Сквозь бурю и шторм

      Майрон говорил, что все продумано. Нужно всего лишь выбраться из дома, так, чтобы родители и молодая невеста не заметили побега, как и многочисленные гости, стремительно прибывавшие на свадьбу единственного сына лорда Мирквуда. Уж если выйдет спуститься по веревке из простыней с балкона — благо военная подготовка не прошла даром — до порта, в котором стоял корабль, он доберется за десять минут быстрым шагом. Там будет ждать его возлюбленный, с которым они сбегут из этого проклятого места и заживут счастливой и свободной жизнью.       Уже поворачивая в сторону моря, Трандуил позволил себе оглянуться в последний раз на отчий дом.Там он провел большую часть своей жизни, вырос в достатке и любви, не зная бед и забот, кроме угождения властному отцу. Здесь, на одном из вечеров он познакомился с Майроном. Здесь же они впервые поцеловались, а после признались в любви друг другу. А два дня назад на заднем дворе, во время ужина отец объявил о помолвке с одной из девиц, родители которой с помощью своей торговой гильдии вывели бы сферу влияния лорда Мирквуда на новый уровень. Трандуил отчетливо помнил свое состояние в тот момент, когда сердце пропустило несколько ударов, а кончики пальцев похолодели, когда очень захотелось схватиться за плечо любимого, чтобы не упасть, а после все же рухнуть на колени перед отцом и умолять его передумать. Вместо всего этого он лишь сдержанно кивнул широко улыбающемуся родителю, быстрым и нервным жестом отводя упавшие на лицо волосы назад, и поспешил удалиться под невнятным предлогом плохого самочувствия и усталости. Его отец, ослепленный удачной сделкой, казалось, ничего и не заметил — по крайней мере, Трандуилу очень хотелось в это верить. Прометавшись ночь по комнате без сна и с ужасно болящими висками, он смог уснуть только под утро, за письменным столом, упав щекой на едва высохшие чернила письма, адресованного тому единственному, на кого он в этой ситуации мог надеяться. Послание было отправлено следующим же вечером самым верным гонцом, которому, к тому же, он доплатил такую сумму, что можно было доверить не только клочок бумаги, но и свою жизнь. Время в ожидании ответа тянулось как густая патока. Отец не скрывал счастья: одиночество сына его удручало, а собственное финансовое положение хоть и не было бедственным, но оставляло желать лучшего. Пару раз лорд навещал — или, по крайней мере, пытался навестить — своего отпрыска, но тот по-прежнему не желал встречи, уповая на предлог с внезапным недомоганием. Лорд Микрвуд лишь пожимал плечами. До свадьбы было достаточно времени, чтобы сын успел поправиться, а мандраж перед таким важным событием — не удивительная вещь, поэтому он предпочитал оставить Трандуила наедине со своими переживаниями, прекрасно понимая, что после свадьбы он вряд ли сможет уже насладиться привычным одиночеством. Когда долгожданный гонец вернулся с аккуратно сложенным бумажным листом, сердце Трандуила второй раз за несколько дней совершило лихой кульбит. Отсыпав из кошеля гонцу еще одну горсть монет, при виде которой у того лихорадочно заблестели глаза, и открывая конверт дрожащими пальцами, он ожидал чего угодно, но только не того, что рискнул предложить Майрон.       Однако, признаваясь самому себе с рукой на сердце, иного выхода из ситуации он сам не видел, и был благодарен за то, что часть ответственности за безумное предприятие Майрон взял на себя, высказав идею первым. Но в этот момент, глядя на особняк что был ему пристанищем все это время, мужчина почувствовал светлую грусть.       Встреча с возлюбленным на пристани знаменовала начало совершенно нового периода в его жизни. Кинувшись в его объятия, Трандуил только и мог, что лепетать какой-то сущий бред: слова любви перемежались с детскими воспоминаниями из дома, радость встречи сплеталась с тоской от расставания, и Трандуил и сам не успел заметить, как Майрон подхватил его под локоть, шаг за шагом уводя все дальше. Его сил хватило только на то, чтобы, усевшись в старую лодку, уронить лоб на колени возлюбленному, пока тот налегал на весла, рассекая лунную дорожку на воде. Когда он уловил замедлившийся ритм всплесков весел по воде, он с трудом распрямился, пытаясь понять, почему лодка остановилась. Майрон говорил о том, что он найдет корабль, который согласится подобрать их обоих, на котором никто не будет задавать вопросов и где никто из команды не выдаст их даже за существенное вознаграждение, и, положившись на его обещание, Трандуил забыл даже спросить, что именно за судно их ждет и как они до него доберутся, оставшись незамеченными. Судя по всему, от берега они успели отплыть довольно далеко, но не насколько, чтобы из окна отцовской спальни не был виден торговый фрегат. На корабле не горело ни одного огня, а свет луны падал неровными бликами, но было однозначно понятно одно — это был ни разу не торговый фрегат. В нескольких футах от их лодки на слабых ночных волнах покачивался тихий и неуловимый двухмачтовый люгер со спущенными парусами, и выросший среди торговцев и офицеров Трандуил прекрасно знал, кто обычно ходит на таких кораблях. Флаг был также спущен, и отчасти за это Традуил, у которого вновь поплыло зрение и сознание, был благодарен. Одно дело — бояться без прямого подтверждения своих страхов, другое — увидеть своими глазами черное полотно на флагштоке. Он бегло осмотрел все, что мог рассмотреть в почти кромешной темноте: обшарпанный и обросший корпус, весь видимый снизу рангоут точно знавал и лучшие дни, зато такелаж на судне красовался отменный — пираты и контрабандисты не скупились на хорошие снасти и паруса. Гальюнная обшарпанная фигура в виде русалки тоскливо смотрела куда-то за горизонт, то и дело поблескивая нелепыми медными вставками. Трандуил зачем-то проследил ее взгляд, стремясь вместе с ней куда-то вдаль — куда угодно, хоть вплавь в открытое море, лишь бы подальше отсюда.       Он и сам не заметил, как вдоль борта бесшумно и плавно к лодке спустился трос. Судя по всему, лодку поднимать не планировалось, экипаж забирал только ее пассажиров, и от этого стало как-то по-новому страшно: пути отступления уже не будет, на пиратских суднах редко есть шлюпки, а вплавь его сил хватит лишь на пару десятков минут. Какие дела мог иметь Майрон с этими отбросами общества, что те согласились увезти их прочь? Переведя наконец-то взгляд на своего спутника, Трандуил собирался было задать вопрос, но, взглянув в странно заострившееся в лунном свете лицо с холодной и уверенной улыбкой, промолчал. Майрон помог подняться на борт, пропустив его вперед — галантный жест почему-то показался теперь не заботой, а захлопнувшейся дверцей мышеловки. Юноша задрожал, и даже он сам не смог бы так сразу сказать от чего — от холода или от тяжелых, маслянистых взглядов матросов, которые встретили его на борту. Конечно, молодой наследник Микрвудов выделялся на их фоне. Одетый в простой наряд, но из дорогой плотной ткани; платиновые полосы, собранные в низкий хвост, растрепались за время побега, а темнота ночи все равно не смогла скрыть его природной утонченности и красоты, которые проступали даже сквозь маску страха.       — Не бойся, Трандуил. Я провожу тебя в нашу каюту.       Впервые за все проведенное вместе время, рука Майрона не ассоциировалась у него с защитой и безопасностью. Напротив, тяжесть, с которой тот обнял его, пугала, интуиция подсказывала, что нужно бежать, но доверие к возлюбленному помешало это сделать. Скоро они будут вместе, свободные и счастливые.       Волны бились о борт корабля с такой силой, что сбивали бывалых моряков с ног. Где-то вдали начинал рокотать гром, а с неба накрапывал отвратительный дождь — не настолько сильный, чтобы испортить видимость, но достаточный, чтобы палуба стала скользкой, и чтобы паруса промокли до нитки, снижая маневренность и легкость судна. Миг — и борт заскрежетал, стесываясь об острую скалу. Ветер, казалось, дул со всех сторон, то и дело сбивая с толку, не давая нормально ориентироваться, и команда сбилась с ног, выполняя приказы капитана, попутно молясь святому Николаю о том, чтобы выйти из этого шторма живыми. Вымокшие и уставшие моряки боролись с ненастьем не первый час, но ощущалось это и вовсе как сутки в самом страшном аду. Когда очередная волна захлестывала через борт, а корабль кренился так, что, казалось, шансов на спасение уже нет, ветер снова подхватывал паруса, словно играясь с несчастным суденышком. Юнга, свесившийся через борт, блевал, с трудом удерживаясь на ногах, и явно проклиная себя за то, что выбрал тропу приключений, а не путь подмастерья на суше.       Это должно было стать простым путешествием домой. Торин боковым зрением периодически видел своих вымокших и растрепанных от усталости племянников, удерживающих Балина и Нори от прыжка в бездну океана, пока он сам пытался хоть как-то выровнять вертящийся как юла штурвал и спасти их корабль от крушения об скалы. Чертов Двалин, говорили ему об опасности в этих водах. Легенды о местных русалках, которые только и ждут возможности напасть на любой случайный корабль, ходили уже не первый десяток лет, и Торин благоразумно собирался пойти в обход злополучных рифов, но время поджимало. Они и так находились в море уже куда больше положенного, запасы истощались на глазах, и крюк в несколько дней, а то и в неделю при дурной погоде мог бы стать для них фатальным. И поэтому когда Двалин с полной уверенностью в своих словах стал говорить, что дорога безопасна, что русалки нападают под покровом ночи, а потому боятся сейчас бессмысленное дело, он взглянул на порядком похудевший экипаж, среди которых были больные и раненные, и спустя несколько часов раздумий и поисков других вариантов все же согласился. А теперь тело самого Двалина скорее всего уже стало пищей для рыб, разорванное когтями этих демонов с рыбьими хвостами, а все остальные члены команды вскоре последуют его примеру.       — Я слышу их, слышу… Они зовут меня, — Нори, вырвавшись из рук двух матросов, с криком пробежал по палубе и едва ли не прыгнул в бушующий океан, в последний момент споткнувшись о веревки.       Торин тоже их слышал. Прекрасные женские голоса, манящие за собой, обещающие райское блаженство — только спустись к ним. Разные интонации, разные тембры, но все они были без сомнений прекрасны. Такого нельзя было услышать ни в звуках хора, ни во время гуляний на равноденствие. Голова словно бы гудела, будто бы золотые колокольчики бились в висках, оглушая и ошарашивая, но не причиняя боли; хотелось идти им навстречу, хотелось погрузиться в эти звуки, стать их частью, хотелось прикоснуться к белой коже, стиснуть руку на шеях этих ведьм и поцеловать, чтобы понять, где же в этих устах рождаются эти прекрасные звуки. С каждым мигом этот зуд в самом центре мозга усиливался, и становилось так неспокойно вдали от них, от этих демонически красивых созданий, которые были совсем рядом, только протяни руку — и они коснутся пальцами в ответ. Но много лет работы на корабле давали знать о себе.       Торин то и дело встряхивал головой, разбрызгивая с волос веером капли соленой воды, и продолжал сосредоточенно смотреть вперед. Заткнуть бы уши, закрыть глаза — но нужно вести корабль. Если он не спасет команду и судно, они все погибнут здесь, и больше надеяться не на кого. Вокруг вставал тяжелый туман, такой, что можно было резать ножом, и днище то и дело начинало протяжно скрипеть, каждый раз грозясь сесть на мель и каждый раз чудом соскакивая. Торин крепче стиснул челюсти, в очередной раз силой концентрируясь на штурвале и маршруте.       — Иди ко мне, — этот голос звучал иначе. Торин от неожиданности повернулся, потому что звал его явно мужчина, но никто из команды не говорил так спокойно и бархатно. Моряки общались обычно короткими указаниями, и даже юнги сразу втягивались в привычку изъясняться преимущественно бранью. Присутствие чужака на борту он бы заметил раньше, но тем не менее голос был все же незнаком. На корме позади него сидел юноша и застенчиво улыбался в ответ на интерес, проявленный Торином. Лишь спустя несколько секунд любования неестественно бледно-голубыми глазами до сознания Торина дошло, что у незнакомца вместо нижней половины туловища бледно серый хвост, а волосы — похожие на паутину, тонкие, слишком светлые, слишком длинные для моряка. Но о мужчинах русалках он сроду не слыхивал, а перед ним было именно он. Завлекает своей улыбкой и, подняв тонкую руку, манит своими изящными пальцами, побуждая подойти поближе.       — Иди ко мне, храбрый моряк. Я награжу тебя.       