Без стыда и жалости

      Деви думала: у этого Дорана глаза цвета камеди — слёз раненых деревьев — или чистого, полупрозрачного пламени; тогда волосы — курчавый дым над пожаром, и от подобных мыслей она успокаивалась. Потому что при взгляде на сурового господина Басу холодело в жилах, но, если рассматривать черты его внешности по-отдельности, получается лес, пусть и объятый огнём, взрытый шрамом на левой своей стороне. Тогда слова давались легче, когда Деви приходилось заговаривать с Дораном о ходе расследования: она видела перед собой не палача, а торжество стихии, и очаровывалась, сама того не ведая. Не господином Басу, конечно, — лишь своими фантазиями — но мог ли тот подумать иначе в те моменты, когда их взгляды встречались надолго?..       Он красив, однажды заключила мысленно Деви — просто приняла как факт перед самой собой, чтобы больше не возвращаться к этому вопросу — но по-другому. Эта красота настолько же притягательна, насколько зловеща: как проклятые сокровища, к которым нельзя прикасаться, ибо случится нечто дурное. Ни за что не подходить слишком близко. Деви помнила так же, что о господине Басу говорят как о жестоком убийце, и, порой украдкой поглядывая на его руки, она представляла в них меч, разящий без сожаления — и вздрагивала от ужаса.       О Камале у неё никогда не проскальзывали подобные мысли.       — Госпожа Шарма озябла? — голос низкий, хрипловатый. Треск горящих деревьев, сквозь который едва ли можно уловить ноту иронии. — Быть может, по такому случаю прикажете слугам принести шерстяную накидку?       Стоял зной. Деви резко хмыкнула — а вышло так, будто поперхнулась гарью — и поспешила удалиться, не удостоив Дорана ответом. Пусть знает, что она не растрачивается на пустую болтовню и не обращает внимания на ехидства: госпожа Шарма говорит лишь по делу и тогда, когда считает нужным. Даже с членом настолько влиятельной семьи из всей Дюжины.       И только когда она оказалась на другом конце какого-то коридора, не помня, как ноги её сюда принесли, Деви поняла, что почти бежала. Так, словно за ней гнался голодный пожар.       Хорошо, что есть Камал, сказала она себе. «У меня есть».       В нём Деви не видела никаких стихийных бедствий, никаких ярких природных буйств; Камал для неё был просто скалой — твёрдым, решительным, опорой и защитником, покровителем, который предсказуем в самом хорошем смысле. Не скучным, а дисциплинированным — обузданная мощь; с ним Деви чувствовала, что ей никогда не дадут пропасть, что она имеет право на ошибку, потому что Камал всегда приходил на помощь и поддерживал, когда это требовалось. Наверное, именно заботливостью и непоколебимостью, редко встречающимися в мужчинах одновременно, он и покорил её сердце.       С ним было спокойно даже на тайных свиданиях: украдкой — то в самых зарослях сада, то в его кабинете, и Деви позволяла себе подобные дерзкие вольности с полной уверенностью, что Камал решит любую проблему. Дипломатией, угрозами, обрушением узорчатого потолка на головы их заставших — не всё ли равно? — но в последнюю из таких встреч Деви ощущала беспокойство даже сидя на сильных коленях.       Пламя. Она думала о пламени. Она вдруг вспомнила тот самый пожар несколько лет назад.       — Расскажешь мне о господине Басу?       Деви сама не ожидала, что произнесёт это вслух, прикрыла испуганно и запоздало ладонью губы. И зачем надо было спрашивать? Сейчас Камал обязательно поинтересуется, чем вызвано подобное любопытство и что именно она хотела бы знать, и ни на один из вопросов у Деви нет внятного ответа. Ей самой хотелось бы разобраться…       Но он просто сказал:       — Нет.       Больше они не говорили о Доране. В тот вечер они больше не говорили вовсе.       Деви понятия не имела, зачем ей всё это: зачем она с каждым взглядом на господина Басу представляет, как он хладнокровно обращается с оружием и убивает; зачем думает о том, что он испытывал в те моменты и какие тени мелькали в его душе, когда Доран заносил меч. С таким же жутким, противоречащим всем здравым помыслам желанием люди обычно заглядывают в глубокие колодцы, чтобы затем отшатнуться в ужасе либо броситься вниз.       Деви знала одно: если она шагнёт в этот лес, то сгорит вместе с ним.       Но продолжала тянуться, как околдованная; нет, не к господину Басу, разумеется, а к пожару, который он из себя представлял, словно это перекликалось с огнём в её собственной груди. С жаждой свободы и такого же неистовства, которому не суждено разыграться, потому что есть долг, обязательства и честь.       Поэтому, когда Доран в приватном разговоре вскользь, как бы между прочим дал понять, что знает о тайной связи с Камалом, Деви обречённо осознала, что пропала окончательно: бездна наконец посмотрела на неё в ответ пристально. И не собиралась теперь отворачиваться.              Доран создавал впечатление человека, от которого невозможно что-либо скрыть; от его цепкого взора, замечающего все детали, не было спасения, и каждый, кто попадал в поле его зрения, подвергался тщательному осмотру, безмолвной проверке, что пускало холодок по спине.       Она с упрямством возвращалась к Камалу, который делился с ней всем без утаивания: разного рода информацией, планами и… мечтами о их будущем счастье. Он воспринимал Деви с максимальной серьёзностью, и её не терзали сомнения по поводу его чувств, но начали терзать свои собственные.       