О коньках и старших братьях

      — Ты собираешься прочесать носом лед?       Готье тяжело вздыхает. Было бы удивительно, если бы Гедеона ничего не задело и он не поплевался немного ядом. И так при ребёнке практически весь день сдерживался.       Говоря откровенно, Готье тут вообще не должно было быть. Он никого не трогал, страдал над очередным параграфом Истории Темных Сил и порывался сделать из книжки хотя бы одну бумажную лягушку. Она бы непременно превратилась в настоящую, оказалась феей-крестной, помогла бы решить все его проблемы и, задорно квакая, достала бы из-под подола мультяшного платья пулемет с патронами из тёмной материи. Но вместо этого что-то пошло не так.       Это «что-то» было Оскаром Вотермилом в его гостиной — господь всемогущий, только не снова! — а дома не было никого, кроме Готье и прислуги. Сильвия даже прищурилась подозрительно, прекрасно помня, чем все закончилось в прошлый раз, когда ситуация завертелась с теми же переменными. Это не помешало ей вежливо предложить гостю чаю и тут же уйти, получив ответ. Ну, точно к телефону пошла.       Часть Готье искренне ценила недавно выработанную привычку Сильвии звонить отцу или Гедеону каждый раз, когда кто-то приходил без приглашения, а дома не было никого, кроме младших членов семьи. Другая часть не менее искренне надеялась на то, что первым она дозвонилась именно до отца. Потому что никто из обитателей дома, а уж сам Готье тем более, не хотел бы лишний видеть разъяренного Гедеона вне его плавающего графика вспышек безудержного гнева.       — Готье, — Оскар улыбался так лучезарно, что предвкушение подвоха тут же заполнило комнату и даже пролилось чуток за порог. Хитклиф мысленно приготовился к очередной поездке в Запретные Земли и экстренно прогнал в голове все доступные отмазки. — Так ты не против?       Ой-ей.       — Прости, я задумался. Повтори, пожалуйста? — Готье неловко улыбнулся, вознеся молитву всем святым и своему ангелу-хранителю лично.       Оскар тяжело вздохнул, провел взглядом вошедшую в гостиную Лору, осторожно несшую заставленный сервизом поднос, а потом скороговоркой пересказал все, что Готье прослушал. Хитклиф из этого потока речи выловил только «Микела», «Монсум», «каникулы» и «коньки». А мозг экстренно пытался сначала осознать то, что у Оскара есть младшая сестра, а потом вспомнить хоть что-то о ней. Подсознание рисовало нечто совсем дикое, вроде того же Вотермила, только помилее и с девичьими косами.       Готье стоило бы чаще посещать мисс Рипли, определённо.       — Именно поэтому я зову тебя на каток!       Сопротивляться практически щенячьим глазам Оскара было каким-то видом пыток. Очень изощренным и невыносимым видом пыток.       — На каток, — в акте последней борьбы скептически повторил Готье, скосив взгляд на весенний пейзаж за окном. Разливавшая чай Лора чуть было не выронила чайник, опешив не меньше.       — Именно туда, — подтверждающее кивнул старшекурсник. Одной рукой он придерживал бедный чайник, благодаря нему избежавший гибели, а другой нервно постукивал по подлокотнику кресла. — В столице недавно отстроили крытый каток, работающий в любое время года. Микеле бы там очень понравилось.       Ой-ей.       Оскар клятвенно обещал, что это только на один вечер, они не поедут никуда, кроме катка и кафе, и Готье ему очень сильно бы помог, если бы согласился. Они же оба младшие в своей семье, и Микеле точно было бы комфортнее еще и с кем-то, кто ближе ей по возрасту, чем старший брат! Лора кинула в его сторону сочувствующий взгляд и ретировалась из гостиной, явно убежав к вошедшей в роль радистки Сильвии. Готье остался один на один с щенячьим взглядом Вотермила и его желанием сблизиться с младшей сестрой.       И он совсем-совсем не завидовал, когда все-таки согласился.       (Быть может, самую каплю.)       Сестра Оскара — невысокая девочка с золотистыми волосами, обрезанными под длинное каре, и большими голубыми глазами. Чуть старше Габриэллы, чуть младше самого Готье. Идеальный возраст для подростковых бунтов, нонконформизма и дружбы с теми, с кем нельзя.       