Есть только разум

Боль, жгучая боль, сжимающая в тиски грудную клетку так, что трудно было сделать вдох. К горлу подкатил ком, и какое-то неведомое до сей поры, омерзительное чувство, сравнимое с тошнотой, охватывало параноика с головы до ног. Каждый жест, каждый высокомерный взгляд, каждое едкое слово давались с трудом. Но для него это был единственный выход, ведь так? Потому что он никогда не будет счастлив с кем-либо, особенно с парнем, который даже имени своего вспомнить не может. Потому что он знал:сколько бы сладких речей ни лилось из уст шпиона – все они были пропитаны ядом. Рано или поздно его обязательно предадут. Не важно как: может, подставят нож к горлу и заставят захлёбываться в луже собственной крови, может в дело вступит шантаж, а может, подобно ржавой шестерёнке, найдут замену, кого-то лучше, добрее, заботливее, кого-то, кто не беспокоится из-за каждого неверного шага в свою сторону, кто не пытается обратить на себя внимание, бросая колкие фразы, кого-то, с кем было проще. Он знал это, он выучил этот урок слишком хорошо. – Да что с тобой не так?! – доносится пронзительный возглас безымянного юноши, – Ты невыносим, Яков! – Бросает почти что озлобленный взгляд в сторону параноика, что некогда был товарищем, надёжным союзником, единственным, кому доверял Немо. Яков всё понимает. Он принимает эту ненависть, взор медовых глаз, брошенный с укором. Он заслужил. Да и пусть! Пускай больно будет сейчас, пока он ещё в состоянии контролировать ситуацию, пока он осознаёт, что происходит. – Немо, Немо, сколько лишних эмоций... – Яков погрозил указательным пальцем, – ...не припомню, чтобы я просил тебя доверять мне, ты сам последовал за мной как слепой котёнок, а теперь злишься. – На лице появилась мерзкая, самодовольная ухмылочка, отчего руки собеседника сами собой сжались в кулаки. Немо едва ли сдерживался от того, чтобы ударить этого зарвавшегося засранца прямо сейчас, и от этого Якову на мгновение стало по-настоящему страшно. – Значит для тебя все те слова про доверие ничего не значили? Ты просто выжидал момента, чтобы использовать меня? – Он бросает на собеседника последний, почти умоляющий взгляд. Юноша едва ли не просит, чтобы седовласый отрицал брошенные им слова до последнего, сказал, что это не так, что, по крайней мере, хотя бы в некоторых из них была толика правды. – Ты весьма проницателен, Немо, – Яков прикрыл глаза, улыбнувшись, – ещё немного, и ты возможно даже сможешь стать тем, кого не стыдно будет назвать "хорошим шпионом". – Он сощурился, а в медовых глазах разбивалась тем временем последняя надежда на то, что разговоры поздним вечером, откровения, оставшиеся в стенах кастелянной, их совместное расследование значили для параноика хоть что-то. Его просто использовали. Как наивного, выброшенного на улицу щенка. Мерзко, как же мерзко! От собственной слабости, от осознания того, что он успел привязаться к самовлюблённому идиоту, для которого был не более, чем пешкой на шахматной доске становилось тошно. Хотелось вырвать себе сердце, исполосать кожу, только бы больше не ощущать этой тоски, только бы не испытывать больше ничего, кроме ненависти. Яков не заслуживает ничего, кроме неё. – Ты...ты просто... – Пытался подобрать он слова, но мысли, как на зло, перемешивались в кашу. Он столько всего хотел бы сказать! Почти прокричать, но даже так, солдат вряд ли бы услышал его. – Ну? Кто же я? Давай, шпион, удиви меня! – Вымученная ухмылка давалась ему непросто, он выжидал ответа не то со страхом, не то с беспокойством. Боялся, и в то же время хотел увидеть, как последний человек, для которого он хоть что-то значил, возненавидит его. – Ты просто мерзкий, самовлюблённый эгоист! Неудивительно, что никто из отряда не хочет с тобой общаться, ты отвратительный, Яков. – Слова ранят больнее, чем острие ножа. Лезвие пронзает насквозь, мешая сказать и слово, заставляя прикусить губу до крови. Только этого юноша уже не увидит, уста надёжно спрятаны за тканью чёрной маски. Он не осуждает Немо. Он сам так захотел, сам выстроил вокруг себя неприступную стену. – Даже забавно слышать это от того, кого волнует лишь возвращение потерянных воспоминаний, – цокнул он, – так что же случилось? Неужели господин Немо привязался ко мне, как бедный маленький щенок? – Состорил он невинное лицо. Яков не был уверен, какого ответа ожидал больше. Потому что в глубине души он надеялся услышать положительный ответ ровно так же как и отрицательный. – Заткнись! – воскникнул он так резко, что параноик едва заметно дёрнулся, – Я столько раз пытался тебя понять, я доверял тебе, ты был моим союзником! Ребята говорили о тебе много плохого, но...когда ты предложил мне помощь, когда попытался поверить мне, когда взял на себя вину за кражу дневника...я подумал, может, они всё же ошибались, может не видят того, что вижу я? – Он осёкся, видимо, осознав, что взболтнул лишнего. А на лице параноика отразилось недоумение, даже удивление. Он поджал губы. В самом деле? Разве этому шпионишке есть дело до того, какой он человек? На мгновение воцарилось молчание, прежде, чем парень наконец подвёл итог: – Теперь я вижу:нет. Они были правы во всём, от начала и до конца. Ты кличешь всех предателями и лгунами, когда сам не упускаешь возможности вонзить нож в спину, как последний трус. – Последние слова Немо почти что выплюнул, развернувшись и направившись к двери. Оставаться здесь больше не было никакого желания, а особенно видеть перед собой лживое лицо предателя. Дыхание учащалось, внутри с новой силой вскипала ненависть, не только к Якову, но и к самому себе. За то, что позволил так легко одурачить себя. Но вместе с ней что-то противно ныло и больно саднило горло. Парень остановился у самой двери, не удосужив параноика даже взглядом. – Ненавижу тебя. – Бросает он напоследок, громко хлопает дверью. Голос звучит холодно, ровно. И на последних словах что-то очень больно распирает грудную клетку. Разве механическое сердце вообще может так болеть? Якову всегда казалось, что в модификации есть свои преимущества. И одно из них – уязвимость. Перед болезнями, холодом, ранениями, и, наконец, эмоциями. Разве не для того органы их были заменены на механические, чтобы сделать из них бездушных кукол? Тогда почему...так больно?... Всё прошло по плану. Он больше не услышит тихий, спокойный голос, обращённый к нему, и бархатистый смех. Было плохо, очень и очень плохо. Настолько, что хотелось взвыть, послать собственные страхи и предубеждения к чёрту, лишь бы единственный человек, которому он был не безразличен, остался рядом. Но это твердила душа. А у отступников, как известно, души быть не может. Есть только разум. Рано или поздно, боль пройдёт, и внутри останется лишь пустота. Ведь в конце-концов, для него нет иного выхода, и никогда не было, не так ли?... Он остался один, совершенно один в пустой библиотеке, озаряемой лунным светом, прямо как в ту ночь, во время их разговора в архиве. Он переживёт это. Станет сильнее, и никогда больше не подпустит кого-то ближе. – "Так будет лучше." – Повторял он себе. Он один, но в безопасности.