I Found

Сильный осенний ветер с берегов реки несёт за собой мороз, что точечно колит лицо; почти конец октября, Чонсу всё ещё петляет по городу в пальто, у которого даже карманов нет, и поправляет абы как слетающий с шеи шарф одной рукой. Темень ночи обволакивает всё пространство вокруг; только фонари прокладывают дорогу вперёд, едва освещая серый асфальт, о который звучно бьется при ходьбе подошва тяжелых ботинок на фоне почти мёртвой тишины. Для Чонсу прогулки по таким местам являлись ничем иным, как самой настоящей панацеей: от тревоги, от лишних мыслей — просто от всех существующих проблем, наверное. Хватало одного взгляда на плывущие облака, на озорные непослушные волны, играющие друг с другом, как малые дети, мигающие звёзды или песчаный берег вперемешку с камнями и мелкими ракушками, которые приятно сортировать, лежа летом на полотенце под зонтом, — чтобы разум опустошился. Но приходил он сюда не так часто, как хотелось бы; всё-таки человек уже взрослый, занятой. В подростковые года было иначе: он тогда только-только переехал в город, чтобы жить отдельно от предков. Питался одним рамёном, послушно ходил на пары и участвовал в конкурсах, знакомился не с людьми, а с неизвестными улочками каждый выходной, и упорно копил стипендию на свои хотелки. Зато сейчас по набережной идёт он не один. На спонтанную прогулку Сынмин согласился сразу же, как Чонсу написал с предложением, — словно этого О и ждал всё время, пребывая в сети, вместо того, чтобы лечь спать. И сейчас он, будто баюкая, в пол голоса с горечью рассказывает про свои прошлые отношения, — Чонсу не знает, как они из бурного обсуждения обеда перешли к любовным делам, но ему это нравится, — заодно переплетая свои пальцы с чужими, красными от холода, кладя ладонь поверх другой в попытках согреть. Ким боится столкнуть приятеля с важной темы или отвлечь, потому что знает — в обычной обстановке такой информации из не очень сентиментального и серьёзного Сынмина добыть попросту нереально. Да и видно, что тот хочет раскрыться, но не привык к такому. Чонсу хочет показать, что ему можно довериться: он внимательно слушает, кивая между отрывками рассказа там, где это уместно; в какой-то момент даже ловит себя на мысли, что не может отвести взгляд от глубины задумчивых глаз, хотя зрительный контакт сам Сынмин устанавливать не спешит, устремляя взор куда-то вдаль по-началу, — там, где на водной глади стоит корабль, — затем на свои ноги. Рассказ прерывается, останавливаются и они, — точнее, Сынмин встает посреди дороги, лениво раскинув руки в стороны. А Чонсу в ступоре, но расценивает жест, как приглашение в объятия; подходит впритык, нежно смыкая кольцо из рук на талии О, кладя на широкое плечо голову. Он очень тихо вдыхает запах дорогих духов, слегка тыкаясь кончиком носа в шею. Аромат приятный, пусть и Чонсу не знаком. Он надеется, что не позволяет себе слишком многого в этот момент. Но Сынмин шумно вздыхает, и в этом звуке прослеживается умиротворение и покой; он, перебирая кончики пальцев, бегает ими выше локтей Чонсу до момента, пока его ладонь не остановится у чужого затылка и не притянет к себе ещё ближе. Чонсу обдумывает всë сказанное Сынмином про его прошлые отношения, и единственная мысль мелькает в его голове: «Я бы никогда с тобой так не поступил» От лишних странных чувств гадко. Сынмину сейчас нужна поддержка, а не глупые обещания, не имеющие веса; Чонсу сейчас проявил бы себя не лучше бывшего партнера О, сказав это, поэтому деликатно молчит. Да и не факт, что Сынмин вообще нуждается в любви, тем более кимовой; ему, может, одному хорошо живется, а Чонсу как собаке пятая нога. Но тогда почему он так нежно гладит последнего по макушке и стоит уже минут пять, не разрывая объятий? Чонсу становится больнее, будто он кот, который прыгает за бубенчиком в руках Сынмина, но никогда его не достанет. Теперь точно соврёт, если скажет, что никогда не думал о Сынмине в романтическом плане (а он думал): когда они собирались вместе, чтобы посмотреть кино дома, и их плечи соприкасались, вызывая выброс гормонов в организме у Чонсу такой, что и школьникам не