Словно загипнотизированный Торин отпустил штурвал. Не привело в себя его даже то, что корабль моментально снесло в сторону, и с грохотом ударило о скалу. Казалось, от этого удара он даже не пошатнулся. Все его внимание и все его естество сейчас было сконцентрировано в этом существе. Сумей он опустить глаза на рыбий хвост, возможно он и опомнился бы, возможно вернулся бы на свое место, но он не мог оторвать взгляда от лица. Высокие скулы, мягкая линия губ, тонкий нос, и эти глаза… Торин никогда не видел таких глаз. Это было мирное небо в родной деревне, когда он лежал на коленях у матери и перебирал цветы. Это была тихая и теплая заводь, в которой можно было искупаться и отдохнуть от невзгод и штормов. Это был сам покой и счастье, незабудки на лужайке перед домом, блеск крыла сокола в степи — то, после чего уже не хочется жить, потому что все равно жизнь не сумеет подарить ничего краше. На бледных губах демона заискрилась улыбка — такая, от которой где-то в животе мигом запорхали бабочки. Торин помнил, что так улыбалась его первая любовь, когда он дарил ей венок из полевых цветов — так, словно это самый ценный бриллиант во всем мире, будто это было ее самое заветное желание. Торин снова на берегу. Торин снова юн и счастлив, еще не знает жизни, еще лелеет надежду получить все и сразу. Торин видит еще живую мать, отца, еще любящую его прекрасную девушку, еще мечтает о величии и счастье, о мире и долголетии. И все это — вот оно, протяни руку — схватишь. Схватишь за бледную руку, притянешь, поцелуешь — и будет твоим. Сделать только один короткий полушаг, только чуть-чуть податься вперед, и…       — Дядя, берегись! Мачта!       Очнувшись от крика Кили, Торин обернулся. Удар о скалы не прошел бесследно: корабль по-прежнему мотало и било о камни, и один удар оказался решающим. Мачта летела вниз мрачной тенью, и силы его воли хватило, чтобы согнать с себя морок и отскочить в сторону, а затем ринуться к шлюпкам, где уже махали ему руками остальные члены команды, когда он услышал позади себя отчаянный крик.       «Не реагируй, он демон, не смотри туда»       Не скалы — огонь от ударившей молнии поразил мачту, которая сейчас разгоралась как сухая хворостинка. Паруса вспыхнули ярким огнем первыми, и под этим пламенем билось живое существо, которое мигом оставило свои попытки околдовать или приманить, и теперь выглядело как простой человек, который попал в страшную беду. Утонуть вместе с кораблем он, разумеется, не мог, но точно мог умереть от голода, навечно зажатый под водой, или сгореть заживо, если огонь доберется до него раньше, чем скалы пробьют днище. Русал бился, вился змеей и растерял все свои чары: из-под верхней губы выглядывали острые зубы, на шее нервно вздувались жабры, а зрачки в глазах расширились настолько, что прежняя лазурь схлынула, оставив только страх.       Торин колебался лишь секунду, но в момент, когда его взгляд наткнулся на отчаявшийся взор русала — и это было именно то отчаяние живого существа, когда смерть неминуема, но сделать ты ничего с этим не можешь, только лишь смириться со своей гибелью — он решился.       А потому, не желая хладнокровно бросать на смерть живое существо, Торин, с трудом не попав под падающие горящие обломки, подбежал к русалу. Он окинул взглядом мачту. Она разломилась, но осколок все равно был достаточно велик, чтобы казаться неподъемным. Рычаг? Рычаг соорудить не из чего, всё вокруг уже тлело или горело, а остальное было застлано дымом, и искать что-то подходящее в этом дыме не было времени. Торин чертыхнулся, быстро опускаясь рядом с опасливо смотрящим на него демоном, и быстро рявкнул:       — Я поднимаю на секунду. Или ты успеваешь вылезти, или мы оба умираем. Понял?       Тот только осоловело кивнул. Тем временем Торин перевернулся на спину, упираясь ногами в середину мачты и молясь, чтобы эта авантюра все же сработала. Бревно поддалось на удивление легко — куда проще, чем он предполагал. Он не успел даже рявкнуть на русала, прежде чем тот, извиваясь змеей, скользнул прочь, с тихим плеском, утонувшим в грохоте рушащегося корабля, ушел под воду, скрываясь из глаз. Торин напрягся и сильнее толкнул мачту, наконец выдыхая полной грудью. В сердце отчего-то едко кольнуло — все же нет у этих созданий души, правду говорят легенды. Хотелось замереть и, наплевав на опасность, смотреть на гремящие волны, в надежде, что там снова мелькнет красивая серая чешуя, что снова над водой покажутся эти манящие глаза. «Я ведь спас тебя, неблагодарная скумбрия, ты одним своим взглядом обещал мне рай всего пару минут назад, неужели теперь, я не заслуживаю хотя бы благодарности?». Торин сглотнул, отворачиваясь и начал медленно и осторожно перебираться по тлеющим доскам к борту. Исчез. Просто исчез, как будто его тут и не было. Как будто он просто приснился, а все остальное было наваждением этой проклятой бухты. Кто его знает, может они лишь притворяются разумными, а на деле все что их волнует это плоть, и потому, руководствуясь голодом, они заманивают людей как рыбы-удильщики на огонек, даже не понимая, чем именно манят и почему это срабатывает. Торин закашлялся, согнувшись почти пополам: едкий воздух щипал глаза и горло. Он попытался было прикрыть нос и рот рубашкой, как вдруг сверху раздался какой-то пугающий, истошный свист, а откуда-то спереди — крик:       — Торин, осторожнее!       И в следующий миг его окружала мгла бурлящей воды.       Торин был отличным пловцом, и пусть глубины вод его пугали — страх из детства было непросто побороть в себе — но обломки корабля грозились накрыть или вовсе переломить надвое, а ткани, вывалившиеся из багажного отсека, путались на руках и ногах и тянули ко дну. Вокруг сновали пузыри воздуха, обожжённые доски, в какой-то момент он понял, что не может разобрать, куда нужно плыть, не может понять, где верх и спасительный воздух. Рядом с ним в воду врезалось что-то похожее на весло — Торин попытался схватиться, но его с силой швырнуло в сторону. Удар — и остатки воздуха вышибло из легких, когда спина впечаталась в край скалы. Еще одна волна — и руку разрезала острая боль, а вода возле него окрасилась кровью. Он попытался было зажать рану, но соль разъедала рану, а без обеих рук его шансы выжить, и без того небольшие, стремились к нулю. Он дернулся было туда, где, казалось, заискрило солнце, но еще одна волна — и снова удар о камень, и в этот раз вместе с ним к скале прибило и отколовшийся кусок палубы. Слезы брызнули из глаз, он попытался было закричать, но лишь глотнул горькой от соли и гари воды. Целой рукой он ухватился за скалу, понимая, что в его распоряжении осталось лишь несколько секунд — воздуха не хватало, а от боли тело горело будто бы в пламени пожара. Из последних сил он огляделся. Снова солнце. Или серебряное блюдо? Что-то блестит вдалеке перед ним, стремительно приближаясь. Торин попытался было уйти от очередного столкновения, но силы его покидали: глаза переставали видеть, а тело слушаться. Мир становился все темнее и более размытым, но последнее, что он запомнил, прежде чем опустить веки, это белые волосы, вьющиеся в воде словно густые водоросли.       