Притча потерявшего

В престижном Альгамбара, который не брезгала посещать само ее Величество, царила непривычная тишина, не присущая огромному театру. Заядлый детектив из Скотленд-Ярда, в попытках сделать лицо попроще, расхаживал по главному залу, то и дело окидывая голову на прелестный зеленый купол. Конечно, он был здесь впервые. Признаться, жалованье у него по сравнению с коллегами-бобби в голубых фраках, серых холщовых брюках и черненьких цилиндриках, схожих с кукольными шевелюрами, было таким, что и жаловаться было бы равным противиться Викторианской Морали, то и дело попрекавшей его в недостаточном трудолюбие. Детектив не любил театры, транслируя с его языка, он не понимал новое искусство. Сейчас в Англии, то бишь в Лондоне, началась культурная революция. Строились новые большие театральные здания, а на улицах, на которых было и так не вздохнуть и выдохнуть, выступали всяческие бродячие музыканты или артисты. И хоть в газетах и гремели одни лишь статьи о Новой Эпохе, абсолютно другой, в которой каждый может найти себя и стать чем-то большим, чем аристократом или жителем грязных трущоб, он чувствовал себя лишним среди всего этого. У скотленд-ярдца, повидавшего всю грязь туманного то ли желтого, то ли серого Лондона, исчезла любая надежда на справедливое и честное будущее своей Родины. Он больше не придерживался лицемерной морали, созданной Бабушкой Европой, звал конечности руками, ругался; слишком много бранился, прекратил заниматься бесполезной благотворительностью, коей интересовались аристократы лишь ради своей выгоды, отрицал дарвинизм; до такой степени, что частенько вступал в бесполезные конфликты с так называемыми Королевским географическим обществом, а проще говоря, выходит, что дискуссировал на повышенных тонах он с бывшими обезьянами… Он перестал быть джентльменом, а вместе с тем, наверное, и надежным, честным человеком. По крайне мере, такого мнения были его коллеги. И вот, полностью пропащий и лишний во всей бутафории театра, видящий за призмой его величия лишь пронзающую пустоту, впрочем, как и во всех монументальных зданиях или улицах Лондона, взгляд его, вечно протокольный и пожирающий нечто внутри каждого встречного, вместе с одинокой мелодией, плавающей по залу, словно неравномерный; то тихий, то громкий океан, приковывается к сцене, на которой репетирует только один актер. Почему-то их глаза, словно жадно ищущие столетиями друг друга, на секунду встретились, правда взоры юношей были отнюдь не сердечно-романтичными, как в самых прилежно-написанных любовных романах, скорее скептическими, очень небрежно брошенными, но и одновременно странно похожими, будто отражающими их обреченность в сопровождением неспособностью ничего чувствовать кроме разочарований и… Когда он увидел детектива, музыка исчезла, свет в зале чуть погас и актеришка ловко спрыгнул со сцены, влеча за собой остальных артистов, сидевших и наблюдавших его выступление на замшевых стульях. — Вы из Скотленд-Ярда? Я думал, что мы уже помогли полиции, чем смогли… Может, у вас есть новости насчет бедняжки Мэри? Артист, которого, наконец, смог разглядеть детектив, был блондином, с интересным цветом глаз, который был схож с оттенком волос, сильно надушенным скорее всего французскими духами, к сожалению, сказать было трудно: были ли они дорогими, привезенными из самой Франции, или отечественной подделкой, купленной у местных барыг за пару золотых, но у них был сравним с протухшими яйцами. Плавал неприятный запашок по всему периметру, заставляя нос детектива назойливо чесаться изнутри. Ко всему прочему, юноша был обладателем довольно хороших зубов. И тут даже не про их беленький, словно редкий снежок, цвет, а про великолепные натуральные клыки, ничуть не сгнившие, и про отсутствие дыр при улыбке. Глаза скотленд-ярдца непроизвольно опускались ниже; его интересовало одеяние мальчишки, обычно разоблачающее статус человека. Сразу хотелось врезаться взглядом в яркие бриллианты на его руках, шее; роскошный серый джентельменский жакет с серебряными пуговицами так и вынуждал обратить на него внимание, сделать вывод о его заказном производстве, потом детективный чуткий взор привлекла белая рубашка с пышными рукавами по бокам, кои были уж очень модны в их эпоху, не забыл бывший копер и окинуть взглядом черные чуть в обтяжку брюки, замшевые туфли, дополняющие образ модного денди. Похоже, завидное у семьи артиста положение дел. Или