Сыграем партию в вэйци? Я одолею тебя обманом

      Великий маршал Аньдинхоу был символом могущественной армии. Потакая неопровержимому общественному мнению, он напускал на себя вид отрешённый и поистине хладнокровный, словно спустился с небес охранять границы живых по поручению Небесного Владыки и сопровождать мёртвых до Жёлтой реки. Смрад крови за все преданные годы службы Великой Лян впитался в кожу прежде, чем был перебит ароматом горьких лекарственных трав, которые оказались увесистее тяжёлой брони.       Это был ход, призванный запутать врага. Желая удержать статус и не позволить врагам разузнать истинное положение дел, Гу Юнь пошёл на авантюру и посеял зерно сомнений в головы западных главнокомандующих.       Не имея ни чёткого зрения, ни острого слуха, Великий маршал в то же время имел глаза и уши по всей стране. И на протяжении долгих лет успешно водил всех за нос.       С недавних пор многое изменилось. И хотя Гу Юнь по-прежнему воевал на границе и изредка задерживался в близлежащих гарнизонах, разведывая обстановку и перегоняя войска с одной горячей точки на другую, чтобы восполнить возникшую брешь и лично поприсутствовать на поле боя для урегулирования ситуации — какой бы скверной она не была, — иногда ему действительно хотелось раздвоиться, чтобы успевать находиться в двух местах одновременно и пресекать смуту на корню. В общем и целом, Великий маршал, согласно своему не последнему положению в Великой Лян, стремился скоординировать действия — исходя из ситуации — под свой полный контроль, чтобы не переживать об из ряда вон выходящих случаях в дальнейшем. Но если бы у Гу Юня было время подумать не только о поле брани и недостатке военной мощи, которую не предоставляло министерство, он бы непременно подумал и о Чан Гэне, который денно и нощно сражался в столице с чиновниками, неумело рассчитывающими государственный бюджет: не могли позволить кому бы то ни было выделить необходимые средства на содержание имперской армии, составленные министерством доходов ещё в первую неделю после Нового года на весь предстоящий год соответственно. Пытаясь переострить на язык всех, кто попадался на пути, Чан Гэн из раза в раз выходил победителем и с волчьей кровожадностью вырывал из глотки добычи предсмертные хрипы — и доставлял на границы необходимое снаряжение с учётом правок института Линшу в срок. Гу Юнь был ему премного благодарен, потому в письмах был многословен — и не всегда по делу. Тем не менее Чан Гэн, который иногда занимал его мысли, обладал тем, о чём он так мечтал: не о переработках в двух обличьях, а двумя сущностями — Чан Гэн мог находиться и в столице, и в гарнизонах одновременно. И никогда не пересекаться без надобности с другой стороной, точно зная, когда и где ударить по слабым местам, чтобы изничтожить врага.       Эти братья… в самом деле сводили Гу Юня с ума.       Этим вечером всё перевернулось с ног на голову. Оба братьев, которые не должны были находиться в одном и том же месте в одно и то же время во избежание ненужных подозрений, неофициально прибыли в Лянцзян к Аньдинхоу. Под покровом ночи они ступили в его шатёр и, притаившись, дожидались, когда Гу Юнь разразится бранью. Чан Гэн, которому по воле небес было суждено пребывать в столице, виновато потупил взгляд, признавая, что отрёкся от своей судьбы преждевременно. Он же взял слово первым, как подобает старшему:       — Цзыси…       Гу Юнь замахнулся на него флейтой, призывая молчать. По правде говоря, если бы Великий маршал продолжил играть, Чан Гэн бы действительно не посмел сказать ни слова больше, всецело принимая наказание. Но Гу Юнь не стал играть, а Четвёртый принц молился, чтобы он об этом не догадался. Таким образом, поглощённый яростью настолько сильной, что она сдавила виски головной болью, Гу Юнь всплеснул руками, вперился в виноватое лицо Чан Гэна — сначала одного, а затем второго — и сложил руки на груди, недовольно перебирая складки на своей тонкой одежде. Он только что снял броню, которая усердно тянула его к земле, словно на его плечах находились горы и ему предстояло пасть на землю пятью конечностями , и теперь был вынужден беспокоиться о присутствии братьев — знатного и не совсем происхождения — в своём маршальском шатре, в который не чуждо было заскочить хорошо знакомым генералам на несколько длинных слов. Гу Юнь тревожно подумал: «Что же делать-то? Неужто не договорились, чья сегодня очередь?»       Второй, лицом похожий на Чан Гэна — взъерошенный дальней дорогой так, что в его волосах торчали листья и ветки деревьев, будто бы он собирался, подобно вольной птице, свить гнездо, — обо всём догадался и, смягчив тон, позвал:       — Цзыси… всё не совсем так.       Сложно было неверно истолковать выражение лица Гу Юня, который пылал праведным гневом и, к счастью, грозился использовать флейту не по назначению — то и дело ловил открытые запястья юношей и старался по ним попасть. В руках маршала и флейта сумела заменить холодное оружие. В конце концов и палачу не нужен был заточенный топор, чтобы отрубить чью-нибудь голову.       Чан Гэн мазнул по Гу Юню взглядом, уворачиваясь от удара и подмечая, что тот значительно промахнулся; затем отвернулся, кивнув в подтверждение слов младшего брата — объясняться он не спешил, как и подавать признаки жизни, когда Гу Юнь сделал своей целью именно его, чтобы как следует на нём отыграться. Будто бы Чан Гэн был способен снести все его обиды, в отличие от своего младшего брата.       У Гу Юня дёрнулся глаз. Решил подыгрывать своему родственнику? Вот уж взаправду: когда того требовала ситуация, эти двое умело договаривались между собой, не считая нужным бросать слова на ветер. Что следует сделать, чтобы уладить щепетильные вопросы, и как достичь минимальных потерь — на это действовать сообща они были горазды. Но сегодняшним вечером всё было несколько иначе: эти двое даже не старались солгать, что не пришли к компромиссу.       