как правильных мальчиков на гитаре играть учат

      Вова много раз видел, как Кащей играет на гитаре. Это первое воспоминание о чувстве, что Вова в группировке на своем месте: зима, холодно, пальцы ломит, а кровь на разбитой брови сразу застывает, не успевая залить глаза. Они с пацанами вместе в кругу вокруг костра, в раскаленных углях чернеет картошка, кто-то шушукается, кто-то смеётся, мелкие прячутся в капюшонах и шарфах, что только глазки с отблесками огня мерцают в темноте. И только Кащей, – по виду не мерзнущий совсем никогда, даже чувства этого не представляющий, – сидит с гитарой на коленях. Он перебирает струны, дергает их, подкручивает колки, пытаясь гитару настроить на слух, но скорее для вида или для выебонов, потому что не настолько у Кащея хороший слух, да и хуй че ты там настроишь в шумящей толпе, а даже если получится, то на морозе струны сожмутся и потеряют строй. В холоде гитары ломаются, говорят, нельзя с ними так, но Кащею предсказуемо похуй, гитара эта постарше и покрепче многих, сидящих рядом, а то и в несколько раз, так что выдержит и сегодняшний вечер. – Ну че петь будем, малышня? – спрашивает Кащей, тут же прерывая все бурные диалоги и хихиканье. – Можно только не про лошадей в океане? – подаёт голос один из самых мелких скорлупок. – А что, грустная слишком, заплачешь? – пихает его локтем рядом сидящий парень повзрослее. – И давай только не голубей над нашей зоной? – просит Вова, – Че-то часто ты её поёшь. – Тренируюсь, Вовка, – в отсветах прыгающих языков огня Вове кажется, что Кащей подмигнул. Сейчас шутки про то, что кащей сядет – смешные, и вот именно, что только шутки, – Не лошадей, не зону, че хотите-то тогда? Матерную не буду, я трезвый щас, не просите даже. – Сбивая черным сапогом? – предлагает кто-то ещё. Кащей чуть нахмуривается, потупив взгляд, чтобы вспомнить, как она играется, а потом примеряется пальцами к струнам и затягивает песню своим хриплым громким голосом. Горло застудить Кащей тоже не боится, глубоко вдыхает холодный воздух и пока поёт, изо рта у него не перестаёт идти пар. Армейские песни сейчас кажутся тоже чем-то далёким, им всем одинаково непонятным – кому-то по возрасту далеко до этого, кому-то понятно не станет никогда, а Вова и не задумывается, что когда-то решит столкнуться не просто с армейкой, а с самой настоящей, – не уличной, – войной. Но пока им мелким просто весело сидеть и подпевать ставший знакомым уже за столько раз текст. Вове весело смотреть на Кащея, слушать его голос и стараться запомнить этот вечер, – почему-то именно этот, – получше и на подольше. Вове весело ловить его взгляд иногда через сладкий жгучий дым от костра, весело в очередной раз следить за его руками и стараться запомнить на вид аккорды, названий которых Вова и приблизительно не знает. Его столкновения с музыкальными инструментами в жизни происходили туманно и несерьезно, ну стоит дома это пианино, ну ходят какие-то сыновья маминой подруги в музыкалку, ну есть где-то в городе магазин инструментов, всё это душно и отдает чушпанством. У Вовы убеждение, что скрипками, пианинами, дудочками и прочей хуйнёй занимаются пидоры с девчачьими нежными руками. У Вовы костяшки вечно разбитые теперь, какая ему музыка? Но вот эта музыка совсем другая – у Кащея руки тоже в крови вечно и не успевают зажить, как он уже по новой лезет в пиздиловку, но эти руки так красиво играют на расстроенной ноющей и время от время поскуливающей гитаре, а голос, неважно, попадает в ноты или нет, он зато тыщу песен знает наизусть и хрипит прям как у крутого рокера. Вова себя вдруг ловит на ощущении, что он на своём месте. Потом звучат ещё песни, а Вова улетает в свои мысли и случайно делает это, не отводя взгляда от Кащея. Интересно, заметил ли он вообще. Впрочем, неважно. Вове в голову пришло воспоминание куда более теплое, чем сегодняшняя темная зимняя сказка, от которой спасает только их общий костер – Вове в голову пришло лето, слепящим солнцем, зеленой травой, стрекозами, бабочками и раскрытыми настежь окнами. Кащей тогда сидит на лавочке во дворе, потому что в качалке невозможно, там душно до ужаса, и также, как сегодня, бренчит на своей