все-таки это спонсорская работа? В Викторианской Англии, мораль в которой была превыше всего, проституция расцветала; из-за царившего классового разброса еще недавние дети увязали в сексуальных связах с богатыми аристократами, которые, в свою очередь, обеспечивали их базовыми вещами, а если повезет, как это зачастую было с театралами и театралками — талантливыми ребятами, их благотворители оказывали им поддержку в творчестве, например, гарантировали им лучшие роли, а еще и дарили очень-очень дорогие вещички. Кто же ты, мальчишка с янтарно-въедливым взглядом? — Есть некоторые подробности, но, боюсь, я не смогу вас с ними ознакомить, — он прокашлял в кулак, — Здесь есть Цукаса Тенма? Мне нужно было бы с ним поговорить. — Я, — юноша с золотистыми глазами улыбнулся, обозрев на всеобщее внимание свои прелестные зубы, — Судя по характерным рыжим волосам, вы, наверное, Акито Шинономе. Приятно познакомиться, я наслышан о Вас. Рад, что такой гениальный детектив, слава которого опережает его самого, готов помочь нашей беде. Акито покивал головой. Значит все-таки богач. — У меня есть пару вопросов к Вам насчет недавних событий. Мы можем поговорить с Вами наедине? * * * — Так и зачем я Вам понадобился? Тенма прищурил глаза; юноша выглядел встревоженно, нервно ковырял свои пальцы и кусал губы. Невооруженным взглядом было видно, что тот волновался. Но непонятно из-за чего: то ли из-за визита копера, то ли из-за самих обстоятельств, вынужденных Акито явиться. Из-за неожиданного появления незваного скотленд-ярдца пришлось прервать репетицию, своей громкой молвой объявить о перерыве, попутно желая всем приятного аппетита. А после, когда подавляющее большинство театралов ушло на обед и покинуло главный зал, Цукаса, с предварительного согласия детектива, повел того на короткую прогулку по парку вблизи театра, объясняя тем, что в подобном месте, пропитанным культурой и роскошью, обсуждать убийства, а тем более гибель их же актрисы, совсем не целесообразно. На небе сгущались тучи, а желтый туман становился мутнее и мутнее… И с изменением погоды, кажется, переменилось и выражение лица Тенмы, его взгляд и действия. Любая попытка жестикуляции превращалась в странные, медленные и несвязанные с речью движения; а говор юноши был тихим, едва слышимым. А может быть, почему-то Акито, будь оно не ладно, не придал значения тому, что, возможно, подобная смена настроения из-за того, что они остались наедине… Шинономе, хоть и не любил подобные прелюдия, дабы не спугнуть актера и не придать ситуации еще более неприятного волнения, осторожно перешел к делу: — Господин, если Вы не возражаете, предлагаю перейти к делу, — услышав от актера короткое мычание, которое было чем-то вроде согласия, Акито продолжил, — Как вы уже поняли, понадобились Вы мне из-за появления новых зацепок в деле о жестоком убийстве одной из актрис вашего театра. Могу ли я задавать Вам пару вопросов? Должен Вас предупредить: все, что вы скажете будет использовано в суде. — Конечно, прошу Вас, задавайте. Я постараюсь сделать все, дабы хоть чем-то помочь расследованию! — Что ж. Благодарю Вас. Давайте приступим. Вам знакомо имя Изабелла Кровд? Тенма быстро кивнул, неловко закрутив в руках свою золотую трость. Чем именно смутил его вопрос было трудно предположить: возможно, из-за некой связи с девушкой, а может они были просто очень хорошими друзьями и то, что случилось с девушкой по нему сильно ударило, или актер все-таки был замешан в чем-то. Акито, навострив взгляд, продолжил: — Думаю, Вы не ожидали услышать это имя в нашей сегодняшней беседе. Позвольте разъяснить. Когда я лично опрашивал свидетелей, проходивших по делу Мэри, узнал, что до ее гибели ваш театр по странным обстоятельствам покинула еще одна актриса. Что примечательно, изначально она должна была играть роль, которую на премьере пьесы исполнила Мэри. Буквально за несколько дней до показа Изабелла куда-то пропала, а после, уже спустя четыре дня после первого показа, девушка была найдена живой в загородном заброшенном доме. Я бы хотел задать Вам, пожалуй, самый очевидный и сильнее всего волнующий меня вопрос: почему вы не объявили о ее пропаже? Цукаса Тенма будто слегка поежился, присел на скамью возле театра и стал медленно отвечать: — Сэр, актеры часто пропадают. Некоторые из-за своего разгульного образа жизни на время покидают театр, а некоторые уходят без предупреждения из-за жизненных