снилось; когда Сынмин улыбался, как лисичка, услышав радостную новость, или просто занимался чем-то своим в стороне, — Ким запоминал всё. Каждую деталь. — Образумь меня немного. Не ясно, от чего именно у Чонсу начинают слезиться глаза. Возможно, из-за навала чувств или из-за страха того, что будет дальше после этих слов… А может это всё режущий ветер. — Что? — Пожалуйста. — Он пытается взглянуть в глаза напротив, но тут же стыдливо прячет голову, представляя, как жалко выглядит со стороны. Чонсу хочет оторваться и уйти, поджав хвост, но Сынмин не даёт этого сделать, и цепкой хваткой вжимает тело в себя с какой-то внезапно возникшейся уверенностью. Будто не он минут десять назад грустно рассказывал про бывших, а Чонсу его сюда выманил, чтобы раскаяться за что-то. — Отпусти… — говорит тихо, едва слышно. — Я не смогу образумить тебя, пока ты не объяснишь, в чем дело. И вообще, что значит «образумить»? — Я влюбился. В тебя, хотя не должен был. Ким прикладывает силы, чтобы вырваться, и тут же поворачивается спиной к Сынмину, сложив руки на груди. Он подходит к перилам и опирается на них ладонями, широко расставив руки в стороны, рвано вздыхая; смотрит на берег, а потом на небо, и после паузы продолжает, боясь представить, какое лицо сейчас у О. — Не знаю… Слова не вяжутся. Вообще. — Чонсу опускает голову. — Я помню, ты говорил, что тебе не нравится, когда друзья признаются тебе в любви... Я представляю, какого это, быть на постоянной основе окружённым теми, кто хочет тебя за твою харизму, шутки и внешность, но не хочет разобраться в том, кто ты, и капнуть глубже. Без всяких чувств. У Сынмина в момент будто мир идёт по трещине. От состояния шока он не может полностью сосредоточиться, из-за чего с ноткой паники трогает себя по лбу. — Я помню, как ты радовался, что нашёл такого друга, как я. Радовался, что я тебе как старший брат. — Чонсу прячет лицо в ладонях. То, что он собирается сказать далее, вызывает в нём ироничный смешок и холод по телу. — Представь, что родственник, в котором ты видел исключительно опору и поддержку, который был для тебя примером для подражания вплоть до горящих глаз, неожиданно пристает к тебе. А теперь тебе этого даже представлять не надо. — Чонсу… — Мне мерзко с себя, Сынмин. Чем я это заслужил? — Ким начинает говорить громче и громче, — почему я не могу просто дружить, как другие нормальные люди? Почему из каждой незначительной детали я пытаюсь с ногтями вырвать хоть какой-либо намёк на чувства? Почему я вечно надумываю себе, а потом страдаю? Что со мной не так, скажи мне, почему я такой?! — пока не срывается на крик. Чонсу разворачивается резко. И от испуганного лица стоящего поодаль его щëки мокнут моментально, как и сынминовы. Что ж, это было ожидаемо. — Прости… Прости меня, пожалуйста, я не знаю, что со мной. – Ким задыхается от страха, когда осознаёт, каким животным предстал перед тем, в кого влюбился. Он протягивает дрожащие руки вперед, но Сынмин отступает, будто сейчас последует удар. — Всё в порядке. — О старается улыбаться и даже смеётся, но выходит у него это нервно. Они стоят в тишине, прежде чем Сынмин нерешительно подойдет к перилам и не обопрется о них. Теперь они смотрят на набережную вместе. — Это в любом случае не твоя вина… Просто мне надо было держать дистанцию. Чонсу слышит треск. Это, наверное, его сердце. — Что ты такое говоришь?.. Зачем? — Я подавал тебе мнимые надежды, и я должен за это ответить. Извини, Чонсу. — То есть, ты имеешь в виду?.. Сынмин поворачивается. — Ударь меня. — …Что? — Вымести на мне всю злобу, только не вини себя. — Ты идиот! Чонсу был резок. О зажмурился, но через секунду осознал, что его не бьют, а обнимают. Снова. После всего произошедшего они идут домой вместе в тишине и в мраке — не только из-за атмосферы, но и из-за потухших фонарей. — Я справлюсь. Сынмин, честно, забей. — Прости. — Всё хорошо. Ты сам это сказал, помнишь? Они прощаются и в последующие дни держат дистанцию. Чонсу всё ещё больно, Сынмину всё ещё неловко. Но время лечит, и вскоре они снова станут близкими людьми друг для друга. Правда чувств у Кима больше не будет.