Сперва Деви не искала общения с Дораном целенаправленно, но как-то так получалось, что, приезжая в резиденцию Басу к девочкам, она оказывалась именно там, где находился он, и у них… случались разговоры. Это были обычные, ничего не значащие формальные приветствия, уточнения, по какому делу Деви приехала, в чём выражалась его нескрываемая тяга всё держать под контролем, но у Деви заходилось сердце, когда он смотрел в её сторону. Тембр его голоса, ровная интонация, властные жесты и внимательный взгляд — волновали, лишали покоя, порождая странные мысли.       Деви недоумевала, как, ничего толком не совершив, за такой короткий промежуток времени Доран умудрился подвинуть Камала, с которым отношения развивались и крепли на протяжении всей её жизни: сперва — добрый друг Кайраса, затем — придирчивый опекун, и следом — возлюбленный, любимый и любящий. Ещё несколько недель назад Деви мечтала связать свою жизнь с ним, ведь полюбила так крепко, что казалось, никто и никогда не сможет сместить Камала в её сердце. Она искренне верила в их союз, принимала все знаки внимания, ждала их, жаждала скорее остаться наедине, чтобы рассказать, как он дорог ей, с какой невероятной силой она любит его.       Теперь же Деви чувствовала себя предательницей. Она не только охладела к Камалу, но и воспылала к его лучшему другу, к его боевому товарищу, который, по сути, не обещал ей ничего. Не было со стороны Дорана ни намёка на отношения, ни подобия признания в чувствах, только проницательный, колкий взгляд и непомерное самомнение. С Камалом у неё было полнейшее взаимопонимание и доверие… до недавних пор. Казалось, он не замечал перемен, был бережен и заботлив, делал всё, чтобы разрешить вопрос с лордом, сперва желая добиться расторжения помолвки, и только после этого объявить об отношениях открыто, не навредив репутации Деви, а она… Вот чем она отплатила за его любовь?       Их тайные свидания более не приносили радости, какую Деви испытывала прежде, ведь его сильные руки, сжимающие с едва сдерживаемой страстью, теперь были не желанными, не любимыми, и всё делали не так. Он целовал её, расточая нежности, признаваясь в любви, но ласковые слова не находили в ней отклика. Деви неловко и смущённо улыбалась, стремясь отодвинуться, разорвать физический контакт, и Камал тотчас ослаблял хватку с виноватым выражением лица, наверняка укоряя себя за излишнюю напористость.       Деви боялась не того, что Камал делает, а того, что это делает не любимый. Её сердце отвергало любые попытки сблизиться, наладить отношения; ей не хотелось стараться что-либо вернуть… По ночам Деви оплакивала свою израненную, запятнанную совесть перед этим прекрасным мужчиной, которого она любила так сильно и так недолго.       Доран вёл себя сдержанно, не переступая черты дозволенного, но Деви замечала, как он задерживает на ней задумчивый, изучающий взгляд, за которым определённо что-то скрывалось. Он словно ждал, пока глупая бабочка не попадёт к нему в паучьи сети, а чувствовать себя жертвой Деви очень не нравилось. Но с каждым днём ощущала, как всё больше запутывается в его паутине, как беспомощно барахтается, отчаянно пытаясь выбраться…       В конце концов она осознала, что попросту не может избавиться от его образа: Доран заполнил собой все её мысли, проник куда-то под кожу, пустил корни в плоть, как сорняк в землю, и сколько ни вырывай — вырастет новый. Собственное бессилие раздражало до слёз.       Она слабела в его присутствии, тут же внутренне сокрушаясь из-за влечения к нему, когда у неё уже есть мужчина. Деви хотела бы не изводить себя, хотела бы не тянуться к Дорану, но не могла себя побороть, уже являясь в резиденцию Басу, лишь бы только увидеть его. Она разглядывала Дорана в его же манере, открыто и чуточку надменно, тем самым демонстрируя своё превосходство, потому что гордость не позволяла показывать, насколько в действительности он властно на неё влияет.       Доран, ловя её взгляд, ничуть не смущался и слегка разворачивался корпусом к ней, словно разрешая: наслаждайтесь, вам можно.       — Вы уверены в своём выборе?       Она не сразу поняла, о чём спрашивает Доран; в голове проскочила желанная мысль, но Деви всё-таки уточнила:       — О чём вы?       Доран смотрел прямо в глаза, не моргая:       — О вашей связи.       — Есть причины для беспокойства? Или хотите занять его место?       Произнесла это и тут же замолкла, не ожидая от себя подобной дерзости — это было слишком даже для неё, однако Доран ответил прямо, словно ждал именно этого вопроса:       — Хотел бы.       Находясь в лёгком ступоре, Деви не поверила своим ушам.       Он оставил её наедине с разъедающими нутро размышлениями: его слова воодушевили и одновременно бросили в бездну. А как ещё он мог обозначить свою заинтересованность? Деви всё ещё была помолвлена с лордом и более того — состояла в отношениях с Камалом. Видимо, Доран тоже считал, что Кристиана устранить не сложно, и главной проблемой был именно Камал, а тут уже только Деви вольна решать, кому дарить своё сердце — насильно мил не будешь. Его можно понять: смысл ему ударяться в ухаживания, если Деви сама не даёт никаких гарантий — она ведь тоже ничего не обещала ему.       Камал тепло встретил Деви в своей резиденции и, под предлогом обсуждения дел, увёл её в кабинет, принимаясь горячо целовать. Он что-то шептал ей — Деви совсем не слушала — и, изо всех сил стараясь не разрыдаться, дрожащим голосом произнесла:       — Камал… я… больше так не могу.       Он тотчас оторвался от зацеловывания её шеи и с превеликим беспокойством посмотрел в глаза:       — Что не можешь, любимая?       Ей стало так дурно, что затошнило. Деви отвела взгляд, сделав шаг назад, и Камал настороженно её выпустил из своих рук. Он нахмурился, наверное, уже подозревая, что Деви ему сообщит, и лишь выдохнул:       — Деви…       Она объявила о желании разойтись, перед этим нагородив какой-то чепухи, уже абсолютно не имеющей значения, но чувство вины придавливало с такой силой, что Деви ощущала себя обязанной объясниться, извиниться, даже утешить…       — Мне очень жаль, Камал… Это не твоя вина.       