Несознание

      Бессонница это ужасно. Особенно перед учебным днём, когда ты считаешь минуты до того, как уснёшь, но от этого сон отгоняет насовсем. Он заранее прописал все планы занятий и заданий, но никогда нельзя предсказать, в какие дни ты выйдешь из строя.       Палладиум сидел в своей личной комнате за рабочим столом, все подоконники и углы, как и полки шкафов, были заставлены разными горшками, пустыми, полупустыми или полностью забитыми листьями, поэтому на столе тоже был полный беспорядок. Преподаватель мучился с поиском новых свойств у растений, чтобы выдумать какое-нибудь новое зельице и показать своим ученицам. Он знал, что они не будут заинтересованы, знал, что его предмет — мучительная скукотища для полных энергии фей, как бы он ни старался. Однако, он же всё-таки — профессиональный педагог! Это его работа — сделать всё возможное, чтобы заинтересовать беспечных подростков. Он не знал, что получалось у него плохо.       Тетради, работы, журналы, учебники, отчеты — всё в куче. Растолкав всю эту кипу, эльф поставил в центре очередной тяжелый цветочный горшок, аккуратно выравнивая изящными ладонями мягкую мокрую почву и поправляя крупные листики. В центре торчал высокий и толстый стебель, к верхушке распустивший зелёные крылышки, у самого цветка. На самой макушке готовился открыться маленький бутончик неизвестного сорта. Профессор случайно наткнулся на эти странные побеги на дороге к болотам, куда недавно водил студентов на практику.       Слабо двигающиеся прямо на глазах лепестки качали бутончик из стороны в сторону. Палладиум оторвал взгляд от земли, в которую осторожно сыпал удобрения и слабенько поколдовывая разности, засмотрелся на это. Основные лепестки были ярко-розовые, почти малиновые, плоские, во внутренние — едва лиловые, округлые, толстые, с мелкими пупырышками. Когда бутон раскрылся, эльф осторожно приблизился, всматриваясь в серцевину. Серединка ложа была похожа на толстый стержень с заострённым кончиком, немного напоминающим знакомый антуриум. Однако этот экземпляр был будто наделён большей жизнью, магией, нежели другие. Само происхождение болот напоминало о себе. Цветок странно манил к себе, качаясь перед глазами.       Из комнаты пропали двери, окна, его любимая узкая перина с ненавязчивыми шторками, шкафы и полки с горшками, пропали из-за иллюзии. Остался только новый горшок на столе, мужчина смотрел на его слабые движения, ни на секунду не отрывая янтарных глаз. Он редко покидал стены и территорию школы, так что подобные вещи — нечастое зрелище в его жизни, особенно при ужасной любви эльфа к затворничеству в стенах лаборатории. Со временем бутончик раскрывался всё сильнее, выказывая свой пахучий острый центр. Это тут же было записано в блокнот, не обходя рисунок стороной. Эльф осторожно отложил ручку, не глядя залез в ящик стола, вытаскивая маленький бумажный пробник. Он специально придумал их, чтобы определить, ядовитое растение или нет. Картонка быстро пропиталась соком и слабо засветилась, профессор быстро отбросил её, сразу переключаясь на ножницы, обрезал образцы, потом — на шприцы, собирал сок из стебля, и так по кругу, чередуя разные инструменты. В конце концов — все записи сделаны, и растение можно было спокойно возвращать в кабинет, чтобы немного позже, изучив всё поподробнее, рассказать о его полезных свойствах студентам. Но бессонница, небольшое любопытство и простая бессмысленность вывели из его головы преподавательскую строгость. Мужчина расслабился, буднично присаживаясь на стул, снимая зелёный приталенный жилет и выправляя пышные пшеничные волосы.       