Чан Гэн неловко кашлянул, привлекая к себе внимание, и смущённо произнёс:       — Меня лишили должности при дворе — Фан Цинь своего добился.       Другой тут же пожаловался:       — И меня, соответственно.       У Гу Юня разболелась голова. Не имело значения, ударили по вискам разговоры или всё-таки накануне выпитое лекарство, но он махнул на них рукой, бросил флейту на стол и улёгся на постель, прижимая локоть к покрасневшим от усталости глазам и пытаясь совладать с нарастающим головокружением. Если бы лекарство всё ещё действовало, он бы без промедлений свалил всю вину на него. Но лекарство не действовало, так что из двух зол приходилось выбирать большее.       Братья сразу же нахмурились.       Чан Гэн продолжил чуть тише:       — И при дворе, и в провинции все изнывают от тягот.       Младший серьёзно кивнул. Опомнившись, добавил:       — В войне важно не число войска, а соотношение сил. Ли Фэну неведомы военные дела, поэтому он переносит на войско правила, подобающие управлению государством. В этом нет абсолютно никакой выгоды.       Гу Юнь вскинул на него непроницаемый взгляд:       — «Цзигу Лин» ни в коем случае не должен быть приведён в исполнение, — заключил он.       — Подобная передышка сыграет нам на руку. Последний съезд посеял зерно сомнения в голову Ли Фэна, — пояснил Чан Гэн. — Это вопрос времени, когда меня восстановят. Ли Фэн настроен серьёзно расформировать созданный орган, но это не значит, что он не передумает. В столице некем заменить Военный Совет.       — У нас не так много времени, — заметил младший, поймав его на слове. — Мы не можем растрачивать его впустую. — Когда он повернулся к Гу Юню, выражение его лица смягчилось и он робко улыбнулся, подходя ближе: — Но мои люди всё решат. Не беспокойся, Цзыси. Положись на нас.       И хотя Гу Юня попросили не тревожиться, он, сам того не осознавая, часто задышал. Императорский двор всегда был особенно жесток: люди старательно пытались перегрызть друг другу глотки и отхватить себе кусок побольше, чтобы на нём здорово нажиться. Выродки, питающиеся падалью. Гу Юнь потёр висок костяшками пальцев. Разумеется, братья походили на двух волков, способных потягаться с Сыном Неба за территорию, но не значило ли это, что подобная кровожадность вышла из-под его рук и именно он виноват в подобном воспитании их духа?       — Цзыси, — Чан Гэн опустился на одно колено и посмотрел на возлюбленного снизу вверх. — Продержись ещё немного. Скоро всё закончится.       — Что ты имеешь в виду? — вскинулся Гу Юнь, притянув к себе младшего брата, стоящего ближе. Чан Гэн дёрнулся. Великий маршал, удерживая «Чан Гэна» в объятиях, спросил вполголоса его же, игнорируя другого: — О чём это он говорит, а? Вы собрались похоронить меня раньше времени?       Выражение лица Чан Гэна стало натянутым; кровь отлила от лица. Он вздохнул и успел задержать дыхание, чтобы не сорваться на ругань. Приняв бесстрастный вид, он сделал шаг в сторону выхода из шатра и замер — Гу Юнь прочно окольцевал его запястье.       — Куда собрался? Ты пришёл не один и вошёл не первым, чтобы первым выходить. Жить надоело?       Чан Гэн застыл. «Подышать свежим воздухом» не сорвалось с его бледных пересохших губ.       — Патруль ещё не сменился?..       Гу Юнь покачал головой. Ему пришлось приглушить свет, чтобы скрыть присутствие двух молодых людей в своём шатре — тьма тут же поглотила две тени, уменьшив их в размере. Из-за лекарства, которое не подействовало надлежащим образом, Гу Юню приходилось повышать голос. Снаружи всё выглядело так, будто бы он и вовсе лишился рассудка и разговаривал сам с собой.       — Иди сюда. Расскажите мне обо всём, что сейчас происходит в столице.       Братья, похожие друг на друга, но не выглядящие на одно лицо, обняли Гу Юня с двух сторон и выдохнули в унисон, словно наконец переплыли океан, чтобы достичь берега. Они успели почувствовать себя последними дервишами, которые не видели ничего, кроме безграничных песков, на территории которых приходилось вдыхать ветер и пить росу. Поэтому теперь, когда их тела расслабленно прильнули к бокам Гу Юня, а руки ощупали на наличие ран и не собирались останавливаться на достигнутом, точно их возлюбленный был и безопасным местом, и настоящим банкетным миражом, маршал поспешил поумерить свой гнев. Подобная нежность заставила его сердце учащённо забиться и позабыть о своей хладнокровной натуре. Накрыв две макушки ладонями, маршал растрепал волосы братьев ещё больше, покуда его не сдавили в объятиях сильнее.       Гу Юнь не мог не поразиться:       — Что это вы задумали?       — Цзыси… мы хотим тебя.       Белый камень, загнанный с четырёх сторон, совершает самоубийство — это запрещённый ход. Благо, столкнувшись только с двумя, у него был шанс прорвать линию обороны и избежать плена. Тем не менее Гу Юнь ошибся в формации — и попал в западню, оказавшись меж двух огней, которые зажали его у края поля. Он понимал, что должен сдаться. Белый камень в углу можно захватить всего двумя ходами. Братьев было двое. Понимая, к чему всё идёт, он выставил руку вперёд и поспешно отрёкся. Невыгодное положение занимало все его мысли.       Гу Юнь внезапно осознал, что перестал ценить в людях такое качество, как честность.       Жёсткая кровать, о которую можно было сломать руку, стояла в противоположном углу от входа. У самой стены, впритык. Когда Чан Гэн заблокировал одну сторону и захватил его талию в кольцо рук, прижавшись к ней щекой, у Гу Юня оставался только один выход. Но младший брат Чан Гэна схватывал всё налету и успешно преградил путь к отступлению, забравшись на постель у ног.       