Половое воспитание

— Гето, что скажешь? — Махито гордо возвышается над своим творением, и, жмурясь от ярких лучей, оборачивается на укрытые тенью шезлонги. Рука нетерпеливо елозит по телу, будто хочет пересчитать каждое ребро под молочной кожей, вторая — жестом подзывает взглянуть. Кендзяку неторопливо откладывает книгу, загибая лист — чтобы не забыть, на каком моменте пришлось отвлечься. Босыми ногами проходит по нагретому солнцем песку, и, по нечитаемому выражению его лица нельзя определить, стоило ли прерывать чтение ради того, ради чего пришлось. Он молча наблюдал, как последний кирпич опускается и замыкает нерушимую крепость — на деле побитый волнами камушек, скреплённый с остальными мокрым песком вперемешку с водорослями и прочим мусором. — Во-от, — Махито бережно прошёлся ладонями по всему периметру башни, вероятно для того, чтобы удостовериться, что конструкция не рухнет. — Теперь точно всё. Шаман встретил восторженные глаза и пришлось скромно улыбнуться — как всегда, по-нежному одобряюще, но в этот раз и раздражённо. Незачем скрывать недоумение — всё равно Махито не заметит. Вернее, заметит, но ему нет дела до чужого недовольства. — Теперь малышам не страшна никакая беда, — инициативно восклицало проклятие, жестикулируя, — Ни волны, ни другие насекомые, ни даже жара — ведь стены отбрасывают тень. — объяснил он. В ответ Кендзяку покачал головой, оценивая строение — внутри незамысловатой башенки копошилась куча муравьев, которые отчаянно пытались взобраться по камням, но Махито, заслоняя собой солнце, с добродушной улыбкой сбрасывал их обратно вниз — ему не хотелось, чтобы им что-то угрожало. Рядом с каменным замком находился муравейник — точнее то, что от него осталось — Махито услужливо распотрошил старое жилище, вероятно посчитав, что оно выглядит странно или недостаточно надёжно. Валяющаяся рядом испачканная в земле палка, судя по всему, была орудием преступления. Кендзяку устало потёр виски и прикрыл глаза — восстановить цепочку событий было не сложно. — Махито, кому как не тебе знать лучше, что природа не терпит стороннего вмешательства? — брюнет провёл пальцами по волосам, небрежно заправляя прядь за ухо. — Тебе крайне повезло, что Ханами этого не видит. Проклятие лишь отмахнулось, не желая выслушивать нотации дальше — всё-таки он ожидал похвалу, а не нравоучение. — Ханами здесь нет. — движение бледных пальцев демонстративно очертило пустующий пляж. В свете солнца изгибы его рук казались практически белыми. — К тому же, разве то, что делаешь ты — не вмешательство? Разномастные глаза хитро засверкали, и судя по самоуверенной улыбке, дух посчитал свое изречение более чем проницательным. Кендзяку негромко усмехнулся сомкнутыми губами. — Не сравнивай нас, Махито. — вот так, хлёстко, словно неожиданная пощёчина. — Есть вещи, достойные спасения. А чтобы их спасти — необходимо внедриться и исправить то, что извращалось тысячелетиями. Это не вмешательство, это — очищение. — маг скрестил укрытые длинными рукавами руки на груди и ещё раз оглядел плод чужих трудов. — Убери это и займись чем-нибудь полезным. Махито жалостливо скривил рот в обиде и нехотя пнул ногой каменный замок — наверняка оставил под завалами целый муравейник, но решил, раз всё и так насмарку — нет веских причин для беспокойства. Абсолютно подавленный, прошлёпал босиком по берегу, стащил с себя штаны, и, разогнавшись, плюхнулся в воду. Кендзяку невозмутимо проводил его взглядом, отойдя чуть поодаль — иначе бы его самого оросило морскими каплями. Удостоверившись, что Махито больше не нуждается во внимании и не позовёт разглядывать очередной найденный на дне мусор, мужчина вернулся к чтению. Прошло немало времени, прежде чем глаза начали неприятно болеть и шаман отложил книгу себе на колени. Он, вероятно, и дальше продолжил бы перелистывать страницы и прослеживать пальцем строчку за строчкой, но, увы, плотоядное солнце в пространстве, созданном Дагоном, всегда