Несчастный

      Впервые увидев Чарли, Адаму понадобилось некоторое мгновение, чтобы как следует рассмотреть ее. Казалось, в этой девочке было больше люцифериных черт, но присмотревшись, он действительно убедился, что это дочь Лилит. Долговязая, с бледно-молочной кожей, очаровательным лицом и голосом, струящимся так сладко, будто мед. Иногда он задумывался и даже жалел, что ни Лилит, ни Ева не дали ему детей. Он представлял, как держит младенца, смотря на его личико с карими глазами, совсем как у него при жизни, и обнимает. Этот ребенок был бы похож на него больше, чем на мать. Адам любил бы свое дитя, холил и лелеял, вырастил его и прожил бы столь мучительно долгую жизнь не зря. Знал бы, что не оказался вовсе бесполезным, превознеся в этот мир ещё одну жизнь, плод его разделенной с кем-то любви — чистый и сокровенный. А теперь, спустя тысячи лет, он здесь. Вершит судьбы пропащих грешников, командует армией приставленных ему ангелов-уничтожителей, и не боится, что когда-нибудь падет. Адам кутил до беспамятства, возвращался назад, снова кутил, а потом плакал от безвыходности, в которой оказался. Это был не дар, а проклятье, избавиться от которого невозможно — проживай этот порочный круг вечность.       Чарли не спешит садиться за стол переговоров. Раскусив Адама, она болтает без умолку, будто это поможет ей заполучить его внимание, но ангел таки заставляет девушку замолчать. Ему кажется, что, унизив эту девочку, плюнув в нее ядом, он обидит не ее, а Лилит. Все в этом приторно сладком лице напоминало о ней. Несмотря на прикрытое ядовитой вежливость неуважение и гадкое притворство, принцесса распинается перед ним, изворачивается как угодно, лишь бы Адам выслушал, но он этого не делает. Перед ним кипы планов, договоренностей и прочих документов, но ангел даже не пытается посмотреть на них, не то что прочесть. Безучастный, равнодушный и безразличный ко всему, о чем она говорит, ангел зевает и останавливает дочку Морнингстара жестом, — Кажется, наше время подошло к концу, принцесска. — он оборачивается, чтобы посмотреть на подчиненную, будто от этого его слова станут ещё более убедительны. Тонкий нимб едва заметно качнулся, когда Лют, заведя руки за спину, кивает.       — Нет, Адам, пожалуйста! Выслушайте! И прежде чем их голографический силуэт начал мигать и подрагивать, и они вовсе исчезли, Адам выдавливает вежливую улыбку. — Всего наилучшего. Когда вместо образа Шарлотты вновь прояснился небесный зал для заседаний, ангел откидывается на спинку своего кресла, чтобы размяться, и вздыхает, — Занудная сука. Что у нас дальше по расписанию, Лют?

