнее. — И я тоже этого хочу.       Задышав, мужчина стал приспускать свои штаны. Зрение снова начало туманиться. А Итачи обвил его ногами… И Какаши зажмурился, притормаживая, прислонился лбом ко лбу любовника. Чего-то боясь… чего-то желая…       Под рукой был презерватив. Но теперь Какаши подумал, что даже с ним это может быть больно. А причинять мальчику боль совсем не хотелось.       — Смазка нужна… всё-таки, — произнес он, отстраняясь, заправляя член в трусы. Может, возраст, а, может, трепетное отношение к Итачи не позволяли ему пустить ситуацию на самотек. — Да и в спальню можно переместиться…       И подал руку приподнимающемуся парню. Тот ухватился, встал. И без лишних размышлений взял со стола презерватив. Посмотрел на Какаши — невинно и похотливо, как, наверно, мог только он. Кровь бурлила, словно переливаясь по чашам внутренних весов. Взять его — прямо здесь и сейчас, не теряя ни секунды. Или сделать это более вдумчиво, более… правильно. Хоть что-то в этой жизни сделать правильно…       Не выпуская руки юного любовника, Какаши быстрым, широким шагом направился в спальню. Залез в тумбочку, но заветной баночки там не обнаружил. Окинул взглядом подоконник, потом полез на кровать, рыская рукой под одеялом с нервозной поспешностью. Наконец, нащупал, под подушкой. Точно, он ведь читал ночью… читал очень интересные вещи…       Итачи потянул его за плечо, заставив обернуться. И легко запрыгнул сверху, так что Какаши распластался под ним на спине. Парень рассматривал его своими темными, спокойно-строгими глазами, которые теперь жгли так сильно, выбивая воздух из легких.       — Я же говорю, семпай: я знаю, чего вы хотите.       Головокружение обдувало, словно ветер, заставляющий огонь разгораться всё сильнее. Какаши громко дышал, не веря до конца… но знал, что любовник понимает, о чём говорит. Тело дрожало, тряслось — просто колотилось. Глаза начали слезиться от нетерпения, и мужчина ухватился за штаны Итачи, стаскивая их.       — Давай…       По горячей коже прошлись холодящие мурашки — холодящие приятно: он давно не видел чужой член вблизи. Приподнялся, снова припав к подтянутому животу Итачи губами, обвивая его тонкие бока. Юноша тем временем тоже снимал с него майку. И Какаши вдруг застыл, зарывшись лицом в грудь любовника, чувствуя, как руки гладят его плечи. Давно забытые ощущения…       Но в его первый раз всё было не так. Совсем не так…       Что-то бурлило в груди, грозило вот-вот вырваться. Всё-таки вырвалось — слишком несдержанным всхлипом. Но Итачи зарылся пальцами в его волосы, поглаживая — уже медленно и успокоительно.       — Всё хорошо, — его словам верилось. — Ложитесь, семпай.       — Ага… — мужчина, немного придя в себя, откинулся назад. Осмотрел любовника, сидящего над ним — темного, как мягкая ночь, в которой можно было раствориться. Итачи сбросил с ног спущенные штаны. Потом Какаши чуть приподнял таз, позволяя и себя раздеть до конца. Нашел взглядом поблескивающий в свете лампы презерватив, протянул его Итачи. Но на секунду замешкался.       — Сможешь надеть?.. Или мне?..       — Не думаю, что это отличается от тех бананов, — парень с улыбкой разорвал упаковку, и Какаши засмеялся. Вспомнил, как они недавно подарили Тензо «букет» бананов, на которые натянули презервативы, тем самым поздравив его с первыми успешными любовными похождениями — когда полупьяная незнакомая девушка в баре сама полезла к нему целоваться…       — Да, точно.       Он смотрел, как любовник раскатывает колечко презерватива по своему члену. А сам заполз на кровать глубже. Развел ноги, краешком не слишком трезвого сознания понимая, что много лет не лежал ни перед кем… так. В таком виде. Да и в таком контексте…       Быстрее. Хотелось, чтобы это случилось быстрее. Как тогда, в первый раз… тогда он тоже хотел, чтобы всё просто произошло — осталось позади. Чтоб смаковать уже потом, когда не будет страшно, когда всё будет известно и понятно…       Могло ли тело забыть, как это делается? Как это чувствуется?..       — Готов?.. — нетерпеливо спросил Какаши. Нога дрогнула — по бедру прошлись тонкие пальцы.       — Да. А вы?       Мужчина кивнул:       — Входи.       — Прям так?.. Вы говорили, что нужна подготовка.       — Я не хочу, мне не надо…       — Вы мазохист? — Итачи повел черными бровями, и Какаши напряженно усмехнулся.       — Возможно.       — Хорошо, — парень открыл колпачок смазки. — Но я не поощряю самовредительство.       Какаши наблюдал, как любовник смазывает пальцы на правой руке. Внутренности буквально скручивало от нервозного ожидания.       — Вся моя жизнь — самовредительство…       — Тем более. Зачем добавлять?       Левой рукой Итачи обвил его бедро, чуть склонившись, поглаживал кожу. А другой полез между ягодиц любовника. Какаши вздрогнул от прикосновения скользкого холодка. Широко раскрыл рот, не дыша — когда чужой палец нырнул внутрь. Итачи улыбался, наблюдая за ним. Он выглядел невинным — и опасным. Таким родным и понятным — и возбуждающим. Какаши успел познать много его форм…       А движение внутри было комфортным. Мужчина закрыл глаза, прислушиваясь к телу. Говоря ему расслабляться. И оно слушалось. Не заржавело за годы воздержания… и одиночества… Кажется, еще было способно впускать в себя. Любить?..       — И зачем вы отнекивались? — спросил Итачи, негромко, будто у самого себя, медленно вводя уже два пальца, покручивая.       — Ну… такой вот… не знаю. Ты же видишь меня насквозь, зачем спрашивать?..       — Чтоб и вы сами увидели.       Какаши усмехнулся. Раскинул руки. Тело наполнялось легкостью. Эта легкость туманила разум, как обезболивающее.       — Я готов, Итачи. Входи, пока не опал…       — Я и не собираюсь опадать.       — Ну, тем не менее…       — Тем не менее, ага, — парень всё-таки прислушался, устроился между его ног. Какаши не открывал глаз. Хотел чувствовать. И чувствовал. Смаковал новое погружение вглубь своего нутра — куда более плотное и объемное, чем пальцы. Неспешное. И чувствовал, как над ним нависает горячее, крепкое тело — немного меньше собственного, но не менее возбуждающее от этого.       Какаши дышал через сжатые зубы. Привык к давлению внутри. Теперь оно ощущалось как легкое скольжение. Даже слегка приятное. Приятно было и внутри, в голове, в душе — осознавать, что его имеют. Причем — имеет приятный ему человек…       — Вам не больно?       — Нет.       — А было бы больно — сказали бы?       — М… нет.       Вздох.       — Почему вы такой?..       — Ну, какой есть… — он открыл глаза, посмотрел любовнику в лицо. Протянул руку, провел пальцами по его щеке. — А какой ты? Покажи мне.       Итачи странно улыбнулся, в его взгляде снова мелькало что-то острое.       — С вами я всегда сдерживаюсь, семпай.       — Да ладно? Зачем это?       — Не хочу навредить, — юноша склонился к нему, и от близости их лиц у Какаши перехватило дыхание. — Я вас сильнее.       — Вот это заявление, — из груди вырвался смешок, и мужчина опустил руку на затылок Итачи, заставив его наклониться еще ниже.       — Это не хвастовство, это факт, — черные глаза не врали. И Какаши припал к его губам, наполняя тело восторгом слияния. Влажные хлопки проникновения, влажные причмокивания поцелуя…       Но что еще может принести им эта связь? На что еще способен его любовник? Узнать хотелось — до безумия.       — Не сдерживайся, — прошептал он в губы юноши между поцелуями. — Я выдержу.       Их глаза встретились — взгляды выбили искру, от которой Какаши прожгло насквозь. Миг — и Итачи подхватил его ногу, перекинул через плечо, склоняясь с ней ниже, уперся рукой в кровать. Вторую ногу поддерживал тоже, создав себе удобный угол. Растяжка Какаши ничуть не изменилась с ранней юности, позволяя проделывать и не такие трюки, но от смелости позы у него всё равно закружилась голова — в предвкушении.       А Итачи ускорился. Так, что Какаши затрясся с сильными, но ритмичными рывками. Любовник прищуривался, скалился, дыша так же быстро и громко. Внутри пылало от быстрого, скользкого массирования — обмякший организм был потрясен, но счастлив. Вряд ли кто-то мог сравниться с его первым партнером в скорости… Какаши вцепился в руки Итачи: не в попытке притормозить, а для выплеска бурлящих эмоций. Он любил такое. На самом деле любил. Успел привыкнуть, тогда…       А Итачи извлекся, перекинул обе ноги любовника себе на одно плечо, склонился снова. Вошел, выбив из мужчины вздох. Какаши выгнулся, чувствуя, как по его телу скользит рука партнера — свободная рука, другой он облокачивался на кровать. Он ответно трогал двигающегося над ним парня, наслаждаясь ощущением его теплой кожи, местами ставшей влажной от пота.       Ноги подрагивали в приятных спазмах, и Какаши позволял себе громко дышать, пытаясь подстроиться под любовника — мышцы еще помнили, как это делается. Итачи же схватил его за волосы, потянул — больновато, но эта боль добавляла вкуса, усиливая сладость ощущений. И юноша это знал, точно знал — что было видно по его взгляду. Мужчина крепко взялся за его плечи, впился ногтями в кожу. Он делал так крайне редко, но теперь почувствовал, что это уместно.       Любовник зарычал, еще сильнее вбиваясь в него. И Какаши невольно вскрикнул — они поймали идеальный угол, идеальный темп, так что член партнера с каждым скольжением с хорошим нажимом протирался об простату. Бедра задрожали еще сильнее, а Итачи подтягивал его к себе, чтобы удерживать это положение — и это состояние. Чуткий, всё-таки чуткий, даже сейчас. И так же тонко чувствующий Какаши, но не только духовно.       Кайф от внутреннего массажа стал нестерпимым. Мужчина бы и не смог себя сдержать — он просто растворился, перестал существовать. Тело жило отдельно от него. Билось от удовольствия, громко стонало… кончило.       Итачи заметил, притормозил, глядя вниз.       — Продолжай, — тихо выдохнул Какаши. Снова прикрывая глаза, смакуя трение внутри себя. Смакуя ощущение облегчения во всём организме. Которое усилилось, когда из него извлекся чужой орган. Кажется, аналогично удовлетворенный.       — Брось где-нибудь… — пробормотал он напоследок, имея в виду использованный презерватив. Но сил встать не было. Сил даже шевелиться — тоже.       Сладость пропитала каждую клеточку. И глаза тяжелели. И тело утопало в кровати. Какаши кое-как подтащил край одеяла, заворачиваясь в него, притянул к себе Итачи, который замер в задумчивости. Но мужчина обвил его руками, закинул и ногу, вынуждая улечься рядом, укрыл. Вдохнул его насыщенный запах — тяжеловатый, разгоряченный, в котором всё равно ощущалась и прежняя сладость.       А волосы его пахли травами. Шалфеем… Следуя за этой мыслью, Какаши поднял руку, нащупал резинку, завязывающую хвост Итачи. Стянул, надеясь, что она нигде не спутается. Запустил пальцы в волосы — длинные и прямые, такие непривычные. Как полная противоположность тем волосам, которые он знал так хорошо… даже по цвету…       Юноша не возражал, он рассматривал его лицо, тоже поглаживал. И от мягких прикосновений спать хотелось еще сильнее. Да и выпитый алкоголь снова давал о себе знать, укачивая рассудок, как в колыбели. Поэтому препятствовать и этим порывам организма тоже не получилось.              Утром же он оказался один. Проморгался, пробуждаясь, быстро сел на кровати, осматриваясь, принюхиваясь: пытаясь понять, было ли то пьяное происшествие затянувшимся гендзюцу или нет…       Но запах Итачи сохранился с ночи. Да и на полу валялся оторванный кончик упаковки презерватива.       Всё было. По-настоящему было.       Вот только бегство нового любовника немного Какаши огорчило. Они ведь даже не успели ничего обсудить…       После пьянки лоб неприятно сдавливало. Мужчина кое-как поел, несмотря на сжимающее желудок волнение, чтобы привести организм в порядок. Другие последствия ночных развлечений в теле тоже были ощутимы: непривычно, но знакомо ныло в понятном месте. Но кончил он здорово… Да и в моменте, кажется, всё тоже было хорошо.       Осознание заставляло нервничать еще сильнее. От беспокойства чуть подрагивали пальцы, даже холодели. Это — его вторые отношения. И, по сути, первые осознанные, «серьезные»… Когда двое захотели близости спонтанно, повинуясь притяжению, а не потому что так оно положено. Хотя… притяжение ведь было и тогда… тогда…       Нет, тогда всё было иначе. И тоже — непонятно, сложно, странно…       Наверно, так оно всегда, в самом начале. Когда не понимаешь ни своих чувств, ни чувств и намерений партнера. Но теперь, кажется, он имел справедливую возможность во всем разобраться. Поэтому направлялся к кварталу Учих.              Нервы натянулись, выдержка сдавала, заставляя приплясывать на месте. Дверь ему открыла Микото.       — Какаши-сан, здравствуй, — женщина не удивилась, ведь он был частым гостем в их доме. Обернулась назад, на вышедшего в коридор Итачи, одетого в домашнее кимоно. В остальном выглядел товарищ так же, как и обычно, но у Какаши тревожно свело живот с новой силой.       — Не занят?.. — осторожно спросил мужчина, надеясь, что его голос прозвучит непринужденно.       — Нет, сейчас выйду, — отозвался Итачи, тоже ровно.       Несколько минут ожидания сводили Какаши с ума. Он бродил туда-сюда перед домом, пусть и понимал, что от этого тело будоражится только сильнее. Но, наконец, дверь снова открылась. Итачи, теперь уже в привычной повседневной одежде, подошел. Кивнул в сторону, и они вместе пошли по улице. Какаши молчал. Хотел сказать так много… так много спросить… Но язык не желал двигаться от предельной неловкости. И от тишины, нависшей над ними, давящей всё сильнее. Замкнутый круг…       Кажется, Итачи тоже ждал первого шага от него. Возможно, как от старшего. Каким Какаши и должен быть… Должен. Поэтому, решившись, мужчина начал, хоть с чего-то:       — Как себя чувствуешь? Спал нормально?..       — Да, не хуже, чем обычно. А вы?       — Ну… спал-то неплохо, но проснулся вот так себе.       — Почему?       Кожу лица под маской стягивало ядерное стеснение, она просто горела.       — Я просто… хотел спросить… Хочу понимать, насчет вчерашнего, — они вышли за ворота квартала, где будто бы задышалось чуточку легче.       — Я так и понял, — Итачи вдруг свернул в сторону, на узкую тропку, уходящую между деревьями, и Какаши пошел за ним, уходя с дороги, которая вела к центру деревни.       — Да, — начало было положено, и терять будто бы стало нечего. — Я… просто не из тех, кто вот так… Ну… — мужчина запнулся, потому что Итачи остановился и обернулся. Под его внимательным взглядом говорить стало совсем невыносимо. — В общем… я к этому серьезно… ну… не просто так… Короче, между нами что-то есть, или оно так просто, разово?..       