верной гитаре, выдерживающей любые погодные условия. Вова тогда ещё не совсем утонул в группировочных пацанских делах, ещё было какое-то ощущение, что можно иметь их как хобби, – ну знаете, кто после школы на кружки, кто уроки делать, кто на рыбалку, а Вова на забивы чисто по приколу, – Вова тогда ещё не совсем утонул в Кащее. Напросился к нему в группировку и стало на душе полегче, Вове тогда ещё не хочется вечно Кащея доёбывать, только бы тот не отводил глаза на кого-то другого. Самому правда не пялиться уже не получается, так что это Вова и делает, сидит где-то неподалёку, пока вокруг никого нет и только Кащей на лавочке в тени напевает что-то под нос, может, думает, что пацанам вечером сыграть. У него во рту сигарета тлеет, затягивается Кащей редко и нехотя, потому что даже для сигарет слишком жарко. Ещё одно воспоминание – Вова тогда уже успел попробовать сигареты первый раз, за что быстро отхватил от своего тренера по боксу, ну а как ему объяснить, какого это, когда пришёл в группировку всего-то пару месяцев назад, а тебе самый главный, – от которого скорлупа с сигаретами шкерится за гаражами, – протягивает сигарету и спрашивает “Реально ни разу не курил? Хуя се ты правильный”. А потом стоишь рядом с ним, пытаешься курить, и весь рот сковывает горечь, хочется кашлять, нос закладывает, но какая же, блять, честь. Дальше Вова сам начинает тренироваться курить, только бы Кащей больше не смотрел с этой дебильной насмешкой в глазах. Вторая сигарета дается легче, на третью становится приятнее, на четвертую от запаха табака мурашки по коже, на пятую появляется ощущение собственной полноценности и ещё одна проблема в жизни в виде зависимости. Диляра разочарованно вздыхает из-за вечного сигаретного запаха и испортившихся оценок. Вове всё равно, он уже взрослый, ценности меняются, как и ролевые модели. Летняя картина в его голове отличается от нынешней, более мрачной и реалистичной – Вова знает, дома никто уже не удивится, что он придёт затемно, Вове не дерут горло сигареты, Вову никто не ругает на боксе, Вове не страшно пересечься взглядом с Кащеем, они наоборот друг другу украдкой улыбаются при любом удобном случае, сами того не замечая. Когда пацаны наелись картошки из костра, намерзлись-нагрелись, наслушались песен, то начали потихоньку расходиться по домам. Вова подходит к Кащею и они идут вместе, потому что вроде как по пути, да и нахуй надо ходить ночью по одному, если можно вдвоём. По правде, это просто лишний повод пройтись вместе и выкурить ещё пару сигарет, сначала на ходу, а потом у вовиного подъезда, потому что у него там фонарь работает. Не у всех подъездов такая привилегия. Бычок ещё светится слабой искоркой, когда летит на асфальт, припорошенный снегом. Постоять бы ещё. У них, вроде как, на это ни одной причины. Интересно, сколько времени? – Ну всё, Вовчик, завтра на сборы в то же время, – говорит Кащей и дергает шапку Вовы ему на глаза, а потом, усмехнувшись над вовиным возмущенным “Ээ!”, сразу разворачивается и идёт прочь от подъезда куда-то в свою сторону. Вова смотрит вслед и на секунду хмурится от жмущего чувства недосказанности. – Кащей!! – Ау? – оборачивается через плечо, чуть сбавляя скорость, но не останавливаясь. И всё равно улыбается, как будто считал в голове “три, два, один” до того как Вова позовёт. Кутается в пальто. Может ему все-таки бывает холодно? – Научишь меня на гитаре играть? – Позови в гости и научу, – теперь точно-точно улыбается. Кащей сворачивает в какой-то темный переулок, там фонарей уже нет, Вова каждый раз думает – что же это там за дорога в царство тьмы? Кащей говорил, что такие правильные мальчики, как Вова, по таким дорогам не ходят. Вова внутри от этого слова вскипает каждый раз, но, правда, так ни разу и не сходил проверить. Вова стоит у дверей своего подъезда, пока Кащей не растворится в темноте совсем, не сольётся с ней в одно целое. А потом ещё немного дольше. И смотрит в темноту, как будто там еще что-то может измениться. Вокруг Вовы свет от окон дома и фонаря, вокруг Кащея тьма. Над ними обоими темное небо с выхлопами и слоем дыма-одеяла для медленно задыхающихся где-то в космосе звёзд.