***

      Освободившись от дел, Адам вернулся домой абсолютно разбитым. Он упал на кровать и, закрыв глаза, пытался вспомнить черты лица принцессы, но не мог развидеть никого, кроме Лилит. Адам слышал, был убежден, что Лилит наказали, лишив ее возможности иметь детей. Он годы жил с мыслью, что до конца своих дней она будет бездетна и наверняка несчастна, пока по всему мирозданию не грянула, будто гром в ясном небе, весть о том, что Лилит и Люцифер произвели на свет наследника — единственного когда-либо рожденного от союза ангела и демона нефилима. Напуганные серафимы спохватились, пытаясь предугадать, не понесет ли это дитя угрозу безопасности Небесного царства. Остальные ангелы, видимо, подозревая неладное, шептались между собой, в то время как Адам просто наблюдал за этим со стороны, абсолютно униженный и обманутый. С тех пор, как он вознесся на небеса, прошло совсем немного времени, но окружающие перестали восхищаться, перестали возносить его на пьедестал, как ещё одного святого. Адам снова остался один. Пока он собирал себя заново по кусочкам, Лилит тешилась славой, купалась во всеобщем обожании — она была королевой, владычицей собственными руками возведенного царства. Их поданные, демоны и бесы, кланялись Самаэлю и его жене в ноги, поднимали бокалы, разливая вина и шампанское за новопровозглашенную принцессу, за их крепкий союз. Грехи сотрясали в их честь землю взрывающимся фейерверком, и на небе появилось ещё одно созвездие, самое сияющее, самое невероятное из всех, которое Адаму приходилось видеть — звезда Шарлотты Денницы. Подарок маленькой дочери от отца.       Ангел возвел глаза к небу, взглянув сперва на молодую звезду, затем на Луну, и мысленно спросил, чем заслужил это. Адам давился от несправедливости. Это он должен быть счастлив, это за его имя должны молиться, и это он должен стоять с Лилит бок о бок, держа в руках их общего ребенка. Он все повторял «это несправедливо, это несправедливо», обнимал себя руками и вновь повторял, что все это несправедливо. Если Творитель посчитал, что Адам, прожив свою жизнь безгрешно, заслужил стать святым, то чем тогда он заслужил понести судьбу страдальца? Адаму пришлось потратить столетия на то, чтобы уничтожить любые зачатки его жизни на Земле. И к прошлому себе, и к новому обличию в лице ангельских крыльев, и святого венца над головой, он готов был плеваться ядом. Но, будучи человеком, он ненавидел себя больше. Его бросили без зазрения совести. После Евы у него вовсе никого не осталось, а Творитель, казалось, махнул на него рукой, совсем забыв о его существовании. Лилит, к которой он обращался в мыслях, засыпая и просыпаясь ото сна, ушла от него к падшему серафиму и предателю, и была счастлива, в то время как о Еве не было ни единого известия. Адам не знал, что с ней случилось после изгнания, но краем уха он подслушал разговор, который не должен был слышать. Говорят, зло укоренилось в ней настолько, что она стала его частью, отныне искушая людей и, проникая в их головы, нашептывала ужасающие вещи, чтобы вынудить их согрешить. Ему было жутко от осознания, что эта крошечная девушка с медовой кожей и большими зелёными глазами, наивными, как у ребенка, могла стать чем-то, что в последствии навеяло бы на Адама такой ужас. Благодаря этому он мог бы стать проповедником, служить во благо церкви, но вместо этого посвятил жизнь вечным стенаниям. Каждое новое утро, на самом то деле, не вызывало ничего, кроме очередного приступа тошноты, встревающей у самого горла, и он отсчитывал дни до грядущего вознесения. Адам знал, что попадет на Небеса. Он должен был. В отличие от своих жен, он не поддался соблазну, не запятнал руки грехом, не примкнул к злу, к которому вздумала примкнуть Ева, и был чист. Когда же этот день настал, Адам тешил себя осознанием, что именно он попал в Рай — не кто-либо другой, а именно он — но даже это было лишь каплей меда в бочке дегтя, от которого он так долго страдал ещё при жизни. На деле Адам знает, что никогда не будет счастлив.

***

      Спустя несколько дней, лёжа с Лют в одной кровати, Адам не чувствовал себя более открытым. — Лют.       — Да?       — Как считаешь, я мог бы стать хорошим отцом? Тонкие брови Лют приподнимаются в удивлении от услышанного. Сон как рукой сняло, когда она, до этого прикрывающая обнаженное тело покрывалом, прилагает усилие, чтобы заставить себя открыть глаза. Избавившись от сонливости, девушка поворачивается набок, лицом к Адаму. Ей действительно не показалось? Она переспрашивает с намерением убедиться, что ей не послышалось.       — Отцом? Адам молчит продолжительное время, будто решаясь, стоит ли ему повторить им сказанное. — Да. Лют тоже замолкает, пытаясь подобрать слова и кладет руку под голову.       — Я не могу сказать наверняка, Адам. Но каждый может, если очень захочет. — ангел-экзорцист кладет ладонь поверх его руки, — Я уверена, что и ты тоже. Адам, что удивительно, искренне улыбается в ответ и поддается чуть вперёд, чтобы запечатлеть признательный поцелуй на губах Лют. Не такой, как обычно — грубый, властный и завлекающий, а медленный и ласковый, полный тепла, несвойственной ему чувственности. Лют одновременно довольна и напугана этой честности.       А уходя, Адам просит ее забыть об этом. — Сделай вид, будто я никогда этого не говорил.