А Итачи засмеялся. Вдруг взялся за маску Какаши, так что по бедрам пробежали мурашки.       — Ты же и сам знаешь, — ответил юноша, притягивая его к себе за шею.       — Но хочу услышать это от тебя, — Какаши податливо склонился, пытаясь унять дрожь — пугливую, будто ночью они и не были близки. Принял теплый поцелуй в губы, ответил. Замер, чувствуя, как его обнимают за шею. Зажмурился крепче, опустил голову на плечо Итачи. Тоже обвил его руками, прижал к себе. Осознавая, что они впервые обнимаются.       — Всё хорошо. Я с тобой, — пальцы поглаживали его по шее, зарывались в волосы. И Какаши вздохнул — слишком уж рвано. Он чувствовал себя слабым, совершенно вымотанным — за одно только утро. Но… он ведь догадывался, что так оно и будет. Знал… или просто хотел верить?..       Или понимал Итачи слишком хорошо. А Итачи тоже не из тех, кто может переспать и забыть…              Потом, дома, он лежал на коленях любовника. Впитывая прикосновения скользящих по обнаженной спине пальцев. Которые иногда проходились ногтями, с легким нажимом, слишком приятно почесывая, так что Какаши тихонько мурлыкал.       На этот раз получилось всё более правильно: они, как минимум, предварительно помылись, да и в трезвом уме было куда легче вспомнить былые умения и попробовать применить их на партнере… и весьма успешно, к довольству обоих.       — Так я и думал, что ты только на службе командир, — отметил Итачи, и мужчина хмыкнул.       — Ну да… Хорошо, что ты это видишь.       — Я тебя достаточно четко вижу. Ты непростой.       — Наверно. Но это ж не особо мешает, мм? — Какаши с просящейся игривостью заглянул любовнику в лицо, встретил его улыбку.       — Мне не мешает. А тебе иногда может.       — Ну… я постараюсь, чтобы это не мешало нам. Но может быть сложновато… ну, к этому привыкнуть, да и вообще…       — Знаю, — парень понимающе вздохнул. — Извне тоже полно мешающих факторов… И моему отцу об этом знать пока не нужно.       — Это конечно, мне такое тоже не надо, — усмехнулся Какаши, представив себе в красках, как смотрит на них, держащихся за руки, Фугаку… — Мне показалось, или я в принципе ему как-то не нравлюсь?       — Есть немного.       — Почему? Потому что я не Учиха?       — Это тоже. Он считает тебя… — он задумался, рука тоже остановилась. — В общем, оборванцем, если обозначить мягче.       — Это еще с чего? — мужчина со смешком перекатился на спину. Протянул руку, погладив Итачи по подбородку, наблюдая за его черными глазами.       — Не знаю, такой вот образ у тебя складывается.       — Нормально… Я так-то не бедняк, — но это не обижало, наоборот, веселило: ему еще не доводилось взаимодействовать с родителями партнеров, и подобный опыт был ему интересен. — Мне, может, заказать у портных какое-нибудь вычурное дорогущее кимоно… расшитое золотом, знаешь. Прийти так, манерно… прическу еще надо другую, да?       — Да, она отцу тоже не нравится.       — Чего ни сделаешь ради благосклонности Фугаку-сама… А как тогда? Вниз опустить как-то?..       — Ага, — Итачи с улыбкой зачесывал челку Какаши ему на лоб, видимо, чтоб представить, как это будет выглядеть. — И воском уложить, чтоб ровно лежали.       — Хм… Да они не будут лежать.       — Значит, надо много-много воска.       — Я что, пчела?..       — Почему пчела? Не медом ведь обмазываешься. Но идея неплохая…       Какаши довольно посмеивался: давно забытое сладкое волнение, щекочущее в животе, ему очень нравилось.       — Да, звучит хорошо… только мед не особо в моем вкусе…       — Так тебе его есть и не надо. Мы тебя им обмажем, а я мед люблю.       — Мм… хорошо. А тебя чем обмазать тогда?       — Тут тебе виднее. Рыбой?..       От смеха уже сводило мышцы пресса. Мужчина отвел другую руку, щупая ногу любовника.       — И пивом тогда сразу.       — Интересные ролевые игры.       — Ага. Запишем в планы на будущее… — Какаши протяжно вздохнул, восстанавливая дыхание, не отводя глаз от лица над ним — приятного лица, которое теперь он мог свободно трогать… — Так а чего ты про пчел удивился? Они же воск делают, жопой.       — Делают, но только не жопой, они ж не пауки.       — А, да?..       — Ага. Они животом его как-то производят, у них там специальные железы или вроде того.       — Хм… — он поймал прядь длинных волос Итачи, задумчиво покручивал в пальцах. — Ну, допустим.       — А ты куда там собирался? В красивом прикиде, с укладкой?       — А… Так к бате твоему в гости. С огромным букетом… для тебя. Или лучше без?..       — Лучше без.       — Действительно, какие цветы? Лучше бутылочку саке, для него. И лентой так обвяжу…       — Он решит, что ты пытаешься его споить, надеясь подружиться.       — А что, так нельзя?       — С ним нельзя.       — Хорошо, что с тобой можно… гм… Ладно-ладно, с чем тогда к нему идти? С чьими-нибудь шаринганами, в баночке?..       Юноша хихикал, качнул головой.       — Ты можешь позволить себе и такое?..       — Ну… не знаю. Глаза я еще не покупал. Тогда, может, торт? Безобидный торт. Круглый такой. Глазурью еще залить, цветной…       — В виде шарингана?       — Да.       — Отец тогда скажет о твоей банальной безвкусице.       — Ну… что ж делать. Значит, не судьба мне ему понравиться. Я пытался как мог… А если мне домик купить? Небольшой. Там где-нибудь, у вас. Скажу, что я наполовину Учиха, что мне можно. Что? Я серьезно. Ну, не про Учиху, но про дом.       — Только не говори, что готов ради меня и на ограбление.       — Так ты тоже считаешь меня «оборванцем»? — он сел и, приблизившись, куснул Итачи за кончик носа. — Вообще-то, мы с отцом жили в достатке, у нас был большой дом. И наследство мне досталось приличное. Только вот оно мне не помогало никогда… — но мысль из шутливого разговора невольно утекла в неприятное русло. Итачи вздохнул, взял его руку, перебирая пальцы.       — Я не знал. Так и не скажешь… Но без наследства всё равно было бы хуже, чем с ним.       — Ну да. Всегда бывает хуже. Ладно, не о том речь… Я к тому, что если я к тебе поближе переберусь, ты всё-таки сможешь оставаться у меня на ночь?       Теперь уже юноша отвел взгляд, и на душе потяжелело.       — Не знаю. Пока не рискну. Я утром к тебе вернусь, вместе к Третьему пойдем… Отец сейчас негативно реагирует, когда поздно прихожу. И Саске будет переживать…       — Ну, да, — против воли внутри стало тускло, горько, словно их радость была лампочкой, которая вдруг разбилась. Саске, точно. Это был самый весомый аргумент, с которым невозможно спорить. — Ладно. Конечно. Я не подумал как-то. Знаешь… я просто не помню уже, как это — когда семья. И есть кто-то еще, о ком надо думать и кто думает о тебе…       — Я думаю о тебе, — вдруг заявил Итачи — очень убедительно. Притянул его к себе за шею, поцеловал. И у мужчины приятно и грустно защемило сердце.       Его любят?.. Вдруг?.. Поверить было трудно.              И Итачи, конечно же, вечером ушел. Чтоб не провоцировать отца и не расстраивать братика…       А Какаши смотрел в темный потолок, лежа без сна. Не мог прогнать просящиеся мысли. Кажется, только мысли у него и были — по-настоящему с ним.       