。 。 。
И эта подсказка стала стартовой точкой самокопаний Ли Минхо на последующие дни. Ли бесило оставаться с этими мыслями один на один, вновь и вновь прокручивать события минувших дней, недель, месяцев и вычленять из них очередные проебы. Для него самого в его поступках не было ничего криминального по всем статьям любовной конституции. Но он - это он. А Джисон - это другое. Не меньше выводили из себя и общие сборы, когда у мемберов совпадало расписание. Привычный шум зоопарка, конечно, разбавлял процесс самоугнетения, делая его не таким концентрированным. Но видеть радостные лица - раздражало. Как и не менее раздражала накаленная обстановка, ощущающаяся рядом с Чанбином и Хваном. Никто из них не разжигал огня ненависти, нет. Дело было в другом и на более тонком уровне, что делало ситуацию подвластной только чертовому нейрохирургу, которым Минхо не являлся. Он, судя по всему, и просто то чужое сердце в руках без повреждений не удержит - самоличный вывод. Со казался грустным, скучающим по недостающей частичке трирачи и постоянно мельком поглядывающим на Ли, будто пытался убедиться в его около-стабильном состоянии. В его взгляде, когда тот пересекался с темными недоспавшими глазами котоподобного, не читалось раздражение или обвинение. Когда Минхо в пятый раз за день (что ему абсолютно не свойственно) проверяет молчащий с Джисоном чат - Бин с поддержкой, в приободряющем жесте, сжимает его плечо и бросает фразу, подтверждающую собственные беспокойные мысли Ли: ― Вам надо поговорить. «Да. Надо.» Думает Минхо, но лишь блокирует экран телефона, продолжая эту игру в молчанку.。 。 。
Мой Хани~♡: [ Хен, захватишь чипсы? ]Me:
[ Какие тебе взять ]
Мой Хани~♡: [ Сырное ассорти с медом ]Me:
[ k ]
Пальцы в очередной раз бесполезными марионетками повисают над еще даже не открытой клавиатурой. А стоит ли ему писать? Что если Хан хотел отдохнуть в одиночестве. Уединение - его стиль, которому Ли старался не мешать настолько, насколько это возможно, пока накопившаяся игривость не возьмет над ним верх. А хочет ли Джисон его сейчас видеть? Получать даже малейшее напоминание о нем. Что если это перерыв, чтобы разобраться в себе? И тогда Минхо своим сообщением всколыхнет в парне какие бы то ни было эмоции, порушив выстраивающееся равновесие. В обеденный перерыв того дня, после завершенной сорокаминутной трансляции для стэй, Сынмин говорит ему, что он идиот. Ли выпускает трубочку с айс-американо из захвата губ, пока Ким отпивает из термоса воды. ― Почему. ― Потому что я думаю, что сейчас ты должен быть смелее вас двоих. Ты должен быть смелее Джисона за самого Джисона. Он всегда слишком много причин ищет в себе.。 。 。
Окончательно идиотом Минхо себя ощущает, когда на третий день этого "траура" перед ним извиняется Хенджин. Нет, давайте повторим еще раз: Хенджин _извиняется_ перед ним Они все хотят, чтобы Ли окончательно ощутил себя бесчувственным мудаком или что. ― Что...? ― теперь его черед смотреть на мембера, как на идиота. Телефон гремит о стол в гримерке, когда его небрежно выбрасывают из рук, уже не заинтересованные в новостной ленте твиттера (будто этот интерес вообще был). Хорошо, что визажисты и парикмахеры уже закончили свою работу над образами парней перед съемками 45-го и 46-го эпизода « skz code ». Весь стафф, как и остальные пятеро участников, покинули комнату. Хван увидел в этом шанс. Абсолютно не вовремя, за четыре минуты до начала шоу, но он так хотел сбросить этот груз, что уже просто не мог держаться. Вот только Минхо ощущает, что этот груз просто свалили на него. ― Мне искренне жаль, что иногда я реагирую на твой флирт или как-либо провоцирую тебя на него. Прости. ― Да о чем ты? Когда такое было? ― шелестит пачка рьяно разорванных снэков. Она была открыта ненамеренно. Просто руки не сдержались. Кажется, скоро не сдержится и сам Ли, и уже просто взвоет на Луну, предав свою кошачью натуру. ― Ты серьезно? Неужели ты забываешь о том, как предлагал пойти в душ вместе со мной? Или как на той же трансляции, где это случилось, ты позже пожелал Ликсу "думай обо мне перед сном"? ― Конечно... ― недовольно гудит Минхо, поджимая губы кислой уткой. ― Это ведь просто шутки. Зачем мне их запоминать. ― Ладно. ― не сдается Хенджин, видимо, оскорбленный тем, что старший так просто к этому относится. ― Напиток. Напиток из той доставки, когда мы все собрались в комнате отдыха в перерыве между своими расписаниями. Ты спросил, вкусно ли, а затем взял мой напиток. Я просто предупредил тебя, что возможно это не в твоем стиле, пить подобное, но ты ответил: «Ты уже в моем стиле.» Ли вздыхает. И откусывает печенюшку. Хван вздыхает следом. Ему в рот тоже суют хрустящий снэк. ― И не нужно мне было соглашаться пить с тобой на брудершафт на концерте в Осаке. ― Да это же было так давно, почему ты вспоминаешь? ― Потому что оттуда все началось... ...