Признания в любви

Андрей никогда не подумал бы говорить об этом, произнести вслух, обличить в слова все то, что долгими месяцами скапливалось смолой в его душе. Разве поступки не были громче непроизнесенных слов, разве они не доказывали, не звучали громогласным громом, не отзывались в них никогда не увядающей привязанностью? Они простили друг друга, остались вместе — срослись так, что не распутать и не разорвать. — Мы вместе квартиру будем снимать, так дешевле, — попытался объяснить Ирине Сергеевне Андрей причину, почему он выбрал не студенческое общежитие. На самом деле, аренда была дороже, но сказать вслух, что он больше не мог расстаться с Маратом, не мог вынести мысли, что было что-то, даже столь незначительное, что могло их развести, пусть и на время. Ирина Сергеевна ничего не сказала, только помогала собирать вещи. Юля, наоборот, расстроилась, слезно попросила его остаться и не оставлять ее одну — Андрей клятвенно пообещал, что как только она подрастет, то приедет к нему. В Москве они весь вечер драили квартиру. Точнее, убирался Андрей, пока Марат безуспешно пытался помочь и старательно разводил грязь, лез под руку, ушел за продуктами к ужину и вернулся почему-то с тремя банками сгущенки, хотя денег у него хватало только на макароны, масло и хлеб. Андрей даже тяжело вздыхать не стал. Зато — думал о том, чтобы купить раскладушку или старый диван, на что хватило бы им денег, для отвода глаз. Спать они будут вместе, но приходящим гостям об этом знать не надо было. — Завтра на Красную площадь сходим, — строил планы Марат, уминая сгущенку пальцами и время от времени громко прихлебывая чай. На выданную ему ложку он внимания не обратил. — Еще у МГУ сфоткаемся. — Ты и так там учиться будешь, можешь хоть каждый день фотографироваться, — ответил Андрей. Подумал, что фотография у них была еще с первой поездки в Москву. Обрезать бы часть с Турбо и вставить в рамочку. — Не, с тобой сфоткаться, вдвоем, — объяснил Марат и, пальцы свои, липкие от сгущенки, облизал. Андрей смотрел на него такого привычно домашнего, немного вальяжного, потому что Марат не мог не быть вальяжным, и почувствовал жгучее желание его расцеловать. Вместе сфоткаться, надо же. Вместе, вместе, вместе. — И у твоей консерватории тоже, — сказал Марат как само собой разумеющееся, наклонил банку сгущенки, позволяя остаткам сладости скатиться по жестяным стенкам в рот. Андрей хотел сказать: «У тебя не слипнется ничего?», шутливо так, добродушно, лишь бы успокоить сжимающееся от нежности сердце. — Тебе еще чай налить, сладкоежка? — спросил вместо этого он, пытаясь передать свои чувства незатейливой заботой. Марат кивнул, взглянул хитро, будто бы догадался о его попытках вести себя разумно — точно догадался — ничего не сказал. Губы свои, блестящие от сгущенки, облизнул, и Андрей, поставив на стол кружку горячего чая, не выдержал и все-таки его поцеловал. Ночью Марат забрался к нему, попал в крепкие объятия. Погода стояла еще теплая, но он все равно ластился, как кот, почти мурчал. Андрей от его близости успокоился, задремал, и в полусне услышал тихое, но четкое признание: — Я тебя люблю. Ничего не ответил, потому что и говорить тут было не о чем. Он думал об этом: зачем притворился спящим, почему не сказал ответное признание. Чувствовал ведь тоже самое, и чувство его, подобно столетнему дубу, крепло и разрасталось внутри, корнями все глубже зарывалось в сердце. Это было не как у Марата — у Марата любовь походила на бушующий пожар, у Марата был огонь и было пламя. Чувства Андрея оказались спокойнее, но не значит, что слабее. Может, все дело было в том, что в его семье не было принято о таком говорить. Мама, пока еще была в своем уме, никогда в любви им не признавалась, а с Ириной Сергеевной говорить о таком казалось неправильным. Андрей просто не знал, как такое сказать. Перед Новым годом они искали подарки. Собрались обратно в Казань на зимние каникулы. Марат расхаживал по рынку, сновал от лавки к лавке, искал, что ему приглянется. Андрей привычно следовал за ним. — Ты что ищешь? — Для Юльки подарок, — ответил Марат, взглядом скользнул по товарам, нахмурился. На лбу у него образовалась складка, и Андрей подавил желание коснуться ее подушечками пальцев. — Я уже купил. — Нет, ты купил от себя, а я Юле обещал подарить домик для ее любимой куклы, — возразил Марат, к нему обернулся. — Надо еще тете Свете что-то купить. Как думаешь, врачи разрешат ей варежки подарить? Когда мы в последний раз к ней ходили, тетя Света все жаловалась, что у нее руки мерзнут. Посмотрел на него еще так, будто это было что-то обыденное и само собой разумеющееся — чтобы Марат его сестре и маме от себя подарки делал, и чтобы вообще знал, что им дарить. Ребра у Андрея затрещали от распираемого чувства — корни дуба оплели легкие, обвили позвоночник, поднялись по пищеводу и коснулись горла, но дышать от этого тяжелее не стало. — Я тебя люблю, — признался Андрей, потому что только эти слова могли передать все то, что росло и множилось внутри него. Марат улыбнулся робко и одновременно нежно, будто солнце выглянуло из-за туч, освещая своим мягким светом землю. — Конечно, ты меня любишь, — вальяжно сказал он, не скрывая своего счастья, — как можно меня не любить? Андрей тоже задавался этим вопросом. Андрей просто любил его — казалось бы, с первой встречи, с первого взгляда, с первого мгновения. — Понятия не имею, — ответил с улыбкой на губах.