Sanity

      — Что неясно? Черный. Нужен черный цвет.       — Простите, Повелитель, но черных Victoria amazonica не…       — Волшебник ты или маггл с палочкой?!       Том массирует пальцами виски, силясь собраться с мыслями. Просто поразительно, до чего сложно решать подобные вопросы. Нелепые по своей сути, но до крайности важные при определенных обстоятельствах.       Они ругались из-за букетов три недели. До этого еще три — из-за цветов. Оттенок зеленого в выбранном сочетании его с черным и серебряным стоил нескольких бессонных ночей. В конце концов они смогли сойтись на фталевом, хотя оба остались не совсем довольны.       А теперь этот, с позволения сказать, специалист из семьи Розье утверждает, что выстраданное сочетание собрать не удастся по причине несуществования нескольких элементов. А Виктория регия должна стать единственным цветком в их руках. Удивительные ее природные свойства как нельзя лучше подходят для их случая. По задумке цветок должен сменить свой цвет по пути к алтарю — с белого на зеленый, а после на черный. А если Розье все же достанет свою палочку из задницы, то первым цветом должен стать серебряный.       — Быть может, каллы, Повелитель? Они бывают черными.       — Видел я эти «черные» каллы. Ботаники не различают цвета? Разве это черный? Скажи мне, разве ЭТО похоже на черный?!       Том создает цветок, цветом напоминающий скорее забродившую сливу, чем темноту ночного неба, и вопросительно смотрит на собеседника.       — Но, Повелитель, эти каллы называются черными не просто…       — Crucio! — не выдерживает Том скудоумия оппонента. С минуту полюбовавшись произведенным эффектом, он отправляет Розье прочь и наливает себе славную порцию виски. — Люциус!       Малфой заходит в тот же миг, делает пару шагов вглубь комнаты и замирает, почтительно склонив голову.       — Повелитель?       — Ты нашел оркестр?       — Разумеется, Повелитель. Вы определились с музыкой?       — Еще нет, — вздыхает Том.       Спор о выборе между произведениями Орфа и Верди едва не закончился рукоприкладством, что совершенно неприемлемо. Они решили, что пускай играют оба. Сей компромисс не принес радости никому из них, но, по крайней мере, все же был достигнут, успокоив их на пару часов.       — Уверяю Вас, это лучшие профессионалы своего дела, они справятся с любой задачей.       — Ты то же самое говорил о Розье, но он, судя по всему, ни разу в жизни не работал с цветами. Сядь.       Люциус неуверенно мнется с ноги на ногу пару секунд, а после опускается в предложенное кресло и устремляет свой взгляд на Тома.       — Семья Розье славится…       — Семья Розье — сборище неквалифицированных бахвалов, Люциус. Он предложил каллы!       Малфой смотрит так, словно это ничего ему не объяснило.       — Я могу найти кого-то другого.       — Скажи, ты рекомендовал их, потому что они родственники твоей жены?       — Ни в коем случае, Повелитель. Они занимаются оформлением торжеств практически у всей знати страны.       — У этой знати, очевидно, отсутствует вкус, — ставит точку в затянувшихся оправданиях Том.       — Как продвигается составление списка гостей?       — Болезненно.       — Что по поводу Лестрейнджей?       — Они, конечно же, будут приглашены.       — А Паркинсоны?       — Тоже.       — А…       — Так мы до утра не управимся, — раздраженно шипит Том и достает из ящика последний вариант списка. Малфой скользит по нему глазами, и его брови поднимаются все выше. Остается надеяться, что ему хватит ума не задавать вопросов.       — Повелитель? — все же демонстрирует дефицит здравомыслия Люциус. — Вы приглашаете Поттера?       — На сегодня лимит моего разочарования в собственных слугах уже исчерпан, мой скользкий друг. Будь благоразумен, заткнись, а то твоя скользкость уже представляется преувеличенной.       Весь этот переполох — лишь политический ход. Министр магии не может без конца ходить холостым, по убеждению большей части населения этой страны. Мирное время, смягчение режима, смена политического курса и прочие послабления дали слишком много простора для полета мысли обывателей. Для поднятия рейтингов требуется убедить их, что он способен на любовь.       Когда давить стали слишком сильно, Том сдался и приступил к поиску супруги. Или супруга. Нет никакой разницы, ведь все это лишь представление. Но когда в искре озарения достойный человек все же был найден — стало неважно, кто что подумает, ведь решение оказалось блистательно гениальным, как и все, впрочем, его решения.       — И кое-что еще, Люциус. — Том внимательно осматривает своего слугу с головы до пят. — На церемонию ты явишься в чем-то попроще. Если кто-то посмеет затмить моего будущего супруга, головы наглецу не сносить.       

