you belong with me

      Целовать Сана, оказывается, намного приятнее, чем получать поцелуи от него. Потому что Сан чаще целует на камеру, ради шутки, заботливо обхватывая ладонями мягкие щёки или изворачиваясь из объятий, лишь бы не получить по голове за проказы; дома он просто ластится котёнком, подставляет голову под прикосновения, сам обвивает конечностями всё тело и не выпускает, пока не наступает ночь. Даже тогда может утянуть в свою комнату, завернуть в одеяло и лечь сверху, чтобы к утру температура в четырёх стенах пересекла все дозволенные границы градусов по Цельсию. Он горячий, на обогреватель похожий, и поцелуи у него такие же — жаркие, пылкие, обжигают своей неожиданностью и периодичностью.       Чонхо долго уворачивается от его лапищ загребущих, губ уточкой вытянутых, пока однажды по пьяни с затуманенным мозгом, подкосившимися ногами и отсутствием отчётов о происходящем не падает на колени Сана и, наматывая его волосы на свои ладони, не присасывается губами к его линии челюсти. Это не губы, целовать легче, наутро менее стыдно будет, но планы о быстром засосе на ключицах рассеиваются так же стремительно, как проходит его похмелье. Сан одной рукой проникает ладонью под растянутую футболку — кажется, он видел её днями ранее на Минги, — касается разгорячённой кожи на пояснице, вторую ласково кладёт на шею и, отрывая Чонхо от своей шеи, захватывает его губы. Что испытывал в тот момент Чонхо, Сан не знает — не до того становится, когда вместо ожидаемых криков он углубляет поцелуй и облизывает его рот. На вкус губы Сана — смесь алкоголя, сладких фруктов и остатков бальзама. А один-единственный поцелуй с ним выкидывает в прострацию, где мир Чонхо сжимается до Сана. До рук, притягивающих к себе как можно ближе, до бёдер, что толкаются навстречу его паху, и до запаха, окружающего его, вытесняя из сознания все посторонние звуки.       Плевать становится и на удивлённых Юнхо и Ёсана, молчаливо наблюдающих самых старших и Минги, на довольно улюлюкающего Уёна, с которого это всё и началось. Телефона у него в руках не оказалось, и Чонхо, смущённо слезая с колен такого же растрёпанного и замершего от переизбытка эмоций Сана, радовался за себя и за мир, будто стал свидетелем спасения планеты самим Бэтменом. Радость рассеялась в мгновение, когда он на ватных ногах пытался вернуться на своё место, между Юнхо и Минги, но Сан вцепился в его запястье с молчаливой просьбой остаться, промелькнувшей во взгляде. Там плескалось что-то ещё, что могло напугать, но Чонхо, сглатывая, согласился и приземлил задницу на подушку рядом с ним. В тот день, конечно, он не стал самым большим фанатом поцелуев или любых проявлений привязанности, кроме слов поддержки, но в его голове нечто под названием «чувства» перещёлкнуло.       Чонхо реже остаётся один, Сан прилипает к нему в ту же секунду, как появляется возможность, и тянется поцеловать, но получает в ответ лишь тычок в бок или шлепок по плечу. Ему привыкнуть сложно, перед глазами мелькают все попытки мемберов поцеловать его, но взгляд невольно задерживается на губах Сана. Они… Не такие пухлые, как, например, у Уёна, но мягкие — теперь Чонхо знает, о чём говорит, — и всегда сладкие, то ли из-за бальзама, которым старший пользуется ежедневно, если не ежеминутно, то ли из-за того, что Сан в принципе сладкий. Милый, добрый, заботливый и чересчур внимательный. Чонхо не дурак, знает, что влюбиться в него было вопросом времени, но всё же думает, что Сан всех перед камерами целует. Поэтому он спустя недели бессонных ночей, беглых взглядов на старшего, жалких стараний не оставаться с ним в одной комнате дольше пяти минут решает, что лишнюю нервотрёпку пора прекращать. Задерживается специально после танцевальной тренировки в зале компании, выгоняет остальных в общежитие и валится устало возле Сана, за которым обещал присмотреть — упорства тому тоже не занимать, а наоборот раздавать всем желающим и нежелающим, ещё вагон с маленькой тележкой останется. Сан без слов кладёт ладонь ему на макушку, перебирая взмокшие прядки сквозь пальцы, и наблюдает за ними в огромных зеркалах напротив.       — Чонхо-я, не нужно оставаться, лучше возвращайся в общежитие. Тебе ещё не желательны такие усиленные трениров… ки… Чонхо.       — Я не могу оставить тебя одного. Мне хватает прошлого года и моего хиатуса, пора прекращать этот челлендж.       Он усмехается тихо, но не отрицает — Чонхо приходит на все его индивидуальные съёмки, даже если появляется на площадках на пару секунд. Вместо громких слов — бесшумные действия, вместо поцелуев — объятия и времяпровождение, и Сан к этому привыкает. Не зря говорят, что к хорошему привыкаешь быстро.       — Теперь ты застрял со мной здесь один на один как минимум на четыре часа.       Чонхо хмыкает, подбирается весь, будто собирается встать, и Сан на мгновение сжимает пальцы, но он просто подползает ближе и опускает тяжёлую голову на его бедро. В прошлый раз это закончилось практически катастрофой и концом их карьеры айдолов. Сейчас же Сан отшатывается назад, но за спиной только стена, и он выдыхает, смиряясь со всем. В первую очередь, с их положением, что до потери пульса одновременно приятное и опасное. Это ведь Чонхо, а с ним ситуации всегда такие неоднозначные. Может, даже тупые, Сан не знает и знать не желает. Он просто с тяжестью на сердце склоняет голову над Чонхо и подставляет красные щёки под горячие ладони, хоть в черепной коробке и проносится миллион мыслей на самой высокой скорости.       Сан едва успевает осознать, что они находятся вдвоём, возможно, на всём этаже, если не во всей компании, младших приходится отсюда пинками выгонять, как Чонхо уже хватает его щеки и тянет на себя, касаясь обветренных губ своими. Он замирает, потому что, во-первых, какого хрена, а, во-вторых, Уён не говорил ему, как поступать в подобных жизненных обстоятельств! Не дошли они ещё до этой темы, отставание по школьной программе огромное. Такое же огромное, как скребущее ощущение, что так всё не должно быть! Но не до уроков становится, когда Чонхо прикрывает глаза и слабо толкается языком, прося разрешения продолжить, и Сан слишком слаб перед этим парнем, сжимающим его щёки, поэтому раскрывает губы, чем младший с радостью пользуется. Они сплетаются языками, почти сталкиваясь зубами, но Чонхо вовремя тормозит себя, и Сан, пропустив момент, когда тот выпрямился, ползёт рукой на живот. Под пальцами всё словно полыхает, прослеживаются результаты усердной работы над собственным телом, и он сглатывает ком в горле, надеясь, что это ускользнёт от внимательного Чонхо. Как ускользнёт и тот факт, что он начинает возбуждаться. По крайней мере, с зажмуренными глазами это не видно, но младший каким-то образом неизменно угадывает его внутреннюю борьбу.       — Подожди, Чонхо, мы должны…       — Сейчас ты должен целовать меня и наслаждаться этим. Сам же сказал, что у нас есть четыре часа, так что заткнись и поцелуй меня.       — Но мы потные и…       — Тебя только это волнует? — Чонхо наконец прекращает попытки поймать его губы, не раскрывая глаз, и устремляет на него озлобленный взгляд. Очевидно, что разговаривать ему хочется ещё меньше, чем тренироваться, и Сан даёт себе мысленную оплеуху за очевидность, но не может же он целоваться с кем попало просто так? По затылку прилетает вторая затрещина, тоже мысленная, ведь Чонхо не «кто попало», а его самый милый, очаровательный и хорошенький макнэ! А тут прилетает и третий подзатыльник — Чонхо его макнэ, к нему таких чувств быть не должно. «Сомнений по поводу своих чувств у тебя не должно быть, идиотина! Поэтому если ты не признаешься Чонхо, я сделаю это за тебя в общем чате! Так что сжал яйца, анус и пошёл покорять нашего макнэ!». Так некстати вспоминается Уён, он морщится, и Чонхо, видимо, воспринимает это на свой счёт, поэтому с разочарованным выдохом отпускает его и отодвигается на безопасный метр, скрещивая руки на груди. — Пьяного тебя не волновало ничего. Или сейчас ты трезвый и не можешь целоваться? Или потому, что я — Чонхо? Не Уён или Ёсан…       Язвительность в его голосе действует как отрезвляющий удар под дых, выбивающий весь кислород из лёгких, и Сан в ужасе распахивает глаза, взмахивая руками.       — Нет же! Всё совсем не так! Я не хочу тебя целовать не потому, что ты Чонхо, я наоборот хочу сделать с тобой все те штуки, которые делают друг с другом парочки, просто…       — Просто что? — теперь Чонхо звучит холодно, и он поражённо скулит, склоняя голову вновь. Сложно; как же, чёрт возьми, сложно говорить о своих чувствах. — Просто я это я, а ты это ты?       — Потому что я хочу тебя так сильно, как не должен хотеть. Мои хотелки могут негативно отразиться на группе, да и не факт, что тебе они понравятся. Я хочу сводить тебя на свидание в самый лучший ресторан китайской кухни, познакомить со своими родителями снова, но уже как парня, и… Заняться любовью, чтобы ты думал только обо мне следующие дни.       О.       — Мне страшно, что ты испугаешься моих желаний, потому что ты не обязан делать то, что я хочу, но я хочу тебя… — договорить у него не получается — Чонхо в несколько движений оказывается напротив, хватает футболку на груди и вгрызается агрессивным поцелуем в его губы, заставляя заткнуться и просто наслаждаться, о чём тот и говорил.       И Сан накрывает его ладонь своей, сжимая пальцы, и тянет на себя. Вынуждает выдохнуть всё недовольство в самые губы, упереться коленями в паркет и положить свободную руку на крепкое плечо, чтобы не упасть. Сан вырывает с его губ первый всхлип, который в тишине тренировочного зала оглушает, но не отстраняется — наоборот обнимает за талию, почти вжимая в себя. Бессовестно ведёт ладонью по пояснице, опускается до бёдер и лишь быстрее сминает губы в жёстком поцелуе, не уступая чужому темпу. Боится, что это окажется фантазией его уставшего мозга, ведь не раз уже просыпался от фантомных прикосновений по всему телу, принимая Чонхо из сна за настоящего. Усложняло всё и знание того, как давит вес Чонхо на его бёдра во время поцелуя, как неуверенно подрагивают руки и пылко двигаются губы, словно вместе с терпким вкусом алкоголя хотят забрать душу. Сан выдыхает, жмурясь, и Чонхо на мгновение замедляется, чтобы поцелуями перейти на его шею. Он с ещё одним выдохом откидывает голову назад, подставляет кожу под шероховатые губы и отчаянно цепляется пальцами за футболку, комкая ни в чём не виновную ткань, а руки зудят от желания коснуться подрагивающего пресса или напряжённых мышц спины.       — Прикоснись ко мне уже нормально, я не растаю от твоих рук, хён, — хотя Сан горит, и прикосновения его обжигают, Чонхо ему об этом не скажет — ещё неправильно поймут его слова, и начнутся хиханьки-хаханьки от остальных мемберов. Но Сан медлит, и он вновь отодвигается, хмуро смотрит сверху вниз и едва не взрывается подобно вулкану. Старший расслабленно ловит его взгляд, улыбается уголками распухших губ и выглядит по-особенному мило. По вискам стекают капельки пота, а волосы взлохмачены от многократных усилий нормально уложить их, и Чонхо сглатывает ком в горле. Мысли разлетаются во все стороны, постепенно исчезая из головы, и на их место приходит осознание — Сан всегда смотрит на него, словно готов разделить одну судьба на двоих, построить домик на берегу моря и завести сразу несколько домашних животных, потому что, видимо, Бёль ему мало. Он сам прячет ладонь в волосах, убирая чёлку с глаз, и Сан улыбается ему шире.       — Только если ты признаешь, что тебе это нравится, — улыбка меняется на хитрую усмешку, и Чонхо закатывает глаза. Милое существо снова превращается в дьявола, который обычно появляется только на сцене, но сейчас Сан похож на себя выступающего, и от того у Чонхо коленки дрожать не должны, и по спине мурашки бежать не могут, но слабость в ногах появляется, и он поджимает губы.       — Ты снова начинаешь?       — Просто хочу убедиться, что поступаю правильно, макнэ-я. Так ты скажешь, что тебе это нравится, или мне вернуться к тренировке?       Чонхо не отвечает. Приподнимается, сдвигая бёдра Сана вместе, который безмолвно позволяет ему всё, и седлает его колени. Руки сами находят путь к плечам, пальцами перебирая тонкие лямки майки, и Сан обводит взглядом его тело. Но внимание привлекает зеркало напротив, и он задерживается глазами там чуть дольше. Шуточные задания от участников во время шоу или личные попытки подразнить на встречах с фанатами не то же самое, что происходит сейчас, это не похоже ни на одну секунду, проведённую с Чонхо. Даже то наказание от Уёна, когда они в состоянии опьянения и пляшущих белочек вокруг пытались съесть друг друга, не сравнится с этим вечером. Сан облизывается, жадно поглощая то, что он видит в зеркале. Чонхо с прямой спиной сидит на его бёдрах, руками обхватывает плечи и тяжело дышит, будто закончил повторную тренировку, но это всё — результат их двух поцелуев, что до сих пор приятно покалывают на губах.       — Просто прикоснись ко мне, хён, прекрати строить из себя святого.       Сан молчит, не двигается, но с губ срывается смешок, и Чонхо выгибает бровь, будто спрашивая: «Ты и правда дурак, что хочет упустить такой шанс?». Находись они в другой ситуации, он воспользовался бы этим шансом незамедлительно, поблагодарил мемберов за возвращение в общежитие и Всевышнего за такой шанс, но отчего-то медлит. Наверное, смерти хочет, ведь Чонхо хмыкает разочарованно, вставая вновь. Правда, уйти далеко ему не позволяют, Сан дёргает на себя.       — Поцелуй меня сам, и я прикоснусь к тебе там, где только ты захочешь. Только поцелуй меня, пожалуйста, Чонхо-я.       Ловит опущенный в пол взгляд, преданно заглядывает глаза, в которых обычно черти пляшут, но сейчас красиво сияют приглушённые лапочки танцевального зала, и Сан улыбается. Словно бы несмело. Словно бы так, будто не у него желание затягивается тугим комком внизу живота, и будто не у него подрагивают ладони от соприкосновения с кожей младшего, что на удивление робко прерывает свои гляделки с паркетом. Чонхо жмурится всего на секунду, а затем улыбается в ответ и вновь скользит ладонью по его щеке, задевая большим пальцем покрасневшую скулу. Сан весь — ненастоящий, не с планеты этой, из сна, из манги даже, его любовь не может быть реальной, но он ощущает искрящую вокруг нежность, когда Сан улыбается шире, увереннее, ласковее, и у него внутри взрывается, кажется, сверхновая.       — Я, кажется, понял, кому посвятил «Everything».       