Камал выглядел совершенно уничтоженным, и это резало Деви похуже настоящего клинка. Она всё-таки расплакалась, не выдерживая напряжения, но не позволила себя успокоить, выставив руку в предупреждающем жесте вперёд, когда Камал пошатнулся, видимо по привычке, чтобы её обнять.       Расставание прошло тяжелее, чем Деви ожидала, но хуже всего было то, что полностью прервать общение они не могли: Камал по-прежнему являлся её опекуном, по-прежнему представлял её интересы, по-прежнему сопровождал на встречах с дюжиной, и его взгляд, полный горечи, разочарования и тоски, преследовал и мучил её.       На удивление, Доран не проявлял повышенного интереса к Деви; его взгляд был цепким, как всегда, жесты — уверенными, голос — твёрдым. Учитывая его способность вытаскивать информацию, скорее всего он уже прознал о расставании, но не искал с Деви уединения, чтобы что-нибудь об этом сказать. Никаких комментариев. Затем он уехал на пару недель в целях расследования, и никому не сказал, куда. А когда объявился, Деви столкнулась с ним в коридоре резиденции Басу во время визита к девочкам.       Она восприняла его отъезд как личное оскорбление: между ними не было ни единой договорённости, но зачем было признаваться в желании быть вместе? Интуиция подсказывала — или Деви себе это нафантазировала, будто Доран сам ждал момента, чтобы снова увидеть её, перекинуться парой слов. И тут — уехал, не удосужившись ничего объяснить. Поэтому, увидев Дорана после короткой разлуки, которая на деле показалась вечностью, изъевшей ей сердце, Деви охватил гнев.       Она процедила:       — Господин Басу.       Доран довольно улыбнулся:       — Рад видеть вас, госпожа Шарма.       — Не знала, что вы вернулись. Вы никого не предупредили.       — Вы ждали моего возвращения?       Вопрос привёл её в ярость, и только колоссальным усилием воли Деви сохранила внешнюю невозмутимость, в то время как вся полыхала от злости. Она постаралась ответить спокойно, даже чуть-чуть свысока:       — С чего вы взяли?       Доран склонил голову набок, снова беззастенчиво рассматривая её, и Деви казалось, что она стоит перед ним без одежды.       — Вы решили всё… радикально.       Кажется, он имел в виду её разрыв с Камалом. Деви недобро усмехнулась:       — И вы приняли на свой счёт? А если бы я осталась с ним?       Доран ответил сразу, не раздумывая:       — Тогда бы я не стоял сейчас перед вами, госпожа Шарма.       Так значит… между ними всё-таки что-то происходит?       Деви мучилась от отсутствия какой-либо конкретики, и в жажде получить ответы, подтвердить собственные догадки, спросила:       — И… что теперь?       Доран победоносно ухмыльнулся, выглядя при этом, словно загнал её в угол и уже предвкушал пир. Ухмыльнулся!       Деви вскипела, не выдержала:       — По-вашему, это игра? Смеётесь надо мной?!       Доран не изменился в лице, продолжая просто смотреть, наслаждаясь её растерянностью, обидой и злостью, и Деви достигла предела терпения:       — Это было ошибкой. Прощайте, господин Басу.       Стоило ей развернуться, как Доран схватил её за запястье — осторожно, но крепко, и Деви не нашла в себе сил сделать шаг, потому что уходить от него не хотелось. Конечно, она могла бы дерзко вырвать руку, вздёрнуть горделивый подбородок и, не глядя, устремиться прочь, надеясь, что Доран какое-то время проведёт в сожалениях. Могла бы бросить напоследок что-нибудь хлёсткое и обидное, могла бы оставить его, забыть навсегда… Но она застыла на месте, отчего-то боясь на него посмотреть, и Доран, совершив беззвучный шаг, чтобы оказаться ближе, мягко поддел её подбородок свободной рукой.       Их взгляды встретились. Доран возвышался над ней, стоя практически вплотную; на красивом хищном лице больше не играла усмешка — без примеси каких-либо эмоций, он был серьёзен, и Деви утонула в его ярких глазах. Он подобрался так близко, что Деви ощутила его мужественный аромат; ноги её подкосились, хотя, конечно, это не заставило бы Деви упасть, но Доран, отпустив запястье, положил ладонь на её поясницу и, не столкнувшись с сопротивлением, прижал к себе.       Деви забыла, что они стоят в коридоре, куда в любой момент может заглянуть кто угодно — это всё не имело значения, потому что мужчина, завладевший каждым её помыслом, сейчас держал Деви в своих руках. Она рассматривала его лицо, его шрам, длящийся ото лба до скулы, брови, сосредоточенно сведённые к переносице, губы, сжатые, но будто готовые разомкнуться… Чувствовалось в его натуре что-то свободолюбивое, волевое и разрушительное, но цепляющее своей живостью, и Деви сдалась под натиском его тяжёлого взгляда. Её ладони покоились на широкой, мерно взымающейся груди, и Деви, уже ничего не соображая, привстав на носочки, потянулась к нему.       Доран наклонился в то же мгновение, действительно разомкнув губы, и поцеловал её — не пылко и страстно, а как бы на пробу, видимо проверяя, насколько далеко Деви готова зайти. Ладонями она проскользила выше, к его голове, и вплела пальцы в волнистые мягкие пряди, требовательно и немного нервно притягивая Дорана, поощряя дальнейшее. Он горячо выдохнул, и только тогда по-настоящему поцеловал.       В его поцелуе сквозило нечто необузданное, дикое и голодное, хотя объятия были аккуратны и даже нежны. Он умело контролировал силу физического воздействия, не сдавливая Деви так, как может на самом деле, обращаясь с ней удивительно бережно для такого огромного и мощного мужчины. Навряд ли он боялся ей навредить; сложно представить, что Доран вообще мог чего-либо бояться, но её хрупкость, миниатюрность, видимо, его отрезвляли, заставляя быть предупредительным и осторожным. Он не стеснялся касаться её талии, спины и немного — бёдер, но не переходил границ, не дотрагивался до ягодиц и груди.       