Скэриэл был бы от нее в восторге.       (Их ни в коем случае нельзя знакомить.)       — Микела Вотермил, — важно кивнула девочка, явно повторив за кем-то. Возможно за матерью, которую Готье тоже совсем не помнил. Зато Гедеон — «куда ты идешь? С чего ты решил, что тебя отпустят одного?» — явно помнил. Гедеон вообще всех помнил и никогда не забывал, злопамятный птиц, ибо отхватил всю семейную придурь в полной мере.       Оставалось надеяться на то, что Габриэлле ее не достанется, ибо представить малышку Габи, что темной материей швыряет кресло в окно, было выше моральных сил Готье, прислуги Хитклифов и всей Октавии.       — Люмьер Уолдин, однокурсник твоего бедового братца, — весело представился еще один субъект, которого, в общем-то, никто не звал, но он все равно пришел.       «Какой еще каток посреди весны? Оскар, дружище, ты всё-таки душевнобольной? Черта с два я вас с ним оставлю, я тоже еду.»       — Так вы все друзья Оскара? — Микела улыбнулась уже гораздо искреннее, чем было в первые моменты знакомства. Ее взгляд перебегал от одного к другому и чуть задержался на Готье, очевидно вычленив самого младшего и морально убитого. Хитклиф улыбнулся ей в ответ, заранее оплакивая свои пока что неразбитые колени. На коньках он катался только с Габи и только на рождественских каникулах, когда они оба заворачивались в теплые пуховики и шапки с помпонами, в которых можно было не бояться отбить себе все, что можно и нельзя.       — Лучшие, — заверил сам Оскар, рукой обхватив Люмьера за плечи и сжав с такой силой, что на предплечьях выступили жилы. Уголок рта Уолдина пару раз дернулся, предвещая беду. — Правда же?       — Чистейшая, — встрял Гедеон, поправив собранные в низкий хвост волосы. Готье почти физически чувствовал исходящие от него усталость и раздражение. Вотермил и Уолдин, будучи уже на опыте, тоже — вон, чуть ли не по струнке вытянулись, чтобы оттянуть извержение вулкана имени Г. Хитклифа.       Трио старшекурсников, очевидно, заключило негласный пакт не вести себя, как обычно в присутствии Микелы. Это безумно радовало. И пугало. И вызывало желание вызвать санитаров и уехать недельки на две в диспансер. А уже там белочки, белые стены и никаких сумасшедших старших братьев.       — Мы же идем кататься, да? На коньках?       — В точку, Келс.       Готье совсем не завидует.       На катке ярко и холодно — глаза сначала ослепило почти до боли, особенно после полутемного коридора, а кожа покрылась мурашками. Зайти в этот холодильник из теплой нагретой солнцем улицы казалось пыткой. Готье зябко поежился и плотнее укутался в натянутый поверх рубашки синий свитер — Гедеон взял теплые вещи не только для себя, но и для него, — и вдохнул чуть глубже, чувствуя как нос забивает запах дорогущего одеколона и мяты.       Микела — единственная из их компании, у кого есть свои коньки, — сразу же ушла на лед, решив не тратить время. Она потихоньку разминалась, катаясь кругами, пока остальные оформляли прокат, и, кажется, совсем не обращала внимание ни на своих спутников, ни на других немногочисленных посетителей катка. Маленькая снежная фея, уверенно порхавшая по скользкой площадке.       — Господи помоги, — тяжело вздохнул Оскар, покрутив в руках только что полученные коньки и направившись к скамейке, — с детства не катался.       — Я вообще ни разу не катался, — невозмутимо заявил Люмьер, туго затянув собственные шнурки. Чехлы для лезвий он отложил в сторону. — Так что моя бесславная смерть будет на твоей совести, Вотермил.       Готье только головой качнул, почти пожалев, что он вообще на это все согласился. Остался бы дома, учил этот бедный параграф, может быть, Скэриэл бы пришел ближе к вечеру. Так нет же. И сам пошел, и остальные подтянулись.       