Мысли Гу Юня были подобны реке: «Кто бы мог подумать, что не нужно было снимать тяжёлую броню так скоро? Теперь я не смогу проломить стену, чтобы выгнать их взашей».       Находясь в лагере, Великий маршал стремился слиться с бронёй в единое целое. Она стала его второй кожей, так что редко когда Гу Юнь, подобно змее, стягивал её вновь. У него едва хватало времени, чтобы составить компанию Чжоу-гуну во сне, не говоря уже о том, чтобы находить его для закрепления тяжёлой брони. Ко всему прочему, он был вынужден вскакивать по каждому случайному шороху и отправляться штурмовать предводителя хаоса. И только сегодня выдался такой удачный день, когда, закончив водные процедуры, Гу Юнь не успел нацепить на себя железо — и предстал перед негодниками, проникшими в лагерь, в «неглиже».       Проще говоря, Гу Юнь особо ничем не был стянут.       Младший брат Чан Гэна набрал в лёгкие побольше воздуха и продолжил мусолить прежнюю тему, чтобы спасти бедственное положение — маршал попытался вскочить, чтобы нащупать утраченную флейту:       — Ли Фэн посчитал мои действия превышением полномочий. Поддержка Военного совета всё ещё важна и является рычагом давления на ситуацию в стране, так что не имеет значения, какой казус его коснулся.       Поняв, что бессмысленно пытаться сбить с себя груз, Гу Юнь принялся колотить братьев руками.       Улыбка Чан Гэна поблекла. Он будто не заметил попыток Гу Юня вырваться, так что попросту поцеловал чужие руки как ни в чём не бывало и нахмурился, выслушивая брата:       — Старые реформы грозят вернуться, но никто из придворных чиновников не имеет понятия, что делать дальше и кому следует препятствовать в большей мере.       Гу Юнь изогнул бровь:       — Так у вас, мелкие паршивцы, полно свободного времени?       Чан Гэн мягко добавил:       — Теперь оно есть. Цзыси, подожди немного — и ситуация переменится.       Гу Юнь принялся задумчиво перебирать бусины на чётках. Ему оставалось только догадываться, что эти двое задумали. Не было ничего странного в том, чтобы позволить Ли Фэну признать собственную неспособность оборонять страну, что вынудит его вернуть Чан Гэну полномочия. Но до тех пор, пока Четвёртый принц, понурив голову, признавал нежелание завоёвывать власть, у него выдавалось время на отдых. Решив не растрачивать его попусту, он направился к Гу Юню. Кто мог знать, что братец увяжется следом и они пересекутся на полпути, поначалу приняв друг друга за врагов?       — Я оставил его в столице, чтобы он следил за ситуацией и успел скоординировать действия в случае непредвиденных обстоятельств, — поделился Чан Гэн. — Тем более сегодня моя очередь навещать тебя.       Гу Юнь перевёл взгляд на другого Чан Гэна. Он удивился: «Где он научился так неумело лгать?» Юноша сложил руки за спиной и легко улыбнулся:       — Доверенные лица займутся этим вопросом и пошлют ответ через деревянных птиц, если потребуется. Нет нужды оставаться в столице и надумывать лишнего, поэтому я тоже отправился проведать ифу.       Гу Юнь подпёр голову рукой. Как он и думал — эти паршивцы всё согласовали, чтобы пренебречь постом и днями напролёт прохлаждаться невесть где, целиком и полностью отдаваясь чужбинам, но не учли существование друг друга. Разве можно добраться до Запада, начиная движение от Востока, за считанные мгновения, если императорский двор вознамерится устроить переворот? Уж не разорвут ли братья внутренние органы под влиянием скорости Чёрного Орла? Вместо этого он спросил:       — Я что, по-вашему, тяжело болен?       Братья мазнули взглядом по осколкам миски, забитой в угол. Но то ли Гу Юнь ослеп окончательно, то ли он не слишком заботился о чужих предрассудках, но осколки валялись на самом видном месте. Скепсис читался на их невозмутимых лицах.       — Болеть притворством — это неизлечимо, Цзыси, — беспомощно вздохнул Чан Гэн.       Гу Юнь ничуть не устыдился. Он решительно продолжил:       — Так вы переложили ответственность на других?       Оба юноши смутились.       — Главе Военного совета, как императору и маршалу Великой Лян, требуется умение распределять силы и обязанности между подчинёнными, чтобы не упустить детали.       Гу Юнь прищурился. Чан Гэн только что сравнил дела государственные и дела армейские с Военным советом? Он растёр переносицу двумя пальцами и снял люлицзин, швырнув его на стол прямиком к запылившейся флейте.       — Вот оно как. Именно по этой причине тебя отстранили от должности, да?       Чан Гэн опустил голову и несколько раз сжал и разжал кулаки, пристыженный и точно подловленный — вот чем маршал от него и отличался.       — Это входило в мои планы. Это нельзя назвать упущением или недоработкой. Когда сталкиваются две противоположности, рождаются искры. Некоторых вещей нельзя избежать при всём желании.       Гу Юнь посмотрел на него с явной насмешкой.       — Эй, я всё ещё здесь, — заскучал «Чан Гэн».       Гу Юнь был горазд перевести тему. Он кивнул:       — Верно. Чем это вы двое вообще занимаетесь целыми днями?       Тот поспешил заткнуться, но маршал уже обратил на него внимание, так что отступать было поздно: вчера он накалил отношения между чиновниками из благородных семей и чиновниками простого происхождения, следуя наставлениям старшего брата. Сегодня он не планировал об этом думать, рассчитывая, что брат просчитает всё за него на несколько сотен ходов вперёд. Но один-единственный вопрос заставил его лицо превратиться в непроницаемую маску. И Гу Юнь тут же ударил по образовавшейся бреши:       — Почему ты без маски?       