Его жесты, слова говорили о том, что Доран относится к ней с уважением, и что для него это действительно не просто интрижка, раз дождался её расставания с Камалом, раз не буйствовал и теперь, стоило ей оказаться в его сильных руках. Но он был властен, это безошибочно читалось в его спокойной уверенности: Доран с колоссальной выдержкой и достоинством переждал ситуацию, затаившись, как мудрый хищник, великодушно разрешая Деви самой принять решение, хотя… Она знала, приложи он чуть больше усилий, Камал проиграл бы ещё до расставания. Однако Дорану, по всей видимости, не нужна была вражда с сослуживцем, из крепкой дружбы ли, из прожитых бок о бок лет ли, но факт остаётся фактом: Доран решил действовать честно. Будь кто другой на их месте — не Камал и не Деви, то, возможно, Доран не стал бы изображать благородство, но речь шла о верном приятеле и женщине, в которой он впервые в жизни оказался по-настоящему заинтересован.       Не то, чтобы Доран хотел всё сделать правильно — он в принципе не терзался вопросами морали, а скорее руководствовался лишь собственными желаниями, но нечто его всё же остановило от грубого и бесцеремонного вмешательства в отношения Камала и Деви. Не стыд и не жалость — с его стороны было бы попросту недальновидным сжигать мосты с боевым товарищем, которому доверял, а склоняя Деви к измене, он бы разрушил её репутацию в своих глазах и больше бы не смог воспринимать серьёзно. Не боязнь потерять многолетнюю дружбу, не страх неудачи с Деви — холодный расчёт и собственный комфорт. Выгодно ли остаться без тыла? Какая польза от женщины, способной предать?       Ни то, ни другое ему не подходило, потому, произведя необходимые мысленные подсчёты, убедившись, что не случится непоправимого, он обозначил свою позицию Деви и затих, наблюдая, как добыча сама идёт к нему в руки.       Винил ли он себя? Ни капли. Деви связалась с Камалом не из великой любви — Доран предполагал, какими качествами Камал цепляет женщин, почему считается хорошим вариантом, оттого и казался лучшим на арене… до прибытия Дорана. С новыми вводными расстановка сил значительно поменялась. Соперничество, пусть и не очевидное для Камала, пробудило в Доране азарт, ведь чем больше препятствий он встречал на своём пути, тем более собранным становился. Проблемы он рассматривал как задачи, которые необходимо решить любыми способами, и проигрыш его никогда не устраивал.       Ревновал ли Доран к Камалу? Сперва — ощутимо, но этой болезни он не позволил себя погубить. Всё уже случилось, своего он добился. Камал мстить не будет из уважения к воле Деви, ведь Доран не хитрил: оставаясь верной, она всё решила самостоятельно, а Доран лишь слегка подтолкнул, потому что сидеть в абсолютном бездействии, ожидая, пока богиня одарит своей благосклонностью — не в его стиле: всё нужно брать в свои руки, даже самому незначительному делу необходимо задать направление и осуществить последующий контроль. В любом случае, Доран чист, его упрекнуть не в чем.       Он перешёл с поцелуями к шее и целовал с жадностью, не позволяя опомниться, но Деви, кажется, не хотелось свободы — она растеклась в его объятиях, горячо вздыхая, тихонько постанывая, держась за него, комкая в кулаках ткани одежд. Доран чувствовал её дрожь, её тяжёлое, прерывистое дыхание, её умопомрачительный, нежный запах, и всё это взвинчивало его, будоражило, не разрешая остановиться.       Приближающиеся голоса Радхи и Сары вынудили их прерваться. Деви отшатнулась от Дорана, всё ещё слабо вменяемая, и её взгляд с испугом забегал вокруг, озираясь, выискивая, с какой стороны ждать опасности. Голоса вдруг начали отдаляться, затем хлопнула дверь, и снова стало тихо. Деви посмотрела на Дорана, и он улыбнулся, увидев, что Деви почти пьяна — настолько мягким и размазанным был её взор. Она ничего не говорила, и Доран, аккуратным жестом поправив её причёску и рукава платья, прошептал:       — Рад, что ты выбрала меня.       Это была чистая правда, хотя Доран ожидал подобного исхода, потому что прекрасно видел её возросший интерес в свою сторону. Деви смущённо стояла на месте, не решаясь уйти, и Доран с любопытством рассматривал её, умеющую быть дерзкой и своенравной, пару мгновений назад так страстно целующую его, но прямо сейчас — оробевшую и взволнованную случившимся. Наверное, с Камалом у них не заходило дальше поцелуев, и это предположение согрело его.       В целях расследования Доран мог наносить визиты любой из семей, чем он стал пользоваться не только ради продвижения дела, но и из собственной прихоти. Он не приезжал в резиденцию Шарма слишком часто, чтобы не вызывать ни у кого подозрений, но каждая такая встреча заканчивалась тем, что оба едва могли друг от друга отлепиться. К удалению Кристиана он тоже приложил свою коварную руку, но Деви знать об этом было необязательно, и в день, когда помолвка с лордом была расторгнута, Доран захотел увидеть её.       Он нашёл её в кабинете поздним вечером — обычно к этому времени Деви уже распускала слуг, потому ни души не встретилось в этом крыле: резиденция стала тихой и почти безопасной.       Деви отложила бумаги, немного уставшая, но взгляд её засиял:       — Я знала, что ты приедешь сегодня.       