***

На следующий день из школы они идут к Вове домой вместе, Кащей по-быстрому берёт гитару в качалке, и они с Вовой и с ней, уже, получается, втроём, подходят к нужному подъезду. Место под козырьком перед железной дверью на свету тусклого зимнего дня уже не кажется таким волшебным, думается даже, что вчерашние смешки и сигаретный дым в ледяном воздухе привиделись ночью во сне расплывчатым образом. Вова заходит в квартиру и скидывает куртку на крючок, ботинки пинает в угол, чтобы в проходе не стояли, а то Диляра ругаться будет, и проходит в коридор, заглядывая мельком в комнату и на кухню, чтобы убедиться ещё раз, что дома никого нет. Вова такой серьёзный пацан, на улице не стесняется ни в словах, ни в ударах, а дома ему как будто всё ещё за это стыдно. Хоть пару осколков от своей прежней жизни он сохранить всё ещё надеется, вряд ли получится, но пусть сейчас его успокаивают эти криво слепленные кусочки, что Вова наивно прижимает к сердцу и баюкает, убеждая себя, что он всё ещё нормальный сын. Кащей тихо смеётся и тоже снимает куртку, на время оставляя гитару, так и норовящую упасть, у двери. – Кого ты боишься-то? Мы ж не сосаться тут собираемся. – Если бы я этого боялся, не позвал бы тебя, – хмыкает Вова, отшучиваясь, и чуть помявшись в коридоре, позаламывав пару секунд пальцы, идёт на кухню ставить чайник. Ничего Вова не боится, он за детство тысячу раз приводил домой друзей, Диляра никогда не запрещала, обычное же дело. Только сейчас всё не так уж обычно, это все-таки не просто друг, это Кащей, он старше, он курит и пьёт, он главный в группировке, а ещё он тот самый человек, приложивший руку к порче хорошего правильного мальчика Вовочки, к смерти отличника с ослепляюще-красным пионерским галстуком и к перерождению этого милого доброго мальчика в Адидаса, которого теперь знает весь район. Ну или будет знать попозже. Перерождение всё-таки процесс не быстрый, насмотришься на фениксов в книжках с цветными картинками, и думаешь, что всё так легко, а это надо сначала пару десятков шишек набить, чтобы однажды проснуться и понять, что ты чего-то стоишь. Вова снова утопает в мыслях и сам не замечает, как наполняет чайник и ставит на плиту. Чайник смотрит на Вову в ответ потертым узором из розочек. Под чайником пляшет голубой огонёк газовой плиты. Почти как костер. – Ты не пришла, ну и хуй с тобой! – вдруг начинает петь Кащей за спиной Вовы, опираясь спиной на косяк двери и громко ударяя по струнам гитары, – Как будто нет другой такой! Мне не нужна, любовь твоя, с другою счастлив буду я! Вова вздрагивает, оборачивается и видит дико довольное ебало Кащея. Сначала хочется послать его и его частушки нахуй, потом хочется это выражение с его лица стереть, непонятно только как именно, потому что дальше эта мысль в голове Вовы не идёт, он ее ловит за руку и не пускает. – Блять, иди ты… – Не матерись, Вовчик, – Кащей подходит ближе, держа гитару в одной руке, и щелкает Вову по носу, как котёнка, – маленький ещё. – А че ты мне песни тогда такие поёшь? Плохой пример подаёшь, я маме пожалуюсь и она меня во двор не пустит – смотрит снизу вверх и чуть ли губы не надувает. – У тебя нет мамы, Вов, – разрушает всё Вовино напускное одной ухмылкой. Вова закатывает глаза и отворачивается, на чайник смотрит, как будто он так скорее закипит. Кащей отходит немного, тоже опираясь поясницей на край кухонного стола, и продолжает бренькать что-то, мурлыкать под нос, дергать струны, как будто пытается на ходу сочинить мелодию погениальнее, чем у всяких Моцартов и Бахов. Вова опять случайно увлекается его пальцами, бесцельно бегающими по ладам. – Есть хочешь? – Вова идёт к холодильнику, не дожидаясь ответа, и достаёт колбасу, берёт со