Минхо со всего этого бесится. И стрессует. И опять бесится. Поэтому пихает Хенджину в рот печенюшку. А потом еще одну. И еще. ― Хео, хео, йва, хватиф. Вачем фак мвого ― Чтоб ты рот не открывал. ― Время записи~ ― мелодично и приободряюще уведомляет девушка из стаффа, приоткрыв дверь, сразу же удаляясь на съемочную площадку. Хван, давясь печеньем, быстро захлебывает это водой. ° ° ° ― Лино, будь немного бодрее. Постарайся, хорошо? Минхо шумно выдыхает через расширенные ноздри, поджимает губы и только и делает, что кивает, пробормотав рабочее извинение. Перерыв между записями казался спасением. Это как смыть эмоциональный макияж и наконец-то скиснуть на ближайшие десять минут, потому что он устал. Физическая усталость - ультиматум с их графиком, но такой моральной измотанности парень не ощущал давно. ― Ты слишком летаешь в облаках, отвлекаешься и молчишь. За двадцать девять минут съемок у тебя речевой части меньше, чем у Сынмина. А нам еще урезать недочеты, что выйдут в пару минут. Постарайся, ладно? Осталось немного. Ли остается кивать болванчиком, вновь извиняться и кланяться не слишком низко. Он просто не может сосредоточиться, когда Хана нет рядом. Минхо смотрит на этот отряд плюшевых Квокк, что сидят вместо его парня в самой дальней части и хочет швырнуть в них Либита, чтобы хотя бы эти двое были вместе. Если бы Джисон был здесь... Его заразительный смех заставлял бы Ли улыбаться, а когда тот бы притихал - Минхо бы обязательно проверял его самочувствие короткими, но пристальными взглядами, следил бы за тем, чтобы «его Хани» не нервничал слишком сильно, не расчесывал ногу от стресса или не дергал ступнями... ― Да, я думаю, это Минхо. ― Точно-точно. ― Это Минхо. ― Слишком похоже. ― Что...? ― возвращается в реальность Ли и призрачный образ Джисона, нервно накусывающего губу, тут же растворяется, оставляя только плюшевых недо-белок, белый бьющий свет прожекторов, искусственную кирпичную стену, выступающую фоном и громкие голоса мемберов. Резко становится холодно. И пусто. Хочется хотя бы зарыться в одеяло. ― Ты тот, кто внимательно относится к деталям. ― объясняют ему парни то, что они подмечают из совместной жизни и работы, говоря о контакте с кем-то из стаффа - сейчас очередь читать анонимную записку, адресованную Ли Минхо. ― От тебя всегда слышно: «О у тебя новое...», «О, ты вчера...», «О, ты подстриглась? У тебя новая стрижка» ― Да, да, а еще он знает, кто и что вчера ел... Это так странно... ― с улыбкой отзывается Феликс, но имитирует мурашки, потирая плечи. Парни смеются. Минхо - будто сбрасывает в темную пропасть Он действительно подмечает детали и любит рассматривать, изучать людей. Но почему же он тогда, черт возьми, не принимал во внимание знаки, кричащие о том, что Джисону становится хуже. Винить одного - не правильно. Но как говорил Сынмин - Ли стоит взять ситуацию в свои руки и быть смелыми за них двоих сейчас, чтобы сохранить то, что от них осталось.。 。 。
Аэропорт Инчхон
7:10 утра
Минхо сглатывает, накусывая щеку изнутри под тканью черной маски. Мутный, сонный взгляд упирается в паспорт с торчащим корешком авиабилета. Спал он отсилы четыре часа. Завтрак - пропустил. Волнение заполнило легкие и желудок настолько, что больше ничего не лезло. После съемок крайних двух эпизодов «skz code» с конференцией, он раздобыл информацию о местонахождении Хана у менеджера, где возникли свои сложности, повлекшие сбор части стаффа, отвечающего за интернет-пространство и новостные каналы. Да, опять безопасность компании, о которой надо думать, чтобы не потерять статус, имидж, деньги. Минхо, блять, просто хочет к своему человеку, но терпит. Он все понимает. А его - понимают мемберы. Потому заявляются в зал переговоров, уведомляя стафф, что спланировали свои отпуски - парными. Хенджин с Чаном показывают уже купленные билеты к морю. И Хван приободряюще улыбается Ли. У того, в ответ, выходит нервно и с дергающимся уголком губы. Он не знает, как еще не взорвался. И никто не знает. Получив добро с перечнем предупреждений и дав клятвенное обещание быть аккуратным, Минхо теперь сидит в аэропорту на холодных белых стульях в зоне ожидания, выслушивая пролетающие мимо, как самолеты, детские крики, разговоры двух молодых девушек о плане поездки и какой-то леди, что записывает видео-сообщение для своего мужа только со второго раза. Хочется надеть наушники. Но он терпит. Потому что боится пропустить свой рейс, как никогда раньше. Очередной механический перезвон объявляет о начале посадки на рейс.. . . . .Осака/Кансай (kix). . . . .
