Белые тюльпаны

Вилена совсем не удивилась. Она просто молча показала вверх, а потом два пальца. Кир благодарно кивнул и полез выше. Более красноречивую благодарность Вилена бы за стеклом не услышала, да и он бы не выговорил. Букет в зубах немного мешал. Пожарная лестница, которую не ремонтировали, наверное, со времён построения этой общаги, ржаво скрипела и шаталась под его весом. Четвертый этаж, почти высота колокольни, только вид так себе — Лефортовский дворик, белые панельки и детская площадка, на которой никто не гулял. Дети — потому что бабушки предпочитали ограждать внучат от общества студентов, а студенты — потому что пить на ней было опасно: в кустах постоянно материализовывались менты. По общаге гум-фака ходили слухи о том, что у ментов там особая инфракрасная камера, реагирующая на студаки, следом за слухами ходили ржущие студенты технических факультетов, все эти сплетни распустившие. Была там камера или нет, Киру было неизвестно, но то, что его восхождение, вернее, взлезание по пожарной лестнице оставалось до сих пор незамеченным доблестными стражами правопорядка, наводило на определенные мысли. Два этажа выше, значит. Кир дал себе время отдохнуть и снова полез. В общаге у Жени он ещё не был, но жалобы на пожарную скрипящую за окном и заслоняющую вид пожарную лестницу запомнил досконально. Егоровская комната, рассчитанная на четырех человек, была обжита только наполовину. На нижней правой и верхней левой кроватях даже матрасов не имелась, поверх железного каркаса была навалена одежда, в которой все ещё наблюдались углубления, в которых, видимо, предполагалось сидеть дорогим гостям. Кир порассматривал комнату, примеривая смертельно опасный маневр по залезанию в окно и понял, что если попытается самостоятельно, то точно совершит страшнейший грех, который хрена с два ему кто отмолит. Так что в окно пришлось стучать. Никто не ответил. Кир постучал ещё раз и осознал, что, видимо, просчитался капитально. Кирилл, двадцать два годика, год в послушниках, висит на пожарной лестнице, сюрприз захотел сделать… Угораздило. Но тут дверь в комнату распахнулась. На пороге возник Казьмин с зубной щеткой во рту, стаканом воды в руке и здоровенными наушниками на голове. Пожалуй, даже пришествию Спасителя Кир обрадовался бы сейчас меньше. Саша тупо посмотрел на изменившийся пейзаж, как ни в чем ни бывало поставил стакан на тумбочку, положил в него щётку, снял наушники, проверил что-то в телефоне и только затем обнаружил дополнение к законному пейзажу. Отчётливое, но не напуганное «хуясе» Кир услышал благодаря открытой форточке и, на всякий случай, постучал. — Ты вознёсся или пришел рассказать нам о боге? — поинтересовался Казьмин, подходя к окну и прикидывая, как бы так не прибить Гордеева створкой. — Женя говорил, у вас там бога нет. — У нас только Рогалев. Саша, придерживая ставню, распахнул ее так, что путем проявления акробатических навыков забраться было возможно, и на всякий случай Кирилла перекрестил. Не в ту сторону, но это был не тот случай, когда стоило возникать… Кирилл отдал ему букет, ухватился одной рукой за Казьмина, второй за подоконник, оттолкнулся от лестницы и ввалился в комнату. На пол с задетого стола полетели ручки и тетрадные листы. — Ну ты пиздец конечно… — сообщил Казьмин, поднимая и отряхивая от мусора ватман с монструозной схемой чего-то, подозрительно напоминавшего очень длинную механизированную многоножку, потом ещё раз посмотрел на Гордеева и добавил. — Все ещё непривычно видеть тебя в джинсах… Женя долго привыкал? — А он меня не очень часто в джинсах видит… — Даже знать не хочу. И конечно, Жене, надо было распахнуть дверь именно в этот компрометирующий момент, когда Кир сидел на подоконнике, а Саша протягивал букет. — Вот как, значит, из монастыря — и сразу по мужикам. — возмутился Егоров. — И ты, Сашка, друг… Сашины глаза сузились до щелочек и, Кирилл был готов поклясться на Библии, мгновенно приобрели красный оттенок. Он как стоял с букетом в выпрямленной руке, так и развернулся. Как робот, как Терминатор, вернее, как грёбаный заяц из «Ну, погоди!»