сон

      Лёгкий запах теплого дождя и весенней грозы на кончиках небрежных прядей золотистых волос, приятно защекотал чересчур чувствительный нос и щеки, запылавшие в смущении и нежной, согревающей радости. Танджиро потянулся губами к уголкам глаз, сомкнутых ночной дрёмой, совсем не мешавшей ответно целовать самые чувственные участки кожи от кончиков ушей и до открытых ключиц. Словно Зеницу слышал каждое, даже самое тихое биение пульса под дрожащей кожей. У Зеницу и впрямь был очень чуткий слух. — Зеницу… — Танджиро как можно тише прошептал на ухо, не желая разбудить, и в надежде достучаться до тревожного сознания. — Я никогда не обману тебя, обещаю.       Танджиро навсегда запомнил то, насколько неподдельно, безобидно любопытство, с которым Зеницу однажды спросил о Незуко. Насколько тонко понял он, что Незуко — важная часть жизни Танджиро. — Ваши с Незуко сердца звучат по-разному, но словно бьются в унисон. Я бы сразу прислушался и выслушал тебя… — Зеницу вдруг опустил взгляд. — Если бы не начал кричать.       Зеницу тогда показался необычайно рассудительным и несколько смущенным, и Танджиро спокойно, мягко ответил, ощутив, как в сухом, чистом воздухе отразилось непреодолимое чувство вины, похожее на нечто горько-сладкое, до поры не совсем понятное даже для поистине хорошего нюха: — Ты был слишком взволнован, я не обижаюсь. — Танджиро улыбнулся и заглянул в лицо напротив, искренне желая стереть с него тоскливые следы. — Незуко — моя сестра, и я хочу, чтобы она вновь стала человеком.       На Танджиро с неподдельным интересом глядели нежные янтарные глаза, тревогу, тоску и робость которых будто бы намеренно скрывал от целого мира чуткий сон, медленно сомкнувший густые золотистые ресницы, в миг мимолётной ночи нечаянно защекотавшие открытые участки кожи, затронутые бессознательно чуткими поцелуями, словно Зеницу в такие моменты был свободен от оков собственной боязливости. И как человек, ценою собственной жизни оберегавший важную ценность Танджиро, сумел в себе усомниться? — Я сразу понял, какой ты добрый, Зеницу, и сильный…       Но в ответ — необъяснимые сомнения в собственной значимости, легко ощутимой в бессознательно-чувственном состоянии, ставшем для Танджиро одной из самых нестандартных и приятных сторон причудливо-загадочной личности Зеницу.       Губы Танджиро вновь нежно коснулись уголков глаз, распахнутых поутру в искренней растерянности и вере в иллюзорность минувшей ночи, делиться прелестью которой Зеницу мог, лишь застенчиво обнимая ноги, и утыкаясь покрасневшим лицом в колени. Пока Танджиро не сумел найти в себе смелость приблизиться к чуткой душе, спрятанной в чудаковатой, порою забавной оболочке, ставшей по-своему очаровательной в глазах, всегда искавших доброту даже во зле. Но рядом с Зеницу не было ощутимо ни единой нотки, вызывающей хоть какой-то страх, хоть малейшее, истинное отторжение. Зеницу рассказал про дивный сон, а Танджиро признался, что это реальность.       Танджиро целовал мягкие покрасневшие щеки, прикасался к Зеницу с бо́льшей осторожностью и тревогой за его сознание, чуткое до слёз. Танджиро искренне верил, что с каждым сном Зеницу в полной мере осознает собственные сильные стороны, скрытые за пеленою эмоций, в которой ему пока слишком легко увязнуть наяву.