. . . . .Чеджу Эйр 7C1304. . . . .
Колеса самолета, ушедшего на снижение и сбрасывающего скорость, скользят по взлетно-посадочной полосе. Асфальто-бетон принимает на себя угольно черные линии торможения. Такие же темные глаза с дымным взглядом выглядывают из под черной кепки, выискивая желтый флажок такси. Минхо закрывает глаза на необоснованно высокую стоимость поездки (тихо хлопает блестящая дверца серой машины), как и закрывает глаза будучи уже внутри черного салона. К счастью, пахнет хвоей и легким шлейфом табака от водителя. В целом, для проморзглого февраля с приоткрытым окном - терпимо. ― ...Hotel Noum Osaka, пожалуйста. Оплата картой. В том, что Джисон выберет самый запрятанный отель - Ли не сомневался. Хан всегда был тем, кто любил сонные и тихие места. Завидев из окна нужное здание, соответствующее картинкам из Google на сайте с гостиницами, можно было в очередной раз в этом убедиться. «Hotel Noum Osaka» находился недалеко от «Музея Искусств Наканосима» и в шести минутах пешком от «Kema Sakuranomiya Park», что растянулся на четыре с лишним километра вдоль реки Огава. Весь берег этого парка густо усажен сакурой. Ах, если бы они приехали сюда в апреле, чтобы насладиться ее покоряющим сердца цветением... Ах, если бы они приехали сюда вместе. ― Извините...подскажите по близости продуктовый...? Спасибо. Расплатившись и покинув салон, спортивная сумка, наполненная теперь уже не спортивной формой, а дорожным набором для отпуска, вновь казалась несоизмеримо увесистой. ...Сглотнув перед входом в отель, Минхо глубоко вздохнул, отвлекаясь на внешний вид здания: небольшое, прямоугольной формы, в девять этажей оно отличалось цветом отделочного камня, чередующегося со светло-серого, на песочный и бежевый. Прослеживались и карамельные полосы, чуть отличающиеся меньшей шириной. Одну из узких сторон занимал вертикальный ряд смежных неостекленных балконов на весь этаж. Джисон явно такой возможностью не пользуется - слишком велик риск столкнуться с кем-то из человеческих созданий. У главного входа приветливо покачивались от легкого ветра декоративные золотистые колосья в темно-коричневой вазе. В открывшиеся двери Ли заскакивает вслед за курьером из службы доставки еды. Удачно оказывается, что им на один этаж. Удачно оказывается - к одному номеру. Вот только курьер может попасть в него беспрепятственно, а Минхо, как-то, никто не ждал. ― А...извините. ― с улыбкой кланяется парень, опуская маску на подборок и снимая кепку, чтобы казаться более дружелюбным и менее опасным, учитывая его черно-серый прикид и увесистую сумку. Нужно же, чтобы человек уверовал, что Ли там не трупы котят несет. ― Мне в этот же номер к своему другу. Он сейчас приболел, вот, несу ему апельсины... С тихим неловким смехом в подтверждение трясут прозрачным пакетом с ярко-оранжевыми круглыми фруктами. Мужчина средних лет так же кланяется в приветственном жесте. ― Давайте я передам его доставку? Все же, он может вас заразить, а это будет не хорошо. Мне не сложно. На лице курьера читается удивление и смятение, как и в голосе. ― Но заказ еще не оплачен... ― О, все впорядке, я оплачу. Нет-нет, в этом нет ничего такого. Мне не сложно. Карта, с характерным звуком уведомления, успешно проводит оплату и вместе с росписью в товарной накладной, Минхо забирает свой "пропуск". Круглый дверной звонок бежево-коричневых оттенков гипнотизировал, внушая сомнения. Беспокойство крутилось в животе голодными змеями, но он не может больше оттягивать - его Хани, судя по всему, тоже голоден и ждет свою доставку из «Okonomiyaki Chitose» - название ресторана красной латиницей "плывет" по белому пакету, когда он шелестит в руке, выставляемый на уровне груди. Динь-дон С щелчком и коротким скрипом плотных петель открывается дверь. У Ли все замирает в груди в противовес тому, как секунды до колотилось сердце. Словно время поставили на стоп-кадр и теперь можно лицезреть смазанную картинку синкансэна, запертую в ставшим тугим пространстве. Как же хочется сжать до хруста костей эту теплую тушку и услышать все его ворчания с пыхтениями. Пакет родные руки забирают, даже не смотря в глаза из под растрепанной каштановой челки, не видевшей душ пару дней. Сипло поблагодарив, протягивается карта для оплаты. ― Не нужно. Ваш парень уже оплатил ваш заказ. ― Ли говорит спокойно и размеренно, хотя внутри бушуют ураганы. Вяло кланяясь, Джисон вновь убредает внутрь комнаты, закрыв дверь. Слышится звук отдаляющихся шагов, шелест