оставалось в зените — укрыться от него было возможно, но лучи всё равно ловко прокрадывались под зонт и неизбежно нагоняли сонливость. «Жаль, что Гето не додумался позаимствовать у Годжо хотя бы одну пару из бесчисленной коллекции его уродливых очков.» — засыпая, усмехнулся Кендзяку. Проснулся он гораздо раньше, ещё тогда, когда услышал знакомую возню на берегу — было ощущение, что проклятие либо пытается постоять на руках на отмели, либо ловило рыбу ртом. Но открыл глаза он только когда мокрые капли методично достигли его лба: Махито навис над брюнетом, и его слипшиеся от морской соли волосы мокрыми сосульками касались лица Кендзяку. Удостоверившись, что маг проснулся, Махито выпрямился и самодовольно уставился на сонного шамана. — Что? — скептично отозвался он с шезлонга, пытаясь отодвинуться дальше, чтобы не намочить одежду. — Прикройся хотя бы. Если бы к проклятым духам были применимы человеческие недуги, можно было с уверенностью сказать, что Махито — синий от холода; время, которое он безвылазно провёл в воде, превышало несколько часов. Но он, кажется, был в полном порядке — на лице извечная, дурацкая улыбка, руки суетливо шарят за спиной. — А это ещё зачем? — искренне недоумевал он в ответ на просьбу одеться. — Смотри, что нашёл. Парень вывалил на песок кучу самого разного барахла: разноцветные камешки, отшлифованные годами стёкла, ракушки, и даже кости какой-то внушительной при жизни рыбы. Кендзяку изобразил интерес и внимательно осмотрел находки. — А вот это занятно, — бархатный голос коснулся Махито, и его глаза мгновенно заблестели ни то злорадством, ни то благоговением. Не каждый день можно вызвать любопытство своего мудрейшего кучей хлама. — Дай-ка мне вон ту раковину. Дух послушно потянулся и вручил нужную безделушку. — Что тебя в ней заинтересовало? — немного разочарованно полюбопытствовал Махито, оглядывая остальной улов: по его мнению, он принес столько красивых разноцветных камушков, похожих на драгоценности, что просто нельзя было из всего этого разнообразия выбрать громоздкую, несуразную раковину цвета иссохших водорослей. Он и подобрал её только потому, что она была занимательно большого размера. — Судя по количеству концентрических линий, этот моллюск жил практически тысячу лет, — предположил Кендзяку, осматривая раковину на свету и прокручивая её между длинными пальцами. Махито потрясённо охнул, и теперь тоже с неподдельным интересом разглядывал полосы на поврежденной створке. — Как ты это понял? — хотел было вырвать раритет из чужих рук и рассмотреть сам, но брюнет ловко увернулся, изучая. — Эти линии, словно кольца на срезе дерева, видишь? — указал ногтем на морщинистые, едва заметные, но всё-таки различимые полосы. — Их количество свидетельствует о возрасте. Наверняка, конечно, нельзя сказать, но примерная цифра определяется именно так. Махито изумлённо покачал головой, резюмируя, и машинально переключился на лежащую рядом книгу — беспокойные руки не могли оставаться в инертности ни на секунду. Пока Гето разглядывал на солнце каждую выемку окаменелого моллюска, дух принялся незамысловато листать страницы. Всё равно картинок там нет — скука смертная. Оставшаяся часть дня прошла быстро: вечерняя партия в монополию, спор с Джого до выделения углекислого газа у последнего на голове, и никаких вылазок. Последнее расстроило Махито больше всего — день прошел без пользы, а бестолковость всегда вводила его в тоску. «Завтра нужно будет попрактиковаться с Джунпэем.», — в нетерпении проскользнуло у него в мыслях, и Лоскутный сладостно зажмурился — что может быть лучше, чем измываться над чужой душой? Вопросы. Зачастую вопросы, которые задаёт Махито, варьируются с завидным размахом: начиная с тех, от которых Чосо начинает молить высшие силы избавить его от страданий, и заканчивая теми, над которыми, кажется, не задумывались даже самые великие мыслители. Но этот вопрос, рождённый во мраке ночи, нельзя было