Ночь
26 марта 2024 г. в 22:14
Тишину безлюдных ночных улиц разрывает стук копыт по плиткам и отчаянные крики на французском позади нас. Темнота ночи скрывает нас от разъяренных солдат; мы мчимся, не разбирая дороги и не думая о том, что ждет нас через мгновение. Я не могу загадывать наперед, но все, чего я желаю - увидеться с моей матушкой и предупредить её прежде, чем мой отец нагрянет к ней. В тот момент, как мы пересекаем длинный каменный мост через бурную реку я едва не получаю стрелу в голову, она проносится в совсем рядом с моим левым ухом, я слышу свист и зажмуриваюсь. Мне страшно, как было бы страшно любому человеку на моем месте. Должно быть странно все это выглядит: сын короля Англии, принц Ричард Плантагенет скачет по деревушкам и чинит погромы в грязных обветшалых тавернах.
Я с опаской гляжу вперед, где на белой кобыле скачет мой спутник: его черные волосы рассыпались по плечам и то и дело теплый ветер мечет пряди по сторонам, все тело напряжено, в одной руке он держит поводья, в другой - тонкий и острый кинжал. Блестит серебро глаз в неярком свете факелов наших преследователей, он кидает кинжал куда-то мне за спину. Я слышу сиплый вздох и на секунду оборачиваюсь, тут же едва не выпав из седла. Пальцы падающего на каменный мост стражника цепко ухватились за мой плащ, едва не утянув меня вслед за ним, но я вовремя дергаю завязки и он остается ни с чем хлебать собственную кровь и корчиться от ужаса предсмертных мук. Мы скачем все дальше и дальше, уж и не слышно грозных шипящих ругательств, а все внимание моё обращено на изящный изгиб чужой спины и пустые ножны на поясе. Над нашими головами вскоре нависают высокие кроны деревьев с зеленью листвы, мы сбавляем темп. Он резко оборачивается и пристально глядит назад, в темноту, а я гляжу в стальные глаза.
Мой спутник коротко кивает сам себе на что-то, а я замечаю густую черную кровь. Она повсюду: на его одеждах, бледном лице, темные кудри пропитаны ею, они липнут ко лбу и плечам, а руки измазаны по локоть. Я не боюсь крови, ибо не пристало будущему войну её бояться, но то хладнокровное спокойствие, с каким он вогнал вилку в глаз приставшего к нам в таверне за трапезой пьяного разбойника, заставило меня отныне всякий раз думать трижды перед тем, как попасться ему на глаза, и даже сейчас я не рискую с ним поравняться. Правду говорила моя матушка: в тихом омуте черти водятся. Лишь только повстречав на своем пути Робера де Сабле я понял истинный смысл её предупреждений и обругал себя за то, что до селе им не верил.
Робер... Молчаливый и холодный юноша, вечный спутник моего братца. В один день он просто появился по правую руку от наследника английского престола; как и чем он приглянулся Генри, я не имел на тот момент ни малейшего понятия. Все отзывались о нем крайне пресно, сухо, без особенного интереса к его персоне, словно бы он был призраком, навязчивой тенью, что нашла отражение свое лишь в моих глазах. Он был граф Анжу, маленький кусочек земли с поместьем достался ему в наследство от почившего при пожаре отца-затворника, распоследнего скупердяя, и повесившейся матери. И отца его мне довелось видеть лишь единожды: на празднестве в честь Святой Пасхи и сын был совершенно на него не похож. Глава семейства де Сабле - грузный мужчина с каштановыми кудрями и крупным носом, весь из себя сварливый старик, а у его сына длинные волосы цвета самого яркого обсидиана, мягкая снисходительная улыбка и пронзительный взгляд глаз-льдинок. Я сторонился его, до этой ночи, не понимая почему...
Чудесный край нежных полевых цветов, зеленых долин и длинных, но узких речушек, совсем уж чистых, прозрачных, у пологого песчаного берега одной из них мы и останавливаемся не сговариваясь. Он предлагает мне искупаться. Вода до ужаса холодная, но я соглашаюсь на предложение вымыться, не хотелось бы вонять хуже работавшего весь день на земле крестьянина. Она ледяная, до сводящих пальцы мелких судорог, ледяная словно серебряные глаза, пристально глядящие прямо мне в душу. Как много я знаю об обладателе этих глаз? Нисколько... Мы до того даже не говорили ни разу. Вечно отстраненный и гордый, он удостаивал меня редких, совсем мимолетных взглядов, и более ничего между нами не было. Робера не назвать надежным человеком, он скорее производит обратное впечатление: хитрый змей, что удавкой затянет твою шею, стоит только перестать на неё смотреть. Одна ошибка...