пакета, что ставят на стол. А после звуки исчезают. Тотальная тишина длится еще каких-то пару секунд, после чего с куда более громким щелчком распахивается дверь. Хан смотрит ошарашенно. Его большие глаза блестят из под отросших до переносицы волос. Минхо не понимает, почему в них читается боль. Он трясет пакетом с апельсинами, показывая, что тоже не с пустыми руками, но не спешит отдавать их болеющему. Пакет все равно тяжеловат и Ли донесет его сам, потому что не желает нагружать парня даже малейшими вещами в его состоянии. ― Впустишь Айболита внутрь? Его пропускают. Мыть апельсины приходится в раковине ванной комнаты, потому что номер не оборудован кухней. Конечно. Это же Джисон. Джисон, который никогда не готовит сам, отказывается выбираться из убежища без острой необходимости и всегда заказывает доставку готовой еды на дом. Благо, находится нож. Минхо умело разрезает апельсин напополам, режет полукольцами, каждое из которых делит на два и даже снимает полоски корочек, чтобы можно было не заморачиваться и просто есть. ― Там противная погода, но свежим воздухом подышать полезно. Тем более тебе. Тем более сейчас. Почему не открыл окно? Когда ты последний раз проветривал? Не выздоровеешь так до конца отпуска. Такие себе каникулы. Сочные фруктовые треугольники ссыпают в миску, ставя на низкий лакированный столик из темного дерева. Ли ведет разговор легко и непринужденно. Будто они только вчера виделись и сегодня хен пришел его навестить. Будто не было пропасти неизвестности длиной практически в неделю и молчащих чатов. Будто Ли Минхо не летел за ним через две страны и море в первый же день своего законного отпуска. У Хана пересохло во рту и склеились потрескавшиеся губы. Он так и остался стоять у косяка, разделяющего что-то на подобии прихожей и саму комнату. Его уязвленный взгляд жалко цеплялся только за спину старшего, когда тот вновь уходил в ванную чтобы помыть руки от цитрусового сока или когда он, бухтя, приоткрывал на проветривание окно (но не раздвигал золотистых штор, оставляя комфортный для Джисона полумрак, не нарушая его собственную идиллию комфорта, выстроенную за эти дни). ― У тебя сверчок вместо совести? М? Йа, почему не сказал об уезде... Что там было про синкансэн? Ах, да. Прямо сейчас его сняли со стоп-кадра и он, словно сорвавшийся со стартовой гоночной линии, просто размазал сердце Ли Минхо ко всем чертям. Болезненно задев каждый нерв, раскатав в такой тонкий пласт, содрав об асфальт в такую кашу, что Минхо понятия не имеет, как это все соберет. Ему плохо до того, что подкашиваются ноги. Тяжело сглотнув, Ли, не в силах сделать и шага, смотрит на искаженное в боли лицо своего парня, что зажимает рот рукой. По щекам Джисона текут слезы, слепляя мокрые ресницы на покрасневших глазах. Ладонь, до побеления, зажимает рот. ― Джисон...? ― Минхо не узнает собственного охрипшего голоса. Поникшие плечи, в белой безразмерной футболке, лихорадочно дрожат - все, что он получает в ответ. Ли как в бреду сокращает расстояние между ними, делая то, чего так долго ждал - сжимая в своих руках теплое, более горячее от повышенной температуры, родное тело. В груди щемит и обрывается, по острым болевым ощущениям, сердечная струна, когда Хан реагирует только высоким хрипом вперемешку со слезами. ― Хани... ― ладонь бережно гладит по голове, успокаивая. Минхо дает ему выпустить все накопившиеся эмоции, убаюкивает в своих руках, медленно целует теплыми губами в горячий висок. А Джисон превращается в цунами. И не понятно - ломает ли это его окончательно, или, наконец, освобождает. Он содрогается в рыданиях, как умеет только он - с неконтролируемо бъющемся от душевной боли телом, но практически в полной тишине, насколько это представляется возможным в таком состоянии. Ли внутренне умирает. Цветок, растущий в солнечном сплетении только для его Джисона - вянет, иссыхается, перемалывается собственным колотящимся сердцем в пыль и противно укалывается мелкой пыльцой в желудке. В собственном горле пересыхает. Минхо наконец понимает - Хан себя извел. Он опять оступился на скользком камне сомнений и рухнул прямо в пасть океана кошмаров и самоуничтожения. И Минхо его не спас. ― Прости... Ли, черт возьми, попал во временную петлю извинений, или что? ― Прости меня... Джисон, мать его, вонзает самые острые гвозди ему меж ребер, где суматошное сердце готово вот вот нарваться на один из этих острых штырей. ― Минхо... Извинения сквозь слезы - нет инструмента более