стола батон, заботливо завернутый в полотенце, чтобы не черствел. Когда Вова начинает всё это резать, Кащей уже тут как тут и гитара его снова терпеливо поджидает, одиноко стоя на стуле. Стоит Вове отрезать первый кусок колбасы, как Кащей откуда-то из-за спины Вовы тянется и хватает его, так что Вова даже по руке ударить не успевает, – Ах ты с-... негодяй! – Оо, видишь, пошел процесс перевоспитания, – смеется Кащей, жуя спизженную колбасу. Вова смотрит на него с притворной злостью. – Я в детстве у бати кота просил, а он сказал, что кот колбасу воровать будет. Я теперь понимаю, что он имел ввиду, – Кащей в ответ гогочет и на кухонный стол локтями опирается, а потом вовсе на собственные руки ложится и смотрит на Вову снизу вверх. Именно такой ракурс ловит, кажется, первый раз в жизни, – Чё ты делаешь? Кащей не сразу отвечает, он как будто на несколько секунд попал в транс или во временную петлю и сейчас носится по бесконечному количеству вселенных, пытаясь найти нужную, чтобы вернуться обратно к Вове. Неловкая пауза на самом деле короткая, но Вове она кажется гораздо длиннее. Кащею она не кажется ни неловкой, ни длинной, зато Вовка смешно хмурится. – Да ничё, хочу понять, что видит батон в последние секунды своей жизни, до того как ты его обезглавишь. Вова хмыкает. – Ну и как? – Я бы не жаловался. – Да батон вроде тоже молчит, – заключает, дорезая кусок хлеба и укладывая на него колбасу. Чайник начинает свистеть и Вова убегает к нему, так ни разу и не бросив взгляд на Кащея. Он выпрямляется и берёт с тарелки один из бутербродов. Вова заваривает чай в двух чашках и ставит их на стол, тянется к сахарнице. – Ты с сахаром пьёшь? Сколько ложек? – Три. – Ого. – Ага. Вова прыскает и закатывает глаза от этого детского передразнивания. – Я бы больше поверил, что я кладу три ложки сахара в чай, чем ты. – Я же не виноват, что ты такой приторный мальчик, Вовка. Вова очень старается в сотый раз не закатить глаза, насыпает эти три несчастные ложки в кащееву чашку, а в свою не сыпет ни сколько. Кащей берёт чай и перемешивает в нем сахар, звеня ложкой по стенкам чашки, прежде чем отпить, а Вове зубы сводит даже смотреть на это. Перекусив, они идут с гитарой в Вовину комнату. Хуя себе, у человека комната отдельная есть в квартире, Кащею непривычно, у него своей не было никогда. – Так, ну садись на кровать, бери гитару… Да не ссы, она ж не хрустальная, как твоя люстра. – Пф, не мог не заметить, да? – Вовчик, у нас во дворе не все слышали, что такое хрусталь, а у тебя он на потолке висит, ну ясен хуй, – Кащей садится рядом с Вовой на край кровати и ставит его руку на гриф, а другую на струны, – Ну, с богом, че. – Вот настолько серьёзно? – Зависит от того, насколько быстро у тебя мозги соображают. Смотри, короче, есть лады, сверху первый и дальше вниз второй третий, четвертый. Ищи теперь пятый, кузнечика будем учить. – Кузнечика? Ты же много хороших знаешь, чё кузнечика-то? – Вова снова слегка надувает губы, Кащею даже интересно – это он с детства так выпрашивать научился, если ему что-то надо, или у него так случайно получается? – Ты в школу, например, с какого класса идёшь? Правильно, с первого, так что хочешь научиться – играй кузнечика и не выебывайся. Где пятый лад? Вова пару секунд пыхтит, глядя на Кащея, а потом мирится с ситуацией и с кузнечиком, с которым они теперь повязаны, и опускает глаза, внимательно рассматривая гриф и считая про себя каждый лад, а потом указывает пальцем. – Этот? – Этот. Теперь нужна самая нижняя тонкая струна. Правильно, зажми ее теперь средним пальцем и другой рукой дерни, – по комнате разносится первая звенящая нота, громкая и бесформенная, зато хоть какая-то. – А обязательно средним, указательным нельзя? – Можно, если на руке только указательный есть. Теперь отпусти струну и дерни опять, так по кругу два раза. Вова постепенно понимает, как это работает, и медленно делает всё, как говорит Кащей, а когда слышит, что мелодия по чуть-чуть складывается, смотрит на него почти по-детски восхищенно. – Получается! – Получается, да… а теперь ещё два раза на четвертом ладу надо дернуть струну. Давай, с самого начала. В тра-...