Лунный бес

      В просторном кафетерии нечем дышать, точно бы кто-то нарочно выкачал весь воздух, оставив присутствующих в душном вакууме. Кот нарочно пооткрывал настежь все двери и окна, но никак не мог избавиться от чувства духоты, тонкими прочными верёвками сжимающего горло в тиски. Скребущего изнутри, точно кошачьими когтями, настойчивого, неминуемого, резкого.       Он расстегивает пуговицу рубашки, аккуратно снимает жилет, складывая его на стуле, и пытается сделать вздох. В груди точно происходит сожжение ведьм — он точно слышит потрескивание вздымающихся рёбер и с каждой секундой всё ясное чувствует разгоревшийся чуть левее сердца огонь. Не выдерживает, бросает на барной стойке принесённый из архива фолиант, бросается к распахнутому окну, жадно, точно выбравшаяся на сушу рыба, глотает воздух.       Высоко над горизонтом с лживой приветливостью светит в окружении звёзд лунный диск. Кривится совсем не бессмысленно, как говорил господин Блок, а очень даже насмешливо, с издёвкой, точно наслаждаясь учинëнными несчастьями. А Кот и забыл какого это — страдать от полнолуния, терзаться от бурлящих в груди желаний и бороться с градом шальных мыслей. Вовек бы этого не вспоминать, да у полнолуния, впервые за много лет выпавшего на день весеннего равноденствия, были совсем другие планы.       Кот кривится от осознания собственной ничтожности и никчёмности перед природой и стихией. Полнолуние, равноденствие, март — полное могущественное комбо, чтобы даже такой опытный оборотень как он начал сходить с ума. А он, дурак старый, ещё и Василисе позволил задержаться в Лукоморье, чтобы наконец уладить все документационные дела, коих за последний год скопилось немало и только увеличилось с побегом Морока.       — Давно я вас в этом облике не видела, — говорит Василиса, и Кот, отводя взгляд от луны, обращает внимание на собственное расплывчатое отражение в окне: темноволосый мужчина средних лет, слегка седой с совсем кошачьим выражением лица.       Он чертыхается чуть слышно, едва разжимая губы.       — С тех пор как дорогой Михаил Афанасьевич списал с меня Бегемота, стараюсь чаще являться в облике кота — поклонники быстрее узнают, — пытается шутить он, а сам прекрасно понимает — ещё чуть-чуть и точно случится что-нибудь непоправимое.       И стоило же Василисе приехать разбираться с документами именно сегодня!       Кот чувствовал себя школьником каждый раз, когда Василиса появлялась в поле зрения. Вся из себя величественная, шла, мягко ступая на ужасающе длинных шпильках, покачивая бёдрами — не пóшло нет, скорее женственно, — легким жестом откидывала так и норовившую сбежать на спину косу и улыбалась, скорее дежурно, нежели искренне, но ему большего было и не нужно. И он, обычно такой строгий и брюзгливый, всегда терялся рядом с ней, не в силах противостоять её чарам.       Но то было в обычные дни, когда антропоморфный Кот, забавно путаясь в словах, проводил для Василисы экскурсии по Мышкину и обсуждал успехи очередных практикантов. Теперь же, когда он отчётливо слышал каждый её спокойный вздох, каждое движение пальцами или взмах ресниц и с омерзительной ясностью ощущал запах её духов, которым, кажется, пропитался весь окружающий воздух, бороться с давними чувствами всё сложнее.       Подсознание крайне ярко подсовывает всевозможные недвусмысленные картинки о том, с какой целью ещё можно было бы использовать засыпанный бумажками стол. Кот жмурится, отгоняя непрошенные непозволительные мысли, и даже пытается перекреститься, да запинается где-то в районе ключиц, пересиливает себя и, возращаясь к барной стойке, как можно спокойнее интересуется:       — Вы не устали ещё, Василиса Васильевна? Может, хватит на сегодня, завтра со свежей головой продолжите?       В его голосе скрытая надежда и мольба. Дышать становится всё труднее, лунный диск ухмыляется всё ярче, животный зов, молоточком бьющий по вискам, звучит всё громче и громче.       — Не в моих правилах откладывать на завтра то, что я могу сделать сегодня. Тем более мне совсем чуть-чуть осталось, потерпите.       «Совсем чуть-чуть» длится ещё полчаса — до тех самых пор, пока оставленный в плаще на гостевой вешалке телефон не разражается входящим звонком. Василиса тут же бежит к нему, покачивая бёдрами и стуча непозволительно высокими каблуками. Ее голос переливается приятными, манящими журчаниями, когда она соглашается на просьбу звонившего коллеги подменить его завтра на занятиях.       Кот не знает, почему ее коллега звонит так поздно, не задаётся вопросом, что могло случиться и, кажется, даже забывает дышать. Лишь осознаёт, что окончательно поддаётся власти мартовского полнолуния, срывается с места к Василисе, тянется к её что-то говорившим губам, но вовремя ловит проникший в кафетерий отрезвляющий сквозняк. Ослабляет хватку на плечах, утыкается носом ей в висок, дыша уже совсем не воздухом, нет — ею, — и шепчет на самое ухо:       — Уходи… Пожалуйста, уходи, пока чего дурного не случилось.       Он говорит ей «ты», пожалуй, в первый раз за все годы знакомства, точно подчёркивая серьёзность сложившейся ситуации.       — И часто так с вами? — спрашивает Василиса. Умная женщина, сразу догадалась о его состояние. И теперь в ней проснулось то самое, погубившее не одну душу любопытство и желание помочь.       Кот особенно ясно слышит ее тяжёлое дыхание и слишком частое сердцебиение — точно маленький воробушек замер в ожидании смертельного удара большого хищного кота.       — Впервые за сто лет, — сознаётся он. — Полнолуние, март, равноденствие… — «вы» остаётся неозвученным и зависшем в воздухе. Вместо этого он болезненно выдыхает: — Уходи, Василиса, прошу тебя.       — Вам нужно бороться, — говорит она, и Кот видит: сейчас она сама борется с собой и кричащим изнутри желанием уйти. — С собой, с луной, с…       Василиса не договаривает, только вскрикивает ему в губы, когда он прижимает ее к себе и целует. Жадно, дико сминает пухлые губы. Руки хаотично скользят по ней — по скрытой бронёй твидового пиджака спине, по покатым плечам, незащищённой нежной шее и собранным в тугую косу волосам. Скользят, вызывая под собой табун мурашек на её теле и только подкидывая дровишек в ведьмин огонь в его груди.       Ему — тому ему, который так искренне просил ее поскорее уйти, — хочется, чтобы она закричала, влепила пощечину, засадила заклинанием — всё, что угодно, лишь бы прекратить это безумие. Сейчас, пока ещё хоть что-то может трезво мыслить, пока не пересёк точку невозврата и не совершил непоправимое.       И тут же кот внутри недовольно рычит, когда птичка в его руках вдруг расслабляется, зарывается пальцами в его волосы и доверчиво отвечает на поцелуй.       Подкрепленное полнолунием и запахом Василисы желанием отчаянно борется со здравым смыслом. Кот внутри говорит, нет, требует прекратить всё, оставить и уйти. И он же, забившийся далеко за чертоги сознания и редко выходящий на свет, во весь голос просит его не останавливаться.       — Уходи, — резко говорит Кот, отходя на пару шагов. Желание проигрывает этот раунд, на ничтожно короткий срок уступая здравому смыслу. Кот щёлкает пальцами, роняя пальто с вешалки прямо Василисе в руки, и говорит тихо, чётко, моляще: — Пожалуйста, уходи. Мы завтра не простим себе случившегося.       Она, раскрасневшаяся и непозволительно растрёпанная согласно кивает, накидывает пальто на плечи и спешит к окну. Уже дойдя до него, оборачивается, коротким взглядом одаривая борющегося с собственными мороками мужчину, оборачивается птичкой и взмывает навстречу ехидно усмехающейся, луне.       Василиса приходит следующим утром доделывать документы, отпуская какую-то шутку про непостоянную весеннюю погоду. Кот в своём обычном обличье привычно путает слова, заваривает её любимый кофе и, разве что, старается не заглядывать Василисе в глазах.       О случившемся прошлой ночью они, по молчаливому договору обоих, решают никогда не вспоминать.