устрашающего. ― Я здесь... Я здесь, я здесь, я с тобой... ― отрешенно бормочет парень, пытаясь прийти в себя. Как он мог такое допустить? ― За что ты извиняешься...? М...? За что тебе извиняться, Хани...? ― Я-... ― Джисон барахтается в этом океане, как утопающий, наглатывается извинений, боли, страха, усталости, слез и воздуха. У него холодеют руки. Самая страшная болезнь - наш мозг и наше сердце. Самый неизлечимый орган - наша пропущенная через эмоциональную мясорубку душа. ― Я опять не справился... Я надумал, я усомнился, я такой идиот и- Я так тебя ревную, Минхо. Так сильно. Сильно, сильно, сильно... Черная футболка на плече Ли пропитывается трусливыми слезами Джисона, который накрутил себя и сбежал, вместо того, чтобы поговорить. Он сжимает в пальцах темную ткань так неуверенно, но вместе с тем крепко. Боясь, что его Минхо уйдет и не желая отпускать. Но дрожа от неуверенности того, а позволено ли ему вообще его касаться. ― Я ничего не могу с собой поделать... Когда я вижу тебя с парнями, даже зная, что ты дурак и лишь играешь... Я... Я-... Голос опять срывается на хрип. Хан всхлипывает, ощущая, что его грудная клетка вот-вот лопнет как надутый пакет от того, как судорожно он вдыхал и совсем забывал о выдохах. ― Давай вместе. ― мягко просит Ли, поглаживая по лопаткам и шумно выдыхая, чтобы за ним повторили. А Джисон готов повторять вечно. Дышать в унисон, слышать Минхо, чувствовать Минхо и ощущать вибрацию в груди, когда тот, прижавшись своей, говорит с ним вот так. ― Не нужны мне другие, слышишь? ― теплые и мягкие ладони обхватывают щеки Хана, утирают слезы, едва касаясь, чтобы не травмировать и так нежную, блестящую от соли, кожу. ― Не нужны. Я люблю тебя, даже если не говорю об этом. Люблю, даже если дурачусь с Хенджином. Люблю, даже если иду на встречу с друзьями без тебя. Люблю, даже если не прихожу к тебе в общагу, чтобы заснуть под боком. Люблю, даже если на эмоциях повышаю голос. Люблю, даже если знаю, что _я_ идиот. Я хочу тебя любить, Джисон. И я _буду_. ― Минхо... Хан выглядит, как нежная открытая рана, на которую хочется сначала бережно подуть и только потом обработать. Которую хочется прикрыть ладонями, чтобы даже сам не смог вновь задеть и лечить любовью через прикосновения, даже если все это слащавые сказки. С ним хочется и к нему тянет. Потому что да, Джисон, закрывшись, варит переживания в себе до гари и едкого дыма, от которого у него же и начинает спирать дыхание со слезами на глазах, но открываясь - Минхо дурит и ведет по полной от того, сколько искренности может наполнять эти глаза, что она уже через край солеными каплями. ― Люби меня... Пожалуйста, люби меня, Минхо. Я так хочу, чтобы ты меня любил. Я хочу быть тебе нужным, я хочу значить для тебя многое. Даже если кажется, что я без тебя смогу - во мне умрет сад, который я выращиваю для тебя. Ты мне нужен. Ты мне так нужен... Старший целует в лоб, глубоко вздыхая, чтобы удержаться на плаву в этом тайфуне джисоновых чувств, которые захлестывают и его. Он стоит, как непоколебимый маяк среди бушующих волн и мерно светит для своего родного, показывая, что он рядом и рядом будет пока Хан не успокоится и когда Хан успокоится. Вне зависимости от обстоятельств Ли просто будет рядом. ...И даже когда время переваливало за сонливое послеобеденное - солнце не решалось выглянуть, видимо, точно так же как и Джисон, кутаясь в одеяло в тихой комнате с задернутыми золотистыми шторами. Медовые лучи все равно попадали на заплаканное лицо Хана - электрический светильник в деревянной продолговатой резной коробочке, походящей на старый японский фонарик, отбрасывал выборочный узорчатый свет. Они обедали едой из доставки, Минхо чистил (уже руками, чтобы не вставать с того же пола) новую порцию апельсинов, а Джисон, полуспящий, мирно покоился на его плече. И тогда на береге океана чувств настал штиль.。 。 。