Я одергиваю себя от мыслей о нем, когда уже почти не чувствую ног. Выхожу из воды и холодный ветер обдувает мое продрогшее и без того тело. На меня он даже не смотрит, сидя ко мне спиной молча разводит костер из попавшихся под руки веток, слишком занят. Все время нашего пути вдвоем его надменное молчание и короткие дежурные фразы раздражали меня не хуже занудства отца. Он вел себя так, словно бы обращался с маленьким несмышленым ребенком, угодившим в неприятности. И сейчас он даже не посмотрел на меня, не обернулся, а я принял его подачку в виде постеленного на песок дорожного плаща. Я был зол, меня воспринимали лишь как тяжкую ношу, свалившийся на голову груз лишней, чужой ответственности. Мы не были на равных. Он бравый рыцарь, защитник, воин, а меня на него просто спихнул мой старший брат. Костер приятно греет своим теплом, но не от него мне становится в мигу жарко.
Он без стеснения скидывает с себя липнущую от крови одежду, оставаясь абсолютно нагим, я же не самым приличным образом оглядываю его стройное тело: длинные аккуратные ноги, упругие ягодицы, светлую спину и плечи, скрытые темными волосами. Я впервые даже сам для себя отмечаю, что мне нравится видеть нагое мужское тело, пускай и такое стройное, на вид хрупкое и изящное, но все же точно мужское... И он, все таки, очень красив! Должно быть мой брат ценит его не только за хитрость, почему-то эта мысль вызывает у меня странное нежелание делиться с кем-то такой красотой, хотя и мне она не принадлежит. Он бросает короткий насмешливый, как мне кажется, взгляд через плечо, его тонкие губы растягиваются в легкой полуулыбке, а темные сейчас серые глаза блестят чем-то совсем мне незнакомым, но таким завораживающе прекрасным. Светлые длинные пальцы убирают за ухо несколько прядок темных вьющихся волос. Я дико смущен, до покалывания в кончиках пальцев и даже может немного зол, в первую очередь на себя, ведь быть застигнутым за таким не самым пристойным занятием весьма... Мне просто хочется провалиться сквозь землю от стыда, а уж надменный взгляд де Сабле никак не может помочь мне совладать с собственными эмоциями. Щеки горят, кончики ушей тоже и я благодарю ночь за то, что она скроет все это от его пытливого взгляда, вот только, мне кажется ему не нужно видеть для того, чтобы все понимать. Несмотря на то, что я уже давно сдался, мне не хочется признавать собственного поражения и я упрямо, твердо, гляжу ему в лицо в ответ. Не хочу признавать своей слабости. Он лишь тихо усмехается, отворачиваясь от меня.
Робер грациозно идет к воде,нерешительно останавливаясь у самой её кромки. Мерзко на душе, но отказать я себе не в силах, так и провожаю пристальным взглядом его спину бедра и ягодицы. Холод не останавливает его и он почти сразу заходит едва ли не по пояс, вздрогнув плечами. Я стыдливо отвожу взгляд, когда он отмывает от крови длинные тонкие руки с белоснежной кожей и хватаю первое, что мне под руку попалось дабы прикрыть возбужденный член. Это оказывается его исподняя рубашка, приятно пахнущая чем-то сладким, от того мне становится только хуже. Мне нравится смотреть на его мокрые облепившие плечи черные пряди волос, на светлую кожу, но от чего-то в миг удовольствия от этого мне тошно. Я не хочу признавать того, но отрицать с каждой секундой становится все тяжелее: де Сабле невероятно красив, как для мужчины. Мне нравится слушать его голос, нравится видеть его скупые улыбки, мне нравится он сам, но меня раздражает его неприступность... Он знает, что я наблюдаю. Робер всегда подвязывал длинные волосы, доходящие до самых кончиков лопаток бело-голубой полосатой лентой, но в пылу драки, которую мы учинили в таверне, я не успел проследить за тем, куда она исчезла. Все же, когда его волосы были распущенны и струились легкими волнами по спине он выглядел слегка небрежно, но вместе с тем и так очаровательно... В этот момент я понял, что хотел бы видеть его таким всегда. Мне отчаянно хотелось говорить, выразить хоть каплю того восхищения, что я испытываю, облечь его в самые красивые и искренние слова. Мне хотелось, чтобы с его губ пропала насмешка, а глаза больше не смотрели на меня с приторным снисхождением, граничащим с жалостью. Нечего меня жалеть, в жизни моей горя не произошло, а скорее наоборот... Мне хотелось всего и сразу, но позволят ли мне?