структурировать ни по каким раннее известным параметрам. Такой простой, но обескураживающий до немоты. Махито по обыкновению бодрствует, лежит на кровати, подперев голову ладонями. Прислушивается к чужому дыханию, как он делает всегда — ровное, еле уловимое. Но он знает, что маг не спит. Переворачивается на живот под скрип петель и причудливо смотрит на чужое изголовье. — Слушай, Гето, — шепчет проклятие, — А что такое «секс»? Кендзяку прекрасно услышал все с первого раза, но почему-то было желание удостовериться в том, что вопрос прозвучал именно такой. — Что..? — в сонном голосе слышался надлом. Такой тон бывает у Джого, когда Махито в очередной раз не сдерживает язык за зубами. — Да, я тут пока твою книжку листал, наткнулся на кое-что, — дух потряс чем-то в воздухе, и по шелесту страниц стало ясно, чем. — И мне никак невдомёк, зачем люди этим занимаются. — после недолгой паузы, Махито глубокомысленно продолжил. — Вернее, я знаю, зачем. Но, почему продолжение рода — не единственная причина? Кендзяку глухо усмехнулся в кулак. Такой смех бывает, когда десятилетиями взращиваешь в себе мудрость, когда ум властвует над сердцем, когда вещи перестают удивлять, ведь нет ничего, что может впечатлить или ввести в ступор. Но этот смех — ознаменование абсурда, которого маг предусмотреть попросту не мог — не ожидал, что маленькое любознательное проклятие настолько углубится в механизм биологических процессов и древних греческих романов. — Иногда так проявляют любовь, иногда — ненависть, — голос бесстрастный и тихий, похожий на равномерный шелест листвы. — Способ отвлечься, забыться. Или что-то кому-то доказать. — глаза привыкли к темноте, и Кендзяку взглянул в чужие, пытливые. — Ещё это приятно. Зачастую, это — главная причина. Махито задумчиво накручивал голубоватую прядь на палец, и уголок его губ едва заметно потянулся вверх — он не видел разницы между общим и сокровенным, лишь познание имело значение. Но почему-то ему показалось, что эта тема не является почетной в кругу самодостаточных снобов — и от этого хотелось надавить только больше. — А у тебя он был? — мечтательность граничит с серьезностью, штопаные кисти подпирают подбородок. — Был. — улыбнулся Кендзяку как-то не по обыкновению хитро. — И не раз. Махито сосредоточенно внимал чужим словам. Сейчас он выглядел практически по-взрослому. — И как оно? Губы мага расплылись в мягком полумесяце. Поглядел вкрадчиво, прокручивая в голове мысли, которые озвучивать не собирался. Вместо этого отрешённо сказал: — Проще показать. Кендзяку медленно соскользнул с кровати, глядя на застывшего в ожидании Махито сверху вниз: так он смотрел на его многочисленные эксперименты — строптиво, надменно, требовательно, ожидая удовлетворительного результата. Оценивая и рассчитывая, на что способна его рождённая в нечистотах душа. До многих вещей проклятие доходило само, но что-то приходилось и объяснять. Всего лишь показать, как правильно — и тогда даже сам Кендзяку про себя отмечал, насколько перспективно это дурное дитя. Сейчас тот самый момент: нужно направить, научить — подкрался вплотную, глядит свысока из-под черных ресниц. Мягко но уверенно касается линии челюсти — кожа холодная и гладкая, словно мрамор — и не скажешь, что принадлежит злу в человечьем обличии. Махито льнет к руке, не отрывая плотоядного взгляда от чужих глаз. Это заводило — неопытное, но с рождения порочное, не знает, что чувствует, но хочет больше. Шаман ещё немного стоит, возвышаясь — выжидает. Кажется, что Махито сейчас сорвётся, извечно самонадеянный, как пёс с цепи. Но он приятно удивляет — покорно ждёт, впитывает каждое движение, тяжело дышит. Тянет пальцы к чужой ладони, но Кендзяку звонко шлёпает по ним — пока не разрешал. Но всё же поощряет инициативу, тянет за подбородок и медленно припадает к горячим губам. Они у Махито обветренные и раненые, на вкус словно металл — касаются неумело и рассеянно. Длинный язык сразу рьяно рвется