Младший улыбнулся через силу. Порой ему казалось, будто бы любовь Великого маршала затрагивала его в наименьшей степени, только в облике Четвёртого принца. Именно тогда она могла быть искренней, всеобъемлющей и взаимной. Словно Чан Гэн был чистым цзылюцзинем, а он сам — с дешёвыми примесями. Зубы заскрипели, будто он жевал песок. Вполне очевидно, что Чёрный Железный Лагерь охранялся с четырёх сторон света и не допускал прорех, так что ему пришлось прихватить с собой жетон принца и притвориться настоящим принцем. Мало кто знал людей императорского двора в лицо, так что жетон оказался как нельзя кстати. Но «Чан Гэн» вошёл в шатёр маршала первым и допустил две ошибки: прежде всего он не рассчитывал, что Чан Гэн явится сюда самолично, зная напряжённую ситуацию в столице, поэтому, используя его жетон, младший доставил Чан Гэну неприятности, явившись в собственном обличье — завёрнутый в волчьи шкуры и с растрёпанными волосами, он походил скорее на вожака волчьей стаи, чем на утончённого принца. Но в это время сменялся караул, так что никто не удивился, когда принц вновь ступил в маршальский шатёр — под покровом ночи фонари слепили глаза. Именно в этот момент появились солдаты, которые бились плечом к плечу с Чан Гэном ещё в битве за столицу. Итак, «Чан Гэн» не мог покинуть шатёр до следующей смены патруля — вероятно, в таких условиях начали присматриваться к лицу даже больше, чем к нефритовому поясному жетону.       — Цао Чуньхуа отбыл в Лянцзян рано утром. У меня не было возможности пересечься с ним.       — Да что ты? — усмехнулся Гу Юнь. — Похоже на то, будто бы ты даже не питал подобных намерений.       Но как бы Гу Юнь не пытался вывести брата Чан Гэна на чистую воду, тот не сдавался — он находил всё новые и новые причины, чтобы оставить Гу Юня ни с чем. По правде говоря, Великий маршал давно понял, что эти братья изворотливые донельзя и, к превеликому сожалению, их было двое, что развязывало им руки. «Совсем распоясались», — подумал он. «Нужно будет задать им трёпку, когда вернусь в поместье». Затем Гу Юнь припомнил, что виделся с Цао Чуньхуа накануне и тот не спешил уходить, будто бы у него не было других важных дел. Быть может, младший бездельник не солгал о невозможности пересечься с ним лично.       — По правде говоря, — встрял Чан Гэн, решив ковать, пока горячо, — мой брат отправился сюда, чтобы его разыскать.       Гу Юнь обратил на Четвёртого принца внимание, и взгляд, полный скепсиса, заставил Чан Гэна попытаться его избежать во что бы то ни стало. Ему пришлось встать, пройтись по маршальскому шатру, будто бы он устал сидеть, и заинтересованно рассмотреть лежащую на столе карту с макетом местности, на которой были расставлены небольшие фигурки, отмечающие важные пункты и рассекающие территорию на несколько частей. Он всмотрелся повнимательнее. Гу Юнь не сразу заметил, что Чан Гэн пропал. Он потянулся было к люлицзин, но внезапно натолкнулся на руку, преграждающую ему путь — другой Чан Гэн нежно перехватил его за запястье и поцеловал тыльную сторону, улыбаясь уголками губ. Внезапно из-за его спины показался Чан Гэн — и Гу Юнь прищурился. Чан Гэн что, раздвоился?       — Кстати говоря, где он?       Гу Юнь притворился глухим. Ещё по прибытии он поручил Цао Чуньхуа отправиться на юго-западную границу и ни словом не обмолвиться об этом Военному совету. А теперь этот выездной Военный совет добрался до Лянцзян и расспрашивал о секретной миссии, ведя записи о неподкупном образе жизни Великого маршала… У него не было оправданий. Гу Юнь не мог сказать правды, так что начал нести полную чушь:       — Сяо Цао? Кто знает. Об этом мне следовало бы расспросить тебя. В конце концов, разве ты не должен был пересечься с ним накануне? — намекнул он на деревянных птиц, передававших информацию со скоростью звука.       Чан Гэн натянул улыбку и отчего-то она показалась Гу Юню чрезмерно радостной. Он не понял такой перемены и всё гадал о причинах, когда Чан Гэн спросил:       — С чего вдруг?       Гу Юнь едва сосредоточился на продолжении разговора, желая его завершить. Но прежде, чем он успел бы сказать что-нибудь ещё, чтобы отвести все подозрения от несчастного Цао Чуньхуа, которому предстояло одно нелёгкое дело, младший брат Чан Гэна перебил его мысли одним долгим взглядом:       — По пути сюда мой старший брат перехватил письмо.       У Гу Юня упало сердце. Теперь не имело никакого значения, что там было написано. В конце концов предводители Военного совета окружали его с двух сторон и улыбались на грани раздражения. Поняв, что провалился, Гу Юнь выпрямился и сделал вид, что это его не касается — мало ли, каких писем свет видывал. Он попытался припомнить содержание последнего отправленного, но мысленно возвращался только к не отправленным неприличным, которые теперь кружили над его головой, словно стая чёрных воронов.       — Какое такое письмо? — попытался узнать Гу Юнь, отрицая свою причастность.       Чан Гэн сложил руки на груди и переглянулся со своим братом. Затем он усмехнулся и выплюнул:       — Цзыси действительно хочет знать? Тогда я расскажу, — в его руках оказалась маленькая деревянная птица, из брюха которой он вытащил тонкую бумагу из водорослей, на которой размывались слова.       Несмотря на дурной слух, Гу Юнь расслышал, как шелестит бумага. Он поддел:       — Ты что же, не можешь запомнить пару строк?       Чан Гэн прикинулся дураком.       — Разве не на это ты рассчитывал, ограничивая меня в информации? Что я буду день и ночь перечитывать две строки, пока они не отпечатаются на внутренней стороне моих век?       