ве-... си-дел-... куз-...теперь четвертый… -не-чик. Нормально, да, теперь наоборот надо, начать на четвертом а в конце переместиться на пятый, понял? – Ну… – Вова хмурится и со стороны кажется, будто его мозг уже слишком перегружен, хотя, скорее всего так и есть. – Ладно, давай так, – Кащей забирается на кровать с ногами и садится сзади Вовы, прижимаясь к его спине и накрывая его руку своей, – Держи свои пальцы под моими, будем вместе зажимать струны, дергать буду я. У Вовы мурашки стекают по шее и плечам от того, как теплое дыхание Кащея, вечно пахнущее сигаретами, щекочет кожу. Голова мало разгружается, даже наоборот, думать по какой-то причине становится сложнее, но Вова кивает головой, как будто всё понял и ко всему готов. Кащей играет рукой Вовы, а тот очень старается запомнить когда и куда надо ставить пальцы, но гораздо легче в голове отпечатывается нестираемое ощущение теплой ладони, крепко накрывающей вовину. Может это просто всегда на гитарах так учат играть и не надо обращать внимания? – А что я всю работу делаю, напевай хотя бы, Вов. – Серьёзно? – Серьёзней некуда, я тебя ещё и перед остальными заставлю отчитываться, как ты кузнечика выучил, – на это Вова замирает и обеспокоенно оборачивается к Кащею, пытаясь посмотреть ему в глаза через плечо, – Да шучу я, шучу, расслабься. Они начинают сначала, Вова, вздохнув, послушно напевает кузнечика в ритм, пока Кащей играет мелодию, но в один момент он сбивается, потому что сам не может сдержать смеха, который поднимается несдерживаемыми позывами и от которого корёжит и не остается ничего, кроме как уткнуться лицом в плечо Вовы. – Ну чтооо? Ну не так уж ужасно я пою. – Представьте себе, представьте себе, – передразнивает Кащей самым высоким задыхающимся фальцетом, на который только способен, и опять рассыпается в смехе. Вова хотел бы обидеться или хотя бы сделать вид, но вместо этого из него тоже, будто паром из чайника, вырываются смешки, только усиливающиеся, чем больше смеется Кащей. И в приступе хохота хочется откинуться головой на его плечо, в чем Вова себе никак не может найти сил отказать, это же в таком контексте совсем не странно, да? Очень даже по-дружески, правда? И когда их истерика стихает, оставляя за собой только желание отдышаться, они не меняют положения, сидят, как будто прилипшие друг к другу, только Вова украдкой поворачивает голову немного и косится на Кащея в странном ожидании пока он выдохнет свои последние смешки в плечо и поднимет взгляд. Когда это всё же случается, Вова находит в себе наглость не отвести глаза и не подняться с чужого плеча, а продолжать лежать на Кащее, глядя прямо на него, пока их лица находятся явно ближе, чем нужно. Тут пауза Вове уже не кажется неловкой, взгляд сам по себе ползет с глаз Кащея на его губы и обратно. Кащей улыбается уголком рта и щурится, вздыхает тихо и видя у Вовы на лице ожидание с щенячьими глазками, выдерживает ещё пару секунд, прежде чем… – Ну всё, поднимайся давай, тебе ещё самому играть. Кащей легонько подталкивает Вову в спину, чтобы он выпрямился, а Вова не может даже сказать ничего в ответ, промаргивается и покашливает тихо, у мальчика прямо сейчас разбились ожидания, яркие, как салют на новый год, ну что ж, бывает. Кащей прячет улыбку, поджимая