внутрь, но Кендзяку не даёт забыть, кто преподаёт урок. Тянет за длинные волосы, заставляя отстраниться. Проклятие смотрит зверем, и можно сказать, что сейчас оно похоже на свою суть. Брюнет самодовольно ухмыляется, и, толкая того на кровать, нависает сверху грозовой тучей. Стягивает надоевшую одежду с переполосованного тела: едва касается пальцами выемок ключиц, оглаживает грудь и острые плечи. Сжимает ладонь на чужой шее, поверх шва, выдавливая сиплый стон. Работает на контрасте: дразнит, обездвиживает и наконец голубит. Окрапляет тонкую кожу поцелуями, и Лоскутный дух под ним готов задохнуться. Махито по-привычному быстро избавляется от штанов и голодно смотрит на Гето. Маг видел синевласого в неглиже несметное количество раз, но только сейчас он обратил внимание на его тело. Оно привлекало — скорее из соображений принадлежности, нежели эстетики. — А ты? — на выдохе изрёк Махито, обнаружив, что брюнет всё ещё одет. — Не время. — прошипел в разгорячённое ухо, обвивая змеёй пальцы вокруг горла. Таким Махито нравился ему больше: непривычно послушный, просящий, с всхлипом вместо улыбки на красных губах. Учился он быстро, и Гето это оценил — шептал задушенное «молодец» и трепал по голубой макушке. — Ты когда нибудь трогал себя? — к разочарованию проклятия отстраняется, взглядом указывая на стоящий член. Махито глуповато хлопает глазами, всё ещё находясь в ступоре от неизведанных чувств, бьющих через край. Переводит взгляд с себя на Кендзяку. Конечно не трогал. Для него не было большой разницы между головой и мягким местом, на котором он сидит. В ответе не было нужды, маг и так всё понял. Кротко усмехнулся и притянул Махито к себе. — Тогда запоминай. Дух шумно вздохнул, когда прохладные пальцы коснулись головки, невесомо, словно невзначай задели. Затем прошлись по всей длине, с каждым разом всё настойчивее, двигались отточенно и ловко. Кендзяку украдкой взглянул на раскрасневшееся лицо и ободряюще склонил голову вбок. Махито выглядел таким умилительно растерянным, что невозможно было прекратить даже при большом желании. Поэтому, Гето продолжил — поцеловал, коснулся языком, провел вдоль. Проклятие мгновенно отреагировало на ласку, сжав под собой простынь — надеясь, что девственная белизна сможет избавить от своего же греха. — Гето… — единственное, что можно было различить между вскриками и надрывными стонами. Нетерпеливые руки больно вцепились в россыпь тёмных волос, инстинктивно давя на затылок — на этот раз Кендзяку простил оплошность, списав всё на значимость момента. Махито кончил почти сразу, пораженно и обеспокоенно глядя на грязную ткань. Убрал с лица запутанные волосы, восстанавливая дыхание. Шаман довольно наблюдал — пары минут хватило, чтобы дух полностью восстановился — вот уже глаза, привычно светящиеся озорством, улыбка возвращается на прежнее место. Рот едва искривляется в попытке что-то сказать, но Кендзяку не был философски настроен — прерывает попытку на корню, целует властно и глубоко, чтобы мысль успела избавить Махито от собственного груза. Лоскутный скалится в приоткрытый рот, облизывает нижнюю губу грязно, бесстыдно — изворачивается, убеждая в своем таланте. Чуть отстраняется, с вызовом заглядывая в обсидиановые глаза, ищет искру и находит её, распаляя с новой силой — она в смелом касании тонких пальцев о полы ночной рубашки, в затаившихся в горле стонах, в первородном желании. Оно обволакивает и поглощает, и Махито изнывает — так и просит, срываясь на скулёж, сопровождающий цветущую синеву укусов на шрамированной шее. Кендзяку удовлетворяет — почти грубо отталкивает духа на твёрдую подушку, осаждая взглядом. Проклятие заинтриговано, продавливает костлявыми локтями одеяло под собой, позволяя магу занять удобную позицию между его ногами. — Мне стоит изменить форму? — интересуется Махито, на контрасте невинно вскидывая брови. Всё-таки, основы плотских утех ему были известны — наверняка подсмотрел в каком-то