Очнулся Торин не сразу. Казалось, сперва он начал кашлять, а уже потом приходить в сознание. Соленая вода жгла легкие, нос и горло, все тело ныло от усталости и боли, но было еще что-то — что-то, что он пока что не мог опознать. С трудом перекатившись на бок, он наконец выдохнул, сплевывая и выкашливая остатки воды. Хотелось упасть лицом в песок и не подниматься еще пару часов, чтобы придти в себя. Но странное ощущение чего-то инородного оставалось. Он с трудом приподнялся на локтях и оглянулся. На него, выпучив глаза в изумлении, смотрел мужчина. С трудом воссоздав в памяти цепочку событий, которая привела его сюда, Торин охнул.       — Ты…       «Что-то еще» вдруг стало очевидным. Поцелуй. Он очнулся от поцелуя. Он коснулся рукой своих губ, чувствуя на них не столько песок, сколько вкус и запах водорослей. Русал инстинктивно облизнулся, с головой себя выдавая. От этих размышлений Торин окончательно пришел в себя и оглядел своего спасителя. Выглядел он все таким же красивым, однако красоту лица портило недовольное выражение лица и наличие водорослей в волосах. Тем не менее Торин снова кашлянул и сипло прошептал то, что русал явно хотел услышать:       — Спасибо.       Выражение лица демона смягчилось. Он устроился поудобнее, перекидывая волосы на одно плечо, попутно забрызгивая песок водой с них. Торин машинально бросил взгляд на мощный хвост, неспокойно шлепающий по кромке прибоя. По хребту шли крупные, острые шипы, один из которых был надломлен, а хвостовой плавник казался слегка потрепанным — видимо на корабле его все же придавило действительно сильно.       — Я лишь выплатил долг, — голос создания был приятным, но без того шарма, без той манящей к себе нотки, которые присутствовал на корабле. — Не каждый будет рисковать жизнью, чтобы спасти русалку.       Торин на секунду замялся. Он не очень понимал, что делать в такой ситуации, и тем более не понимал, как аккуратно вывести разговор к поцелую, который явно случился и который русал кажется не хотел обсуждать.       — Ты больше похож на… Ну, в том смысле, — Торин закашлялся, — ты ведь мужчина.       — Какое тонкое замечание. Вы весьма наблюдательны, господин моряк.       Торин удивленно посмотрел на русала. Тот отвечал с неподдельным сарказмом. Демон все же разумный. Может острить — значит может думать, язвительность явно не присуща безмозглым рыбам. Он снова оглядел русала. Не обращать внимания на хвост и на пятна чешуи на теле не получалось, но если все же откинуть эту маленькую деталь, перед ним был приятной наружности и совсем еще молодой юноша, которые за словом в карман не полезет, и на одно замечание ответит десятком встречных. Так обычно вели себя знатные особы, которые имели достаточно власти и средств, чтобы не знать, что такое портовая драка и сломанная челюсть. Вдруг в голове вспыхнула другая мысль.       — Ты не знаешь, что с моей командой?       — Они где-то поблизости, насколько я слышал по крикам, — лениво взмахнув хвостом в сторону, ответил русал и перекатился с живота на бок. Торин машинально отвел взгляд от его нагого торса — обычно на таких парней в обнаженном виде он бесплатно не смотрел. — Вас должны скоро отыскать, учитывая рвение некоторых молодых господ во время шторма.       Не услышав в ответ ничего, русал последний раз скользнул взглядом («тоже изучает, гад морской!») по лицу Торина, и, помогая себе руками, стал медленно двигаться глубже в воду. Прощаться он явно не был намерен, но Торин все же бросил ему вслед сиплое:       — Спасибо. Просто… Спасибо.       Демон обернулся, улыбаясь самыми уголками губ. В море он смотрелся как-то правильнее, не как выброшенная на берег рыба. Волны нежно покачивали его, волосы разметались по воде ровным полукругом. Вдруг он заинтересованно склонил голову.       — Почему ты спас меня? Ты ведь боишься.       — Скорее того, что ты сможешь меня убить и съесть.       До Торина донесся смех. Так смеялись молодые девушки и юноши, не знавших никаких бед, которых он встречал на ярмарках в далеком детстве.       — Мне хватило той плоти, что осталась на дне, — видя накрывающую с головой панику у человека, он решил уточнить. — Сейчас я не голоден.       — Утешает слабо.       — И все же почему? — не отставал от человека русал. Трандуилу было и правда интересно.       Он перестал верить в людей с той самой ночи на корабле, которую он старался забыть с тех пор, как стал служить Океану. С того момента как тот, кого он считал своей судьбой, хладнокровно отдал его на растерзание пьяным матросам, юноша не верил в людскую добродетель. Но здесь он встретил непрошибаемое сочетание честности и какой-то… наивности. А также бесстрашие и верность людям, ведь он заметил, как этот мужчина пытался остановить своих товарищей от верной гибели в пучине океана. Был ли хоть малейший шанс, что капитан не был злодеем, что ни разу он не дотронулся до чужого тела без позволения? Что никому осознанно не причинял боли? Что в его душе нет тьмы, которая отравляла душу и плоть. Таких людей не было. А если и были когда-то, то умирали в муках. Его сестры и братья, населяющие эти моря небольшими стаями, были прямым тому доказательством. Трандуил одернул себя, снова возвращаясь к жестокой реальности. То, что этот моряк оказался добр к кучке друзей и к случайному пострадавшему не значит, что после этого он не пойдет в кабак, где встретит милую девушку, которой суждено через пару дней оказаться с ним в одном аду. То, что он не видит в нем зла, не значит, что этого зла нет. Одно дело — спасти попавшую в беду забавную зверушку. Другое — быть добрым.       — Потому что тебе было страшно умирать. Я не настолько хладнокровен, чтобы бросать живого.       Лицо русала мигом изменилось, и Торин осекся. Изменилось не только выражение. Казалось, с его облика слетели те остатки чар, которые он пытался сохранять. То, что до этого казалось кокетливо падавшей на щеку тенью, теперь издалека казалось Торину трупным пятном. Кожа из просто бледной стала почти пепельно-серой. Даже сверкающие голубые глаза вдруг побледнели и сделались стеклянными. Миг — и морок рассеялся, перед ним в воде снова покачивался погруженный по грудь молодой парень, грустно улыбающийся одними губами. Торин понятливо кивнул, но все же услышал в ответ то, чего слышать не хотел.       — Я не живой. Или ты настолько глупый моряк, что не знаешь, как мы появляемся?       — И все же. У меня нет другого ответа.       — Ну что ж. Желаю тебе удачи человек. Надеюсь, больше не увидимся. Для твоего же блага.       Раздался негромкий всплеск воды, и море снова стало тихим, необитаемым и притягательно-пугающим. Торин с трудом поднялся и на подгибающихся ногах поплелся вдоль берега. С удивлением он заметил, что на его пораненной руке красуется аккуратным бантиком завязанный и перепачканный в крови кружевной платок.       