Она встала из-за стола и направилась к Дорану, а он, провернув ключ в замке, устремился к ней, и они встретились посередине комнаты, что было несколько сентиментально в своей символичности, будто они — центр не этого маленького помещения, а вселенной, и всё вертится вокруг них. Деви целовала его, уже давно не смущаясь, хватаясь за него, сдавливая, насколько хватало сил, и Дорану нравился её неугомонный характер, совершенно не лёгкий, отчасти потому, что в ней видел собственное отражение.       Она подтолкнула его к дивану, и Доран, расслабившись, рухнул, утягивая Деви за собой. Она с размаха упала к нему на колени, но Доран её придержал, чтобы не повредилась, и Деви поддела его подбородок пальцами, беззастенчиво и вызывающе, ожидая, что он беспрекословно ей покорится. Дорана не оскорбляло такое поведение, заводило напротив, и он любовался, какой обманчиво нежной она становится в его руках, как влюблённо на него смотрит, как вздыхает и как говорит.       Он подготовил для неё кое-что. Запустив руку в карман, выудил небольшую коробочку и протянул Деви. Она распахнула горящие глаза, тотчас приняв подарок, раскрыла и в изумлении не смогла ничего сказать.       Это было помолвочное кольцо, украшенное огромным фиолетовым сапфиром — знак серьёзности его намерений, его неподдельной привязанности. Он подготовит почву и объявит о желании быть с Деви открыто, она это знала тоже, но сегодня ему было важно совершить этот шаг перед ней лично.       Деви его надела, покрутив изящной кистью и так, и эдак, наслаждаясь, как красиво смотрится на пальце кольцо, и Доран улыбался тоже, ощущая себя необыкновенно довольным.       — Нравится?       Деви кивнула, любуясь подарком, и Доран предостерёг:       — Пока не носи. Чуть позже.       — Да, я знаю.       Она спрятала кольцо обратно и, положив коробочку сбоку, прильнула к Дорану, обнимая, наверное, не желая упустить ни секунды близости, потому что обычно он приезжал ненадолго. Она вдруг прерывисто выдохнула и резко втянула воздух ртом, в чём Доран распознал не разгорание страсти, а плач. Он слегка отстранился и внимательно посмотрел на неё.       Деви действительно плакала, отчего Доран замер на пару мгновений, не зная, как поступить, и почти сразу спросил:       — Почему плачешь?       Деви покачала головой, словно извиняясь:       — Не знаю… От счастья, наверное…       Доран не знал, можно ли плакать от счастья, потому что в сознательном возрасте не проронил ни слезы, но сейчас, глядя в её большие доверчивые глаза, сияющие из-за слёз, что-то в нём всколыхнулось, заставляя обнять Деви, прижать к себе, поглаживая по голове. Эти искренние эмоции задели его, тронули, хотя Доран не подозревал, что там есть, чего тронуть по-настоящему, и он смотрел, запоминая, как Деви всхлипывает, стараясь успокоиться, как прячет взгляд, будто стыдясь, как на лицо её падает виноватая улыбка, хотя на ней не было никакой вины.       В этот миг он осознал нечто, чего не ведал ранее, и, словно помешанный, стал покрывать поцелуями её веки и скулы. Взрослый и опытный мужчина, способный вывернуть любое дело в свою пользу, способный решить вопрос любой сложности, в это мгновение он растерял всю свою воинственность, потому что соперничать было не с кем. Вот она, перед ним — его женщина, которую отныне он будет защищать и любить. Доран никому не говорил этих слов, не понимал их ценности, не испытывал на себе, но Деви обрушила на него целый вихрь сильных, неуправляемых чувств, и впервые в жизни он ощутил порыв рассказать о том, что творится в душе.       — Люблю тебя.       Короткая фраза получилась удивительно лёгкой и нежной, как невесомое облачко, как ненавязчивое прикосновение. Его голос никогда прежде не звучал так ласково.       Деви распахнула глаза в неверии, и Доран, разрушив последний внутренний барьер, повторил:       — Люблю. Не плачь.       Её открытость и уязвимость сделали Дорана почти таким же; он судил по себе: свою слабую сторону покажешь далеко не каждому, потому что этим могут воспользоваться враги, но когда Деви, не анализируя, не ожидая, что Доран отнесётся к ней со злым умыслом, явила свои чувства — он расслабился по инерции, тоже доверяя ей. Раз опасаться нечего, Доран будет честным, но не из чувства долга, а потому что самому захотелось быть с ней таким.       Деви всё это чувствовала. Доран, будучи достаточно жёстким, целеустремлённым и, откровенно говоря, не самым добрым человеком, именно с ней вёл себя аккуратно, словно не желал чем-то расстроить. Он напоминал ей породистого льва, смертоносного по своей хищной природе, не знающего пощады, но благородного, великодушно позволяющего сидеть крохотной птичке на огромной и мощной лапе. Его пристальный взгляд сквозил грубоватой обворожительностью, какая может проявляться только у несомненно могущественного существа.       Она ласково попросила:       — Останься подольше…       Посмотрела ему в глаза, и Доран, кивнув, стиснул её талию в ладонях, привлекая к себе, тут же целуя. Деви обвила широкие, крепкие плечи, пальцами одной руки поглаживая шею, горячую, приятную на ощупь кожу. Запустила кисть под ворот его одежды, но касаться так было неудобно, поэтому, отстраняясь, она по-хозяйски расстегнула верхнюю пуговицу. Заинтригованный, Доран испытующе смотрел на Деви, ничего не делая, ожидая, что случится дальше, и она расстегнула вторую и третью.       Доран ухмыльнулся, всё ещё ничего не предпринимая, но и не мешая, позволяя Деви делать с ним, что захочет, и она, видя его спокойствие, начинала понемногу заводиться, думая, что, наверное, готова стать ближе с ним… В конце концов, теперь лишь вопрос времени, когда им будет можно не скрывать свою связь. Она расстегнула ещё одну пуговицу, с удовольствием замечая, как Доран нахмурился и задышал медленнее, тяжелее, словно сохранять невозмутимость становилось проблематичным.       