***

      С невероятным трудом они смогли договориться почти обо всем. Стены, пол и потолок — черные. Столы и стулья — серебряные. Обивка стульев и свадебная арка — зеленые. Из-за салфеток случилась бурная ссора с битьем посуды и швырянием проклятий, и по итогу был утвержден зеленый, за который не ратовал никто из них.       Потом пришел черед меню, и на этом они едва не закончили весь этот фарс, бесконечно устав ругаться и спорить. Принять решение неожиданно помог Люциус: предоставить гостям более широкий выбор с меньшими порциями. Том радостно предвкушает пересчет заказанных блюд и собственную победу. Он совершенно убежден, что французская кухня придется куда более по вкусу высокопоставленным гостям, чем итальянская.       Впрочем, и его будущий супруг может оказаться прав. Том с удивлением обнаруживает, что это больше не злит его, хотя дух соперничества заставляет его пальцы подрагивать от нетерпения.       Поиск человека, проводящего подобные обряды, оказался непростым делом — в волшебном сообществе их случай, похоже, не имеет прецедентов, и пришлось немало потрудиться. Сначала протащить новый закон, не привлекая к нему лишнего внимания. После сокрыть личность жениха от чужих любопытствующих взглядов.       Чем ближе становился этот день, тем сильнее колотилось сердце. И вот сегодня Том проснулся с ощущением, что все его тело тонко вибрирует в ожидании. Газеты освещают это событие во всех подробностях, количество репортеров в зале преступает любые возможные пределы.       Он наблюдает за скоплением людей из окна на втором этаже, выискивая взглядом гипотетические неудобства.       — Прекрасно выглядишь, — раздается за его спиной знакомый голос.       — Естественно.       — Скажи, это из-за тебя свет очей моих был вынужден одеться в «тряпье, недостойное его сиятельного образа»?       — Самолюбие света твоих очей переходит всякие границы.       — Он мне весь мозг выел, блядь. Ну какого хуя, Том? — Поттер подходит к окну и встает рядом, глядя на него грозно полыхающим взором.       — Хоть один день в году может он засунуть свой язык в задницу?       Поттер мгновенно краснеет весь целиком — даже уши, — но держится уверенно и с нахальной улыбкой отвечает:       — Я тебе так скажу: он делает это куда чаще чем раз в год.       Том разражается хохотом: Поттер всегда поднимает ему настроение подобными высказываниями. Это дает возможность вгонять Люциуса в глубокую задумчивость тонкими намеками на свою осведомленность.       — Какого Мерлина Паркинсон в красном? Она издевается?!       — Не нервничай, я сейчас спущусь, зажму ее в углу и заколдую платье, идет? Какой цвет ты хочешь на ней видеть?       — Один из трех, разумеется, — немного успокаивается Том. — И пару Круциатусов добавь, — добавляет он, поразмыслив.       — Забились.       — Спускайся, уже скоро начало.       Поттер сосредоточенно кивает и направляется к выходу, но останавливается посреди комнаты и оборачивается с хитрым прищуром.       — Скажи, а не связано ли как-то происходящее с крошечной статьей о новом законе в самом углу восьмой страницы Пророка трехнедельной давности?       — Прокляну, хоркрукс злоебучий!       С диким хохотом Поттер убегает прочь, уворачиваясь по дороге от пары Авад.       Том делает серию дыхательных упражнений, беря себя в руки, и снова подходит к зеркалу. Костюм на нем, естественно, черный. Цвет рубашки также не избежал бурных обсуждений. В результате ему все же досталась зеленая, а серебряная будет у жениха.       Похоже, все готово. Поттер обещал убедиться, что торт в полном порядке. Если что-то окажется не так, кто-нибудь сегодня умрет, ведь торт невероятно важен.       Что ж, пора.       К моменту, когда перед ним распахиваются двери, волнение Тома достигает своего апогея. За долю секунды на него направляют пару десятков камер, едва не ослепляющих своими вспышками в вечерних сумерках.       По рядам гостей проходит волна шепотков. Он смотрит только на алтарь впереди. Путь до него внезапно представляется едва ли не бесконечным, первый шаг дается с некоторым усилием над собой, но самообладание быстро возвращается.       