Он не ожидал увидеть его снова. Конечно, он помнил обстоятельства их прошлой встречи и произошедший между ними диалог. Но Торин был уверен, что больше подобного не произойдет. Но вот он, придя в свое излюбленное место, в небольшой грот, где его беспокоили только по действительно серьезным причинам, который был некой отдушиной для человека, уселся на прохладный от влаги и полутени камень. Здесь у него было время и возможность побыть одному, взвесить свои решения. Сейчас же он пришел с тяжелыми мыслями. Все его друзья и соратники советовали ему начать наступление на Эребор. Мол, лучшего момента не предвидится, лишь сейчас, когда Смауг ослаб, а у них в союзниках сильные дома. Единственной проблемой была флотилия, которой поделился с Смаугом Азог. И именно это останавливало его от немедленного приказа об атаке.       Поэтому он не сразу заметил русала, выглядывающего из-за одного из камней. В другой ситуации странное шевеление сразу бросилось бы ему в глаза, но сейчас он был полностью погружен в свои мысли, и мельтешение крабов, водорослей и мелких пташек его не отвлекало. Лишь когда движение стало слишком очевидным и навязчивым, Торин вскинулся, хватаясь было за кортик, но тут же удивленно опустил руки, усаживаясь обратно. Встреча была не неприятной, но точно неожиданной. Для русала, кажется, тоже, но тот лишь высокомерно взмахнул рукой в снисходительном приветствии, будто бы он здесь отдыхает каждый божий день, и каждый божий день здоровается тут с Торином. Пока моряк осознавал вероятность такого расклада, тот удобнее растекся по едва покрытому водой валуну и продолжил наслаждаться лучами солнца, искря перламутровыми чешуйками.       Трандуилу на дне океана было всегда холодно и темно, к чему он так и не смог привыкнуть за все это время. И потому временами выбирался в такие вот безлюдные места и банально наслаждался теплом солнечных лучей. Правда это место он нашел недавно, и действительно никак не ожидал, что здесь будет человек. Но старый знакомый не проявлял агрессии, слишком увлеченный своими мыслями, а потому можно было не сбегать. Бурную реакцию он выражать точно не хотел — слишком уж много чести для какого-то человечишки, с которым они теперь уже точно квиты. Он блаженно зажмурился.       — Загораешь?       Русал раздраженно взмахнул хвостом, посылая в сторону человека волну брызг. На эту выходку Торин лишь рассмеялся. Странное дело, но сейчас в дневном свете, без шторма и грозы, это создание не похоже на бич океанов и моряков, а скорее на разомлевшего кота.       — Тебя захватили тяжелые мысли, судя по морщинам на твоем лице, — раздалось спустя долгое время. Торин уже собирался уходить, а тут русал решил поговорить. Такой возможности нельзя было упустить.       — Да, так и есть.       — Не поделишься?       Такое участие должно было насторожить человека, но в тот момент было не до этого. Слишком сложно принять решение, слишком многое на кону.       — Мой дом, Эребор, захвачен врагами. И сейчас подходящий момент отбить его. Но у врага сильный флот, а у нас три корабля оснащенных слабыми пушками.       — Так не нападай, — легкомысленно пожал плечам русал, но увидев возмущенное и обиженное лицо собеседника чуть смягчился. — Помнится у Мирквудов был сильный флот. Они же соседи Эребора? Почему бы не попросить помощи у них?       — Мирквуды? Да они скорее отправятся на подмогу Азогу, чем мне, — в ответ на недоуменно поднятые брови, Торин пояснил, — наш род издавна враждовал с Мирквудами. Они были слишком горды, чтобы признавать величие моего рода, начавшегося с простого кузнеца. — Выждав паузу, пока Трандуил обрабатывал полученную информацию, добавил, — тем более в последние годы старик Мирквуд сильно сдал. Как его глупый сынуля пропал, видимо, сбегая из-под венца, так и все, разорвал со всеми связи, даже приемы не устраивает больше. Так что это бессмысленно.       — Лорд Мирквуд не устраивает приемы? Что-то необычное.       Голос демона, как бы он ни пытался это скрыть за высокомерным тоном, дрогнул. Торин с легким азартом склонил голову. Ну что ж, получилось нащупать интересную тему для разговора: похоже этот парень умер не слишком давно, раз застал лорда.       — А ты знал его еще когда… Был живым?       Русал кивнул. Немного подумав, он со всей возможной грацией нырнул в воду с камня и подплыл ближе к берегу, почти выпрыгивая на сушу. Откинув волосы за спину, он протянул руку Торину.       Торин не сразу понял, чего от него хотят, и потому просто обхватил запястье русала, на мгновение поразившись тому, насколько же оно холодное. Задумавшись, он провел по руке до плавника в области локтя и с любопытством погладил его.       — Как тебя зовут? — неожиданно спросил он. Странное дело, они и не должны даже тратить на подобное время, ведь все моряки знали основное правило при встрече с русалками: кто-то должен убить первым, и пусть это лучше будешь ты, чем подводная тварь. Но с момента нападения на «Оркрист», когда Трандуил хотел его убить, русал не проявлял агрессии. Он вообще был не похож на морского демона. Скорее уж на очень грустного парня, чья жизнь была искалечена такими же людьми, которых он убивал. Может даже заслуженно.       — Трандуил. А свое имя ты мне назовешь?       — Торин.       — Торин, — демон словно смаковал имя, словно пробовал его на вкус. — А раз Эрбеор принадлежит твоему роду, то ты… Окенщилд верно? Я помню, как мне рассказывали о вашей алчности и гордыне, которые пробуждало в вас золото.       — Семейная болезнь, верно. Ты многое знаешь, Трандуил, — мужчину все больше начинала интересовать жизнь русала до обращения в монстра.       — Однако я протягивал тебе руку не для того, чтобы ты удовлетворил свое любопытство.       Торин опустил взгляд на протянутую ладонь, совершенно не заметив, как залюбовался тонкими чертами лица и в особенности мягкой улыбкой, когда Трандуил заметил его за разглядыванием. В руке у русала был медальон, который раньше висел у того на шее. Кулон был явно дорогим, серебряным с выгравированным кленовым листом и инкрустированным мелкими изумрудами.       — И что мне с этим делать?       — Пошли это лорду Мирквуду и сообщи ему о том, что он в долгу перед тобой за спасение жизни их сына.       До мужчины не сразу дошел весь смысл фразы, он все еще любовался переливами камней на солнце, и невольно обратил внимание на ошибки творца — сказывалась семейная профессия, как вдруг на него обухом свалилось понимание.       — Так ты…       — Глупый сынуля, сбежавший из-под венца? Да, это я, — Трандуил не выглядел обиженным, лишь печальным. Даже попытался сделать шутливый реверанс. — Это было большой ошибкой. Но я заплатил за нее сполна.       — Прости, я… Мне жаль.       — Не проси прощения. Не ты повинен в моей смерти. Но спасибо за эти слова. Теперь мы с тобой в расчете.       Торин вдруг с пугающей ясностью представил, как некогда наивного юношу, заманили и осквернили, чтобы после лишь выбросить в воду. Как юноша пытался побороться с морской пучиной, заведомо зная о своем поражении. Скорее всего ему было очень больно… Это ведь должно быть так, когда ноги обращаются в хвост, на шее прорезаются жабры, а зубы становятся острыми, как у акулы. А как он отреагировал на то, что ему приходится питаться человеческой плотью? На то, что он не сможет больше никогда пройтись по земле, попробовать блюда со всего мира или даже банально повстречаться с родными? Если Трандуил был сыном лорда, вряд ли он знал настоящую жизнь за пределами поместья. Сложно было не проникнуться сочувствием в данный момент. И тем хуже себя ощущал мужчина, поймав себя на желании поцеловать сидящее перед ним существо.       — Но как кто-то посмел… — Торин не заметил как сказал это вслух, но Трандуил вырвал из его хватки руку и попятился в воду, — погоди!       — Не нужно, Торин, — с каким- отчаянием прошептал русал. — Не делай этого.       — Чего мне не делать?       — Не проявляй сочувствия к монстру, не допускай тепла в своем сердце. Иначе погибнешь, ведь Океан запрещает подобное.       — Трандуил, я…       — Я знаю этот взгляд Торин. И поверь, ты должен обратить свой взор на живых, а я уже давно…       Торин не стал дослушивать чепуху, что пытался внушить ему Трандуил. Просто приблизился к русалу, упал на колени перед ним, и пока создание моря не сообразило, что происходит, притянул себе двумя руками за лицо и поцеловал. Трандуил замер, после приоткрыл губы, отвечая, но тут же, видимо осознав ситуацию, в которой оказался, стал неистово вырываться из хватки. Оторвавшись от губ, но не опуская рук, Торин постарался успокоить Мирквуда:       — Кто? Кто сделал это с тобой?       — Какая тебе разница…       — Ответь мне, Трандуил, кто?       Трандуил откровенно бесновался в его руках. Мервые щеки не могли раскраснеться, мертвые глаза не могли плакать, но излом губ и бровей выражал достаточно, чтобы Торин понял, какую боль сейчас причиняет своими вопросами. Но тем не менее, он не мог его опустить. Чары или нет, но было что-то совершенно чарующее в этом избалованном мальчике, который так быстро расстался с жизнью из-за совершенной ошибки и из-за зверской жестокости других людей. Чудовище, человек — Торин сейчас четко понимал, что именно чувствует это существо, и мог перенять его боль, мог прочувствовать ее, а значит должен был помочь, должен был хотя бы знать, кто способен на такое бесчинство. Он склонил голову, заглядывая прячущему лицо Трандуилу в глаза. Тот, кажется, дрожал. Затем русал на миг замер, вздохнул (Торин впервые увидел, что он дышит — вряд ли мертвому нужен воздух, но привычки тела так просто не искоренить) и тихо заговорил, словно немного придя в себя.       — Майорн. Он и его команда. Они пустили меня по кругу, а навеселившись, сбросили в океан. Хотя он знал, что я не умею плавать. Меня разрывало на части от боли и страха. Но Океан посчитал меня достойным, чтобы сделать своим ребенком. А сейчас ты обрекаешь себя на муки, только для того чтобы удовлетворить свое любопытство.       — Одного из командиров Азога зовут Майорн… И я клянусь тебе, что он будет плеваться кровью к исходу этого месяца. А что до меня… Я не боюсь проклятия Океана. И готов принять любое наказание, только останься со мной еще на минуту.       Трандуил смотрел на Торина будто у того на его глазах вырос хвост. Русалка и человек, где же это видано. Живой с мертвецом. Невозможно. Даже если бы Трандуил и возжелал этого, все равно невозможно. Закон един для всех.       Но этот человек смотрит с такой надеждой, а с поддержкой его отца он точно отправится в бой за родное поместье. Почему бы и не подержать его в сладкой иллюзии еще недолго. Русал кивнул, и Торин с неподдельным счастьем притянул того, для второго поцелуя.       Торин упал на одно колено, держа перед собой меч. Рядом с ним лежало обезглавленное тело Азога, но Майорн или как его называли моряки с недавних пор, Саурон, все еще стоял перед ним.       Неудивительно, что Трандуил оказался прав. Увидев медальон, старый лорд Мирквуда тут же пообещал небольшую флотилию, с помощью которой можно было одолеть Азога и Смауга. Судьбой своего сына он интересовался с особыми рвением, но Торин не мог сообщить ничего утешительного, лишь сжать старика за плечо и поблагодарить за помощь.       Бойня была страшной, но над Эребором уже вздымалось его знамя, а остатки флота Азога медленно и верно шли на дно, привлекая акул со всей сторон на кровавый пир. Остался лишь Саурон. Но Торин прекрасно понимал, что рана, нанесенная ему Азогом, смертельна, и против этого чудовища в человеческом облике он не выстоит. Но это не значило, что он не попытается отомстить за все. Зато то, что этот человек в союзе с другими, лишил его дома. Отца и матери. Брата. Счастливого детства и беззаботной юности. За то что посмел уничтожит все надежды Транудила на счастье и обрек того на смерть. За то, что лишил его, Торина, возможности быть счастливыми вместе с Трандуилом.       — Не вставай, лорд Эребора. Пусть эти земли снова принадлежат твоему роду, но твое тело пойдет на корм рыбам.       Торин лишь улыбнулся. Сколько пафоса. Будто бы он не пойдет на дно вместе с ним. Ну пусть болтает. Главное потянуть еще немного времени, корабль, оставшись без рулевого, медленно, но верно несся тараном в сторону другого. Насколько Торин знал, на том корабле хранился порох, так что смерть будет весьма быстрой.       — Иди ко мне… Иди к нам, — вдруг раздалось красивое многоголосое пение. Женские и несколько мужских голосов вдруг прервали речь Саурона, и тот с испугом обернулся. На носу корабля сидело сразу три русалки. Они манили к себе пирата, пока Торин посмотрел вправо, заметив знакомый светло-серый хвост. Его не влекло к другим девицам и юнцам, перед его взором был лишь один. Прекрасный, как сама смерть, парень, что улыбается ему нежной и в то же время до ужаса коварной и счастливой улыбкой.       — Иди ко мне Торин. Иди, и мы будем вместе.       