обстоятельств… Так уж у нас заведено. Но исчезновение Беллы действительно повергло всех в шок, ибо, в отличии от той же самой Мэри, девушка не была легкомысленной или злоупотребляющей своим свободным графиком. Впрочем, все случается впервые… — Извините, мне совсем не известно театральное течение жизни. Что ж, наверняка как главному руководителю труппы известно, что после того, как мадам Кровд нашли в заброшенном пригородном особняке, врачами у напуганной и абсолютно невменяемой девушки было выявлено бешенство матки. Учитывая все это, задам уместный вопрос: замечали ли Вы какие-либо изменения в ее характере за последние несколько месяцев? Неожиданно подул ветер, очень холодный, леденящий. Цукаса зарылся в воротник своего тоненького жакета, а Акито ненавистно взвыл в сторону своей легкой накидки. — Нет, не замечал, Сэр. Вообще, как мне известно, хотя, признаться, я совсем не разбираюсь в лечебном деле, эта страшная болезнь появляется из-за стресса на работе или еще чего-то подобного. Но я уверяю Вас, ничего такого Белла не испытывала. У нее прекрасная семья, понимающий коллектив! — А какие у Вас были отношения с ней? — Хорошие. Мы были отличными напарниками и близкими друзьями, — слабая, чуть ностальгическая улыбка украсила лицо Тенмы. Акито чуть нахмурился: — Я вас понял, — Шинономе кивнул и еле слышно вздохнул, успев двадцать раз уже пожалеть о своих последующих словах, но еще не сказанных словах, поэтому, опустив плечи, он старался просто абстрагироваться от всех рисков и громко выпалить: — Могу ли я попросить Вас об услуге? — Об услуге? — повторил он, словно проверяя, не ослышался ли, — Какой? У детектива внутри все сжалось, вены и на голове, и на руках, взбухли до невозможности, и, достав свою последнюю папиросу, он произнес с обреченностью в голосе: — Господин Тенма, можете ли Вы посетить вместе со мной дом Изабеллы и помочь в допросе ее мужа? * * * Конечно, это было чертовски безрассудно. Акито понимал, что, как минимум, без ордера и в одиночку обыскивать дом погибшего и опрашивать свидетелей по его делу запрещается, и как максимум то, что мальчишка-артист может донести на скотленд-ярдца, коий нарушает закон и злоупотребляет своим положением, и ладно, если тот донесет коллегам Шинономе об этом всыпающимся, нарушающим законы случае, но если с языка мальчишки подобное слетит в присутствии чертовых газетчиков… Хоть и Акито пользовался славой в детективных кругах, ведь будь то это история кровавой Мэри или первое преступление на железной дороге, он сумел раскрыть в кротчайшие каждое из них. У скотленд-ярдца и среди молвы горожан была некая известность, но, черт побрал бы этих журналюг, из-за которых люди вокруг, вместо благодарностей и восхищения, отказывались добровольно сотрудничать, охали и ахали, распускали слухи, а какое-то время продавцы местных мясных отказывались продавать детективу еду. И все эти кривые толки лишь участились после раскрытия ужасающего убийства в загородном доме «Рауд-хилл-хаус», в котором Шинономе обвинил несовершеннолетнюю аристократку… Потому и при первой встрече с Цукасой его удивило, что тот будто бы без сарказма был рад, что детектив, чья гнилая слава обгоняет его самого, взялся за это дело. Такой улыбчивый отклик и правда вынуждает полагать, что, возможно, актер не замешен в пропажах, иначе, наверное, отреагировал бы не таким образом на появление Шинономе. По своему опыту скотленд-ярдец может отметить, что глаза людей сияют при его появлении лишь тогда, когда им действительно очень и очень нужна помощь… Все это заставляет заключить: Тенма не только хороший артист, но и друг, товарищ. Наверное, всех артистов Альгамбара он считает своей семьей. Безусловно, перед своим планом Акито навел некие справки о Цукасе Тенмы, но ничего особого выяснить не смог: лишь то, что его сестра чуть ли не смертно больна, но из-за своего огромного состояния, оставленного умершими родителями, актер поддерживает ее призрачную жизнь. Работает артист много, чересчур много, и хоть и считается джентльменом; где-то даже джентльменом, которому хочется подражать, но и одновременно он известен своим настойчивым характером, сильным духом и громким говором и вечно холостяковым настроем. Подобное никак не укладывается в викторианскую мораль, но, впрочем, почему-то именно такой чуть эгоцентричный, но и нельзя подчеркнуть — благородный тенмовский нрав привлек Акито. Еще, наверное, захватил разум Шинономе