Сан хихикает, склоняя голову набок, и кивает. Подталкивает к продолжению, но Чонхо знает — он знает ответ и без его слова. Потому что младший накрывает его губы своими, растворяясь в секундах, которые у них ещё имеются. Млеет от горячих рук на своей талии, сжимающих чересчур крепко, и улыбается. Подстраивается под неторопливый темп Сана, что не углубляет поцелуй, а просто мягко сталкивается губами и старательно запоминает каждую трещинку на них, чтобы без проблем воспроизводить в своей голове, когда будет накрывать тоска или записываться очередная песня. Возможно, о любви. Однажды он хочет выступить на сцене перед тысячами фанатов с собственноручно написанной песней о чувствах, сжирающих изнутри и вырывающихся теперь в поцелуй, друг к другу. Их голоса идеально гармонируют, и об этом известно всем. Но старший втайне радуется, что ему приоткрыта совершенно другая завеса — Чонхо так же прекрасно, как поёт и крушит яблоки одно за другим, умещается в его объятиях и наконец толкается языком в его рот, чтобы вырвать первый несдержанный стон с уже расцелованных губ. В таком виде им нельзя возвращаться в общежитие, но он уверен — Чонхо, если понадобится, защитит их даже от мемберов. Злой Хонджун не жуки, не такие страшные, и плевать, что поджилки трясутся лишь от одного тихого голоса.       — В таком случае следующая наша юнитная песня будет посвящена тебе.       — Твоя и хёнов? — Чонхо шутит, игриво щурится, но в голосе слышится тихая надежда. Сан усмехается. Качает головой и едва не упускает из виду, как после его слов расслабляются чужие плечи.       — Наша, макнэ-я, — Чонхо хихикает, не скрывая удовольствия, и вторую — свободную — ладонь кладёт ему на голову, взъерошивая волосы. Сан котом ластится к прикосновению. — Предлагаю назвать нашу песню «Teddy Bear».       — Чтобы ты мог безнаказанно обнимать меня и говорить, что это всё — часть шоу? — старший на мгновение хмурится, чем успевает напугать, а затем хохочет и согласно кивает. — Вам с Уён-хёном только повод дай, чтобы приклеиться ко мне.       — Разве это плохо?       — Даже не знаю. Наверное, у тебя для этого должны быть все основания. Так ведь намного интереснее?       — Предлагаешь ещё сильнее дразнить Уёна? Маленький садист.       Сан стискивает пальцами бока, но вместо ожидаемого тока по венам Чонхо визжит — старший быстро-быстро двигает пальцами, вызывая по всему телу дрожь и желание скрыться в другом конце компании. Он щекочет, а Чонхо выворачивается из его рук, но не особо пытается ускользнуть хотя бы на метр от Сана, что резко прерывает все свои действия, хмурится снова и так проникновенно шепчет, что в груди всё резко переворачивается.       — Станешь моим парнем, Чонхо-я?       Но Чонхо не дурак, он в странные игры странного парня играть не собирается.       — С таким видом предлагают выпить яд или получить пулю в лоб, а не отношения начать, Сани-хён. Всему-то тебя учить нужно, — он цокает, закатывает глаза, выдыхая, и наигранное разочарование сквозит в каждом его слове, но, кажется, Сан воспринимает это иначе, потому что хмурится и прикусывает нижнюю губу.       — А ты готов дать несколько уроков?       — Готов, — Чонхо кивает болванчиком, сразу выпрямляясь и прихорашиваясь от просьбы, звучавшей так глупо, что от этого зубы должно сводить, но Сан губы надувает и готовится слушать хоть сточасовую лекцию о том, как правильно выращивать самые неприхотливые кактусы. Лишь бы говорил это Чонхо. — Но моя цена будет высока.       — Сколько и чего?       — Каждый пункт моей презентации в сто пятьдесят слайдов должен сопровождаться поцелуем.       Презентации нет и не будет, и поцелуи Чонхо не любит, как и любые проявления привязанности, кроме слов поддержки и ежедневной аффирмации от Уёна: «Ты не говно, ты справишься. Говно не тонет, а ты почему должен?», но Сана целовать, оказывается, приятно. Приятно так же, как и слушать его бархатный смех в сантиметрах от своих губ, распухших и нетерпеливо ожидающих чужие.       — Тогда придётся повысить плату за Ваши уроки, профессор Чхве, потому что я очень способный ученик и быстро всё выучу, а уроки с Вами мне нравятся.