kiss the tattoos on my neck
baby, tell me that you love me
— я тебя люблю, степа, пиздец как. те самые три слова, о которых раньше приходилось только мечтать, степа теперь слышит наяву. от них плакать, словно маленькая девочка, потерявшая любимую куклу, хочется, но обстоятельства сейчас явно не лучшие для такого выражения своих чувств. у степы кружится голова. кружится голова и низ живота тянет, да так сладко, что парень не понимает, что именно этому виной: скуренные ранее на пару с никитой косяки или активно нарастающее возбуждение. а может это вообще сон? никита горячим дыханием шею обжигает, целует все, хоть и немногочисленные татуировки на ней, оставляя свои, только временные, бордовые и без четких границ засосы, пока руки степы медленно скользят под одежду, изучая рельеф тела и места, где парень ярче всего на прикосновения реагирует. дунаевский поглаживает стройные бока, переходит на спину, будто пересчитывает позвонки, сильно выступающие на худом теле, потом по самому низу живота ведет, отчего у никиты внутри больно-приятно скручивает. а вот что точно неприятно — ткань в районе паха, которая с каждой секундой натирает и давит сильнее. поляков наваливается на младшего, заставляет лечь на кровать, продолжая оставлять засосы на шее. однако в следующую секунду парни меняются местами: для степы ничего не стоит схватить никиту за бедра и быстро уложить его под себя.pick you up in a ferrari
fuck you in the front seat
— пойдем. степа шепчет в самое ухо, берет парня за руку и тянет к выходу из квартиры. тот не понимает ничего, но того факта, что его именно дунаевский, а не кто-то другой, куда-то отвести хочет, вполне достаточно для полного спокойствия и отсутствия сопротивления. перед домом красивая черная машина стоит. феррари. звук разблокировки дверей эхом по тихой улице разносится. хлопок двери, рычание заводящегося двигателя, а после статичный успокаивающий гул, пока парни молча по совершенно пустой улице едут, где только изредка пара машин рядом проезжает. никита распускает руки, но нельзя сказать, что второй как-то сопротивляется. во-первых, как он может сопротивляться, если он за рулем? а во-вторых, как он может сопротивляться, если к нему в трусы лезет любовь всей его жизни? поэтому степа лишь тяжело дышит и изредка поглядывает на лицо рядом. на нем — ехидная улыбочка и хитрый прищур. полякову нравится. вообще все это нравится. все-все. и степа, кажется, тоже. никак иначе его действия трактовать нельзя. по крайней мере, у степы не получается. двор степы. тоже абсолютно пустой, ни в одном окне света нет. и правда: кто не спит в четыре утра? только школьники, сидящие допоздна в компьютере, и их несчастные мамы, которые каждые пять минут заходят к ним в комнату, выслушивая, что осталось еще совсем чуть-чуть и игра закончена, честно-честно. обычно такая пустота пугает. ощущение, будто район совсем мертвый: людей здесь нет, так как их всех поразил неизвестный вирус, а лекарство от него найти не успели, или еще какое-то происшествие, из-за которого тут никого не осталось. обычно такая пустота пугает, но точно не в этот раз. в этот раз бояться невозможно; разве что в голову мысли тревожные лезут из-за действий никиты, который только недавно холодным, как самый настоящий лед, был, а сейчас сам перелазит на соседнее сиденье к степе, усаживается на его колени и за поцелуем лезет, нетерпеливо ерзая. как бы странно все это ни было, дунаевский отказаться не может. нет ни возможности, ни, если честно, желания. поэтому он осторожно придерживает полякова одной рукой за талию, вторую на его щеку кладет, а иногда в волосы запускает и целует парня. сначала целует осторожно, рвано, отчего никита обиженно мычит, но потом степа углубляет поцелуй, большим пальцем чуть оттягивая подбородок парня вниз, дабы удобнее было языком в чужой рот проскользнуть, и тот быстро замолкает. никита лишь сдавленно стонет в поцелуй, когда рука, что недавно поглаживала рельефный живот, под штаны юркает, расстегивая их и приспуская настолько, насколько поза сейчас позволяет. степа проводит по члену через довольно плотную ткань трусов, которые вскоре вместе со штанами где-то на заднем сидении автомобиля оказываются, а поляков остается в одной лишь кофте, кое-как прикрывающей пупок. дунаевский из бардачка смазку быстро достает, а никита, по глазам видно, кучей вопросов задается: зачем, как и откуда, — но они все отпадают, как только в нем сразу сразу два пальца оказываются и начинают размеренно двигаться, заставляя сильнее прижаться к любимому и вцепиться ногтями в его плечи, оставляя там красные следы в виде полумесяцев. когда никита сам на пальцы насаживаться начинает, степа добавляет третий, а второй рукой осторожно по спине водит, вдоль позвоночника, успокаивая дрожащего парня. — я готов уже, бля-ять, — поляков измученно стонет куда-то в плечо, на месте ерзает, из раза в раз задевая чужое возбуждение. дунаевский медленно вытаскивает пальцы, находит в кармане серебристый квадратик и, чуть позу сменив, по члену защиту раскатывает, дополнительно выдавливает немного лубриканта на руку и распределяет по всей длине, подставляя член ко входу. никита хнычет и поскуливает возле уха, пока степа его за бедра приподнимает и входит только