***
— Гой еси! — пожилая женщина выходила из небольшой избы с платком в руках и поклоном до земли. — Не хворайте. — С неестественной ухмылкой отвечает Изосимова. После работ она всегда не похожа на обычную себя, коей её частенько могла лицезреть одна лишь Лина. Почему Лина, а не Ангелина? Да потому что стоило ей забрести на порог к ведьме, как та ей сразу сказала о том, что две Ангелины в доме ужиться не смогут. С того часу скороченная форма имени стала восприниматься как полная. — Здравствуй, Линочка. — Здрасьте! — спешно бросила девчушка и зашла в избу, хлопнув шаткой дверью. В худощавых руках был небольшой кошик, доверху наполненный травами и цветами. — Еле нашла... что ещё там нужно? — Глянь-ка на стол, там листок должен быть, — молвит колдовка, задувая свечу на рабочем месте. — Пус-тыр-ник... — по слогам читает белокурая. Читать её научила Изосимова. Сейчас, правда, получается не слишком хорошо, но с каждым днём всё лучше и лучше. — Остался только пустырник. Сегодня и схожу за ним. Ты воду с колодца лучше не бери, говорят, мол, евреи отравили. — А ты больше чушь слушай. Ничего не травили, время сейчас такое. Лишь бы всех собак на кого пустить, да разбоями промышлять. Времечко действительно было сложное для люда простого. Частенько появляются слухи об отравлении евреями колодцев или затеивании пожаров, из-за чего постоянно случаются еврейские погромы под «легальными» обоснованиями. Ведьмам да колдунам не проще. Во всех бедах их и винят, а бояре только тешатся. Им же лучше, убьют парочку колдунов на всеобщее обозрение, а «ничейная» земля им и переходит. В один из вечеров, когда звёзды красиво застилали чернюткое полотно бескрайнего неба, раздался громкий стук в дверь, которая итак едва ли держалась на хлюпеньких петлях. — Спи, спи.. — обратилась ведьма к проснувшейся девчушке. Изосимова в эту ночь не спала, всё писала что-то на пергаменте. Насторожил её неожиданный приход абы кого. За окном было слышно ржание лошадей. Неужто приехал кто? Не успела колдовка подойти к двери, как в избу ввалился мужичок. Был он молод и крепок, с лицом обожженным солнцем и немного вьющимися кудрями на голове. Одеждой был хорош, сразу видно – боярин. — Вечер в хату, хозяюшка, помощь твоя нужна. Серебряных алтынников отсыплю столько, сколько пожелаешь. Говорят, хворь лечишь. У меня, знаешь ли, наследника нет и нет, как ни старайся. Узнать бы что по чём. Ангелина пробежалась взором цепким по господину и стол освободила от лишнего. Так сказать, «дала добро» да попросила быть потише, чтоб снова не разбудить спящую Лину. — Ну-с, глянем что не так.. — протянула Изосимова, хватая с полочки старенький серп, который использовался не по прямому назначению. В тишине прошло минут пять. Ангелина всё никак не могла оправиться от ужасающих её картинок, что предстали пред глазами. Разум застилает туманное видение. Пред ней разворачивается картина ужасающего бесчеловечия: мáлая комната, погруженная во мрак, где боярин, одетый в роскошь, идёт к маленькой девочке, нежно улыбаясь, но в глазах его сверкает животное желание. В руке он держит маленький кинжал, и страшный шёпот его слов несётся сквозь смятение и ужас – последние слова девочки, которая пытается отползти, но не успевает. Колдовка видит, как кровавое заговоренное лезвие блеснет в тени свечи, как девочка вырывается, крича в ужасе, но смерть настигает её спустя недолгое время. — Это ж надо иметь совесть ещё и детишек у Господа просить! — едва ли не сорвалась на крик Изосимова, — Вон! Боярин загибал цену, грозился о возмездии, но перекричать и противостоять яростному напору ведьмы так и не смог. Пока что... Ровно через неделю, когда Лина вернулась из лесу с травами, она не обнаружила дома свою колдовку. Можно было подумать, что она отошла к соседям или за водой, но сердце девушки толохалось так сильно, предчувствуя нечто ужасное. — Баб Нина! Вы Ангелину не видели? — Боярин давечи её увёз. — старушка явно сожалела, толком и не зная чего можно ожидать. — Как увёз?.. Тревога окутала душу тёмным покрывалом, заставляя сердце стучать с неистовой силой. Мысли были полны беспокойства, словно тучи на небе перед грозой, как призраки хаоса и страха закружились вокруг сознания. В воображении мелькали ужасные образы, и она не могла найти утешения, пока не увидит её снова, пока не услышит её голос, который всегда был лучом света во мраке жизни. Она мучилась в ожидании, каждая секунда была вечностью. Но, как оказалось, ждать новостей не пришлось долго. Через три дня в центральной части деревни начался самый настоящий кипиш. — Линочка, там Ангелина и... Но девушка уже не слушала пожилую женщину, а рванула со всех ног к центру. Так быстро, кажется, она никогда не бегала. Неужели колдовку наконец вернули? Слава тебе Господи. На пересечении дорог, в самом центре, стояла небольшая деревянная площадка, где собирали дань или делали объявления. Сейчас же её вообще не было видно. Люди образовали толпу и перешёптывались, создавая какофонию непонятных звуков. Лина едва ли смогла пролезть через всех людей, чтоб взглянуть на объект всеобщего изумления. Стоило ей прорваться через толпу, как она закрыла рот обеими руками, чтобы не заорать. Родная сердцу колдовка стояла на коленях в одной сорочке. Руки её были связаны вместе и привязаны к перекладине сверху. Она болталась как мешок с картофелем. Ангелина ужасно изменилась за три дня. На руках и ногах были синяки и порезы, которые, вероятно, покрывали и всё её тело. Глаза были опухшие и красные от слёз и боли. Волосы заплетены в неопрятный хвост. Каждое дыхание было сопровождено тихим стоном и кашлем. На её слабом теле явственно виднелись следы голода и жажды. Лицо выглядело истощенным, но... счастливым? Лина могла поклясться, что Изосимова была рада своей скорой смерти. Рада, что не поддалась под натиском и не исполнила желание***
Я не смогла дочитать полностью. Ещё бы чуточку и я бы начала плакать уже навзрыд. Ладно, дела не ждут. Книга вернулась на своё место, а я на кухню, где нужно было завершить начатое. Болезненный вздох постоянно срывается с губ, когда я протыкаю палец иголкой. Никак не могу к этому привыкнуть. Это необходимость. Необходимость для ритуала, которому она научила меня за день до своей пропажи. — Ну же, Гелечка, дай хоть знак. Идеальное время. Мы вместе переродились, я чувствую. Неужели ты пока ещё слишком мала для эзотерики? Я найду её. Надо будет – заявлю о себе всей России, всему, мать его, миру, чтоб ты хоть по телевизору меня заметила! Где ж ты, моя колдовка?