Шум утреннего Осаки был сонным. Глухой, тихо шипящий и медленный, он походил на шум волн в морской раковине. Минхо такой же - сонный и медленный, шмыгает носом от влажной прохлады на открытом балконе, наблюдая за ползущими черными машинами там, внизу, как за муравьями. Горячий американо в маленькой пузатой белой чашке дымился, помогая проснуться одним только манящим запахом. Ли дует на ровную темную гладь напитка, зеркально отражающую верхние этажи высоток и клубящийся пар соскальзывает к краю теплого фарфора, точь рассеивающийся туман. Прогноз погоды не радовал, будучи обозримым на будущее. Утро, день, вечер - на ближайшие десять дней отпуска менялась только сила истерийности стихии. Пасмурно, небольшой дождь. Пасмурно, ливневый дождь. В самолет тем утром парень садился с кислой миной. Но, видимо, вся слякоть хотела быть подружкой именно для расклеившегося Джисона. Минхо через плечо оборачивается на оконное стекло, сквозь не до конца зашторенную ткань подмечая уже ставшую привычной картину: Хан лежал на постели, укутанный в кокон из одеяла и смотрел очередное аниме в оригинале с субтитрами. Холодные оттенки света синими вспышками подсвечивали его заспанное лицо с неприсутствующим взглядом. Он не здесь и даже не в сюжете - где-то глубоко в себе. Слишком глубоко. Ли так глубоко нырять никогда не умел. Джисон был неприсутствующим, но не подходящим к дождю - все свое уже выплакал, успокоился, просто иссох. Минхо меняет руку, в которой держит горячий американо, чтобы пальцы не мерзли или хотя бы мерзли равномерно. На экране смартфона прогружается прогноз погоды - десять градусов тепла на вторник, среду, четверг, пятницу... Дождь обошел их стороной. Чашка кофе заносится в комнату, преодолевает расстояние через постель, стол с ковром и с тихим цокотом ставится на кухонный гарнитур. Сухие прохладные пальцы щекочут высунутую из под взбитого одеяла пятку. Залипнувший в просмотр анимации только молча прячет ее обратно. ― Йа... Ты уже как автоматический пыленакопитель... Пойдем немного прогуляемся. ― Н-н... ― Что значит «Н-н». ― Я не хочу, Минхо. Правда. Покрасневшие (уже не от соленых слез, а от долгого просмотра) глаза уставляются в одну точку в правой верхней части экрана - там отражается предпринимающий попытки парень. ― Давай сходим поедим. Хочешь тонкацу? И апельсиновый сок. ― Давай просто закажем доставку... ― Ну уж нет, ты так совсем из пещеры не выйдешь. Ли грузно садится-падает в кровать, смотря на младшего. Матрас от этого действия покачивает вместе с Ханом на нем. Тот откидывает мобильник на помятую подушку, сам приваливается на нее же, подложив руку под затылок. Оба тяжко вздыхают. ― Я понимаю, что ты хочешь просто физически и морально отдохнуть. Отключиться. Но в какой-то момент такие сутки перерастают в двое и в трое... И это уже не идет на пользу. ― Я не хочу контактировать с людьми... ― ленивый шепот становится еще и сонливым, когда прохладные пальцы Минхо оглаживают его щеку и брови, убирая отросшие темные пряди от лица. ― Они раздражают и изматывают... ― Тогда пойдем к морю. ― И закажем доставку...? ― Я буду твоей доставкой. ° ° ° Сэндвич с арахисовой пастой и клубничным джемом заманчиво хрустит, оставляя крошки на губах. Хан все еще выглядит сонным нахохлившимся снегирем, жуя свой завтрак и наблюдая за морем, стоя почти у грани влажного и сухого песка. Волны шипят, сталкиваются, догоняют друг-друга и плюются. Накрывают собой скалистые камни, утягивают россыпи цветных и маленьких с берега к себе в пучины, обменивая на какие-то насквозь промокшие коряжки. Уставая жевать, Джисон смешно свистит носом на выдохе, вызывая улыбку у приближающегося Минхо. ― Дать перчатки? ― Не надо, у самого вон руки голые. ― Это потому что я несу тебе молоко и сладости. Крафтовый стаканчик горячего миндального бережно шуршит из рук в руки. Хан благодарит полушепотом, нежно улыбаясь, когда их пальцы соприкасаются. Он готов выдуть и три таких стакана, если Минхо коснется его вот так еще несколько раз. Какой же непредсказуемый сезон цветения, у этих чувств. ― Что купил...? ― Консервированные абрикосы. ― Что? Они же холодные... ― Не бухти, зато они сладкие и оранжевые. Кажется, Ли пытается восполнить таким образом недостаток солнца. ― Погоди, не открывай пока. ― просит Хан, тыкая своим сладким тостом в губы своего парня, давая тому откусить, что он и делает. ― Дома отогреем и съедим. Минхо обнимает его со спины, пусть через куртки и неудобно, да и чужой воротник тычется в нос. ― Так теплее...? ― мурчит котоподобный. Оба шмыгают носами. ― С тобой всегда теплее. ― с полными щеками урчит Хан, куда-то за плечо вновь тычась сэндвичем, чтобы покормить парня. Тот откусывает, но наставляет: ― Ты сам-то ешь. ― Я хочу, чтобы и ты поел. Мне так вкуснее. В знак понимания мычат, плотнее притискиваясь, кольцом устраивая руки поперек родной талии и сквозь кучу тканей поглаживают живот. ― I love you. ― Джисон этот базовый английский любит. ― I love you too. ― Минхо не то что бы тоже, но он очень любит Джисона. ...