губы, и тоже возвращает себе серьёзное учительское выражение лица, хотя Вова его даже не видит. – А… петь надо? – Нет, попробуй просто сыграть сначала, – Кащей получше устраивает гитару на коленях Вовы и убирает руки, мимолетно проводя ими от его запястий до локтей. Вове кажется, что показалось. Может всё это просто показалось? Кащей и не флиртовал с ним никогда и поцеловать полминуты назад не хотел. Вова выдыхает и пробует самостоятельно сыграть мелодию от начала до конца, как показывал Кащей. Кузнечик совсем не сложный, с третьего раза получается попасть пальцами по всем ладам и струна почти не дребезжит. – Нормально же, да?... Чтобы быть хорошим преподавателем надо хвалить ученика, знаешь? – А ты много знаешь про преподавание, да? – Кащей улыбается и Вова это слышит, – Ну давай ещё раз, у тебя ритм хромает, я напою, легче будет. Вова начинает играть снова, а Кащей не поёт… Кащей текст песенки Вове на ухо почти что шепчет. Вове кажется, что он не смог сдержаться и едва заметно вздрогнул. Может всё-таки не показалось, а то ну кто так кузнечика напевает? Диссонанс жуткий, песенка детская про ебучее насекомое, а голос у Кащея такой, что снова мурашки по всему телу и хочется скулить. Вова сконцентрированно играет дальше, кончики пальцев онемели и не болят, а может лучше было бы, чтобы болели, может было бы проще игнорировать дикость сложившейся ситуации и теплые руки Кащея на плечах. Песенка заканчивается, Вове она кажется мучительно долгой. – А сейчас? – и вопрос как будто совсем не о качестве исполнения кузнечика. Вова снова поворачивает голову к Кащею и внимательно его рассматривает, отчаянно пытаясь понять, добиться ответа, потому что становится уже по-детски обидно. Но Кащею-то лишь бы постебаться. – Сейчас хорошо, молодец, Вовчик – Кащей берет его руку и рассматривает покрасневшие пальцы, – А может у тебя великое музыкальное будущее, не задумывался об этом? В музыкалку пойти не хочешь? Вова чувствует, как кончается терпение и внутри закипает что-то, чему уже абсолютно похуй на принципы, уличные законы и предрассудки, что заставляет его убрать гитару с колен, – откидывая ее по счастливой случайности не на пол, а всё-таки на кровать, – и вместо ответа сразу подлететь к Кащею с поцелуем, да так резко, чтобы сначала аж столкнуться зубами. Вова целовался до этого всего пару раз в жизни, с какой-то девчонкой, которую пару классов назад провожал до дома, и страшнее всего было, что Кащей это поймёт, что будет как с сигаретами – “Ебать ты правильный, че, до свадьбы себя хранишь?”. Поэтому, не почувствовав сопротивления, Вова забирается к Кащею на колени и, зажмурившись, старается показать, что умеет, хотя, по сути, не умеет нихуя, кроме как слишком быстро, напористо и мокро вылизывать чужие губы. Кащей хоть тут старается не смеяться, тема-то посерьёзнее будет, чем пение. Он обнимает Вову, проводя широкими ладонями по его напряженной спине, и старается немного замедлить поцелуй. Вот бы до Вовы донести, что он не везде должен быть самым лучшим с первой попытки, уже полбеды бы решилось. Кащей убирает отросшую вовину челку ему за ухо и, отрываясь на секунду от его губ, шепчет: – Тише, ты куда-то торопишься? Вова, раскрасневшийся и с блестящими от влаги губами, заметно напрягается в его руках сразу после этих слов, но пару секунд погодя выдыхает, закрывая ненадолго руками лицо и вытирая рот от слюней, и по виду внутри Вовы будто медленно сдувается воздушный шарик, что был готов лопнуть. – ….Дальше учить кузнечика. Кащей смотрит Вове в глаза и через несколько секунд они оба одновременно начинают хихикать, пока Вова не утягивает Кащея в поцелуй во второй раз, только теперь осторожнее. Вова, всё-таки, хороший ученик.