Когда он выходит из воды я отвожу взгляд, словно бы девица в первую брачную ночь. Меня гложет стыд, ужасающий и мерзкий, к нему примешивается острое неприятие. Так не должно быть, не позволено мне смотреть на мужчину так, как обычно смотрят на возлюбленных, не позволено осквернять чужое тело грязными помыслами о плотских утехах.... Должно быть со стороны я выгляжу жалким трусом, но Робер совсем ничего мне не говорит. Он садится совсем рядом со мной на плащ и мне кажется, будто меня трясет от переизбытка чувств. Его холодные пальцы нежно касаются моего предплечья. Я шиплю, вздрагивая всем телом, но повернутся лицом не могу, вместо того я наблюдаю, как тонкие язычки пламени доедают сухую корягу и все ещё держу на своих бедрах его рубашку. Мне безусловно нравились девушки, я может даже любил парочку, но ни с одной из них не было так. Я знал умных и очень добрых женщин, в их компании можно было приятно провести время, но ни с одной из них не было так, как было с Робером... Их красоту я отмечал мимоходом, я не испытывал того странного рвения доказать им... Доказать им, что я достоин их внимания. Если у них просто были милые личика и приятные глазу фигурки, то за Робером хотелось наблюдать, им хотелось любоваться, хотелось слушать мягкую французскую речь. О нем мне хотелось знать больше, гораздо больше, чем он готов был рассказать мне сам.
Бледные тонкие губы касаются нежно моего плеча, я судорожно поворачиваю голову в его сторону, едва на ноги не вскочив от испуга, держит на месте меня лишь его рука. Я столбенею и не могу даже рта открыть, смотрю в его стальные глаза не находя в них ни презрения, ни отвращения. Я робко поднимаю собственную дрожащую руку и касаюсь его затылка в нерешительности, но он не возражает, прикрывая глаза. Смотреть на него, расслабленного и податливого, одно удовольствие: длинные склеившиеся от влаги ресницы, прямой нос, аккуратные скулы и, должно быть, очень мягкие губы, тонкая шея, ключицы, острые колени...
— А я думал ты надменный ублюдок! — усмехаюсь чуть нервно, он смотрит на меня исподлобья, но не злится. Робер так же лукаво улыбается мне в ответ.
— Возможно, Votre Altesse, — он бросает короткий взгляд на собственную рубашку между моих ног. — Возможно... Но глупо отрицать, что я вам по душе.
Я неловко улыбаюсь и тянусь за поцелуем, наши губы соприкасаются. Мне кажется, что у меня кружится голова и благо, что я не стою на ногах. Безусловно я целовался и до этого, но никогда с мужчинами. Никогда мне ещё не доводилось испытывать такого, но я бы отдал все, чтобы и дальше целовать его губы. Генри, ах Генри, зря ты послал со мной графа Анжу! Если бы мой праведный братец увидел то, чем я занимаюсь с его добрым другом, как бесстыдно тяну его к себе ближе, в объятия, нежно принимаюсь оставлять на его шее короткие россыпи поцелуев, пока он сжимает мои плечи и что-то шепчет... Ох, его лицо бы точно перекосили ужас и злость! А матушка? Матушка, должно быть, подумала, будто я не в себе, побежала бы жаловаться своим фрейлинам, но точно бы мне простила. Я слишком уж ей дорог. А что отец? Отец бы лишил меня наследства и титула, погнал бы прочь и отрекся. Мои руки спускаются ниже, к ребрам и сходятся на его пояснице, в то время как я кусаю его за шею. Он негромко стонет, царапая мне спину, но я терплю. На длинной светлой шее, у самого её основания остается багровая отметина.
— Нет, — твердо говорит он убирая со своих ягодиц мои ладони и отстраняя меня от себя.
— Но почему? — я надуваю губы, как обиженный ребенок и скрещиваю руки на груди. Он же, улыбаясь, тянет с моих бедер свою исподнюю рубашку, поднимаясь на ноги и одевая её через голову, я же стараюсь прикрыться.
— Мы теряем время, — он спешно достает свои рюки из горы одежды, натягивает на ноги сапоги, а я так и сижу, растерянный. Он переводит свой взгляд на меня, тихо добавляя. — Demain à minuit.
"Demain à minuit..." — звучит для меня утешением следующие несколько часов дороги. Восходит солнце.