Торин, сжав зубы, поднялся, и стараясь не кричать от боли, направился к русалу. Тот попытался обнять человека за шею и притянуть к себе, но тот, прежде чем ответить, оглянулся и с нескрываемым удовольствием наблюдал, как в миг обратившиеся в хищных созданий русалки впивались когтями и зубами в плоть Саурона. Трандуил не смотрел в ту сторону, но прислушивался как крики его убийцы, раздавались по всему берегу, а потом резко стихли, когда того затащили в пучину.       Торин повернулся обратно и увидел неприкрытую радость от смерти некогда возлюбленного в глазах Трандуила. Положив ладонь ему на щеку, Торин привлек внимание русала.       — Побудешь со мной, пока я не умру?       — Я буду рядом столько, сколько захочешь, — прошептал в ответ Транудил и поцеловал мужчину. Торин почувствовал, как русал, потянув его на себя, падает за борт. Однако человек не сопротивлялся, когда вода заполнила его легкие, как ослабели конечности, а глаза перед глазами расплывалась темнота. Смерть его больше не пугала, пока он обнимал Трандуила и был вовлечен в бесконечный поцелуй.       Темнота обволакивала нежно и мягко, словно баюкающие в сумраке ночи руки матери. Где-то глубоко внутри еще догорала судорожная боль, но словно эхо громкого всплеска, с каждым мгновением она становилась все менее различимой и менее значимой, и те крупицы внимания, которые Торин мог себе починить, начинали фокусироваться на другом. Неподвижность. Медленно, но неизбежно он осознавал свою собственную беспомощность — не такую, как когда грубые кандалы или веревки сковывают конечности, но внутри все еще остается воля к движению и вся привычная затаенная мощь. Нынешняя обездвиженность скорее походила на колоссальную слабость, словно мышцы не просто не хотели его слушаться — как будто их вообще не было в его теле. Как будто вовсе не было тела. Торин попытался набрать в грудь воздух, но и здесь его ждал провал: все его тело было больше ему не подвластно. Ему казалось, что внутрь легких медленно, по одной капле, словно издеваясь, просачивается соленая и холодная вода, но его сил не хватало даже на то, чтобы откашляться.       Из всего, что раньше он считал данностью и обыденностью, сейчас у него остался один только слух. И постепенно разум очищался от нахлынувшего откуда-то тумана, и Торин начинал различать отдаленные звуки. Вот плеск воды. Это плещется море, волны набегают на острые скалы и разбираются об них на тысячи мелких белоснежных бабочек. Вот скрип древесины. Это налетевший на скалы и уже опустевший вражеский корабль в свои последние минуты отчаянно цеплялся кормой за морские отмели, не желая умирать вслед за своим уже затонувшим собратом. Вот треск огня. Он уже слаб, значит огонь на мачтах почти догорел, значит паруса вражеской флотилии уже обратились в пепел и рассыпались по всей водной глади. Вот крик чаек. Птицы вернулись в эти места — значит опасность уже позади, а где-то рядом земля, нужно просто найти в себе силы вернуть контроль над телом и…       Память медленно возвращалась к нему, секунда за секундой вырывая сцены из недавнего прошлого. Огонь и рана. Корабли и кровь. Трандуил и… Смерть. Последние два воспоминания обожгли его душу кипящим маслом, но даже этот всплеск не смог побудить его тело шевельнуться. Так значит он не умер? Он пережил и ранение, и морскую пучину?       Вот бы найти в себе силы поднять веки и оглянуться вокруг, чтобы понять, как же обстоят дела на самом деле. Возможно его вынесло волной на берег, и сейчас он лежит, переломанный, но живой, в каменистом гроте, а где-то неподалеку бьет по воде знакомый серый рыбий хвост. Но всплесков он не слышит, а шепот волн не отдается эхом, как отдавался бы, будь он в гроте. Значит, его вынесло на мелководье, и возможно до берега еще много десятков миль. Но где же тогда Трандуил? С трудом и болью, но Торин все же вспоминал последние секунды того сражения: русал, поцелуй, темная и тяжелая вода вокруг его тела. Что-то больно кольнуло его разум: а не мог ли… Нет, Трандуил не мог так поступить. Осуществить грязную месть чужими руками, сыграв настолько подлую партию на чувствах того, кто открылся и доверился ему, а затем скрыться. Но тогда, значит, с ним что-то случилось. Возможно он ранен. Возможно мертв. А возможно…       Торин никогда не задумывался над тем, что происходит с русалками после того, как они достигают цели, которая удерживает их на земле. Самое страстное, самое неистовое желание Трандуила было исполнено — он был отомщен, человек, причинивший ему боль, наконец-то был мертв. Могло ли это значить то, что и сам Трандуил наконец-то смог упокоиться? Могли ли все его мучения подойти к концу, мог ли Океан отпустить его душу туда, куда уходят все души усопших, обретшие покой?       Перед глазами Торина, разрезая мрак, постепенно начинали расцветать иллюзорные неяркие узоры — такие блеклые и нечеткие, будто проступающие сквозь истончившиеся веки. Вот пузыри воздуха поднимаются к поверхности воды; вот на самой поверхности над его головой пляшут солнечные блики. Вот стайка медных рыбок скользит мимо его лица, ласково задевая кожу скул своими искристыми хвостами. Такие фейерверки обыкновенно расцветали перед взором в момент, когда сознание покидало тело, но сейчас Торин был уверен, что он все еще остается по эту сторону бытия. Впрочем… Осознание приходил медленно и до невозможного болезненно. Именно поэтому звуки кажутся ему такими приглушенными и потусторонними. Именно поэтому тело не просто не слушалось его, а, казалось, и вовсе ему не принадлежало. Именно поэтому все образы плыли перед ним через пелену. И именно поэтому капля за каплей соленая до горечи вода наполняла его легкие, а он не находил в себе сил избавиться от нее. Его не вынесло ни на отмель, ни на берег. Смерть уже давно завершила здесь свою жатву, забрав с собой не только жизни его врагов, но и его собственную. Но, тем не менее, что-то все еще заставляло вспышки мыслей роиться в его сознании — жизнь покинула его, но желание жить все еще горело негасимым огнем.       Значит, вот каково умирать. Вот что пережил Трандуил, когда оказался на дне, испуганный и опороченный. Вот какие муки он перенес, прежде чем… Торин задумался. Та ненависть, которой был полон Трандуил, не давала ему умереть. Океан принимает под свое крыло тех, кто настолько полон злобы, желчи и желания крови, что даже ад не готов открыть перед ними свои двери. Эти мятущиеся души вынуждены искать свой приют здесь, чтобы потом однажды все же упокоиться, все же сняться с этих тяжелых якорей и оставить этот мир тем, кто создан для жизни в нем. Торин усмехнулся: смешно надеяться, что Океан допустил ошибку, и что теперь его ждет жизнь подводного создания. Конечно, вот сейчас его ноги сольются в длинный рыбий хвост — а лучше в тюлений, чтобы хвост был под стать обладателю. Смешно. Он понимал, что именно не отпускало в поля вечного покоя его любимого. Но что здесь задержало его самого? Любимого. Под смеженными веками вспыхнула яркая искра, словно бы выстрел фейерверка во время осеннего карнавала. Торин никогда при жизни не произносил этого слова, но теперь был готов отдать все, чтобы перед окончательным переходом в другой мир все же промолвить его, глядя в глаза тому, чей образ сразу предстал перед внутренним взором.       