Когда он вернулся из душа, где решил попытать счастья нагнать сон, снова обратил внимание на стол, ведомый, словно котёнок лазерной указкой. Его пальцы медленно потянулись к цветку, когда голову унесли какие-то рутинные мысли. Коснувшись серцевинки, профессор сдержанно удивился, но не вышел из своего транса. Его тонкие брови сошлись, а губы строго сжались. Пальцы склеивала вязкая слизь, обильно вытекающая из белого стебелька в центре. Подумал о том, что показал пробник, и осторожно, широко не раскрывая губ, облизнул секрет, размазав его по языку его же кончиком. Приятная сладость расплылась во рту, Палладиум слабо улыбнулся, отпадая на спинку стула. Он смаковал слизь, пока она не стала едва ощутимой, но в самом конце нежный вкус резко изменился на солёный, отчего мышцу на одной щеке слабо свело. Эльф, по привычке прикрыв ладонью рот, вытер язык одноразовым полотенцем, встал, ещё раз заглядывая внутрь бутончика. Капельки сока так и висели на выступах стержня. Профессор, не осознавая свой порыв, немного сузил губы, «целуя» маленький цветок. Лепестки мягко прошлись по щекам, а натёкший снизу сок запачкал губы. Стволик на языке перестал колыхаться, а вся жидкость смешалась со слюной. Эльф по-наивному несколько раз завороженно сжал губы, прижимая лицо ещё ближе к растению, прислонил рукой вплотную, едва не ломая его.       В моменте осознав, что делает, он загорелся, схватился за алеющие уши, оторвался и ушёл в другой конец комнаты, присаживаясь на постель. Под несносной силой мягкости матраса он свалился на спину, продолжая краснеть, теребил пуговицу на шёлковой домашней рубашке. Под лопатками мокла постель из-за ещё мокрых после душа волос. Эльф прерывисто дышал, всё ещё чувствуя тлеющий вкус соли на губах. Вторая рука одними пальцами неосознанно гладила живот. Мужчина резко всё бросил, разозлился на себя и забрался под пуховое огромное одеяло, которое было для него немного коротковато — торчали ноги, мёрзнувшие так каждую ночь. Это, не считая бури эмоций и горящие щёки, не давало ему уснуть до самого утра. «Стыдоба-то какая», — крутилось в голове, кажется, до самого рассвета.       Весь следующий день он не мог выгнать из головы мысли о сладком цветке и том, как повел себя. Пальцы всё время крутили золотые локоны и щипали кожу на длинной шее, забираясь под высокий платок. Немного смазанные уроки и проблемы с концентрацией на них никого не удивляли — конец недели, конец года, к тому же Профессор всегда был довольно неловким. Никто не спрашивал его, и эльфу не приходилось придумывать отговорок. Один проходящий мимо коллега между строк отметил, что ученицы сегодня особенно сильно цепляются к профессору зельеологии, но Палладиум даже не слушал, поглощённый собственными мыслями.       В класс мужчина горшок не отнёс. Бутон в его глазах выглядел подозрительно, опасно. А ещё ему казалось, что любой, взглянув на него, сразу всё поймёт насчёт его стыдного поступка, поэтому Палладиум схватил его сразу, как вернулся в комнату, и понёс обратно в лес, желая взять другой на замену и найти то, во что эти цветы могли бы вырасти. Он нёс цветок, спрятав горшок в дорожный рюкзак, чтобы никто, не дай Всевышний, не обратил на него внимание.       Придя в лес, хоть и такой тёмный и влажный, эльф почувствовал себя абсолютно спокойно. Его руки снова копались в земле, проминая мягкую торфяную почву. Под короткие ногти залезала земля, колени на белых брюках почернели, а зеленый жилет весь покрылся пылью и росой, волосы сбились, это все приносило ему настоящие минуты терапии. Новый цветок уже красивенько стоял в том же самом горшке. Мужчина потер лоб тыльной стороной ладони, смахивая оттуда выбившиеся волосы, мягко улыбнулся, повторно поливая оставленный в земле цветок. Один его корешок почему-то вылез, профессор постарался трепетно и осторожно закопать его обратно, но ниточка каждый раз обвязывалась вокруг его пальца. Палладиум снова заулыбался, откладывая лопатку в сторону и погладил цветок в ответ. Он вздрогнул, отползая в сторону, когда по шее прошёлся ветвистый тремор. Взгляд вцепился во мрак над головой, немного слепнув от лучей солнца в редких участках. Сверху, а особенно в месте, где он сидел, висели длинные коричневые лианы, которые тянулись к нему, активно извиваясь, они редко показывали свои нечастые лиловые бутоны, которые торчали из ветвей. Эльф сразу отогнал свой страх, закрыл рот на замок, отказываясь от мелодичного напевания, поднялся на ноги, протягивая вперед руки.       