журнале. — Нет. — шаман на секунду задумался, но отрёкся от идеи. Женщины — это прекрасно, но сегодня он был настроен экспериментально. — Не нужно. Светловолосый кивает, на лице смесь опасения и готовности. Брюнет фальшиво ухмыляется, неторопливо берет Махито за кисть и ведёт вдоль пуговиц на своей груди. — Теперь, можно. Дух несдержанно избавляется от чужой одежды, наблюдая, как смоляные пряди ниспадают по угловатым плечам. Гето хорош собой, и синевласый с хищническим азартом изучает его тело. Кендзяку протягивает два пальца к чужому рту, настойчиво толкая внутрь — ощущает влагу и остриё клыков, когда они едва смыкаются на коже. Высвобождает руку и недобро глядит — предупреждает. Так уж сложилось, что смазки рядом не оказалось, да и к тому же, Махито может потерпеть — корчиться от боли ему к лицу. Так и произошло. Проклятие вскрикнуло, задыхаясь воздухом от внезапной вспышки невыносимой рези. Пытается отстраниться, но маг крепко удерживает за бледные бёдра. — Потерпи, — лелеет Кендзяку свободной рукой сбившиеся волосы, строго и нежно одновременно. — Скоро ты поймёшь. Махито щерится, непроизвольные слёзы смочили дрожащие ресницы. Он вздыхает, ещё раз, и пытается медленно двигаться навстречу. Когда пальцы стали скользить и чувствовали себя просторнее, шаман вынул их, приближаясь. Лоскутный облегчённо выдохнул, поджарое тело покрылось испариной. Измученно скользнул взглядом вниз. — Теперь это? — капризно спросил он. — Теперь это, — улыбаясь, ответил Кендзяку, проталкиваясь внутрь. Брюнет не особо церемонился — все же, это экспресс-курс. Махито надрывно визжал, и шаман не к месту подумал, что тело под ним не успело трансформироваться обратно в человеческое: остались либо перистые крылья, либо копыта. Или всё сразу. Оставалось надеяться, что Джого, Чосо и Ханами смогут пережить этот травмирующий опыт. Вскоре дух привык к ощущениям, и, уперевшись ладонями в кровать, подаваясь вперёд, сам проявил активность. Двигался всё быстрее и увереннее, ощущая единство и тел, и душ. Последняя мысль возбудила сильнее прежнего, и с опухших от поцелуев губ сорвался очередной громкий стон. Каждый раз, когда маг, вбиваясь, задевал простату, проклятие выгибалось и стискивало мятые простыни. Кендзяку тоже был на пределе. Резко и грубо вдавливал Махито в кровать, упиваясь каждым вздохом, соприкасаясь разгорячённой плотью, двигаясь слаженно и в унисон, до тех пор, пока сладкая дрожь не разлилась по венам и дыхание не снизошло до хрипа. Махито изнеможденно откинулся на кровать, жадно вбирая воздух в лёгкие. На впалом животе, ногах, на постели, везде — россыпь белесых капель. Парень хотел было заикнуться о их происхождении, но, поразмыслив, решил, что на сегодня с него вопросов хватит. Кендзяку вальяжно прошёлся вдоль комнаты, вновь собирая волосы в неряшливый пучок. Надел недостающие элементы одежды и лёг в свою кровать. — Гето. — позвал Лоскутный, не шелохнувшись. — Да? — отозвался маг, одергивая воротник так, чтобы не было видно изувеченной шеи — редкая потеря бдительности. — Я, кажется, понял, почему люди этим занимаются. — наконец, подав признаки жизни, поделился Махито. Мечтательно перевернулся на живот и ослепил аквамарином своих глаз. — Это не только приятно. Должно быть, это сближает души. — догадался дух, слабо жестикулируя. Удивительно, что для рождённого среди грязи убийцы, этот процесс мог показаться чем-то большим, чем простая похоть. — Полагаешь, что наши — не исключение? — насмешка проскользнула в томном голосе. Слегка провел пальцем по лбу, очерчивая шрам. — Ты, Гето, наверное, единственный человек, чью душу мне никогда не познать полностью. — безобидно улыбнулся Махито, заведомо откровенно признавая поражение. Смотрит на абрис спокойного лица по-доброму, почти влюблённо, чем и вызывает подозрение. Слегка щурится, невзначай растирая расписанную красным шею. Плутовато наклоняет голову вбок и широко улыбается. — Но я был бы рад попытаться ещё раз.