Он помнил, что такое семья. Помнил. Отдаленно — детство, с отцом. И куда четче — помнил Минато. Минато с Кушиной, которые относились к нему как к родному. Пусть он и хотел совсем другого…       У всех была семья. Своя семья. К которой они уходили потом, оставляя его одного. Семья, которая всегда была важнее, чем он.       Но измотанность от нового… точнее, забытого вида активности всё-таки взяла свое и помогла ему уснуть, несмотря на взвинченные чувства.              А проснулся он от прикосновения — настолько мягкого, что тело не среагировало на него как на угрозу, не заставило резко пробудиться… а, может, просто узнало запах, так быстро ставший родным. Какаши даже позволил себе заулыбаться, прежде чем открыл глаза. Увидел в полумраке утра над собой Итачи — как и понял. Юноша же наклонился, снова поцеловал его в щеку, поглаживая рукой по волосам.       — Ты уже тут?.. — сонно спросил Какаши, тоже протянув к нему руку.       — Я же обещал прийти. Меня ждал любовник.       Мужчина пропустил между пальцев пряди его черной челки, погладил по лбу, зачесав назад волосы. Сердце снова сводило — так часто за последние дни. И как только у этого мальчика получилось затронуть его душу, причем так глубоко?.. Да и смотрел он совершенно искренне.       Пришел, всё-таки пришел. Залез через открытое окно, видимо. Знал, что этим порадует…       Просто пришел, потому что мог. Потому что захотел.       Какаши приподнялся, придерживая любовника за шею, крепко поцеловал. Захватывал губами нырнувший в его рот язык Итачи. Поражаясь, что снова может… так. Может кого-то целовать. Быть с кем-то. Принадлежать кому-то. Кажется, тому, кого уже у него не заберут.       Не скажут: «Это только часть «обычая», а дома меня ждет жена».       Не скажут: «Это не просто ребенок, а оружие Конохи, поэтому ты должен отпустить его».       Они сблизились, потому что их тянуло друг к другу. Без каких-либо третьих сторон. Без каких-либо обязательств…       Совсем не хотелось, но Какаши всхлипнул: наедине с собой он не ощущал реальность так ярко. В обнимающих руках осознание накатывало сильнее всего… Юноша, кажется, всё так же улавливал его настроение. Как улавливал с самых первых дней общения, когда его отдали под командование Какаши. Была ли это врожденная чуткость… или врожденная совместимость?.. Мужчина не знал. Только почувствовал, как Итачи прислонился лбом к его лбу.       — Надо вставать, — произнес юноша. — Мне, правда, хотелось прийти и разбудить тебя пораньше, но я не стал.       — Вот уж спасибо, — Какаши поглаживал его по плечу. — Хотя, я бы в любом случае не выспался…       — Опять бессонница?       — Ага. Ты ж не хочешь спать со мной. Вот и не уснуть.       — Значит, перед сном нужно лучше стараться, чтоб сразу засыпать, — подытожил Итачи и потрепал любовника по голове, ероша волосы. — Пойдем, посмотрим, есть ли у тебя в холодильнике что-то живое.       — Если только ты запихнул туда ворону…              В раздевалке Какаши наблюдал за своим партнером, который переодевался в униформу возле своего шкафчика, перед общим собранием. Формальная обстановка накаляла атмосферу, и юноша казался еще привлекательнее и желаннее от этой временной недоступности.       Поймав его взгляд, мужчина самым неприличным образом уперся языком во внутреннюю стенку щеки, изображая такой же неприличный жест. Как и ожидалось, Итачи заулыбался, чуть краснея. Закрыл шкафчик, пошел на выход. И, проходя мимо, толкнул любовника плечом.       Пользуясь случаем, Какаши притянул его к себе, а Итачи, не растерявшись, прошептал ему на ухо:       — Я тебя сейчас за жопу укушу.       Какаши хихикнул: внутри горел приятный огонек.       — Укуси. Звучит заманчиво.       — Я вижу, что ты нарываешься. Прикрой уже бесстыдную моську, — и юноша прислонил к его лицу фарфоровую маску лисы, которую взял с полки шкафчика.              На миссиях Какаши привык блокировать все свои чувства: и тоску, и злость, и растерянность… С влюбленной похотливостью это получалось в том числе.       Но на каждом привале его влекло к любовнику. И, по счастью, притяжение было взаимным.       Сослуживцев это мало удивляло: кажется, развитие их отношений оказалось делом очевидным. Тем не менее, Тензо не упускал возможности подколоть своих товарищей (возможно, в отместку за их озорство, в вопросах его собственных пассий).       Вернувшись на поляну к остальным из-за кустов, где они недолго уединялись, Какаши заметил, как друг ехидно раскрыл рот, поэтому решил сделать ход первым. И, демонстративно поправляя штаны, намеренно громко объявил:       — Ладно, Итачи-кун, я замолвлю за тебя словечко. Считай, что новое звание уже твое…       Итачи же сильно шлепнул его по заднице, так что ягодица еще долго продолжала гореть, пока мужчина с улыбкой смотрел вслед своему уходящему любовнику.       — А вам идет, — вдруг сказал Тензо, совершенно удивив.       — Что?..       — Не выглядеть так, будто вы хотите умереть.       Какаши ухмыльнулся. Это было смешно. И не смешно одновременно. Но он снова бросил взгляд на Итачи, который уже о чём-то беседовал с другими сокомандниками. В новое положение дел до сих пор верилось с трудом. Но… оно ему нравилось, однозначно.              Нравился и Итачи. Нравилось рассматривать его — такого непривычного, но утонченного. Идеал красоты Какаши был совсем другим… но он всё равно начал отмечать, насколько его новый партнер привлекательный. На него даже получалось заглядываться.       Он был не таким… конечно же, не таким, как первая любовь… Он был намного младше, он был и похож, чем-то похож… своим спокойствием, вдумчивостью и мягкостью, но и не похож одновременно.       Но с ним было приятно зажиматься в углу раздевалки, когда там никого не было. Это распаляло, заставляло кровь бурлить. Когда чужие руки вольно скользили по телу, когда на ум лезло так много горячих заигрываний, которые можно было озвучить, и когда в ответ на ухо шептал возбужденный голос:       — Я и не знал, что вы такой пошляк.       — М, и так ты говоришь своему семпаю?       Пальцы крепко хватают за зад, притягивая к себе еще ближе, так что возбужденный орган протирается об тело любовника через штаны.       — Сегодня вечером я нагну моего семпая.       И — дрожь по рукам, по бедрам, и в животе горячо, в груди… Так приятно слышать, так приятно чувствовать, так приятно представлять… и потом приятно воплощать в жизнь.       — О, он будет в восторге.       — Знаю.       Какаши горел с ним. Горел им. И вспоминал, как умел отдаваться раньше. И отдавался теперь.       Чувства были другими, но желание пылало… сдерживаемое столько лет, казалось, убитое… Теперь оно жило. И он сам тоже жил. Всё-таки жил, несмотря ни на что, вопреки судьбе.       Горел. А иногда — плавился. От нежности. Открывая новые грани возможностей их отношений. Когда Итачи сидел у него на коленях, поглаживая его по груди. Целуя в щеку, перебирая волосы… Какаши с неверием впитывал в себя ласковость, заботливость партнера, ощущая, что, кажется, его снова… любят?..       По крайней мере, он нравился. Нравился физически — и это было очевидно. Но нравился и как-то по-другому. По-теплому.       