Гедеон молчаливо-недовольной тенью держался неподалеку, уже готовый и собранный, взглядом провожал вышедших на лед друзей, рядом с которыми тут же оказалась Микела — она, в отличие от парней, на льду держалась в разы увереннее. А братец и сам не вышел, и Готье дальше не пропустил.       А потом…       Да.       Именно оно.       — Ты собираешься прочесать носом лед?       Хорошо же все началось, ну!       Ещё один тяжелый вздох.       — Нет, не собираюсь. С чего ты взял?       Готье собрал всю выдержку и смелость для того, чтобы быть спокойным. Со временем это получалось все быстрее и проще, брат уже не казался таким страшным, хоть и его смертоносность было невозможно отрицать.       — Коньки. Ты не зашнуровал их так, как нужно.       — Я практически уверен, что сделал все точно по инструкции.       Гедеон смотрел на него со смесью искреннейшего раздражения и усталости. Брат, вероятно, половину ночи не спал, судя по едва заметным синякам под глазами, но все равно пошел с ними.       — В любом случае, — Готье пожал плечами, — ничего такого не случится. Нас уже заждались.       По глазам видно — Гедеон мысленно считал до десяти.       — На лавочку, — даже близко не просьба, — и не мешай.       Он бы и не подумал. Противостоять и дерзить Гедеону по поводу и без это прерогатива Скэриэла. Исключительное право. Привилегия. Чуть ли не…       Гедеон опустился вниз, встав на колено, и принялся перешнуровывать коньки Готье. Оглянувшийся на них Оскар не удержался на коньках и завалился на громко выругавшегося Люмьера, тоже смотревшего в их сторону. Прогулка все больше походила на сон при температуре. Для большего сюрреализма не хватало только Скэриэла, но тогда каток бы разлетелся по кирпичикам. После зачисления Лоу в Академию Святых и Великих было опасно оставлять этих двоих в одной комнате. Даже если эта комната была очень большой и очень скользкой, а у всех действующих лиц было по паре лезвий в качестве возможного оружия.       О чем только не думает человеческий мозг, лишь бы игнорировать происходящее. Да, Готье?       За время пространственных раздумий о разрушенном здании и воистину травмоопасном дуэте, Гедеон уже успел закончить с первым коньком и принялся за второй. Туго, но не до боли, затянул шнурок на носке и обвил им первую пару крючков-петлей, зафиксировав. Движения практически механические — Габриэлле и маленькому Готье он делал так же. А взрослый Готье неловко мялся, пока брат молча продолжал свое дело. Плотное натяжение на подъеме стопы и щиколотке — ни дискомфорта, ни лишней свободы в обуви, — и чуть слабее на голенище. Обвитые петельки и надежный узел, чтобы в важный момент шнурки не развязались.       — Спасибо, — буркнул он. Гедеон вместо ответа отряхнулся и вышел на лед. Готье — следом.       В другой раз он забаррикадируется в комнате, для обороны сделает армию бумажных лягушек из учебника по Истории Темной Материи и будет рубиться в игры на приставке. И общаться будет исключительно голубиной почтой. И только с ограниченным кругом лиц.       — Вотермилы однажды сведут меня с ума, — Люмьер подкатил со спины и сбавил темп, подстраиваясь под Готье.              — Как же ты их любишь.              — Семья предателей, — улыбнувшись, Уолдин пожал плечами. Со стороны и не поймешь, что у них тут не милый разговор наставника и первокурсника. — Мне не за что их любить. А тебе не за что к ним хорошо относиться, мой принц.       С негромким смехом Микела кружила вокруг Оскара и о чем-то рассказывала, раз за разом посматривая на едущего рядом Гедеона. Тот вдруг улыбнулся — одними уголками губ, но улыбнулся! — и что-то ответил. Девочка просияла едва ли не ярче рождественской елки.       — У Вотермилов, очевидно, наследственная страсть к Хитклифам, — сухо пошутил Готье.       Люмьер хмыкнул.       — Прямо как и у Хитклифов к Бёрко, — поддержал шутку он и качнул головой на невысказанный вопрос. — Потом объясню.       