Где бы ты ни была, я буду рядом.

Он ест свой кекс — ну, точнее, он ест только четверть своего кекса, поскольку она крадет у него остальное не совсем маленькими укусами, дразня его за то, что он ел слишком медленно, в то время как он утверждает, что он просто пытался насладиться поеданием. Некоторое время они сидят в тишине, отпивая из бокалов шампанское и наслаждаясь теплым воздухом вокруг. Но правда в том, что он даже не знает, что сказать. Он не может вспомнить, когда в последний раз отмечал свой день рождения и такая норма жизни до сих пор кажется ему странной. Он снова смотрит на нее, непреднамеренно, за исключением того, что ему нравится, что теперь он может это сделать — смотреть на нее открыто, не скрывая своих чувств. Она встречает его взгляд и просто улыбается ему в ответ до того ярко, что он только и думает о том, какой же это подарок — ее счастье. Он старается не думать о чувстве вины, которое временами испытывает, когда видит, как она улыбается. Он знает, что должен просто сосредоточиться на сегодняшнем дне, но иногда так трудно не погрязнуть в тени неизвестности. Трудно не задумываться о том, что тогда он просто отказывался признавать, насколько сильно повлиял на ее жизнь и какое количество беспокойства поселилось в ней из-за него. Насколько это заставило ее прятать беззаботность, за которой он сейчас наблюдает. Она не заслужила такое бремя в виде него. Теперь ему остается только надеяться на то, что она и продолжит так же свободно радоваться. Что она никогда не перестанет поддразнивать его и смеяться вместе с ним, улыбаться из-за него. Его до сих пор ошеломляет, что это все — его реальность. Что жизнь его больше не является навязчивой жаждой и поиском мести или мирным, но таким одиноким уединением вдали от нее. Теперь это все — это где он сидит на улице, недалеко от «Эйрстрима» и вокруг него развешаны фонари, а Лисбон так его любит, словно это самая простая вещь, которая существует на свете. Внезапно он встает и протягивает ей руку. Даже если бы у него была возможность сказать это вслух, слов было бы просто недостаточно. Он обязан показать ей, как сильно он любит ее. Она с забавой смотрит на него: — «Я знаю, что ты стареешь, но сейчас только пол девятого. Разве мы не можем посидеть еще чуть-чуть? Сегодняшняя ночь прекрасна.» — «Нет, только если ты не гораздо смелее, чем я считаю, Лисбон» — сказал он ей, многозначительно понизив голос. — «Оо, а это так?» — флиртует она, все-таки беря его за руку. «Это кекс на тебя так подействовал, да?» Он резко дергает ее за руку, тем самым поднимая на ноги, после чего прижимает к себе, обхватывая руками ее талию, пока сам наклоняется чтобы поцеловать ее губы. — «Это ты так действуешь на меня», — пробормотал он, переместив губы к ее шее быстрыми и легкими поцелуями. «И я с удовольствием раздену тебя прям здесь, при твоем желании, конечно, но в любом случае это мой день рождения, и я хочу тебя. Прямо сейчас.» «Внутри», — строго отвечает она, разворачиваясь и тяня его за собой по ступенькам «Эйрстрима».