Их с Трандуилом связывало не слишком многое, не слишком много дорог было пройдено рука об руку, но всего пару часов назад один только взгляд на это существо заставлял его сердце биться чаще, а звук его заливистого смеха и почти что невинные прикосновения согревали душу и подстегивали творить невероятное. Торин не верил в любовь — он знал жизнь, и знал, что она слишком проста для такого сложного и многогранного явления, но сейчас ему казалось, что именно это тепло и именно это волнение, именно это желание перевернуть мир ради одной только улыбки и одного поцелуя и зовется любовью, что именно во имя этого слагают песни и идут на смерть.       И именно из-за нее в его остывающем и неподвижном сердце сейчас не было ничего, что могло бы объяснить, почему он все еще не пересек черту. Торин не назвал бы свою жизнь по-настоящему счастливой, нет — она была всего лишь достаточно размеренной и правильной, чтобы прослыть достойной. В нем не было ненависти, не было злобы, не было желания отомстить. Единственная месть, которая его волновала, была осуществлена — чудовище, причинившее страдания Трандуилу, кормило рыб где-то неподалеку. Но уйти он все же не мог. Что-то, что он не мог осознать или назвать, все еще теплилось в его окоченевшем теле.       Странное чувство вдруг заставило его насторожиться. Похоже было на удар волны или подводного течения, но настолько слабый, что в другой ситуации он бы и вовсе его не приметил. Он постарался сосредоточиться. Еще один. И еще. И еще. Понимание окатило его взрывом энергии. Сердце. Это не подводное течение, это его собственное сердцебиение — медленное, еле различимое, но все равно ощутимое. Миг — и от осознания происходящего удары участились. От груди во все стороны, заполняя мертвое тело, разливалась холодная кровь, и каждую ее каплю Торин ощущал как взрыв, как крохотный наконечник стрелы, вонзающийся в его плоть. Первое, что чувствовало его оживающее тело — боль, но даже эта боль казалась божественным благом. Вот дрогнула его рука. Вот онемевшие пальцы наконец сжались в кулаки, царапаясь о каменистое дно. Вот ожили мышцы шеи, и он не без удовольствия немного склонил голову в бок, ощущая, как напрягаются скованные трупным окоченением сухожилия. А вот наконец-то распахнулись легкие, жадно втягивая воздух.       Оторопь снова захлестнула Торина. Воздух? Все еще не в силах открыть глаза, он осторожно повел руками. Под его ладонями определенно ощущается илистое дно. Гул воды бьет по ушам, а значит он все еще в море. Он опасливо вздохнул еще раз — и снова приятная волна насыщения окатила его грудь. В третий раз — и снова, но не успел он в очередной раз попытаться повторить свой эксперимент, как его рука наткнулась на что-то мягкое. И, собрав все свои постепенно возвращающиеся силы в кулак, он с трудом приподнял веки. Мир вокруг казался чуть менее, но все равно блеклым, будто бы он смотрел через мутное белое стекло. Сфокусировав взгляд и заставив себя повернуть голову, он опустил глаза. Рядом с его отдернутой ладонью на покатом донном камне лежало что-то большое и серебристое. Он с опаской потянулся вперед, и в следующий мир между его пальцев скользнули приподнятые слабым течением платиново-белые волосы. Сердце снова сделало лихой кульбит.       — Трандуил?       Ослабленное тело отказывалось сразу отвечать на все внешние раздражители, но что-то Торин все же сумел понять: яростный, почти что злой поцелуй накрыл его губы, по спине полосовали притягивающие ближе когти, а до слуха доносилось сдавленное «я думал…», «я ждал…» и «я уже не…».       Сил на вопросы и на размышления у него не оставалось. Все его сознание, только недавно вернувшее себе власть над плотью, сейчас сосредоточилось на ощущении мягкой кожи, нежных губ и того отчаяния, с которым Трандуил стискивал его в объятиях. В три кольца вокруг его туловища обвивался мощный хвост, способный переломить человеческий скелет так же просто, как и сухую соломинку, но сейчас сжимающий со всей нежностью и осторожностью. Чувствительность постепенно возвращалась и к ногам, и Торин, попытавшись было согнуть одну в колене, вдруг замер, распахивая глаза до боли от пробивающегося через толщу воды солнца. Ног не было. Было что-то другое. Длинное, сильное и гибкое. Был хвост. И только теперь Торин начал все же различать слова, которые Трандуил шептал ему прямо в распахнутые от удивления губы. — …три недели, Торин, я думал, что уже бесполезно ждать, Океан всегда обращал людей быстрее, я боялся, что ты. Что он… Что я останусь один, я все время ждал, я не знал, что будет, а ты… — А я тебя люблю.       Трандуил запнулся, в тот же миг слегка отстраняясь и удивленно вглядываясь во все еще слегка расфокусированные глаза. Торин осторожно высвободил одну руку и опустил ее Трандуилу на скулу — тот тут же судорожно потянулся вслед за прикосновением, притираясь ближе к ладони. — Я был мертв три недели? — Да. Я боялся, что смерть заберет тебя насовсем. — Такого не могло случиться. Океан знал, что меня здесь держит кое-что очень важное. Трандуил устало прикрыл глаза, но на его обкусанных бледных губах все равно играла еле заметная улыбка облегчения. Обеими руками он прижимал к щеке ласкающую ладонь, а грудь вздымалась так часто, что казалось, что он задыхается. — И что же? Ты хотел мне отомстить за то, что по моей вине ты оказался здесь? Если да, то… — Нет, — Торин качнул головой, слабо усмехаясь. Три недели, проведенные на камне возле гниющего трупа, явно дали Традуилу возможность побыть с собой и своими внутренними демонами наедине, раз он успел такого себе надумать. — Меня здесь держишь ты. Но не из мести. Просто как я могу уйти, если ты тут, Трандуил? Ни Океан, ни смерть не в силах этому помешать. Ненависть тянет нас ко дну, но я держусь не за дно, а за тебя. Я тебя не оставлю. Нас не разлучила даже смерть — я не оставлю тебя ни за что. И в следующее мгновение Торин судорожно втянул жабрами воздух, утопая в долгом, глубоком и сладком поцелуе, слыша только плеск волн и тихий шёпот: «я тоже тебя люблю».