Микела зарумянилась, как на морозе, и смущенно заулыбалась — Готье на это только головой покачал, тут же вспомнив малышку Габриэллу и Леона. У обеих девочек как раз тот возраст, когда можно влюбляться в друзей старших братьев и представлять их прекрасными принцами и смелыми рыцарями. Себя представлять принцессами не было смысла, они и без того ими были. Любимые дочери влиятельных чистокровных семей.       — Надо было оставаться дома.       (Ему бы это не помогло.)              Микела Вотермил, как и положено миленьким маленьким девочкам чу́дного инфернального возраста, была пугающей. Она тоже подкатилась к Готье со спины — Люмьер на тот момент уже отлучился и был занят тем, что доставал Оскара цитированием Рембо, — и без вступления начала щебетать о жизни. Еще и за локоть уцепилась, чтоб удобнее было.       Готье искренне подумал о том, что Микелу Вотермил лучше не знакомить ни со Скэриэлом, ни с Габриэллой.       Просто ради сохранения человечества.       (И его нервов.)       Хотя, он был бы ужасным лгуном и не слишком хорошим человеком, если бы сказал, что сестра Оскара ему не понравилась. Микела была реактивным солнышком с потенциалом превратиться в хаотичного гремлина в подходящей компании, и от ее разговоров у Готье в ушах уже зазвенело на мотив реквиема. Чем-то неуловимо она напоминала своего старшего брата — нежной необъяснимой любовью к Хитклифам, например, — но не вызывала того лёгкого отторжения, как Оскар — потому что не отвозила Готье в Запретные Земли и не оставляла его там одного, например.       Ох уж эти старшие братья.       На третьем кругу они снова поравнялись с троицей старшекурсников — Люмьер и Оскар, очевидно, взяли перерыв на изливание яда вдали от детских ушей, а Гедеон выступал в роли пассивно-ехидного секунданта в этой словесной дуэли, поочерёдно осаживая то одного, то другого. И Готье тут же поспешил от них подальше, стоило заслышать с каким вдохновением Уолдин по памяти зачитывал очередной стих в адрес заклятого друга-недруга. И только строчки неслись им в спину:       — Никандр! ты хвалишь мне свой нежный вкус напрасно        Скажу я беспристрастно,        Что вкус и груб и дурен у тебя:        Ты любишь самого себя!       Готье снова с тоской подумал о том, что ему стоило остаться дома — там поэзию настолько ценил только Скэриэл, но даже он еще не перескакивал со своего любимого Рембо на Карамзина. Хитклиф уже был согласен даже на то, чтобы снова круглосуточно слушать Уитмена, если это позволит ему уйти с катка живым. Микела же смешно расфыркалась, взглядом проводив старших. Ее эти стихотворные битвы в одни ворота только развеселили.       — Они забавные, — будто бы по секрету шепнула она, — старшие братья. Я вижу Оскара от силы раз в полгода, а он даже в этот день умудрился уцепиться за твоего брата.       В ее голосе была слышна едва различимая обида, знакомо резанувшая по сердцу. Был ли Готье таким же в ее возрасте? Или тогда он уже смирился с тем, что Гедеон его на дух не переносит?       — Он тебя любит, — негромко сказал Готье. Мимо них с визгом пронеслась парочка подростков, чудом не влетев в ограждения. — Хотя и показывает это неловко и криво.       Конечно же любит. Не любил бы, то и балагана этого бы и не случилось — Оскар просто мог забить и уехать кутить в Запретные Земли, напиваясь в Яме и возвращаясь домой лишь после поисков отца. А вместо этого он отыскал этот крытый каток посреди весны, нашел Микеле компанию и затащил туда всех причастных и не очень.       — Мне его не хватает, — почти прошептала она, не отводя взгляд от дороги. Готье даже почти поверил в ее малую заинтересованность в этом, если бы не то, как Микела чуть крепче сжала пальцами его руку.       — Я понимаю, — кивнул Хитклиф. Гедеон, будто почувствовав, обернулся, проверяя в порядки ли они.       Микела совсем по-взрослому вздохнула и совсем по-детски надула губы.       — Все старшие братья такие, да?       — Так уж вышло, — фыркнул Готье. Просто теперь он знал — Гедеон будет на его стороне так же, как и Оскар будет на стороне Микелы.