***

Он рисует узоры на ее спине, а она лежит, практически на нем, перекинув одну руку через его грудь и выгнув ее вверх, чтобы ее пальцы могли ласкать его шею. — «Почему ты сохранила осколки?» — «А это важно?», сонно отвечает она. — «Конечно это важно.» Какое-то время она молчит и он подумал о том, что возможно она заснула, однако вскоре она заговорила. — «В тот день с Эбботом… Я знала, что все подходит к концу, но не знала, как именно это будет выглядеть: поймаешь ли ты Красного Джона, арестуют тебя после этого или того хуже. По правде говоря, больше всего меня пугала возможность того, что я ошибалась все эти годы утверждая, что ты выберешь жизнь.» Она слегка поворачивает голову и прижимает свои губы к его груди, прежде чем продолжить: — «Но я знала, что достаточно скоро многое измениться, и что так или иначе это будет означать только то, что я потеряю тебя». — «Ты никогда не теряла меня», — мягко вмешивается он. «Не совсем. У тебя не было шансов.» Она слегка вздыхает, и он не в силах разобрать, вера это или скептицизм, однако, честно говоря, он также не смеет заставить себя спросить. Поэтому он просто продолжает слушать. — «И когда ты уронил свою чашку, а потом ушел, подсказало мне, что я теряю тебя… Я вернулась в практически опустошенный офис, а все осколки по прежнему были там. Никто даже не удосужился их убрать, а я не могла с этим смириться, просто выбросив их. Это было подобно тому, чтобы выбросить часть себя. Поэтому я собрала их все, положила в коробку и отнесла домой.» Он задался вопросом, была ли она в курсе того, что собирала осколки от него бесчисленное количество раз, в течении всех этих лет. Все это ощущается, как метафора. Она хранила эти осколки также, как сохраняла осколки от него, вновь делая его полноценным человеком. — «Когда ты собрала их вместе?» (Он знает, когда она собрала его обратно, хотя ему действительно следует рассказать ей об этом в один из прекрасных дней. Он стал целым снова в ту секунду, когда его губы коснулись ее губ в комнате для допросов в аэропорту, с пульсирующей лодыжкой и бьющимся от страха сердцем, что он просто заблудился в фантазиях. Но на деле это было не в первые). Ему нравится слушать, как она разговаривает. Ныне это его любимый способ заснуть. Он делает мысленную пометку, о том, чтобы обязательно задать ей больше вопросов о тех двух годах, проведенных без нее. Он хочет знать каждый крошечный момент, который он упустил. Кончики его губ слегка приподнялись. — «Это был мой первый месяц в Вашингтоне. Я пошла на ярмарку ремесел в городе и я рассматривала чайные чашки ручной работы, и одна из них напомнила мне твою. Я не смогла заставить себя ее приобрести. Мне стало грустно, от того, что эта чашка не твоя. И пить из нее будешь не ты.» Она вдруг резко вдыхает: «Боже, ты даже представить не можешь, как я скучала по тебе первые несколько месяцев». Его рука ложится на ее волосы, нежно поглаживая: — «Поверь мне, я могу представить. Первые месяцы на острове я часто напивался, поскольку это был единственный способ уснуть. Однако каждый раз наступал момент, когда я брался за телефон и начинал набирать твой номер, потому что я отчаянно хотел снова услышать твой голос.» — «Что тебя остановило?», спросила она. В ее голосе прозвучал намек на тоску, словно, даже несмотря на то что они сейчас здесь и вместе, она все еще чувствует, будто что-то упустила. — «Я не желал разрушать твою жизнь еще больше, чем уже разрушил.» — «Ты никогда не разрушал мою жизнь, Джейн.» — «Я не уверен, что мы когда-нибудь сможем договориться на этот счет, Лисбон», тихо говорит он ей, не в силах игнорировать сожаления, по прежнему бурлящие у него внутри. Она издала несколько недовольный вздох, но не стала продолжать спор: — «В общем, женщина, которая изготавливала эти чашки, задалась вопросом, почему я положила чашку обратно, подумав, что она мне не понравилась. Я сказала, что она красивая, но уж очень напоминает мне о близком друге, которого мне так не хватает. Что у этого друга была идентичная чайная чашка, но она разбита. Я сказала ей, что ее работы прекрасны, но на самом деле я просто хочу, чтобы твоя чашка снова была целой. Не знаю, почему она вообще задумалась над этим, но она спросила, остались ли у меня осколки, а когда я ответила, что остались, она продолжила, сказав, что, если я захочу, она могла бы снова собрать чашку воедино. И я согласилась.» — «Значит, все это время у тебя была моя чашка? Почему ты не сказала мне, когда мы только начали работать в ФБР?» — «Что я должна была тебе сказать, Джейн? Что я сохранила осколки твоей разбитой вдребезги чашки, а после собрала ее, чтобы пить из нее каждый день, думая о тебе?» — «Конечно, почему ты не могла этого сказать?» — «Потому что я была в тебя влюблена и думала, что ты не чувствуешь того же.» У него сводит грудь от услышанного. Думать о том, что она верила, что является нелюбимой кем-то, но в то же время его переполняет радость от того, как открыто она говорит о своих чувствах. Это добавляет ему ощущения, что, должно быть, он делает все правильно и хорошо любит ее, раз все ее старые стены сомнений рассыпались словно пыль. — «Я извиняюсь за то, что соврал тебе.» — «Да? Когда? Она приподнялась, положив руку ему на грудь и озабоченно нахмурила брови. — «Вскоре после того, как я выстрелил в тебя, ты задалась вопросом о том, что я имел в виду насчет того, что сказал. Я же притворился, что не помню. Это было… жестоко с моей стороны, Тереза. Теперь я это понимаю. И, наверняка можно было легко предположить, что я не испытываю к тебе подобных чувств.» — «Ах, так ты об этом», говорит она, расслабив лицо и снова опустив голову на его грудь. «Все в порядке, Джейн. Я знаю, что ты любишь меня, и я знаю, как это выглядит. Теперь ты больше не сможешь взять свои слова обратно или же притвориться, будто не любишь меня, поскольку я все равно буду в курсе. Ты меня любишь.» — «Зачем мне вообще притворяться, будто я тебя не люблю?», спрашивает он ее, словно это самое странное утверждение, которое он когда-либо слышал. Потому что это так и есть. Ее голос становится становится еще сонливее, пока слова бегут друг за другом, как в замедленной съемке: — «Я не знаю. По какой-либо причине. Возможно. Однако суть в том, что на этот раз это не сработает, потому что я все время вижу это по твоему лицу.» — «Хорошо. Я доволен.» — «С днем рождения, Джейн», шепчет она, погружаясь в сон, все также на половину лежа на нем, в то время как ее пальцы сжаты вокруг его пульса, так, что он чувствует себя невероятно любимым. Он снова проводит пальцами по ее спине, желая удостовериться, что он — это последнее, что она ощущает при засыпании: — «Спасибо, Тереза».