головкой, подразнивая. поляков бы давно сам начал двигаться, если бы не сильные руки на ягодицах, не дающие возможность опуститься. однако совсем скоро они снова перемещаются на бедра и теперь уже надавливают на них, заставляя парня с протяжным стоном выгнуться, насаживаясь на всю длину, — терпение степы тоже не железное. степа оставляет поцелуи на бархатной коже: на плечах, шее, ключицах, груди — везде, где только получается, пока никита держится за его руки и размеренно двигается, запрокидывая голову назад от каждого поцелуя и прикосновения. они на нежной коже ожогами ощущаются, только их хочется больше и больше. от таких ожогов парень был бы совсем не против умереть. низ живота тянет уже не так сладко, и член дергается, умоляя хоть что-то с ним сделать, поэтому никита тянет руку, пытаясь к себе прикоснуться, но тут же чувствует, как его останавливают. дунаевский снова давит на бедра, заставляя сбавить темп, а вскоре совсем остановиться. поляков недовольно мычит, но через пару секунд этот звук сменяется сначала непониманием, а потом бархатными стонами и просьбами продолжать, когда степа осторожно отцепляет от себя никиту, несильно надавливает на его грудь, прося облокотиться назад, на руль, и начинает двигаться сам, задавая свой темп. никита все послушно выполняет и отклоняется назад, стараясь руками хотя бы за колени степы ухватиться. тот в свою очередь одной рукой гладит фарфоровую кожу, водит пальцами от груди и сосков до коленок острых, заставляя тело сверху подрагивать, покрываться мурашками и глаза прикрывать блаженно каждый раз, когда вторая рука до члена дотрагивается. степа обещает себе, что в следующий раз обязательно возьмет с собой резинку или заколки, чтобы убрать волосы, закрывающие половину лица и нагло лезущие в глаза. хочется видеть никиту полностью. хочется уловить каждый момент, получше рассмотреть каждый сантиметр лица: подрагивающие ресницы, брови, которые парень из-за их подвижности прямо домиком сводит, когда дунаевский из раза в раз по простате проезжается, сопровождая это своими томными вздохами и кольцом из пальцев, сжимающим член у основания. еще пара глубоких толчков и перед глазами все плыть начинает. оргазм волной мурашек разливается по всему телу; дунаевский хрипло выдыхает, откидываясь на спинку сиденья под высокие стоны полякова. и вот снова так хочется рассмотреть его лицо, но шея будто совсем не держит, а голова не слушается, поэтому степе остается только направить взгляд в потолок и воображать, насколько красиво сейчас выглядит парень. поляков дрожит, снова и снова повторяя имя степы и хватаясь за его предплечья, пока тот одной рукой давит на бедро, сопровождая продолжение ритмичных движений никиты, а второй еще пару раз проходится по члену. никита затихает, полностью останавливается и наклоняется вперед, перемещая ладони на плечи партнера. степа аккуратно большим пальцем потирает уздечку, выслушивая теперь уже сладкий скулеж полякова на самое ухо, а через пару секунд чувствуя, как по руке стекает вязкая жидкость. у дунаевского в бардачке, кажется, все для секса имеется, поэтому он снова тянется к нему, на этот раз доставая салфетки. степа осторожно отцепляет никиту от себя и вытирает их обоих, кидая испачканные салфетки в кучу, которая потом обязательно окажется в ближайшей мусорке. никита в очередной раз наваливается на парня, только теперь обвивая руками его шею и зарываясь носом в шоколадные кудри, пока степа прижимает его к себе, с небывалой нежностью гладит по спине и оставляет невесомые поцелуи на коже. — степаш... — шепот на самое ухо. — молчи. где-то внутри сидит мерзкое чувство, что тут что-то не так: ну не может никита так быстро перейти от «я ненавижу тебя» к этому. все какое-то нереальное, странное. дунаевский старается прижаться как можно ближе, как следует насладиться контактом с поляковым. вряд-ли он разрешит повторить это еще раз.***
темнота. степа открывает глаза. перед ним светлый потолок родной квартиры, а рядом только смятое одеяло и подушки, где-то между которыми телефон лежит. голова болит; парень совсем не помнит, как отвез никиту домой и как сам оказался в своей квартире. дунаевский судорожно отыскивает телефон и открывает камеру. смотрит на себя: никаких следов на шее, плечах, ниаких татуировок на шее... — нихуя не понимаю, — спросонья выругивается себе под нос.нужно позвонить ему.
палец держится на кнопке вызова, но отпустить страшно. вдруг никита, после всего что случилось, поймет, что это была ужасная ошибка? снова не захочет слушать? заблокирует?вдох-выдох.
гудок, второй, третий...
— да, че хотел? — их трубки доносится недовольный голос.руки трясутся. идиотизм какой-то.
— привет, извини, что так рано. я кое-что спросить хотел, — голос дрожит, парень волнуется и много воды льет, чем явно злит собеседника, — можно? — ты, блять, ради этого меня в шесть утра разбудил? ближе к делу. — мы с тобой вчера не ездили никуда? сердцебиение учащается, а дыхание, кажется, наоборот, совсем замирает в ожидании ответа. несколько мучительных секунд молчания, глубокий вздох никиты. — стефан, заканчивай со шмалью, реально. мы с тобой две недели назад последний раз виделись. а дальше короткие гудки и тишина, которую нарушает только тяжелое дыхание и стук собственного сердца.