Она обратила внимание на тишину, их обнимающую, но не гнетущую, а интимную, приятно-напряжённую, и прошептала:       — И не остановишь меня?       Он ответил так же тихо, в тон ей:       — Нет. Делай, что пожелаешь.       Дрожащими от волнения пальцами Деви расстегнула следующую пуговицу, начиная чуть-чуть смущаться, и его ладонь проскользила от талии к бёдрам, сдавливая с вожделением. Доран не сводил плотоядного взгляда, темнеющего от страсти, с её лица, и Деви сглотнула, расстёгивая ещё одну.       — Я иногда представляла… как раздеваю тебя.       — У нас похожие фантазии.       Стесняясь, но упорно продолжая своё занятие, Деви улыбнулась:       — Представлял, что раздеваешь меня?       — Не только. Это лишь первый пункт.       Взволнованная, она неровно выдохнула, когда дошла до последней пуговицы, неловко улыбаясь, расстегнула её и, чуть помедлив, чтобы немного успокоиться, осторожно распахнула ткань. Его мощное, мускулистое тело было в боевых украшениях — шрамах, маленьких и больших. Деви коснулась часто вздымающейся горячей груди, аккуратно вдавив пальцы в кожу, затем прошлась ниже, к рельефному торсу, и завела ладонь к талии. Следом наклонилась к шее, оставляя влажный и чувственный поцелуй, ладонями не прекращая касаться корпуса, груди, поясницы… Дорана было приятно трогать, и Деви не могла заставить себя оторваться, в то время как он тоже гладил её, заведённый, но, кажется, по-прежнему способный себя контролировать. Он так жарко дышал, что Деви совсем обезумела от желания и горячо шептала в поцелуях:       — Я должна остановиться… но не хочу…       Доран ничего не ответил, крепче сдавливая Деви в руках, и она целовала его, немного ёрзая, ощущая, как влажно становится между бёдер. Её ноги свисали с одной стороны, и тогда Деви встала, сразу усаживаясь на Дорана вновь с уже разведёнными бёдрами, лицом к лицу, принимаясь опять несдержанно целовать. Она тёрлась о него, о его твердеющий член, и ей становилось ужасно жарко от понимания, что Доран тоже предельно взвинчен.       В кабинете, окутанном полумраком, раздавались их страстные, томные вздохи и шорох одежды, сминающейся из-за интенсивных движений. Доран не спрашивал, готова ли Деви, потому что, наверное, не видел особой необходимости — всё было понятно без слов. Он поддел её топ, и Деви вытянула руки вверх, разрешая себя обнажить. Она не знала, куда себя деть, когда Доран рассматривал её, но недолго, почти сразу удовлетворённо кивнув:       — Ты прекрасна.       Внезапно обхватил её поперёк тела, развернулся на диване, укладывая Деви на спину, и она едва слышно охнула, чувствуя, как бешено колотится сердце. Он навис сверху, удерживая себя на локте, и принялся покрывать поцелуями грудь, не стесняясь касаться, сжимать свободной ладонью. Они теснились, потому что диван не был предназначен для лежания, но это не беспокоило ни Деви, ни Дорана. Он ласкал так умело и вдумчиво, что Деви почти задыхалась от возбуждения, от осознания, что этот опасный воин любит её, не внушая страха или угрозы, а лишь желание, яркое и безграничное.       Придавленная вожделением, Деви напоминала себе не шуметь и гладила его, от наслаждения прикрывая глаза. Доран поднялся, усаживаясь меж её бёдер и стянул верх одежды, отбрасывая на пол, тут же опять наклоняясь к Деви, чтобы поцеловать. Она дрожала, уже откровенно мучаясь, но из-за смущения, из-за того, что это её первый раз, покорно лежала, мечтая, лишь бы Доран не прекращал.       Он спустился поцелуями к животу и, приподняв юбку, аккуратно коснулся между ног сквозь ткань белья. Деви стиснула челюсть, чтобы не издать ни звука, но расслабиться было невозможно, и когда Доран запустил руку прямо под бельё, беспрепятственно касаясь насквозь мокрого лона, она всё-таки тихонько застонала, тут же зажимая ладонью рот. Перед глазами всё расплывалось от напряжения, пока Доран массировал влажные нижние губы, стимулируя именно так, как нужно, лишая Деви способности здраво мыслить.       Он прервал ласку, чтобы окончательно её раздеть, и Деви спешно приподняла ягодицы, избавляясь от белья, оставаясь лишь в юбке, задирая её к талии. В его голодных глазах горел страшный огонь, беспощадный, мучительный; каждое движение было точно выверенным — Доран ни секунды не колебался, и его властное поведение тоже приятно смущало её. Ей нравилось, что и как он делает, нравились ревнивые прикосновения, жадные поцелуи, частое дыхание и выражение его лица; Деви ощущала себя совсем безвольной и слабой, но подобное возбуждало только сильней.       Спустившись на пол, Доран встал на колени, легко, без труда разворачивая Деви так, чтобы её ягодицы были с края дивана, и она устроилась полулёжа, прикрывая глаза, потому что прилично разнервничалась. Она ожидала вторжения и не видела, что происходит, но тут ощутила горячие ладони на бёдрах и следом — плавное, решительное движение языка. Деви тотчас распахнула глаза, и из груди бесконтрольно вырвался восторженный стон… Он поймал её взгляд, слегка отстраняясь, глотая сок, придерживая Деви, и её захватила дрожь от восхитительности происходящего.       Доран с нажимом погладил нижние губы, раздвигая их, заставляя Деви дрожать в такт ритмичным, ласкающим движениям, и снова наклонился, оставляя горячий, умопомрачительный поцелуй. Ей было сложно сосредоточиться, и, сражённая его мастерством, его желанием доставить ей удовольствие, она всхлипнула, хмурясь от охватившей её жгучей робости из-за мысли, что этот неприрученный зверь ласкает её сейчас. Приятно ощущать, но стыдно смотреть, и Деви отчаянно боролась с собой, то и дело закрывая глаза рукой.       