Потому что Итачи спрашивал, когда он ел. И нормально ли ел. И когда лег спать — не засиживался ли снова допоздна… Когда ему не нравился ответ, юноша хмурился. А спустя время начал и ворчать. Но это Какаши даже понравилось. Знать, что кому-то в этом мире не всё равно, как он ел и как спал…              Отдельным удовольствием было проводить время вместе с их компанией, как раньше. С Тензо, или с Гаем, или с обоими. Гаю пришлось всё-таки рассказать о том, что его догадки подтвердились, и с Итачи вышло всё куда более серьезно, чем Какаши самому сначала казалось… Благо, друг воспринял новость в своей манере: восторженно, с призывом к новому испытанию в честь этого.       Какаши нравилось открывать для себя любовника — с новых и новых сторон. Нравилось, что он мог притянуть Итачи к себе, как никого и никогда раньше. Оказывается, мог даже подхватить его на руки, и юноша не возражал… Нравилось, как после секса они подолгу сидели вместе, обнимаясь, трогая друг друга. Хотелось это смаковать. Близость. Возможность близости. В которой Какаши всегда был ограничен. И без которой обходился долгие годы, убивая в себе эту потребность…       Теперь же он жил. И чувства жили. И долгие паузы вместе заполнялись спокойствием. Он не мог перестать прикасаться к юноше. Впитывать его тепло кожей. С замиранием сердца он наблюдал, как глаза Итачи прикрываются, вслушивался в его дыхание, отмечая, когда оно становилось глубже и чаще. Мужчина изучал нового партнера, учился вводить его в предельную расслабленность. Старался, чтобы услышать его стоны, чтобы сделать их громче. И улыбался от счастья, когда умудрялся довести его до блаженно-мурлычущего состояния. Ведь у Итачи он был первым. Поэтому ставил и себе за цель раскрыть все возможности организма любовника.       Но главным залогом спокойствия было осознание, что их отношения не касаются больше никого.       Только от семьи Учих это пока что держалось в секрете. Но, тем не менее, вскоре Итачи нашел убедительные аргументы, чтобы периодически не ночевать дома. И такие ночи были для Какаши благословением.              Потому что, казалось, он открыл в своей душе какую-то дверь. Через которую теперь проходило столько света и тепла… но вместе с ними ползла и тьма, запертая внутри. И страхи. Старые страхи, новые страхи.       Всех, кого он любил, рано или поздно забирала судьба. Поэтому иногда Какаши просыпался в ужасе…       Сердце колотилось сильно, до боли, отдаваясь куда-то в руку. Глаза, вглядывающиеся в темноту, щипали. Он повернул голову. В темноте разглядел тело рядом с собой. Чужое. Родное?.. Но тела он видел разные…       Чуть дрожа, Какаши подобрался ближе. Прижался к груди Итачи головой. Теплый. Но…       Зажмурившись, мужчина вслушивался изо всех сил. Внутренности панически холодели. Пару секунд казалось, что он не слышит ничего…       Но — нет. Дыхание. Тихое, мерное, глубокое. И — сердце стучит. Стучит в груди… Какаши заулыбался, чувствуя, как дрожат губы. Как через них вырывается такой же дрожащий вздох, похожий на всхлип…       На голову легла рука, вяло.       — Что такое?.. — тихий голос.       — Ничего. Прости, — он стыдливо притих, не зная, стоит ли объясняться. Но Итачи обвил его руками, притянув к себе, вздохнул.       — Ты как маленький мальчик, который боится темноты и хочет спать в обнимку?..       — Да, — Какаши хмыкнул, но сердце снова болезненно свело. — Только я никогда не был таким «маленьким мальчиком»…       Еще один вздох. И пальцы поглаживают волосы.       — Можешь быть им сейчас.       Горько. Горько настолько, что хочется плакать. Но только этого не хватало… Какаши вжался в теплую грудь, жмурясь изо всех сил, надеясь суметь уснуть и сбежать от своих чувств. И всё-таки еле слышно прошептал:       — Спасибо.       Итачи это не удивляло. Пускай он сам пережил намного меньше горестей…              Правда, горести наступили и в его жизни. Когда близкий друг внезапно покончил с собой. Когда клан — кто-то скрытно, а кто-то открыло — обвинил Итачи в убийстве.       Вот только это не было убийством. Какаши и сам бы догадался об этом. Но… Итачи рассказал ему. Излюбленным способом.              Они сидели под деревом, укрываясь от слишком яркого солнца. Голова с утра раскалывалась, и Какаши старался не открывать глаз, чтоб не стало хуже от режущего света. Итачи растирал его пальцы — говорил, что так давление может нормализоваться. Они оба надеялись, что до вступления в бой ему станет лучше.       Остальные подчиненные были на своем наблюдательном посту, и Тензо бродил рядом, будто бы проверяя самочувствие товарища. Проходя мимо, он всё-таки бросил:       — Не там гладишь, Итачи-кун.       — Действительно, он прав, — вдруг сообщил юноша, и Какаши хохотнул, чувствуя, как любовник перебирается за него. Как стягивает повязку с протектором — без лишних вопросов, зная, что ему так можно… как зарывается пальцами в волосы и мягко массирует виски.       — Повезло вам с подчиненными, семпай, — заметил Тензо с ухмылкой. — Так стараются для вас.       — От состояния командира зависит успех миссии, — сообщил Итачи, ровным, обыденным тоном.       — Какой ты заботливый мальчик, — Какаши между делом опустил руку на его коленку, поглаживая, отводя ладонь к бедру.       — Ага. Вы только не возбуждайтесь.       — Да что ты? Я же на работе.       Тензо вежливо отошел, и Итачи, приблизившись, чмокнул любовника в висок.       — Повернись сюда.       Какаши послушался и встретился взглядом с шаринганами Итачи.       Лицо приятно обдул ветер, заиграл в волосах. Пахнуло свежестью влажного утра. Небо затянуло серыми облаками, вдалеке, в лесу, громыхал гром. Спазм в голове, где-то в черепушке, в самом мозгу, наконец-то начал стихать. А юноша позади тоскливо вздохнул, наконец-то сняв маску сдержанности.       — Погода соответствует настроению, мм? — Какаши откинулся назад, заглядывая ему в лицо.       — Ага…       Это было понятно, даже очевидно. Мужчина и сам беспокоился о любовнике, а беспокойство, как и всегда, вызывало проблемы со сном, что било по самочувствию утром, в том числе и сегодня. Однако боль душевная была куда весомее, чем головная, поэтому Какаши ласково потрепал юношу по ноге.       — Что ты, мой хороший? Расскажи.       — Я как будто раньше не понимал этого, — заговорил Итачи, продолжая монотонный массаж. — А казалось, что понимаю. Но оно… просто режет, выворачивает душу наизнанку и никак не отпускает.       — И мысли не прогнать…       — Да. Теперь понимаю, почему тебе так трудно спать ночами. И еще… — он замер, умолк. — Сложно так…       — Конечно, сложно. Иди сюда.       Какаши всё-таки развернулся, сел рядом, обнял юношу, чувствуя исходящую от него тяжесть. Такую же, как нависшие над ними черные тучи. Итачи тоже обвил его руками, пряча лицо между шеей и плечом любовника. Редко он выглядел настолько подавленным, настолько… уязвимым. Здесь, в гендзюцу, Какаши оказался без маски, поэтому поцеловал Итачи в лоб, зарываясь носом в челку.       — Я знаю. Знаю. Это такая же рана, как и все прочие. Она будет долго болеть, ей нужно дать зажить. И стараться не расчесывать ее, как бы мерзко ни было…       — Тогда тебе придется связать мои руки.       В другой ситуации можно было бы свести сказанное в флирт, но сейчас сердце горько щемило.       — Да. Ты и тут прав. Сильнее всего хочется, чтобы кто-то держал твои руки и не давал вредить самому себе. Я здесь для этого, Итачи, здесь, с тобой.       Громкий, прерывистый вздох.       Юноша повернул голову, поцеловал Какаши в щеку. Замер, прислоняясь прохладными губами к его коже.       — Еще я постоянно думаю о том, что рассказывал мне ты.       — О чём это?..       — О людях, которых ты потерял. Оказывается, я и понятия не имел, что ты чувствуешь.       — И лучше бы и дальше не знал, — Какаши крепко обнимал его за плечи, прислонившись головой к голове.       — Но узнал. И теперь понимаю… Новый мир не построить на крови. И на слезах детей. Дети вообще не должны проходить через такое…       — Не должны. Но… так получается…       — Это страшно, — продолжал мысль Итачи. — Я бы так не хотел, чтобы с тобой это случилось…       Направленность рассуждений показалась Какаши странной. Сначала он думал поспорить, напомнить, что не стоит сравнивать их положения: у каждого своя боль и свои горести, и собственное потрясение нужно пережить полностью, без лишних терзаний по поводу чужих судеб. Но потом осознал, что, возможно, так оно и легче. Сконцентрироваться на ком-то другом, переключить внимание, дав своей ране затянуться…       — Спасибо. Но, знаешь… прошлое всё равно не исправить, сколько бы мы ни сожалели.       — Но можно исправить будущее, — он напряженно выпрямился, глядя куда-то через плечо мужчины. — Я был так слеп всё это время. А Шисуи… он всегда учил меня, своими словами, своим примером… а теперь и своей смертью подарил мне урок. Моя боль — ничто, по сравнению с такими, как ты. Но я… — его глаза блестели — так непривычно. И вдруг налились слезами. — Я не хочу быть причиной такой же боли.       — Ты и не будешь, что ты?.. — Какаши обхватил его лицо, теряясь, не совсем понимая, к чему такие заявления. Он чувствовал, что что-то происходит, не только в иллюзорной природе вокруг них, где поднимался ветер.       — Мне всегда казалось, что в истории есть все ответы… и что история циклична, она повторяется… Но… ты был когда-нибудь счастлив? По-настоящему. И я не про нас с тобой. Я про тебя лично.       Какаши задумался: внезапный вопрос звучал серьезно и требовательно. От него ждали правдивый ответ. Для Итачи это было важно, пускай и неясно, по какой причине.       — Был. Совсем немного. Когда жил с отцом. И потом… когда сенсей был жив. Но это было трудно назвать счастьем. Оно было… очень коротким. Я не понимал этого в моменте, но, как и ты, понял это теперь. Счастье было до войны. До Обито… Потом я жил с их кровью на руках.       — Вот оно. Счастье одного человека. Одного, второго, нескольких. Из этого же и составляется благополучие деревни. Или… — он хмурился, — что такое — благополучие деревни, наполненной трупами?..       — Видимо, ликование тех, кому такой поворот на руку.       — Да. Отдельных личностей… А если счастье отдельной личности — важнее общего блага? Оно же более… реализуемо. Это более реально. Как уравнение, в котором мало переменных… или задача, в которой мало погрешностей… В смысле…       — В смысле, одного человека легче сделать счастливым, чем толпу? — наконец-то поймал ход его мыслей Какаши, и любовник кивнул. — Ну, тут ты прав. Люди часто и сами не знают, чего хотят для счастья.       — Да. И я не могу знать, приведут ли мои действия к счастью… к чьему счастью. Этого не предсказать историей. Но то, что я знаю из истории… Смерти — это не путь к счастью. И это то, что ломает людей. Ты… — он смотрел очень пристально. — Прости, что скажу это, но ты же никогда не будешь здоров.       — Да, — ответил мужчина ровно: с этой истиной он сжился давно. — Я знаю. Не буду.       — И я тоже. Но… ведь еще не всё потеряно… наверно. Я не знаю, Какаши, я очень запутался, очень…       И не он один.       Но разговор прервался подошедшим Тензо: нужно было выдвигаться в погоню. Поэтому эти темы оказались отложены на несколько дней.              Какаши мыл посуду, слушая, как дверь ванной открывается. Как ступают по полу шаги — всё ближе, ближе. Он улыбнулся: наконец-то живые звуки в его доме. К этому так легко привыкнуть, как и ко всему хорошему, но порой — так сложно осознать и поверить…       Скрип пола — максимально близко. И — тепло со спины. Руки обвили его бока, между лопаток прижалась голова. Мужчина довольно, тихонько выдохнул, поглядывая на пальцы Итачи, разместившиеся на его животе. Домыл чашку, поставил ее в шкафчик на сушилку, вытер руки и обернулся. Его любовник чуть отстранился: взгляд черных глаз был таким же туманным, как в последнее время, между нахмуренных бровей залегли морщинки.       — Волнуешься? — поинтересовался Какаши, нежно беря его за лицо. Теперь брови Итачи вопросительно приподнялись, и морщинки перебрались на лоб. — Руки холодные.       — А… нет, — он прикрыл глаза, когда мужчина провел пальцами по его тонким бровям. Мимика успокоилась, лицо стало ровным, почти что как раньше.       — А что? Замерз? Пойдем, согрею тебя, м?.. — Какаши запустил пальцы в его волосы, чуть влажные местами, хотя Итачи завязывал их в забавную кичку, когда принимал душ.       — Твой друг говорил что-то такое своей девушке недавно.       — Это какой «друг»?.. Не Тензо?.. А… Асума, что ли? С Куренай?       — Ага, они. Когда мы все вечером вышли из лавки с твоими «любимыми» данго. Она замерзла, и он ей так сказал.       — М, и чего? — мужчина мягко массировал его затылок, с удовольствием отмечая, что любовник так и застыл, чуть склонив голову вниз.       — Да нет, ничего. Я просто смотрел на них и поймал себя на мысли… случайной мысли, но так ведь оно и есть. Отношения — это, по сути, двое людей, которые ходят вместе и периодически дрыгаются друг над другом в кровати…       Какаши засмеялся, поцеловал его в лоб и притянул к себе ближе, прижав к груди.       — Давай-ка ты всё-таки почитай что-нибудь из моих романов. Для более литературных образов и словесных оборотов…       — Только в романах эти образы и нужны. В жизни всё куда банальнее.       — Так-так… я сделал что-то не так в прошлый раз?.. — мужчина невольно насторожился. — Или разнообразия хочется? Чтоб секс не был «банальным»?..       — Я не о том, всё в порядке, — юноша отстранился. — Просто само по себе оно… сводится к простым вещам. Тензо спит с той девушкой, Асума с Куренай спят…       — И ты думаешь о том, как они это делают?..       — Скорее, просто как факт — понимаю это. Оно куда прозаичнее, чем в романах.       — Да и пусть. Чем романы провинились-то? Да и тот же Асума…       Но Итачи хмыкнул, устало улыбнулся и покачал головой.       — Ничем. Наоборот… Всё как-то намного проще. Сама жизнь. Нам ценны очень простые вещи. Понимаешь?       — Понимаю.       — А в романах об этом говорят громко… О многом говорят так громко, так вычурно. И я… тоже о многом думал намного сложнее, чем оно есть на деле…       — Ну-ка, ну-ка? Я слышу какую-то разочарованность. Пойдем, ляжем, — Какаши взял его за руку, потянув за собой, к спальне. — Можем немного банально подрыгаться друг над другом в кровати. Или подергать ручками, для быстрого поднятия настроения. Хотя, мне, если честно, казалось, что наши отношения заключают в себе нечто большее, чем «дрыгание»…       — Да это конечно, — Итачи обвил его руку, погладил по предплечью. — Так и есть. Но оно ведь куда проще, чем это можно расписывать?       — Ну… — теперь уже и мужчина начал хмуриться, заставляя утомившийся за день мозг активнее шевелиться, чтобы поймать нить странной беседы. Приземлился на кровать, чувствуя, как гудят ноги.       — Счастье — в простых вещах, — любовник остановился перед ним. Замученный и мрачно-одухотворенный, каким раньше иногда бывал, когда выпьет. — Это мы всё усложняем. Мы усложняем само понятие счастья. И наши цели на пути к нему…       — Да. Людям в целом свойственно всё усложнять, — Какаши зажег прикроватную лампу, а Итачи понятливо погасил свет. В интимном полумраке стало приятнее, а глаза устало тяжелели, чувствуя близость к долгожданному отдыху.       Итачи вернулся, и они залезли на кровать. Мужчина повел рукой по ноге юного любовника, подлезая под накинутый после душа халат. Наклонился, поцеловал бедро. Прикоснулся пальцами к подживающему рубцу от недавнего ранения: тяжелая задумчивость никогда не была хорошим качеством для шиноби, особенно во время боя…       Он помнил и собственное малоадекватное состояние после каждой из множества потерь, поэтому старался быть терпеливым со своим партнером. Поэтому и теперь устроился между его стройных ног, со смаком щупая крепкие мышцы, проходясь губами по коже. Однако ответной бодрости в любовнике он совершенно не ощущал, даже его тело не реагировало: было слишком напряжено, но вот не в том месте, где полагалось бы…       — Какаши?       — М? — мужчина поднял голову. Глаза Итачи в темноте светились красным.       Надумал поговорить напрямую. Наконец-то.       Однако в гендзюцу ничего не изменилось: они всё так же лежали в их кровати. Какаши подобрался к любовнику, навис над ним, вглядываясь в глаза, пытаясь прочитать саму душу — что-то, что было между строк его пространных рассуждений.       Но Итачи тоже сел, заставив отстраниться. Замер близко, нос к носу. Теперь напряжение, сдерживаемое его хрупким телом, буквально вибрировало в воздухе.       — Мы должны забрать их и бежать, — твердо произнес он.       Какаши только озадаченно заморгал.       — Что?.. Кого?..       — Мальчиков. Наруто и Саске.       Внезапно произнесенное имя снова пробило его сердце насквозь молнией. Может, это не гендзюцу, а сон?.. Просто сон…       — Ты же тоже хотел этого, — Итачи хмурился, кажется, понимая растерянность партнера.       — Да…       Он думал об этом. Постоянно. С тех пор как Третий начал ограничивать его в общении с Наруто. С мальчишкой, который долгое время был его единственным родным человечком… не только сыном его возлюбленного, но практически… братиком или собственным ребенком…       «Забрать Наруто и бежать». Так он думал долгими ночами. Особенно — последние три года. Когда мальчик поступил в Академию, и Сарутоби запретил им продолжать общение… Но в его жизни появился Итачи. Который и помог выбраться из этой ямы… из пустоты ядовитого одиночества.       Но…       — О чём ты?.. — силой заставлял себя мыслить здраво Какаши, всматриваясь в пронзительные глаза напротив. — К чему вдруг это?..       — Ситуация отвратительная. Смерть Шисуи была только началом. Дальше… дальше будет ужас, Какаши. Мне казалось, что это можно остановить. Нам с Шисуи казалось, обоим… Я пытался найти ответ. Но нашел… совсем не то, чего я хотел добиться.       Он опустил голову, взял руку Какаши. Перебирал его пальцы своими, прохладными.       — Ты говорил, что служишь Конохе, — осторожно напомнил мужчина, ощущая в груди очень конкретное сомнение… и желая в нём убедиться.       — И Коноха не оставляет мне выбора. Всё, что я могу — спасти жизнь Саске. Такую возможность мне предоставят, если я соглашусь. Но это… это не спасение, это не жизнь. Я… — он поднял бледное лицо, в котором чернели бездны глаз. — Прости, что скажу это, но я не хочу, чтобы Саске повторил твою судьбу.       — Конечно, — Какаши не понимал, но был согласен с этим утверждением на сто процентов. — Я тоже этого не хочу, ни для Саске, ни для кого-либо… Но… почему…       — Потому что это должно было быть уготовано ему… моими руками, — он сжал губы, всхлипнул, стиснул руки мужчины, словно это может помочь унять просящиеся наружу разбитые чувства. — Я думал, это спасет… всех спасет, спасет Коноху, но… Это всё лирика. Понимаешь? Красивые слова и громкие речи. А по факту… бойня. Смерть и боль. Вот, что на самом деле в моих руках. Слова о том, что всё во благо… и — смерти. Смерти — во благо… Так не бывает. Никогда так не бывает.       Он взял любовника за запястья, прижал его руки к лицу, целуя пальцы.        — Прости… прости меня, мой хороший. Я не представляю, как ты не сломался, ты невероятно сильный… но эта жизнь почти уничтожила тебя. От тебя практически ничего не осталось… И это — тоже история, которая повторялась и будет повторяться. Чьи-то красивые слова и чьи-то смерти. И дети, которые умирают изнутри. Я не хочу такого будущего для Саске. Не хочу. Коноха не имеет значения. Счастье Конохи недостижимо. А я чуть было не поставил на кон всё…       Рвано вздохнув, он уткнулся в ладони ошарашенного Какаши.       — Спасибо, что открыл мне глаза.       — Я… я даже толком не понимаю, о чём речь… — едва что-либо соображая, произнес мужчина.       — Ты помог мне понять… последствия, которых я бы не смог представить сам. Смерть Шисуи… мне ужасно больно. А твоя боль сильнее десятикратно. Я знаю, я это вижу… ты разговариваешь по ночам, во сне. Утром об этом не помнишь, но иногда это бывает. И… я не представляю, как ты живешь в этом аду. Ад… Какаши, я чуть не создал ад. Для него… для моего самого…       Итачи громко всхлипнул, всё-таки закрыл лицо рукой, содрогаясь, но почти сразу глубоко вдохнул воздух, даже сейчас пытаясь взять эмоции под контроль.       — Нет, — заговорил он уже ровно. С горячностью, как раньше мог мечтать о счастливом будущем для всех. — Оно того не стоит. Пусть об этом пишут в романах. А в жизни всё намного проще.       — Так вот, о чём ты, — пазл постепенно складывался, и в голове Какаши приятно прояснилось. Хотя душу его раздирало от боли — кажется, он никогда не видел Итачи в таком состоянии…       — Да. Нет никакого идеала… абсолюта. Мир невозможно к нему привести, мир же сам этого и не позволит. Путь к счастью любой ценой ведет только к боли. Из-за таких, как я, и получаются такие, как ты. Страдающие дети. И страдают они не только от злых людей со злыми умыслами. Но и от тех, кто ищет блага и верит в высшую цель…       Какаши хотел поспорить. Даже открыл было рот, но…       В этом и была правда. Неприятная, неприглядная. О которой обычно молчат.       Все дорогие ему люди погибли «во имя высшей цели». Пожертвовали собой — по какой-то причине. Как бы красиво это ни звучало… для него каждая попытка научиться жить заново была пыткой.       На секунду его буквально ослепило вспышкой догадки, и он вцепился в Итачи, чувствуя, как сердце мечется в груди, барабанит о ребра до боли.       — Только не жертвуй собой! Не умирай ради кого-то! — собственный голос прозвучал с каким-то детским изломом. В глазах Итачи, как в зеркалах, он читал ответную боль. И — понимание боли.       — Не буду, — уверенно, правдиво. — Наша жертва — чей-то ад. Мы не можем принести мир всему миру, погрузив в ад самых родных людей.       — Не этому нас учили в Академии, — устало хохотнул Какаши. На него накатила слабость облегчения, слегка опьяняющая перенапряженный рассудок.       — А кто сказал, что в Академии были правы? Никто не знает, что такое — жизнь шиноби. Это совсем не то, о чём говорят в Академии детям. Но я больше не хочу этого. Не хочу калечить родного брата, говоря о благих целях. Здесь мы только фигуры в руках тех, кому выгодны наши умения. Мы называем это красивым словом «долг», им же маскируем наши страдания и пытаемся их оправдать…       — Да, — мужчина поймал себя на том, что улыбается. Потому что у кого-то хватило смелости назвать вещи своими именами. И буквально проговорить то, о чём он сам тайно думал много лет. Но боялся признаться — самому себе, в первую очередь. Иначе бы обнаружил себя в обломках иллюзий… Однако нехватка знаний не давала ему оценить ситуацию полностью. — Что тебе поручили сделать? Это Данзо, да?       — Кто же еще… — он помолчал, втянул воздух. — Уничтожить наш клан. Моя миссия. Если это сделаю я, они пощадят Саске.       Какаши будто окатили ледяной водой. Лицо холодело, все внутренности тоже. Простые слова были слишком сложны для восприятия.       — В смысле… подожди… как…       — Сейчас всё неважно. Клан Учиха так или иначе движется к своему уничтожению. Это только вопрос времени…       Теперь же по коже прополз липкий ужас, от которого скручивало желудок и начинало тошнить. Итачи говорил слишком легко. Как говорят люди, прокрутившие страшные мысли в голове миллион раз. Перепробовавшие тот же миллион раз всё исправить — там же, у себя в голове. И в конечном итоге пришедшие к выводу… что их цель недосягаемая. Пришедшие к выводу и смирившиеся с ним…       Вот, что происходило с Итачи. С мальчиком, который верил в высокие идеалы, совсем как Минато. Но который теперь словно прозрел. Смог поставить время на паузу и тщательно взвесить свои ценности…       А что, если бы так сделал и Минато? Он же мог бросить Коноху. Мог забрать с собой Наруто… может, и Какаши тоже. И Кушину, если ее еще можно было спасти. Мог схватить их и телепортироваться куда-то — далеко-далеко. Вырастить Наруто самым счастливым ребенком, у которого было бы беззаботное детство и любящий родитель… Наверно… наверно, так было можно.       Не по учебникам Академии. Не по геройским романам, на которых их вырастили. Но по простой житейской правде…       — Всю свою жизнь я пытался служить Конохе, — медленно проговорил Какаши. — И до сих пор каждый день я живу с ощущением, что причинил куда больше боли, чем кого-либо спас… Может… невозможно всех спасти?.. Невозможно спасти тех, кто не поддается спасению… я не знаю… Я мало знаю про ваш клан изнутри, только по твоим рассказам. И по тем же урокам истории… Но… — и пожал плечами, совершенно не понимая, как выразить бурлящие внутри мысли в адекватные слова.       — Их не спасти. Но можно спасти Саске. Я хочу его спасти от этого. И я хочу спасти тебя, — в словах слышалась мягкость, которая читалась и во взгляде. Особая мягкость, которую Какаши успел познать за их время вместе. — Ты можешь восстановиться, тебе становится лучше. Ты еще не умер внутри.       — И ты тоже, — серьезно заметил мужчина. — Ты сможешь многое сохранить в себе.       — Надеюсь на это. Но сохранить в детях детей куда более вероятно. Оно реально. Достижимо…       — Достижимо, да, — сладость мечты, которая сквозила в разговорах, сменилась горечью осознания реальности. — Вот только с Наруто всё куда труднее. Я же думал об этом, я говорил тебе… Вы можете бежать, даже если для тебя это будет дезертирством. Но Наруто… Его не дадут так легко забрать. За нами отправят погоню…       Сердце вдруг сдавило: оно словно рвалось пополам.       Бежать вместе с Итачи. Бежать так, как будет больше шансов… Помочь ему спасти брата. Но не подвергать опасности. Покинуть Коноху, оставив прошлое позади. Оставив позади и Наруто…       Нет. Наоборот. Остаться здесь самому. Остаться с Наруто, пускай они и не могут сейчас видеться… но потом, после Академии, возможно, Третий позволит ему стать сенсеем мальчишки… Но для этого придется отпустить Итачи. Человека, который стал ему близок настолько, как ни был близок никто… почти…       — Справимся, — пробудил его голос юноши.       — С чем?..       — Со всем. Поодиночке шансов намного меньше. А вместе справимся.       — Но это же… риск. Ты готов рискнуть Саске?.. Настолько?..       На миг Итачи задумался.       — Я… брошу здесь свою семью. Родителей. Скорее всего, вскоре начнется восстание. Многие могут погибнуть. Но я не могу забрать с собой больше никого. Мама останется с отцом, а отец… ты и сам знаешь. И я больше никому не доверяю здесь. Только тебе. И если я не могу спасти свою кровную семью, у меня есть шанс спасти другую, — он вдруг улыбнулся, разбито и искренне. — Моя семья — ты. Ты и Саске. Я сделаю вас счастливыми. Ради этого можно и рискнуть.       Какаши молчал, не зная, как переварить полученную информацию.       — Ты же говорил, что не будешь умирать за кого-то другого… Не жертвуй собой ради меня. Это уничтожит Саске.       Было что-то во взгляде Итачи знакомое. Недовольное, возмущенное и трепетное. Как когда он отчитывал Какаши за несоблюдение режима.       — Я с детства грезил о спасении целой деревни. Даже когда с одной стороны меня тянул за руку клан, а с другой — Коноха. Я тратил всего себя на то, чтобы быть способным на это. Думаешь, мне не хватит сил защитить двоих дорогих мне людей?.. Троих, точнее. Наруто мы тоже заберем. Без него ты завянешь, да и у ребенка хоть будет детство… не такое, как у нас.       — Если только мы сможем создать для этого условия. Если будем в безопасности хоть где-то… — нервозная дрожь пробивала тело: и от признаний любовника, и от мыслей о грядущем.       — Понимаю. Мне тоже страшно. Возможно, это самоубийство. Но я буду цепляться за малейший шанс. Чтобы у Саске всё было по-другому.       Страшно. Конечно же, ему страшно. И страшнее всего — за Итачи и Наруто, если их возможное бегство провалится…       Но Итачи боялся чего-то другого. Боялся ужасной судьбы для Саске. Которая, вероятно, должна была стать хуже всех возможных перспектив. «Уничтожить наш клан. Моя миссия. Если это сделаю я, они пощадят Саске»… Какаши всё еще не мог усвоить эту информацию, не мог перевести слова в мысли, не мог себе представить… нечто настолько бесчеловечное. Но сейчас было не так важно вникать в суть «миссии», которую Данзо поручил Итачи, не так важно пытаться найти пути решения, просить помощи у Третьего или кого-то другого…       Выхода нет — это предельно ясно. Потому что ничто другое не могло бы толкнуть этого юношу на подобный поступок. Только отчаяние. Безысходность.       Он чувствует чужую боль так тонко. Кажется, прожил всю боль Какаши, когда мужчина делился с ними своими пережитыми горестями. А теперь познал это и на себе… и, должно быть, увидел краски жизни куда ярче, чем раньше. Особенно — брызги красного цвета… разных оттенков…       Итачи не отводил от него глаз, на дне которых поблескивала твердость металла.       — Но всё может получиться. И тогда нам больше не придется разлучаться с ними. И никто не будет решать за нас нашу судьбу. Знаю, что это обрушилось на тебя внезапно… но у нас практически нет времени на принятие решения. Так что… ты со мной?       Какаши хотел сказать так много, но не мог выдавить из себя ни слова. Мечты, сомнения, высокие цели и банальная правда жизни… Вся эта ночь смешалась в его голове, как безумный сон. Но, глядя в глаза Итачи, держа его за руку, мужчина медленно выдохнул, успокаивая дыхание. И решительно кивнул.