Faithless

      Звенящая тишина вокруг разбивалась только редкими вздохами, которые пытались заглушаться ладонью и учащенным, но едва слышным пыхтением. В большой квартире было темно, и единственным источником света являлся уличный фонарь, отбрасывающий узкую полоску рыжего света на пол. Здесь они были в безопасности. Здесь их никто не мог найти, потому что не знал, что им бы пришло в голову именно так коротать ночи.       Макс Ферстаппен — человек без сердца, с ледяным и колючим взглядом, аргументирующий свою позицию только стволом, направленным в лоб собеседнику, был тем, кого закономерно боялись. И поэтому уважали. Или же делали вид, но, впрочем, тоже весьма успешно. К двадцати пяти годам Макс успел собрать все осколки империи его отца в кучу, наладить поставки оружия, договориться, с кем надо, а кого не надо — зарыть в немую кладбищенскую землю. Он являлся бесспорным авторитетом среди знающих людей, а те, до кого еще не докатилась его кровавая слава, явно бы не хотели встретиться с ним тет-а-тет.       К своей работе Ферстаппен относился, как к женщине — статной, уважаемой, но искренне никогда не любимой, и все, что его в ней занимало — это статус, который он имел, содержа ее, и деньги, которые она ему приносила. Для коммуникации с внешним миром и для решения всех щекотливых вопросов чужими руками, своей нелюбимой женщине он нашел двух любовников — когда-то работавшего на его отца Дэниела, и когда-то учившегося у Ферстаппена-старшего Шарля.       Дэниел оказался неплохим приобретением. Относился к поставленным задачам со всей серьезностью, хоть и мог с первого взгляда сойти за местного, то ли шута, то ли умалишенного, и вверненную ему работу окружил почтенным, вышколенным вниманием. Как истинный любовник. За словом в карман Риккардо не лез, и на всех мероприятиях, где Макс появлялся со своей свитой, всегда находил, кому бы присесть на уши, но в потоке пустой болтовни ни разу не терял маску весельчака, а когда с ним пытались заговорить о тех делах, которые никого извне компании не касались, успешно делал вид, что он круглый дурак и не знает ничего, о чем бы его не спрашивали.       Когда Дэн снимал маску, становилось страшно. В такие минуты он был серьезен, как никогда. Пока Макс «базарил с серьезными дядями», Дэн всегда немо стоял за его плечом. Макс знал — под его черным пиджаком от Армани — кобура, одно неверное движение, и спорить с Ферстаппеном будет некому. Убивал Дэн также, как и болтал — не меняясь в лице и без лишних трепыханий. Риккардо оказался отличным стрелком и единственное правило, которое было в этой голове — никогда не быть безоружным. Ферстаппен был почти готов поклясться, что он даже спал со стволом под подушкой.       Шарль же был нанят в качестве финансиста. Спокойный и несколько смазливый, любимец женщин, знал, как окружающие реагируют на него и пользовался этим совершенно нагло и безнаказанно. Количество разбитых им сердец росло в геометрической прогрессии и прямо пропорционально возрастали и доходы компании, синхронно с компроматом на конкурентов, который Шарль так заботливо притаскивал Максу, словно это были не документы, способные разрушить чью-то жизнь и карьеру, а флаеры из ближайшей пиццерии. Для работы Шарль был не столько любовником, сколько проститутом, с собачьей преданностью возвращаюмся к своей госпоже.       В отличие от Дэна, игравшего на публику, Шарль говорил мало, но когда они оставались втроем, роль шута плавно переходила к нему. Периодически Макс сам был готов вынуть пушку и засунуть дуло в этот незакрывающийся пиздливый рот, но принесенная Шарлем польза не вставала ни в какое сравнение с безвозвратно отмирающими нервными клетками Ферстаппена.       И как ни странно, при столь различном подходе, Макс ценил своих людей одинаково, не сближаясь, все же с ними, излишне, исходя из соображений собственной безопасности. Ну, по началу по крайней мере, это было так. Когда именно он свернул с выбранной для себя дорожки холодного расчета, он не знал, однако в какой-то момент все покатилось по доселе неизвестному месту — по пизде, откровенно говоря — и привело к тому, что Шарль оказался здесь. Под ним. Раздетый. И с членом в заднице.       После первого раза, оставшегося в памяти только странно-пьяным взглядом зеленых глаз и длинными конечностями, обвивающими тело Макса, словно паучьи лапы, Ферстаппен зарекся отныне нюхать в компании Шарля. Даже если это и был тот самый кокаин, который они сами поставляли, ибо ему данный опыт повторять не хотелось.       