Гу Юню вдруг стало совестно. Он подумал: «Разве я не отсылал ему письмо со всеми подробностями всего несколько месяцев назад? Чем он так недоволен?» По правде говоря, не было нужды вчитываться в письмо, потому что Чан Гэн действительно запомнил его содержание наизусть — с тех пор, как Гу Юнь отправился в порт Лянцзян, он не получал ни единого письма, в котором Гу Юнь осмелился бы написать что-нибудь созвучное слову «плохо».       — «Всё в порядке. Не следует беспокоиться. Продолжай заниматься своими делами».       Младший вздохнул:       — Цзыси, неужели ты думал, что я послал Цао Чуньхуа к тебе просто так?       Разумеется, Гу Юнь прекрасно знал обо всех намерениях, именно поэтому не мог позволить их соратнику задерживаться в Чёрном Железном Лагере по сущим пустякам. Теперь, когда его заговор был раскрыт и он собственноручно выкопал себе могилу, ему оставалось только напирать:       — О чём ты говоришь? Разве ты не сказал, что у тебя не было возможности с ним пересечься, оттого ты ринулся сюда, точно знал где он находится?       Уличённый во лжи, младший потерял дар речи от возмущения и посмотрел на своего брата. Чан Гэн тоже был поражён до глубины души — это кто из них троих тут шутки шутить удумал?       Гу Юнь улыбнулся:       — Это подставное письмо?       Чан Гэну пришлось пойти на попятную:       — Именно оно. Я не удивлён, что и в этот раз не было никакой разницы между одним и другим. Не похоже, чтобы ты старался переставлять слова местами.       И передал кусок бумаги в руки младшего брата, который тут же поднёс его к огню внутри птицы, покуда оно не обратилось в прах.       Иначе говоря, «Всё в порядке, не волнуйся» и «Не волнуйся, всё в порядке» заставило Чан Гэна разнервничаться ещё больше. Настолько, что он отправился в Лянцзян самолично и передал брату государственные дела, от которых его отстранили — было это намеренно или нет, но другому Чан Гэну только и оставалось, что ходить дома без дела, словно Чан Гэн ему не доверял.       — Обманывать слепого и глухого — где ваша сыновья почтительность? — наконец нашёлся со словами Гу Юнь. — Сяо Цао — искусный шпион. Разумеется, даже из уважения к вам обоим, он бы не осмелился сдать меня с потрохами.       Затем сам же в этом засомневался. Чан Гэн — Четвёртый принц, к тому же редкостный красавец. Перед одним-то было трудно устоять, но что насчёт второго? Двойной удар — У Цао Чуньхуа изначально не было никаких шансов! Гу Юнь поперхнулся воздухом. Он страшно ошибся, поручив эту миссию не тому человеку.       Братья переглянулись. Несмотря на раздражение, сдавливающее их сердца, они нашли в себе силы тихо рассмеяться и покачать головами — Гу Юню приходилось вертеться, чтобы уловить их слаженную работу. Он потрепал их по макушкам и тяжело вздохнул. Он так хотел скрыть всю правду от них двоих, что в итоге с ними же двумя и столкнулся. Не зря говорят: «Чтобы что-то поймать, сначала отпусти». Вот уж действительно — чем медленнее идёшь, тем быстрее тебя настигнут враги!       — Но разве Цзыси не сделал то же самое? Боюсь, сыновьям только и остаётся, что внимать преподанным урокам.       Гу Юнь не знал, что на это ответить. Потому спросил:       — Что было в этом письме?       Даже если бы братья поднесли написанное к его лицу, он бы не сумел разобрать ни единого слова. Так что задавая этот вопрос, он рассчитывал на беспрекословную правду. Чан Гэн заколебался на мгновение, раздумывая, как поступить, когда слово взял младший:       — Наше отстранение от должности, — солгал он.       Гу Юнь подумал, что не хочет знать никаких подробностей — какой дурак будет носить с собой документ об отстранении и хвастаться им, как достижением? — чтобы не подставить самого себя ещё больше, чем можно было бы подставить, даже если он не был причастен к подобным государственным делам. Но Чан Гэн наконец пришёл в себя, продолжив говорить за брата:       — Между прочим, официально заверенное Ли Фэном. Пустяки, не бери в голову.       «В чём ты пытаешься меня убедить?» — поразился Гу Юнь чужой наглостью. Чан Гэн улыбнулся младшему брату, который подхватил его всепоглощающую радость следом. Когда им впервые довелось прочитать и несколько десятков раз кряду перечитать полученное письмо от барышни Чэнь, в котором сообщалось о найденном противоядии для Гу Юня, они обнимались так, что едва не переломали друг другу рёбра — настолько крепки были их объятия. Понимая, что не должны ослеплять Гу Юня подобной новостью накануне важной битвы, они лелеяли эту тайну в сердце и выжидали подходящего момента. Наконец, когда Ли Фэн, которого просили разобраться с Военным советом как можно скорее, пошёл на поводу придворных чиновников и отправил Чан Гэна в отставку, братья приняли твёрдое решение уладить насущные вопросы и, смиренно приняв свою участь, закрыли двери поместья Аньдинхоу, чтобы как следует подумать над своим поведением — к полудню их и след простыл оттуда, словно дух развеялся по ветру и устремился к океану. Но кто мог знать, что Гу Юня не нужно ослеплять вестью, потому что он ослеп задолго до неё — и на этот раз окончательно?       Гу Юнь прекрасно читал по губам, но для этого ему нужно было хорошо видеть. Чан Гэн несколько раз поворачивался к нему спиной, чтобы рассмотреть карту, и продолжал говорить как ни в чём не бывало. В то же время младший старался нашёптывать чужие слова на глухое ухо, и тогда Гу Юнь сразу находился, что следует ответить. Таким образом, они намеревались обмануть Четвёртого принца. Но разве Чан Гэн оставался наивным ребёнком? Он всё понял, как только вошёл в маршальский шатёр, и теперь подавлял раздражение, которое грозилось разбить с трудом сохраняемое самообладание. Чан Гэн определённо хотел поругаться с Великим маршалом и в то же время сильно сомневался в успехе подобной несдержанности. Гу Юнь был человеком, выращенным на поле боя, так что его привычка нападать отражалась на его речи.       