Две фигуры безмолвно стоят взором к морю. Когда затекают ноги и подмерзают пальцы на всех конечностях, парни лениво бредут вдоль берега, держась за руки. Сцепленный замок из кистей, служащий мостом для двух душ и телеграфом не вслух высказанного, покоится в широком кармане джисоновой куртки. Когда начинает смеркаться и воздух становится холоднее, Минхо, дорожкой из золотистых сияющих фонарей ведет его в какой-то богом забытый сувенирный магазинчик. Они долго рассматривают всевозможные фигурки котов, залипая на нэко-удачи, качающих лапами со слабо слышным тиканьем, согнувшись над их витринной полкой у самого стекла. Мыльные фигуры прохожих монотонными гаммами проплывают по улицам. Со звоном золотистых колокольчиков над дверью сувенирной лавки, выйдя на порог, Ли дожидается задержавшегося внутри Хана. Тот дарит ему фарфорового кота в соломенной шляпе, что с удочкой ловит рыбу. Не смотря на то, что Минхо не очень любит собак, пока его парень с улыбкой гладит и нахваливает уличного игривого золотистого пса, он покупает два хот-дога: не острый с комбо-соусом и такой же не острый, но без соуса вообще. Второй чистосердечно и благодарно уминается за обе пушистые щеки. Хану кажется, что пес улыбается, облизываясь после сытного ужина, поэтому он улыбается вместе с ним, чувстуя легкость на сердце и тепло в желудке. Темно-карие глаза преданно блестят при взгляде на человека, все так же дружелюбно мотается из стороны в сторону хвост, будто махая на прощание, вторя джисоновой руке, что вновь нежно переплетается пальцами с рукой Ли. Джисон чмокает его в щеку, хихикая совсем беззаботно по-детски, из-за чего у старшего даже не возникает желание отругать за безрассудство посреди горящей ночными огнями улицы: они все еще айдолы. Они все еще айдолы, но Хан в начале этой весны выглядит вновь таким живым и дышащим, напоминая своим синим шарфом цветок ириса, что Минхо подхватывает этот попутный ветер свободы вместе с ним, кусая своего любимого за костяшки пальцев под писк и смех, целуя горячими губами подмерзающую от понизившегося градуса кожу в том же месте в извинение, согревая покрасневшую кожу казанка любовью, остающуюся щекочущим ощущением.。 。 。
Пока улицы застилал дневной свет - Джисона было сложно вытащить в "пешеходный забег" по оттаявшим тротуарам из серой плитки. Его парень терпеливо валялся вместе с ним в постели, следил за приемами пищи и выполнял роль доставщика, совмещая доставку с собственным желанием прогуляться. В номере они пили хороший американо и пробовали десерт в виде розы (не оценили, закончив чипсами) за просмотром фильма. Маленьким успехом для Ли стал их поздний ужин вне отеля, на который "его затворник" согласился уже менее неохотно, чем в дни до: уговаривать нужно было не так долго, а настроение Хана с самого начала прогулки со стартовой линии "переступить порог «Hotel Noum Osaka»" держалось на стабильной средней отметке, иногда перескакивая на повышенную игривость. Минхо не думал, что можно настолько истосковаться по чьему-то смеху. На пятый день их отпуска, Джисон самостоятельно и самовольно выбрался в ближайшее вниз по по улице кафе, чтобы принести им в номер завтрак: апельсиновый сок и сытные круассаны с курицей на листьях салата. Чесночный соус подходил к ним просто потрясающе: сонный и потрясенный Ли слизывал его вместе с черным кунжутом с уголков губ, не смотря на то, что изначально отнесся к такому блюду скептически. Все же, он воспринимал круассаны исключительно как сладкий перекус. Но в это утро Хан перевернул весь его мир. Во всех смыслах Глянцевая темная трубочка прикусывается кроличьими зубами. По ней тянется вверх холодный сок, растворяется кислинкой на языке. Минхо удовлетворенно мычит: он в последнее время полюбил оранжевый и апельсины. Своего парня он любил всегда. ― Минхо, прости, что испугался, надумал, самоуничтожился и сбежал. Я поступил импульсивно... Джисон чувствует себя уже намного лучше: это слышит и видит старший. Он уже не хрипит голосом, его не настигает удушающе-колючий кашель по ночам до слез в глазах и разодранного горла. Ли знает, потому что каждую такую ночь просыпался вместе с ним, сонно взбираясь с кровати в вертикальный мир, наводя молоко с медом и сливочным маслом, стараясь помочь хотя бы так. Он продолжает: ― Меня ест совесть за то, что тебе пришлось приехать и проводить свой отпуск...