После второго раза — Макс зарекся пить с Леклером, даже в компании и даже по рюмке. Так как попойки у них обычно выходили довольно масштабными, с другими людьми из компании, с их офисным планктоном, который испуганно крестился каждый раз, когда маячили любые большие праздники, и с заказанными блядями, которые активно липли к Шарлю, который в основном пил и стрелял глазами в сторону Ферстаппена, причем делал это настолько профессионально и незаметно, что и подумать никто не мог. Кстати, после того же второго раза Макс выяснил, что конкретно этот пиздливый рот отлично затыкается его членом.       После трех месяцев воздержания, а потом повторения их неловкого столкновения — интересов и тел — Макс, наконец, выкинул из головы всю ту чушь, которую вбивал ему отец, и просто принял факт того, что они трахаются, как данность. Естественно, сделать это было не так просто, но глядя на Леклера, который по этому поводу совсем не парился, а если же кто-то начинал отпускать в его адрес шутки о «не той» ориентации, принимался размахивать пушкой, Макс попросту положил на эту тему большой и толстый и более экзистенциальными вопросами не задавался.       Вот и сейчас, глядя на худощавое распластанное тело под ним и чувствуя, как с каждым толчком внутрь, у Шарля против воли ноги разъезжаются шире, Макс ощущал вакуум в голове и смутное ощущение тепла в груди, словно кто-то положил ладонь ему на солнечное сплетение. Опустив голову вниз, он наткнулся на взгляд Шарля — туманный, вожделенный, брошенный из-под полуопущенных, абсурдно длинных ресниц. — Что? — Макс останавливает толчки, все еще оставаясь внутри и смотрит сверху вниз. — Ты не здесь, — Шарль больше утверждает, нежели спрашивает, обхватывая запястье Макса там, где он опирается на руки над дурной леклеровской головой. — Что не так?       Макс не знает, что не так. Ладонь Шарля действительно лежала у него на груди, и Макс, видимо, чувствовал именно ее тепло, но теперь, когда Шарль его больше не касается, странное чувство никуда не уходит. — Все в норме, — он пожимает плечами и совсем немного толкается бедрами вперед, как бы намекая, что неплохо было бы продолжить прерванное занятие, но Шарлю, судя по сползшим к переносице бровям, пришла в голову очередная чушь, выслушивать которую Макс точно будет вынужден. — Я же вижу, — Леклер скрещивает руки на груди, и Максу эта картина кажется настолько забавной и сюрреалистичной, что не хмыкнуть и не ухмыльнуться он не может — ишь, посмотрите на него, с члена еще не слез, а уже недовольство тут строит. — Я страсти хочу. На твою пустую физиономию я могу и завтра в офисе посмотреть!       Макс вновь ухмыляется, прижимает Шарля к себе ближе за бока, и резко меняет их местами так, что Шарль от неожиданности охает — член Макса все еще внутри и он чувствует все совсем по-другому, нежели когда он был снизу. — Скачи, — Ферстаппен всю свою волю прилагает, чтобы издевательская улыбка не пробилась сейчас и не испортила весь сюр, но рук с тела Леклера не убирает, держит крепко — чтоб не убежал.       Выражение лица Шарля в этот момент — непередаваемо; он делает попытку дернуться, но у него получается лишь нелепое движение вверх-вниз, отчего он сдавленно стонет сквозь закушенную губу, и делает большие страшные глаза, и Макс булькает от смеха, не в силах сдержаться. Чувство из-под грудной клетки пропадает, и он тянет Шарля ближе к себе, начиная легко вскидывать бедра. Леклера ведет, и он ощущает себя пьяным, позволяя обнимать, улавливая все движения Макса словно сквозь плотный слой ваты.       Макс снова меняет их местами, двигается размашисто, дроча Леклеру чуть шершавой ладонью. Их секс не столько о чувствах, сколько о четкой механике, отлаженных движениях, которые они оба знают, принесут им удовольствие, и об опустошении переполненных проблемами умов. Шарль стонет, идя на поводу у собственных сиюминутных желании и тела, которое жаждет разрядки. Смотрит на Макса снизу вверх и чувствует, как судорожно трясутся его бедра в погоне за оргазмом.       Макс кончает первым на живот Леклера, быстро надрачивает ему, отстраненно наблюдая, как худое тело выгибается, слегка приподнимаясь над матрасом, дотягивается до прикроватной тумбочки, вытирает Шарля салфетками и отбрасывает их на пол. Шарль в прострации пялится в потолок, пока Макс не падает рядом, накрывая их обоих простыней, после чего переводит еще немного расфокусированный взгляд на него. Ферстаппен выглядит, как сытый кот, но к нему возвращается то самое чувство, когда его глаза сталкиваются с леклеровскими. — Что? — теперь приходит очередь Шарля недоумевать. — Не знаю, взгляд у тебя странный, — Макс пожимает плечами, и поворачивается на бок, закидывая руку поперек туловища Шарля. — У тебя глаза неверные. Может, ты меня предашь, откуда я знаю? — Леклер не успевает отойти от подобного заявления, но Макс уже проваливается в сон, а Шарль так и остается лежать, боясь пошевелиться.       