Он бросил:       — В последнее время порты подвергаются бесчисленным нападениям, а напряжённая обстановка и не думает ослабевать. Как вы двое могли подвергнуть себя такой опасности?       — Кто бы говорил, — как один произнесли братья.       Но Гу Юнь был маршалом и рисковать жизнью являлось его прямой обязанностью. Что до статуса принца, Чан Гэну полагалось находиться в безопасности и контролировать ситуацию издалека. Спокойный настрой двух похожих друг на друга людей совершенно не вязался с их потемневшими взглядами, отчего-то заставляя Гу Юня чувствовать себя пленённым. Он, жертвуя своим потенциальным сном, поднялся с кровати и свернул карту на столе.       Младший легко улыбнулся и заключил, разбивая повисшую тишину:       — Я останусь здесь и помогу тебе со всем разобраться, Цзыси.       Об этом не могло быть и речи. Но Гу Юнь ничего не ответил. Не так важно, по какой причине: быть может, он в самом деле не расслышал, а может, это было его притворством. Тем не менее Чан Гэн выключил паровую лампу, и шатёр окутала тьма.       — Цзыси, — произнёс он, резко выдохнув, словно отпуская накопленную обиду. — У тебя отсохнет рука, если ты напишешь пару строк правды в своём письме? Расскажи мне о своих намерениях сейчас. Следующим утром я возвращаюсь в столицу.       Младший тихо рассмеялся.       — Старший брат дело говорит. Цзыси, теперь у тебя нет сторонника, готового поддержать твою ложь, и едва ли на неё получится повестись снова. Одна тактика не может сработать дважды. Пожалуйста, будь немного честнее.       Гу Юнь нащупал его лицо в темноте и ударил по нему наотмашь.       — Подлец, — прошипел он. — Ты угрожаешь мне?       По ошибке он треснул Чан Гэна, который едва успел к нему приблизиться. Тот замер, втянув голову, и задался вполне разумным вопросом: «За что?»       Поняв, что напортачил, Гу Юнь не стал успокаивать Чан Гэна, вместо этого зарядив младшему такую же оплеуху — тот заторможенно уловил колебания в воздухе, прежде чем раздался сильный шлепок. Великий маршал предотвратил их обиды друг на друга за надуманное особое отношение к кому-либо одному из них и посчитал свой долг выполненным. Во всяком случае, это было справедливым.       — Я не… — младший притих, не понимая, как следует себя повести. Он растерялся и прижал тыльную сторону ладони к своей щеке, поражённый до глубины души. Гу Юнь определённо не был терпимым человеком и сам терпением не обладал. Младший брат Чан Гэна постарался найти старшего взглядом, но тот даже на него не посмотрел, будто бы зная, что младший брат и сам обо всём догадается. Он быстро смекнул, что к чему, развязно улыбнулся и припал коленом на кровать, преграждая Гу Юню путь. Чан Гэн наступал с другой стороны, загнав маршала в ловушку.       — Цзыси, — прошептал он на правое ухо. — Расскажи мне.       — Цзыси, — тут же подхватил второй, опаляя горячим дыханием левое, — не будь упрямым.       Гу Юнь посмотрел на них с раздражением. С каких пор в вэйци играют втроём, к тому же не соблюдая последовательность действий? Зарывшись в волосы братьев, Великий маршал не различил в темноте, кто есть кто, потому целовал каждого наобум. Когда дыхание Чан Гэна сбилось, он задрожал и, облизнув губы, выдохнул подозрительно близко к открытой шее Гу Юня:       — Ты в западне. Какой смысл скрывать свои идеи?       Гу Юнь несдержанно рассмеялся.       — Если ты до сих пор не знаешь мои намерения, кто ещё из нас двоих в западне?       Но их здесь было трое.        — Цзыси совсем забыл про меня… Мне часто приходится перехватывать письма раньше старшего брата, — посетовал младший. — Мне кажется, я нелюбимый ребёнок.       — Кто тут ещё ребёнок? Только посмотри на себя, ты вымахал едва ли не выше Чан Гэна — скоро мне придётся задирать голову, чтобы посмотреть в твои бессовестные глаза.       Чан Гэн поджал губы и воспрепятствовал:       — Вовсе нет. Цзыси, если потребуется, я не буду вылезать из тяжёлой брони, чтобы продолжать смотреть на тебя свысока.       Гу Юнь насмешливо взглянул на него и сложил руки на груди. В его голове успела промелькнуть мысль, что он успеет состариться, и его спина согнётся раньше, чем братья перестанут перетягивать на себя внимание.       — Что в этом хорошего? Тяжёлая броня на то и тяжёлая, чтобы оставаться на земле, подобно непоколебимой горе. Твоя кожа едва обтягивает скелет. Разумеется, тебе только и останется, что двигать в броне глазами.       Чан Гэн отвёл взгляд, сбитый с толку. Ему срочно требовалось заняться тренировками?       — Цзыси, — младший протянул руку к рукаву Гу Юня и подёргал за него несколько раз. — Я так редко получаю письма на своё имя, вынужденный играть роль своего старшего брата… Ты напишешь одно такое лично для меня? Я ревную.       Гу Юню некогда было об этом задумываться. Если он скучал, то скучал по ним обоим — ни больше, ни меньше, — о чём не сразу писал в письме, обходясь абстрактными описаниями. Шэнь И вечно задирал его, что он просто недостаточно хорошо скучает, чтобы взяться за это дело не откладывая, но, по правде говоря, в такие моменты Гу Юнь не мог подобрать нужных слов, даже если он никогда не страдал от их недостатка. Шэнь И находил это странным. Но Великий маршал, переворачивая скорпиона, думал о навязчивых мыслях: «Красноречивый человек — лжец» . Он и без того достаточно часто обманывал братьев хорошим положением дел… И так получилось, что двое Чан Гэнов на его дурную голову всегда находились в разных местах. Старший занимался государственными делами, а младший бегал с Цао Чуньхуа, пытаясь завладеть мастерством перевоплощений. Его не сразу узнавали деревянные птицы, поэтому ему приходилось подстреливать их самостоятельно. Но если получалось так, что они оба пребывали в столице и примеряли на себя личину одного, ничего не оставалось, кроме как обходиться одним «Чан Гэн» во избежание лишних вопросов. Гу Юнь неловко потёр кончик носа. Вот ведь правда, вышло как-то дурно…       — Раздевайся, — кивнул он младшему. — Чан Гэн, зажги лампу и подай чернила.       