так... ― «Так»? Как «так». В мягкой и тихой Японии со своим парнем? В прогулках по магазинчикам и к морю? Во вкусной еде и снах до обеда, пока ты храпишь под боком? ― Йа, ну хен... ― Ты мило храпишь. ― Хен, ну серьезно... Хан смеется, прикрывая ладонью рот, дожевывая круассан с курицей и слегка закашливаясь. Минхо подает ему свой стакан с соком, потому что собственный тот уже выдул. На черной тонкой коктейльной трубочке остается призрачный след (не)чужих губ. Они сидят на полу, за маленьким лакированным столиком из темного дерева. Наконец-то в этом номере открыты шторы: солнечные лучи прямоугольниками и полосами собираются в абстрактную картину на стенах и коридоре позади Джисона. Ли опирается на руки позади себя и вздыхает, запрокинув голову с прикрытыми глазами. Так хорошо... ― Я люблю тебя... ― Что...? ― Крошки говорю с губ вытри. ― Я тоже люблю тебя, Минхо. Хан и сам чувствует, что с весной все возвращается в норму: температура больше не поднимается выше общепринятой, нос не забит и не забита голова дурными беспокойными мыслями. Он думает, что присутствие Минхо лечит его лучше, чем таблетки. Пока Ли полуспит все в той же позе с закрытыми глазами после плотного завтрака, его парень ищет что-то в телефоне. ― Для уток еще рано, да? ― Да. ― Тогда пошли в парк. ― Для цветения сакуры тоже еще рано. Там не на что смотреть. ― Я буду смотреть на тебя...。 。 。
10:57
Посадочный рейс №8A2003
« ...Я буду смотреть на тебя... » - фраза Джисона мягким эхом пролетает в голове старшего, пока в улыбающихся глазах отражаются очертания снимков с экрана телефона. Пальцы лениво листают совместные селфи, сделанные в тот день в «Kema Sakuranomiya Park». Было хорошо... Не смотря на то, что полюбоваться цветами им не удалось, приятная пасмурная, но теплая погода придала их прогулке нужное настроение: мягкое, тихое и наполненное чувствами. Его Хани действительно смотрел на него. Не один снимок запечатлел млеющий взгляд родных глаз в родную тем душу. От прилива чувств Минхо было хотел тыкнуть парня в бок или, быть может, укусить нежно-любовно в грудь, но теплая щека растекается по плечу, смешно надуваются розоватые губы и по всей этой картине можно понять - Джисон спит. Ли ставит на «стоп» воспроизведение аниме на планшете младшего, не снимает с него наушники, чтобы работали, как простое шумоподавление и пристраивается под боком, бесцельно залипая на высокие виды из иллюминатора. . . ° ° ° Стоит отдать должное компании и парням: ни те, ни другие, за все семь дней законного отпуска, так ни разу и не побеспокоили их. Никаких звонков, сообщений, спама в мессенджерах. Последние ступени трапа самолета остаются позади, Хан подает ему руку. Теперь они вместе стоят на промерзлом асфальте когда-то принявшего их Сеула, где теперь их работа, их дом, их люди. Их уроки и ошибки. Их любовь. ― Я хочу блинчики на завтрак... ― Джисон до умилительного смешно замотан в клетчатый красно-черно-зеленый шарф (хотя, казалось бы, рождество уже прошло) по самые уши. Отросшие волосы мохнатыми прядями торчат то тут, то там. ― Что? Ты хочешь птенчиков на завтрак...? Это называется яичница. Уже забыл корейский, о? ― подтрунивает над ним Минхо, используя созвучие слов не смотря на то, что все он прекрасно услышал. ― Нет, блинчиков... ― ворчит его парень, пряча руки от ветра в карманы дутой куртки. До развилки их общежитий они добираются спокойно, все же перекусив блинчиками с начинкой из курицы под соусом терияки на ближайшем фудкорте... ― Ты уже успел скинуть фото с поездки в баббл и растрещать всем, что снимки делал я? ― Я выгрузил их, пока ты стоял в очереди за блинами... А что? Нельзя было? Я не говорил стэй, что снимки из моей личной комнаты делал ты... Я лишь сказал, что "хорошо провел время в Японии с Лино-хеном". ― Я должен съесть тебя раньше, чем это сделает стафф... ― с усмешкой тсыкает Ли, уже готовясь блокировать экран телефона, как от Хвана приходит сообщение. Парень и не стал бы его читать так скоро без особой надобности, если бы во всплывающем окошке уведомлений не вспыхнуло: [ Вы уже приземлились? Наше общежитие пустует: мы с Сынмином, Йени и Бином пошли поесть суши ] [ Чан-хен в студии ] [ Боже, зачем я это тебе говорю... ] [ Будто вам двоим не хватило времени вместе в Японии... ] Хенджин присылает вдогонку эмодзи фейспалма. Минхо на все это шлет эмодзи ухмыляющегося кота. Собственные ботинки, лениво шаркающие по асфальту по прямому маршруту к своему общежитию, меняют направление. Развернувшись на 180°, они игриво срываются с места, чтобы догнать своего любимого. У них есть еще немного времени, чтобы побыть вместе чуть дольше...