Ему не больно — ему натурально взвыть хочется от таких слов. Шарль изначально не романтизировал, а Макс ничего не обещал — в конце-концов, они оба взрослые серьезные люди, и не важно, что в качестве досуга они выбрали трахаться друг с другом, а не жениться или снимать себе дорогих проституток каждый раз, когда хотелось отвлечься. Но что-то Шарлю самому мешало прекратить эти встречи, да и Макс раньше никогда не жаловался, что что-то его не устраивает. По началу между ними были недомолвки, но в итоге Макс, как показалось Шарлю, перестал заморачиваться, хоть на людях им и приходилось делать вид, что они оба вполне себе гетеросексуальные, тем более, что женским вниманием оба обделены не были.       И Шарль так и носит эти невеселые мысли в голове, что на следующее утро, что через день, но вида не показывает. Они сосредоточены на работе, на переговорах, которые идут не совсем так, как рассчитывалось, и постепенно обида на Макса и вовсе уходит на второй план и как-то стирается из подсознания.       Все выходит через задницу примерно через месяц, когда возвращаясь с Дэном в офис чутье Макса обостряется и он озирается по сторонам, выглядывая несостыковки в окружающем мире. Они курят на улице у входа, когда вечерняя городская тишина начинает звенеть и натягиваться металлической струной. Снег сыплется с серого неба слишком медленно, машины мимо проезжают слишком тихо, сигарета очень неудачно стряхивается на дорогие ботинки Макса, и когда он наклоняется, чтобы убрать остатки пепла с блестящей лаком кожи, Риккардо бросается на него, сбивая с ног и закрывает собой. С опозданием до ушей Макса долетает звук выстрела, и Дэну нужны доли секунд, чтобы рывком поднять Ферстаппена с земли и утащить внутрь здания.       Они оба в грязном снегу и мокрые, Макс не напуган, но слегка растерян. Под ногами хрустят осколки разнесенного вдребезги стекла двери и среди них угрожающе переливается металлическим отблеском пуля. Впервые за все время управления Макса компанией, на него пытаются совершить покушение. Им обоим нужно время, чтобы восстановить дыхание, Дэн выглядывает наружу, а затем подзывает Макса, чтобы показать ему — в соседнем доме разбито окно мансарды. Снайпер промахнулся.       Минуты, пока они поднимаются в офис остаются свербящим в затылке ощущением, что за тобой наблюдают, и вязкой горечью во рту и легких. Макс думает, во-первых, о том, не пострадал ли Шарль, и только во-вторых, на месте ли все документы. Леклер встречает их целым и невредимым, только необычно растрепанным и во взгляде у него читаются отголоски паники. Прежде, чем войти в офис, Макс и Дэниел синхронно достают стволы.       Присутствие чужака угадывается сразу — в офисе все перевернуто вверх ногами, ящики выпотрошены, на полу валяются остатки бывшего компромата, утекшего в чужие руки. Макс летит к собственному столу, осматривая выдвинутые ящики. Пусто. Кто-то пришел и вынес все, включая оба сейфа — с деньгами и с самыми важными бумагами. Разворачиваясь на пятках, Макс впервые направляет пистолет на Шарля, в уверенном бешенстве и желании покарать предателя тут же.       Шарль в страхе бухается на колени, понимая задним умом, что кроме него в офисе сегодня не было никого, и что Макс это знает. Только вот, ему неизвестно, что Леклер приехал не с утра, а после обеда, из-за того, что безбожно проспал, выпроводив утром Ферстаппена, за которым заехал Риккардо и решив полежать еще полчаса.       Тишину в помещении можно потрогать пальцами, а нервы у всех троих, как натянутые канаты. Макс не опускает оружие, но и не стреляет, ожидая хоть каких-то объяснений. Шарль молчит, зная, что ему не поверят. У тебя неверные глаза. Ты меня предашь, ты всех предашь!       В голове Леклера набатом отдается ранее вскользь брошенная случайная претензия, а сердце от страха заходится где-то в глотке. Дэн стоит за его спиной, тоже с оружием наготове, но не направляет его на напарника. Его глаза прикованы к окну, взгляд Шарля, к Максу, и нервная струна натяжения должна вот-вот лопнуть.       Звук выстрела оглушает. Еще одно стекло разлетается к чертям, брызгая прозрачными каплями в разные стороны, Макс инстинктивно пригибается, прячась за собственный стол, а Шарль, пользуясь секундным всеобщим замешательством, словно на пружине подскакивает и несется прочь. — Стой! — приказ обращен уже к Дэну, желающему бросится в погоню.       Макс не мигая смотрит в пустоту, и тяжело дышит, усаживаясь на пол, прислоняясь спиной к столу, и вытягивает ноги. Дэн поворачивает к окну, несколько секунд мониторя ситуацию в здании напротив, и садится рядом с Максом. — Пусть бежит, — он трет переносицу, хмурясь; в голове начинает разрастаться неприятная тянущая боль. — Если это не он — вернется. — А если… — Дэн даже не успевает закончить фразу, как Макс его прерывает максимально жестко и холодно, словно обрубает топором. — А если он — я его из-под земли достану.