… И с такой же неотвратимостью попёр на Женьку. — Твою бы фантазию. — процедил он, останавливаясь перед ним. — Да на курсовую. Сунул букет в руки Жене и строевым шагом испарился из комнаты. Правда, ненадолго. Секунд через пять снова вернулся, хлопнул Женю по плечу, что-то шепнул, от чего тот мгновенно покраснел и исчез из комнаты, прихватив телефон вместе с наушниками. — Это было тебе. — смущённо сообщил Кирилл. — Да понял я. А ты сверху или снизу? — Что? — Лез. — Жень, ну как бы я лез сверху? — Ну как, с неба слетел, на крышу приземлился… Пока Кирилл позорно долго соображал, что имеется в виду, Женя ткнулся носом в уже изрядно помятый букет и сообщил: — Вкусно пахнут. — Их бы в воду… — Да успеем ещё, пока тебя комендант выводить будет. — А это так обязательно? — А ты горишь желанием обратно по пожарной лестнице? Кирилл желанием не горел. Ну, вернее, горел, но не совсем этим. Потому как Женя в растянутых джинсах, майке, в обнимку с букетом белых тюльпанов смотрелся как очень странная вариация того беса. За той лишь разницей, что хвоста у его Женьки точно не было, и кожа не отливала золотом — летний загар уже успел сойти. Что делать и говорить, было решительно непонятно. Наверное, надо было поставить цветы в воду. Наверное, стоило подумать о том, как выбираться из общаги без общения с комендантом и о том, что желательно это сделать до того, как в его собственном ВУЗе начнётся шестая пара, где проверяют посещения… Но в окно светило солнце, скользило ласково по широким Жениным плечам, по белым тюльпанам и кудряшкам. Так что говорить уже совершенно не хотелось, а тем более — думать. Женя щёлкнул замком комнаты и Кир наклонился над ним, тут же прижимая к стене. Женя приглашающе поднял голову, раскрывая рот. Кир столкнулся с ним губами, скользнул руками по бокам, тут же задирая майку и прикасаясь к голой коже. Женя вцепился в свои тюльпаны. — Положи. — прошептал Кир ему в губы. — Помнём. Женя задрал одну бровь, но всё-таки кинул тюльпаны на пол рядом. За ними полетели джинсы и бельё. Освободившиеся руки Жени тут же легли Кириллу на плечи. Плотно обняли. Кирилл выпрямился прямо вместе с ним, поддерживая под бедра руками. — Давай, а то я кусаться начну… — Женя одной рукой потянулся к молнии Гордеева, но не достал. — Искуситель мелкий. — Святоша… Молния поддалась легко. Женя заёрзал, ударился спиной о стену. Обнаружил, что она даёт дополнительную точку опоры и откинулся на неё с вольготностью рассевшегося на троне победителя. — Весь твой. — заявил он. — Прямо так? — А ты ко мне, что ли, только с цветами лез? — А мне жаловался, что вас преподы тут во все дыры и без смазки… Чего это, им можно, а мне — нет? — Если вы препод, Кирилл Борисович, то вы ошиблись, у нас тут ещё теология необязательная. Вам в МИФИ надо… Кирилл закатил глаза и всё равно его поцеловал. МИФИшные отряды к ним в монастырь не приезжали. Да и почему-то уверенность в том, что таких дьяволят, как этот, свалившийся ему на голову, там не найти. — В левом кармане. — сжалился Кирилл. — Весь подъём мешала. Женя нагло облизнулся и полез за флакончиком. Впрочем, облизываться было от чего. Смазка оказалась вкусная. Женя с Казьминым на пару умудрились половину употребить как закуску к блинам. Женю пришлось спустить с небес сначала на землю, а потом на кровать. О стену стучался её железный остов, выбившиеся из хвоста кудрявые пряди лезли в лицо. Кажется, им пару раз стукнули в дверь, а потом в батарею. В конце концов, Женя, изогнувшись нечеловеческой дугой, осел на кровать, приобретая свойства жидкости. В нём не было той бесовской сытости, которую он видел во сне, и не было злобы. И потому сбежать от него было совершенно невозможно. Кир с трудом поднялся, добрёл до тюльпанов и положил их на тумбочку. Вряд ли им уже что-то могло помочь, кроме чуда господнего.