Сердце Чан Гэна болезненно сжалось.       — Цзыси… Я тоже не всегда могу понять, когда письмо адресовано мне, а когда — моему брату.       Гу Юнь поразился.       — Тебе пять лет?       Младший рассмеялся, поднимаясь с кровати и стряхивая с себя пыль. Он сам вручил Гу Юню кисть и разведённые чернила, не дожидаясь, когда среагирует старший.       В следующие мгновения Чан Гэн обиженно читал отчёты и часто сбивался с предложений в тексте, забывая обдумывать прочитанное, из-за чего ему приходилось перечитывать всё заново. Перед ним сидел его младший брат, оголённый по пояс, и смотрел на него с нескрываемой насмешкой, полной превосходства, скрестив руки на спинке стула. За его спиной расположился Гу Юнь, который нацепил на переносицу люлицзин и всё приближался вплотную к коже, чтобы вывести точную и аккуратную надпись. Младший всё пытался угадать, что же такое напишет ему Гу Юнь. Поглощённый мечтами, он успел представить себе всякое, когда Великий маршал, обмакнув кисть в последний раз и коснувшись кожи, которую обжигало от каждого невесомого движения, её чёрным распушившимся, как павлиний хвост, концом, закончил своё послание. Отложив кисть в сторону, он улыбнулся.       — Что там? — с нетерпением спросил младший, слетев со стула и повернувшись к Чан Гэну спиной. — Старший брат, взгляни.       Чан Гэн с силой сжал отчёт и поднял тёмный взгляд на младшего, когда разразился смехом и ловко перехватил взгляд Гу Юня, внезапно ощутив, как грудь обожгло жаром и как трепетно задрожала собственная улыбка на губах, готовая вот-вот растянуться до ушей.       — Эй, вы, двое, почему вы смеётесь? — не унимался младший. — Себя увидел? — обиженно спросил он, взглянув на Чан Гэна.       Чан Гэн тут же принял благочестивый вид и решительно смолчал. Увидев такую реакцию, младшему стало ещё любопытнее. Он покрутился вокруг себя, словно волчонок, силясь вытянуть шею и заглянуть себе за спину, но не нашёл возможным это сделать. Он обречённо вздохнул и вернулся на место, вымученно улыбнувшись:       — Цзыси… Мне показалось, ты написал иероглиф «любовь».       Гу Юнь лёг обратно на кровать и закрыл глаза, как бы говоря «Я ничего не вижу и ничего не слышу. Не разговаривай со мной», отчего младшему стало ещё обиднее. Всё, о чём он сожалел — в маршальском шатре не было зеркала, чтобы он мог как следует рассмотреть надпись. Ломая голову, о чём же Гу Юню взбрело написать, младший не растерялся предложить Чан Гэну сделать нечто подобное, чтобы тот не чувствовал себя обделённым. Чан Гэн лишь покачал головой.       — Почему нет? — удивился младший. — Ты же хотел? Да вы меня разыгрываете. Ты написал что-то неприличное?       Гу Юнь безучастно улыбнулся.       — Я написал то, что подойдёт только тебе.       Это заставило младшего растеряться. Если это отделяло его от старшего брата, наверное, он должен быть счастлив. Младший боялся повредить написанное, поэтому долго не решался двигаться слишком активно. Ему захотелось снять с себя кожу, чтобы любоваться надписью до конца своих дней. Чан Гэн поддел:       — Цзыси расписал все свои планы на твоей спине. Береги их.       Ближе к полуночи свет в шатре маршала погас и больше не загорался. Когда Чан Гэн оказался внизу и накрылся Гу Юнем, как одеялом, Гу Юнь облизывал кончик кисти, которой недавно выводил непотребства на спине другого Чан Гэна — из-за чего его рот тут же окрасился чёрным, — и попытался нарисовать этому негоднику усы — младший сопротивлялся, пока не укусил Гу Юня за нос — и тот сразу притих, подавившись возмущениями. Чан Гэн замедлился, позволяя Гу Юню поребячиться ещё немного, так чтобы смазанные слова на теле брата выглядели хотя бы вполовину достойно в отличие от того, что было на его спине. Когда Великого маршала вот так вот двигали из стороны в сторону, из-за чего он едва не разлил чернила на постель, проще было вымазаться в них целиком и полностью и не подавать восторженному младшему брату ложных надежд. Но он был счастлив, а Гу Юнь хотел дарить ему улыбку. Не сдержавшись, он притянул его ближе и, поцеловав, крепко ухватился чёрными пальцами за копну его таких же чёрных волнистых волос, напоминавших тёмные пещеры на глубине протяжных морей. Незаметно вытерев о них пальцы, Гу Юнь углубил поцелуй, похлопал юношу по затылку, чтобы избавиться от разводов наверняка, и, отстраняясь, спешно сделал задуманное — нарисовал ему кривые усы. Чан Гэн не видел, чем они там занимаются, занятый выстиланием дорожки из алых цветов от затылка до шеи, так что ему пришлось бы попытаться выглянуть из-за его спины и полураспущенных волос, но когда младший брат завладел кистью, с конца которой опасно закапали чернила, точно дело подходило к концу, маршал успел увернуться, тем самым подставив Чан Гэна под удар. Капля скользнула по его щеке, словно слеза. У Чан Гэна дёрнулся глаз, который успел словить мелкие брызги в полёте.       — Я устал, — попытался отвертеться Гу Юнь.       — Надеюсь, от своей лжи, — безразлично бросил Чан Гэн, глядя на него снизу вверх. Затащив Великого маршала на свой торс, он перехватил его за талию и прикусил кожу на шее. Гу Юнь вдруг дёрнулся — другой варвар поспешил обнять его всем телом сверху, закрывая от чужого взгляда. Не постыдившись, он прошептал Гу Юню прямо на ухо, чтобы тот лучше расслышал: «Теперь Цзыси мой должник». Гу Юнь так же тихо прошептал: «Помнится, кто-то обещал не доставлять проблем с документацией в столице — и вот ты здесь. Так и быть, я не останусь в долгу и прощу тебе твою некомпетентность в качестве руководителя». Младшему Чан Гэну было нечем крыть, так что он понурил голову и сжал запястье Гу Юня, едва успевшего отодвинуть его в сторону.       — О чём вы двое шепчетесь? Разве нас здесь меньше двух?       Мелкий варвар запаниковал. Хотя выражение на его лице не успело перемениться, нижние одежды пропитались потом, когда он склонился ещё ниже и горячо покаялся: «Я бездарен в подобных делах. Но если бы Цзыси позволил мне остаться подле него…»       — Ладно, — резко подал голос Гу Юнь, прерывая разгоряченный поток чуши, которую нёс младший. — Вы ведь торопились сюда не для этого? Делайте, что хотите, и проваливайте оба!       Не было нужды повторять дважды. Чан Гэн подтянулся к изголовью кровати. Разведя ноги Гу Юня, он быстро нашёл потайное отверстие, будто бы проделывал это не единожды, и ввёл пальцы внутрь, постепенно увеличивая давление. Напряжение вокруг кольца мышц постепенно ослабло, и пальцы Чан Гэна с лёгкостью прощупывали себе дальнейший путь. Гу Юнь не терял времени зря, забвенно целуясь с его младшим братом. Ловя чужое тяжёлое дыхание своим и выпивая его до конца, он внезапно рассмеялся.       — Что смешного? — участливо поинтересовался Чан Гэн, не удосужившись оторвать свои зубы от холки, из-за чего его вопрос прозвучал невнятно.       — Кажется, у меня двоится в глазах.       Младший вздохнул. Уместившись между ног Аньдинхоу, который зажал его талию перекрещенными лодыжками, он отклонился в сторону Чан Гэна и вопросительно на него посмотрел. Тот кивнул. Скользнув, младший не успел выдохнуть, когда столкнулся с волчьими зубами маршала и вынужденно прищурился, стоило тому потянуть его за волосы вверх, словно вытягивал репу. Чуть погодя Гу Юнь повернул голову в сторону, чтобы пересечься взглядом с Чан Гэном — тот верно прижался к его щеке и, продолжая смотреть глаза в глаза, медленно приподнял бёдра. Великий маршал почувствовал себя заполненным до отказа. Члены братьев внутри Гу Юня тёрлись друг о друга; действовали как одно целое, двигаясь в одном темпе. Аньдинхоу обнял младшего за шею и притянул к своей груди, тяжело выдохнув ему на ухо. Чан Гэн захватил талию возлюбленного и вжал её в живот. Гу Юнь выгнулся и открыл рот, чтобы тут же поспешно его захлопнуть.       Снаружи послышался шум. Шэнь И тихо позвал:       — Великий маршал… Цзыси, чёрт бы тебя побрал, а ну выходи!       Младший брат Чан Гэна испуганно подался назад, повернув голову в сторону выхода из шатра. Гу Юнь тут же обвил его талию ногами сильнее и поинтересовался:       — Куда это ты собрался? Впереди ещё целая ночь. Нашёл, на кого отвлекаться. Ты что, питаешь запретные чувства к Цзипину?       Чан Гэн тихо рассмеялся.       — Ты сказал передать это Чан Гэну, если что-то случится, — продолжал Шэнь И.       Чан Гэн резко вскинул голову. Что-то уже случилось? Гу Юнь убрал руку с плеча младшего брата и пресёк дальнейшее любопытство старшего, опустив ладонь на его голову. Должно быть, Шэнь И был проклят от рождения всегда приходить невовремя. В это самое мгновение, когда он прикоснулся к занавеске, ему успело почудиться, что что-то здесь было не так. Он потоптался у входа ещё некоторое время, но резонно предположив, что Гу Юнь уже наверняка спит, уставший после длительной схватки, и будить его особо нет смысла, генерал развернулся и ушёл прочь. Что же это было за чувство такое?..       Как бы то ни было, когда тело падает, сражённое… дух остаётся непоколебимым — Гу Юнь так ничего и не рассказал. Его лицо до самого конца оставалось преимущественно несговорчивым.       На следующее утро Чан Гэн отбыл обратно в столицу, где его вскоре восстановили в должности. Несмотря на желание остаться, он стиснул сначала зубы, затем Гу Юня в своих крепких объятиях, и только после поручил младшему брату присматривать за их маленьким неугомонным ифу. Но будто бы тот нуждался в его наставлениях. Он был смышлён не меньше Чан Гэна, но так сложилось, что при дворе не ощущал себя на своём месте. Так что оставшись рядом с Гу Юнем, за которым мог наблюдать день ото дня, точно подосланный шпион, он почувствовал себя раскрепощённее, когда морской ветер заигрался с его волосами и унёсся прочь, за горизонт. Позднее ему удалось войти в армию под личное командование Гу Юня и мог не скрываться под чужим именем, наконец обретя своё собственное. Слепой и глухой Гу Юнь не подавал виду о своей болезни и поручал все вполовину важные дела доверенным лицам. Таким образом, бои в большинстве своём не требовали его личного присутствия. Продолжая разрабатывать стратегии для победы, он сам не знал отчего, но подумал, что совсем скоро прозреет — будучи маршалом, которому под стать было нести бремя одному, он был вовсе не одинок и его окружали отнюдь не чужие люди. Чан Гэн сделал свой ход, сбросив со счетов своего младшего брата и позволив Великому маршалу выпутаться из пут смерти. Жизнь была неизбежна. Как только началась заключительная битва, исход которой не был предопределён, Гу Юнь заподозрил неладное — и только после осознал, что в младшем брате Чан Гэна что-то было не так. Стоило «старшему» отбыть в столицу, как «младший» показал своё истинное лицо: смыв себя шпионский облик, Чан Гэн победоносно усмехнулся. У Великого маршала часто забилось сердце. Эти паршивые дети… провели его! В столице, зарывшись в меха, находился младший брат Чан Гэна, которому было поручено ответственное задание. Понимая, что пути назад нет, он решился прибегнуть к оппозиции. Всего через несколько дней стало известно: Император Лунань был убит в ходе заговора, и престол перешёл его младшему брату Чан Гэну, Четвёртому принцу Янь-вану!..