Соль на рану

После строгого взгляда серых глаз, объятий и слов «Тебе стоит помыться», Кью сидит в ванне, заполненной горячей водой, прижимая колени к груди. Ранка там неприятно щиплет. Веки беловласой с каждой минутой становятся всё тяжелее, в сон так и клонит, поэтому она несколько раз моргает глазами, если они слипаются. В сумерках перед взором Уилтшир плитка на стене превращается в уродливые лица жителей дома: Беннета, который постоянно выполнял всю грязную работу ради эксперементов над ней, использовал как грушу для битья если находился без мыла долгое время; Хаксли, который каждый раз вводил в кровь девочки всё новые химикаты, в поисках того, что раз и навсегда лишит её жизни, который приказывал работникам выбивать дверь бойлерной, в которой пряталась она; Флоренс, которая приносила доктору всё новые и новые тела из подсобки для всех самых мерзотнейших эксперементов и Феликса, который искренне желал той смерти. Лица их были то надменные, то смеющиеся, то просто весёлые. Они бы радовались её смерти, и это правда... Ну, минут пять от силы. Им всё равно — это та правда, с которой Шарлотта больше всего боится смириться и понять, что её не ненавидят и уж тем более не ненавидят. К ней ничего не чувствуют, она просто не нужна никому. Раздаётся протяжный скрип двери и комнату вдруг освещает тусклая лампочка из коридора. Понятию личного пространства возлюбленную точно не учили, хотя что уж тут, Шарлотту тоже. Но это разное. Если марионетка лезет к тебе с тактильностью, то красноволосая лезет в твой разум в самый неподходящий момент, когда хочется быть одной. «Знаю я, как ты одна справляешься. Сделаешь что-то с собой — считай здорова.» — Чистую одежду я принесла, твоя вся в крови, я её выбросила, — строго и с нотой наигранного безразличия произносит Скарлетт. Мда уж, ощущение что её второе имя это гиперопека. Уилтшир же сказала, что не надо, но нет, она снова начинает заботиться. — Прекрати это. Я могла просто- — Могла, но истекая кровью приперлась ко мне, да? — резко перебивает Эйлер, словно опускает ту на самое дно, в её крик о помощи и поддержке, — Слушай, я понимаю что ты абсолютно поехавшая и сумасшедшая, но ты думаешь, что мне тоже нравится смотреть как другие страдают? Как страдаешь ты? — Успокаивай свой синдром спасателя без моего участия, мне твоя помощь и даром не нужна, — Кью в детстве никто не учил, что врать нехорошо, но даже будь так — ей все равно. Она уже не хорошая девочка, она дефектная. Скарлетт же отвечает уже практически переходя на крик, уж что-что, а выводить друг друга на эмоции девушки умеют лучше всего, — Ты в своём уме? Как я могу не помогать тебе, по твоему? Ты в-ведь... Красноволосая обрывается на полуслове. Надеется в глубине души, что Уилтшир понимает, что она хочет сказать. Нет. Знает, что её понимают, но Шарлотте недостаточно. Ей прям хочется, чтобы Эйлер влепила той пощёчину, разорвала все связи и сделала вид, будто они как были так и остались обычными одноклассницами. Беловолосая будет пшикать приторно-сладким одеколоном на не зажившие шрамы до жира. Как никто другой она понимает, что слова о ненависти куда легче сказать, чем искренние о привязанности. Но ей плевать, или хочет она, чтобы всё выглядело именно так. — Ну, что я? Давай же, скажи. Следом — молчание. Слышно лишь как каждые пять секунд капает вода со сломанного крана. Скарлетт разочарованно глядит на белую макушку, понимая, что ни к чему это не приведёт. Нервы и так на приделе, смысл ждать, надеяться, что возлюбленная одумается. Никогда такого не было и не будет. Она сама сделает настолько хуже, насколько это возможно, а потом прибежит, извиняясь обнимет и виновато уткнется носом в плечо старосты. Для Эйлер куда лучше этот исход из раза в раз. Виноватое лицо Уилтшир тоже в какой-то степени потешит её эго. Громкий хлопок дверью и звук удаляющихся шагов. Кью обязательно пожалеет об этом, но чуть позже.