Том старается не смотреть по сторонам, ведь если он посмотрит, то наверняка заметит что-то не соответствующее его ожиданиям, а сейчас не время портить настроение. Так что он неспешно идет вперед, удерживая вежливую улыбку на губах.       И едва не спотыкается, увидев истошно-лимонное пятно платья леди Паркинсон среди моря поразительных в своем единодушии при выборе цвета наряда гостей. Стараясь не сбиться с ритма шагов, Том отыскивает взглядом Поттера — и этим же взглядом пытается его прикончить.       Бледный до синевы Люциус склоняется к его уху и что-то яростно шепчет, но Поттер в ответ только отмахивается и ржет, мелкий паршивец. Леди Паркинсон мелко трясется и нервно смахивает пот со лба, но двинуться с места не решается.       Том смотрит на нее, на Люциуса, пытающегося оттащить мальчишку в боковой проход мимо своей жены, на Поттера, упорно сопротивляющегося его попыткам, на палочку леди Паркинсон, торчащую за ухом Поттера, и на ноги мистера Паркинсона, слегка выглядывающие между рядов, где их хозяин отдыхает в беспамятстве на полу.       Сегодня Люциус наконец поймет, почему до сих пор жив. Как они пришли к взаимовыгодным соглашениям так быстро, не пролив ни капли крови. Каким именно образом война закончилась, даже не начавшись. И почему сегодня этот двор полон гостей столь несочетаемых между собой. Хотя дефицит здравомыслия может сыграть с ним шутку даже теперь, но тогда ему все объяснит улыбающийся до ушей Поттер.       Том переводит взгляд на Альбуса, одетого в серебряную мантию с зелеными звездами — совершенно безвкусный выбор. Дамблдор задорно сверкает глазами, словно повторяя в тысячный раз свою любимую присказку о силе любви.       Том вздыхает, понимая, что замер посреди прохода. Напряжение последних недель вдруг отступает, и он вдыхает полной грудью. Пускай Альбус называет это силой любви, но Том точно знает, что дело в умении выторговывать максимум выгоды за бесценок.       Воспоминания о блестящих в глазах умоляющего Поттера слезах до сих пор вызывают неслабое возбуждение, ведь мальчишка был так невероятно искренен в своих мольбах. Так просил пощадить Люциуса. Когда Том оправился от первого шока и спросил, с какого Мерлина Поттеру есть дело до Малфоя, тот со странным изумлением ответил: «Ты бы видел, как он в Отделе Тайн своей палочкой размахивал. Я едва прямо там не кончился, если ты понимаешь, о чем я».       Так все и началось. А после разрослось, как снежный ком. За бесценок — жизнь Люциуса — Том получил пост министра. Это стало его самой большой победой. А следом посыпались победы поменьше. Прекращение боевых действий за медальон. Смена политического режима на лояльный за перстень.       Когда он отказался прекратить гонения на магглов, разъяренный Поттер швырнул ему в лицо продырявленный по центру дневник. Том почти убил его в тот день, но мальчишка заорал: «Я тоже твой хоркрукс, бестолочь!» С того дня между ними установился более прочный, но все же довольно хрупкий мир.       Растрепав небрежным жестом свои идеально уложенные волосы, Том широко улыбается и бодрым шагом идет к арке, сопровождаемый безостановочными вспышками камер. Мир позади него тонет в силе любви. Чуть повернув голову, он наблюдает краем глаза, как Лестрейнджи сдержанно прижимаются друг к другу. Многоголовое семейство Уизли бурно обнимается. Люпин держит за руку племянницу Беллатрикс. Блэк увивается вокруг очередной юбки. Снейп настороженно пятится от Нагини и разворачивается в прыжке, наткнувшись спиной на леди Забини. Люциус пылко прижимает Поттера спиной к колонне, должно быть додумавшись наконец до истины.       На Тома накатывает странное удовлетворение, невесть откуда взявшееся. Чувствуя невероятную силу собственной правоты, он поворачивается лицом к своему жениху. Да, это определенно лучший способ убедить волшебное сообщество в его благоразумии. Неважны все эти споры, раз они все же смогли добиться всего этого.       Блаженно выдыхая, Том улыбается своему отражению в зеркале, старательно не обращая внимания на легкий сливовый оттенок цветка в своих руках.       Сологамия — единственный росток здравомыслия посреди океана необъяснимого безумия.