В ладони свалилось два узла лиан, они вились, обхватывая пальцы и кисти. Ветви мяли грязные рукава, пачкали мужчину знакомым пахучим секретом. Он сначала охнул, вырвал руки, но растение болезненно завилось, заскулило, спряталось в темноте, что нелюдь сразу застыдился, попытался позвать назад, но за первый же возглас цветок жестоко схватил его за плечо, сжимая до слез. Эльф застонал, прикрывая рот свободной рукой. Он осторожно коснулся стянутыми пальцами ветви, применяя заклинание, и она расслабила хватку, но руку не отпустила. Палладиум мягко, шёпотом заговорил с ней, но это ни на что не повлияло. Цветок перекрутился на руке, да так, что запонка отлетела в другую сторону полянки. Ветвь проскользила по коже крупного плеча, щекоча, вызывая мурашки. У эльфа заслезились глаза и он слабо заволновался, слабо пытался вырвать руку, безуспешно.       С другого его плеча, с того же дерева упал ещё один узел ветвей, Палладиум вздрогнул, резко обернувшись. Лианы оказались очень близко к его лицу, и когда он застыл, одна из них провела свернутым полукругом ветви по его губам. Кора у деревьев была очень мягкая и гладкая, будто кожа рептилии, сочилась почти прозрачным белым соком. Полукруг медленно двигался, едва ли не касаясь чужих зубов. В один момент крутящаяся лиана заставила его дотронуться до крупного цветка, который был почти в точности похож на тот, что он принёс. Бутон коснулся его губ так, как он сам делал прошлым днём, и у эльфа встало сердце. Он замер, заливаясь краской.       Его внезапная идея казалась ему абсолютно безрассудной и противной, но он ничего не мог с ней поделать. Палладиум наступил на каблук своего сапога второй ногой, стягивая его и повторяя то же самое с другим. Трава приятно оплетала голые пальцы ног. Лиана под рукавом всё обвивала его руку, сжимая и переходя на ребра. Мужчина дергался от неё, но уже не мог пошевелиться: вторая ветвь обвилась вокруг шеи, продолжая ласкать мягкие губы. Внезапно и третья ветвь коснулась его бедра. Нелюдь неловко протянулся к себе, расстёгивая пуговицу на груди, которую постоянно дёргал, и две на плечах, повторяя то же самое с другими. Жилет свалился на землю, а белая рубашка распахнулась в разные стороны. Он залился краской как никогда прежде, его уши пульсировали, обжигая голову, артерия в шее билась, и от сжатого на горле узла она врезалась в гортань. Эльф рвано всхрипел, нежно поглаживая лиану, она немного ослабила хватку, отпуская шею и хватаясь за вторую руку. Ветвь с бедра поползла на мягкий, почти плоский живот, проминая в нём бороздки, ползая из стороны в сторону и извиваясь.       Он вздыхал. Томно, горячо и постоянно. Профессор больше себя не контролировал. Ветви так подняли его над землёй, что он едва мог касаться травы носочком правой ноги. Когда под её напряжением пуговица на брюках выскользнула из своего места, эльф охнул, попытался схватить брюки руками, но те уже были неподвижны. Он сгорал от стыда, причем не только перед самим собой. Лиана, все это время гладящая его живот и спину, заползла под линию белья, и эльф дёрнулся, повисая и качаясь на своей левой ноге, которая, плотно взятая под уже голое колено, дрожала в воздухе. Палладиум заплакал, и он не был уверен от чего именно: от стыда, позора, давления, страха, безысходности или возбуждения. Отдёрнутая ранее ветка обвилась вокруг мужской талии, поднимая его немного выше и переворачивая «на спину», для чего руки болезненно подняли над его собственной головой. Он висел на них, чувствуя, как суставы плеч ноют и хрустят. Дерево над головой кишело гибкими червями растений, но не спускало их слишком много с кроны. Эльфа охватил страх, когда ветви обвились вокруг всей его левой ноги, спиралью оплетая всю конечность, от щиколотки до крупного бедра, болезненно перекручивая толстую ткань брюк. Нелюдь замер, пытаясь решиться на какие-либо действия, но от рук оттекла кровь, они онемели, немного побледнев. Эльф подтянул к себе вторую ногу, чтобы хоть как-то прикрыть оголение под съехавшей одеждой. Одна лиана, что сжимала его талию, снова полезла вниз, круглым кончиком залезая под одежду. Мокрый след от неё холодил спину и грудь, а капли жидкости стекали в бельё, щекоча и смущая. Палладиум вертелся, но это было бесполезно, только заставляло стебли сжимать его сильнее. Он скрещивал ноги, но в таком положении это не мешало ветвям трогать его.       