Наверное, Доран всё замечал, потому что разглядывал её без тени смущения, когда отстранялся, чтобы проглотить смазку, но не оставлял Деви без внимания дольше пары секунд, продолжая ласкать. Кажется, он тоже получал огромное удовольствие от того, что делает, и, чуть-чуть осмелев, Деви осторожно подалась бёдрами навстречу, скорее непроизвольно, чем осознанно. Доран не смущал её намеренно, но увидев, что Деви довольна и желает большего, впечатался лицом в нижние губы, сильно надавливая языком, и она судорожно вздохнула.       Его ласки были напористыми и уверенными, но не грубыми, и каждое его движение отзывалось внизу живота, внутри, увеличивая и без того сумасшедшее напряжение. Она едва ли справлялась с необходимостью не стонать, потому что острое телесное наслаждение не давало покоя, достигая своего апогея из-за пожирающего стыда.       Он втянул в рот особенно чувствительное место, и от яркости ощущений Деви вздрогнула, но Доран не позволил ей высвободиться, в тот же миг вцепившись в бёдра, чтобы удержать возле себя. Переполненная восторгом, Деви почти плакала от удовольствия, и когда казалось, что приятнее быть не может, Доран плавно ввёл пальцы в неё. Деви будто пронзило током — не было боли, лишь опьяняющая радость от ласк, чувственных, явно демонстрирующих, что Дорану важно её впечатлить. Она не запомнила, в какой момент стыд покинул её, потому что сейчас насаживалась на крепкие пальцы, сгибающиеся внутри, тёрлась о его рот, и с огромной, безразмерной нежностью касалась его головы.       Слишком хорошо для реальности, слишком приятно — Деви не представляла, как много удовольствия Доран способен ей подарить, и, ощущая стремительно нарастающее напряжение между ног, инстинктивно сжалась, уже в следующий миг содрогнувшись от головокружительного блаженства. Внутренние мышцы сокращались волнами, и Доран замер, прекращая сгибать пальцы, позволяя Деви насладиться оргазмом, её первым оргазмом от него.       Взмокшая и обессиленная, она мелко дрожала, хватая воздух ртом, и увидела, как Доран отстраняется от её лона, следом же наклоняясь и немного придавливая Деви, чтобы поцеловать. Она обвила широкий мускулистый корпус, задыхаясь от благодарности за испытанное удовольствие, и целовала, разогретая силой его страсти. Завела ладонь к его бёдрам и, не думая, протиснула под штаны, касаясь горячего, твёрдого члена. Пылая от стыда, она сомкнула дрожащие пальцы, и Доран сдавленно выдохнул от наслаждения, тоже запуская руку под ткань, накрывая пальцы Деви своими.       Он совершил аккуратное, но настойчивое движение вверх и вниз по длине, показывая, как ему нравится, и Деви, повторив действие самостоятельно, тихо спросила:       — Так?..       — Да.       Она никак не могла избавиться от дрожи, но очень старалась ласкать правильно, как он её научил, и между ног с новой силой разрасталось томительное и приятное ощущение, а Доран прижимался и её целовал. Деви не знала, сколько прошло времени, казалось, оно вовсе остановилось, и всё, что имело сейчас значение — его поцелуи, его сильные и властные руки, его аромат, жар его кожи и чувственный голод, сжигающий, как в лихорадке. Она не боялась отдаться, потому что уже знала, каким Доран может быть для неё, и, отбросив любые сомнения, второй рукой потянула за штаны вниз, показывая, что не испытывает страха перед близостью с ним.       Доран горячо прошептал в шею, поглаживая нижние губы, проникая двумя пальцами, наверное, из стремления немного подготовить её:       — Не знал, что могу так сильно желать.       Сердце, неистово бьющееся, отдавалось гулом в висках, и всё её тело тянулось к нему, раздражённое удовольствием изнутри и снаружи. Она прошептала жалобно, почти умоляюще:       — Хочу стать твоей…       Он не попытался отговорить Деви и обнажился, вставая вплотную к ней между бёдер, и она, переступая через собственное стеснение из-за неопытности, тоже разделась, избавляясь от юбки, а затем посмотрела на напряжённый член. Доран приподнял её ноги, фиксируя стопы на краю дивана, направил себя и помедлил; его взгляд, полыхающий и выразительный, проскользил по лицу, груди и вновь замер внизу, меж её ног. Он толкнулся, проникая с усилием, но Деви чувствовала, что Доран старается не навредить, и когда внутренние мышцы податливо растянулись, она заглушила стон. Это было острое и болезненное ощущение, но Доран не двигался больше, наклонившись к Деви, обнимая и целуя её.       Деви вся дрожала, когда он её успокаивал, говоря:       — Всё, всё…       Она чувствовала в себе, между ног, его твёрдый, широкий член, тепло его горячего тела, его большие ладони, придерживающие на месте, и доверяла ему, слушая, как Доран её зовёт:       — Моя госпожа… я уже давно твой.       Могла ли она мечтать, что услышит такие слова от него? Возбуждённый и искренний, он целовал Деви, и она не помнила себя от счастья, оттого, насколько они стали близки́. Его ладонь нашла её собственную и потянула к нижним губам. Доран разместил её пальцы на влажных складках и, надавливая круговыми движениями, подтолкнул Деви себя приласкать. Она послушно последовала его велению, чувствуя, как внутри тянет от его члена, но старалась расслабиться; Доран подождал так с минуту, беспрерывно целуя её и поглаживая, и наконец толкнулся, протиснув ладонь под её ягодицей, придерживая, видимо, для своего удобства. Деви бросила взгляд вниз и, сгорая от возбуждения, наблюдала за очертаниями его члена, движущегося внутри.       Доран проникал целиком, сразу обозначив ровный, не размашистый ритм, задерживаясь глубоко между бёдер, и Деви вздрагивала каждый раз, когда он оказывался полностью в ней, потому что ощущался очень большим. Она сбивалась, иногда замирая, забывая, что должна ласкать себя, но Доран сразу это замечал и надавливал пальцами на её пальцы, настаивая:       — Не прекращай.       — Да, хорошо…       Он не ускорялся, пока не заскользил в ней свободнее, и только Деви ощутила, что принимает его легче, как Доран вогнал член, обхватив Деви, прижимая к себе, и подобрал, тут же вставая с ней на руках. Он сел на диван, не покидая её тела, и Деви поёрзала, потерявшись, не ожидая стремительного перемещения, но немного освоившись в новом положении, качнула бёдрами, покрываясь мурашками из-за его сдавленного, полного удовольствия хриплого стона. Доран стянул волосы на затылке, вынуждая Деви запрокинуть голову, и начал осыпать мокрыми, жадными поцелуями шею, уже не сдерживая темперамент.       Деви держалась за его плечи, поднимаясь и опускаясь, и Доран, не глядя, коснулся её нижних губ, уверенно раздвигая, сминая нежные складки. Почему-то он ласкал приятнее, чем получалось у неё самой, и она взволнованно прошептала:       — Доран…       Она двигалась, уставшая, но не желающая останавливаться, разъединяться, и его горячие руки, его тяжёлое дыхание подгоняли, заставляли стараться. Ей до изнеможения хотелось доставить ему удовольствие, такому властному, но делающему с ней замечательные вещи, ведь его сердце тоже горело в любви. Он обращался с Деви аккуратно, что в его случае, наверное, можно назвать нежностью, и это не сочеталось со славой, ходившей о нём. Она смотрела на крупные, грубые, злые черты лица и не могла представить кого-то красивей него. Притягательный, заведённый, Доран сдавливал её мощной рукой, иногда подхватывая под ягодицами, если сам хотел подвигать её на себе.       Она абсолютно выдохлась и села до основания, не находя ни малейших сил снова напрячь бёдра, и Доран, от возбуждения выглядящий опаснее, даже суровее, решительно уложил Деви на спину, ложась сверху. Они едва помещались на маленьком диване, но было в этом что-то будоражащее — заниматься любовью тайком в кабинете.       Выносливый, ненасытный, он ударялся бёдрами в её ягодицы, двигаясь достаточно агрессивно, но Деви нравилось чувствовать себя в его власти. Она постанывала на грани слышимости, ощущая, как глубоко он проникает, и покорно обнимала его, сдаваясь, желая, чтобы это безумие не прекращалось. Волнистые волосы слегка растрепались, придавая Дорану какой-то животной эротичности, а она любовалась его взъерошенным видом, запретным, желанным, и тем, как неприкрыто он наслаждается ей.       Он вышел, и только тогда Деви осознала, что от длительной близости у неё слегка саднят бёдра с внутренней стороны — движения Дорана отличались требовательностью, но она ощущала, что, даже ускоряясь, он старается не истязать Деви и усилием воли себя тормозит. Она накрыла влажные нижние губы ладонью, горячие из-за проникновений, и Доран нахмурился, интересуясь:       — Болит?       Она смущённо мотнула головой:       — Нет…       Он кивнул, снова властно приподнимая Деви, вынуждая встать на колени спиной к нему. Она выставила руки вперёд, опираясь на спинку дивана, и Доран, встав на ноги, обнял её сзади, практически вжимая Деви в себя. Ягодицами она ощущала, как твёрд его член, и выгнула поясницу, ожидая, что он снова войдёт: его страстная жажда сделала Деви беспомощной, мягкой, но она совсем не противилась этому.       Доран вогнал член легко и быстро, потому что Деви вся истекала соком, и она издала тихий, но беспокойный стон, чувствуя его так глубоко внутри. Он целовал её шею и плечо, втягивая кожу в рот, одной рукой придерживая, сжимая грудь, а вторую завёл между бёдер, чтобы ласкать, и всем этим ввергал её в состояние исступлённого наслаждения, почти эйфории, делая Деви приятно везде и сразу. Она предчувствовала новый оргазм, но, измотанная, была не способна пошевелиться, потому подалась назад, опираясь на оголённую мощную грудь, тая в умелых, любимых руках.       Растерянная от наслаждения, она дрожала, запрокинув голову, задыхаясь; в ней смешались радость и возбуждение, и нервы её совсем разыгрались, когда Доран обжёг своим шёпотом шею:       — Моя, моя…       Слушая, как этот мужчина называет её своей, Деви всхлипнула, понимая, что он её приручил, и она, кажется, тоже чуть-чуть приручила его. Было жарко, свеча давно потухла, но света ей не хотелось, и в темноте Деви льнула к нему, держась за бедро. Она напряглась, ощущая, как между ног расползается тот самый восторг, то наслаждение, что уже довелось испытать сегодня от его пальцев и языка, задрожала и спустя несколько мгновений обмякла, надёжно и нежно придерживаемая им. Доран тяжело дышал, не позволяя Деви отстраниться, но замер внутри, наверное, чтобы не сбить её ощущений, и они стояли, сплетённые, слушая вздохи друг друга и биение влюблённых сердец.       Он подождал, но совсем недолго, и, совершив пару глубоких, резких толчков, вышел, не ослабляя хватки. Уронил голову ей на плечо, и его загнанное дыхание казалось Деви самым сладким звуком на свете. Они постояли в объятиях какое-то время, и Доран расслабил руку, сказав:       — Садись, отдохни.       Деви рухнула на диван, пытаясь прийти в себя, торопливо натягивая топ и юбку; Доран вытерся и, надев штаны, сел к ней, снова целуя с жадностью, но уже подутихшей, потому что утолил свою страсть. Его кожа до сих пор горела, и Деви касалась твёрдого, рельефного торса, мускулов на груди и плечах, обнимая его, мучаясь от осознания неизбежности скорой разлуки. Ей так не хотелось его отпускать…       — Если бы ты мог остаться…       Доран ответил непоколебимо, уверенно:       — Скоро смогу. Даже скорее, чем ты думаешь.       Успокоенная, Деви улыбнулась, прижимаясь к Дорану, не обжигаясь, а согреваясь в его огне. Она больше не видела с собой кого-либо, кроме него.