тот небрежно брошенный взгляд вроде бы в никуда, а на деле — в самую душу детектива. Почему-то тогда скотленд-ярдец почувствовал себя не брошенным по среди мишуры лондонского величия, а где-то в теплом доме, с семьей. В этих глазах, которые он увидел лишь тогда на громадной сцене, словно на пьедестале, до которого никогда ему не дотянуться, отражалось что-то родное. В тот миг перемешались все чувства и эмоции, а голова сдавливала виски. До сих пор он не понимал, что это было… Быть может, ему лишь показалось? Тенма так хорошо играл свою роль? Но из-за чего-то Акито убеждал себя, что нет, это не так, и тот взгляд правда стал чем-то большим для него не из-за хорошей актерской игры, а из-за похожей с Тенмой судьбой, мыслями и переживаниями. Будто они оба были лишними и в театре, и на грязных улицах, и в прогнившем городе, и в собственной некогда любимой стране. Возможно, и в собственной жизни они играли никому не нужные второсортные роли, массовку. Их взгляды были идентичны, и мысли тогда, думает Шинономе, тоже. И потому Акито хочет ему доверять, настолько, что, наверное, некая внутренняя симпатия впервые берет вверх над разумом. Детектив с надеждой смотрит в серый потолок; ему хочется верить: что все, что он ставит на кон, оправдает свои риски. * * * Цукаса, хоть и с некой грустью в глазах, скорее всего, из-за неприятных чувств, связанных с посещением дома, в котором некогда кипела жизнь и в который, скорее всего, он часто приходил навещать Беллу и погостить, принял его просьбу, договорившись встретиться с детективом на следующий же день у театра — чего ж ждать. Складывалось ощущение, что к концу своего вчерашнего диалога Тенма открылся, чем-то проникся к Акито, и сегодняшнее маленькое секретное путешествие должно было увенчаться успехом. По крайне мере, хотелось верить. Лондонская погода поражала своей непостоянностью; удивляла и своим сарказмом в сторону Акито: стоит ему куда-то собраться, так сразу тучки сгущаются, а решит тот просидеть целый день в Уайтхолл, и солнце выглянет, и небеса станут корчить белые забавные рожицы, словно дразня. И сегодня, стабильно во важный день, моросящая погодка издевательски разыгрывалась, начинался настоящий леденящий ливень… Одновременно с начинающимся природным ненастьем из великолепного купола выплывал хорошо приодетый юноша, колорит одежды которого был ярким, броским. На мальчишке была аккуратная белая рубашечка, заправленная в ярко-желтые брюки, а также то ли голубой, то ли зеленый, в общем, Шинономе назвал этот цвет голубо-зеленым, жакетик, прическа по первому писку моды с недлинной челочкой и, конечно, фирменная золотая тросточка и миловидная шляпка, отлично сочетающая с янтарным оттенком глаз артиста, которая, ко всему прочему, была на макушке юноши и в их первую встречу. Если не затрагивать остальные его нарочитые элементы одеяния, например, золотые и серебряные кольца, а потом еще и явно дорогущую подвеску, и не оставить без внимания желтенькую в цвет брюк накидку, и не использовать нерезиновый словарный запас Шинономе, то Тенма обыкновенно выглядел как яркое солнце в ненастный день. Чертов буржуй, умеет же одеваться красиво и прям-таки вразрез с лондонским климатом. Встретились бы они с Акито чуть раньше, тот бы с неким упреком отметил чересчур выразительный цвет одежки, различные дражайшие украшения. Но теперь, в настоящем, прекрасном настоящем, Шинономе просто-напросто не мог не удержаться от насмешливого, явно ни в чем не попрекавшего юношу, комментария, в шутку попрекая аристократа, и стараясь юношу расположить к себе: — Вы сегодня особенно нарядны, джентльмен. Тенма рассмеялся; сначала негромко, будто проверяя реакцию детектива, а потом актерские щеки раздулись и красные губы сильно приподнялись, а практически безлюдную улицу озарил громкий гогот. — Вы совсем не сдержаны, джентльмен, — серьезно произнес Акито. Артист, который ожидал совсем иной реакции; по меньшей мере легкой улыбочки на губах скотленд-ярдца, а по большей — такого же задорного смеха в ответ, опустил голову: — Сэр, прошу прощения, что Вам пришлось узреть меня в таком непристойном виде! — еще громче завопил Цукаса. Актер быстро забрался в заранее заказанный экипаж, стыдливо пряча красное лицо, ведь он-то думал, что Акито хотел лишь поддеть с издевкой. И Шинономе, который с забавным лицом наблюдал за коротким этюдом под названием «Эмоции Цукасы Тенмы» почему-то не спешил извиняться.