Мужчина сжался, подтянувшись на скованных локтях, когда лиана, лезшая со спины, приласкала его, пытаясь проникнуть внутрь. Левую ногу задрало ещё выше, и ветка всё же раздвинула его мышцы, эльф вскрикнул, но послушно полностью расслабился, опустив свободную ногу на траву. Лианы были очень и очень мягкие, подвижные, любопытные, они приятно касались его кожи, гладили и ласкали, и это всё было для него столь ново, казалось, будто всё это — сон. От растения внутри не было больно, только немного дискомфортно, он чувствовал тонкую «щупальцу» чуть ли не в животе, она вертелась внутри, вызывая крупную дрожь. Эльф ронял слёзы, дергался и скулил, когда они делали ему особенно приятно. Пальцы ног рвали траву, ногти на руках ненароком сцарапывали кору с растений, их секрет уже давно лился по его рукам, щекоча нагую кожу.       Ветви понемногу залезали внутрь, одна за одной. Палладиум закинул голову назад, подставляя шею под мокрые бутоны, которые не упускали возможности иногда целовать эльфийское тело. Все лианы, разной толщины, длины и степени извилистости, двигались в нём с разной скоростью, темпом и силой, от чего он не мог держаться, просто висел на дереве, крупно подрагивая. Всё внутри сжималось от движений лиан, а иногда позвоночник так пробивало дрожью, что мужчина выгибался, широко расставляя ноги. Ему рефлекторно хотелось прикоснуться к себе, но руки всё сильнее скручивало. Эльф снова коснулся растения магией, едва оставаясь в себе, и оно плавно спустило его на землю, освобождая от хватки. Он лежал на поляне, тяжело дышал, ожидая новых прикосновений, но ничего не происходило. Мужчина лениво поднялся на колени, влезая в свои штаны, присмотрелся к деревьям, высматривая те самые ветки. Среди них всех лишь одна до сих пор свисала сверху. Палладиум мягко коснулся самого кончика указательным пальцем, и капля с него потекла по руке.       Лианы снова спустились к нему, падая почти до самой земли, и в этот раз эльф сам приглашал их. Он натянул свою крупную рубашку, но спустил брюки, прилипчиво целуя растение. В ответ оно нежно ласкало его, гладя по шее, щекоча по чувствительным ушкам и лицу, сминая губы и волосы. Он и не заметил, как во время этого ветвь снова коснулась внутренней стороны его бедра, медленно извиваясь. Эльф снова залился краской, но лёг на спину, послушно поддаваясь и приспуская одежду. Но одна лиана лишь проникла в его тело, касаясь чувствительных мест, вторая гладила его спереди, между рефлекторно стиснутых ног, третья же продолжала нежить лицо и уши, вынуждая мужчину скулить. Его губы плотно сжимались, как и внутренности, везде чесалось от цветочного сока и соли, пот бежал по шее, а промежность пульсировала, отдавая нестерпимо приятной судорогой в животе.       На улице заходило солнце, становилось темно, поэтому, как только от наступившего холода на поляну упала тень, а лианы спрятались, Палладиум засуетился, наспех оделся, игнорируя липкость собственного тела, схватил горшок с рюкзаком и сбежал, не оглядываясь. Его больше не волновало, увидит ли его кто-нибудь с цветком, увидит ли таким неряшливым, грязным и расторопным. Его уши до сих пор алели от ласки, по коже бегали мурашки, а мышцы чувствовали небывалое расслабление, несмотря на местные спазмы. Да, было ужасно стыдно, но он надолго запомнит каждое прикосновение, каждую ласку бездушного растения, настолько они отпечатаются навсегда в его голове и на его тонкой белой коже.