***
Карл выловил их с Чедом по очереди как только наступил перерыв между парами и, захлёбываясь слезами, отчитал Дилана за то, что тот не брал трубку. Дилан тогда уставился на него, как на идиота, не понимая, в чём проблема, а потом перевёл взгляд на Чеда и нахмурился: оба выглядели растерянными и встревоженными. В конце концов, Карлу всунули в руки ингалятор и посадили на лавочку, чтобы не начал задыхаться. Не помогло. Объяснения Дилан выслушал с подступающей к горлу тошнотой. Впервые в жизни он был благодарен Карлу за то, что тот заставил каждого из них внести свой номер в «Важные»: ни с семьёй Брэндона, ни с семьёй Лололошки врачи не смогли связаться. Рванули в больницу в тот же момент, на ресепшене отстояли короткую очередь из выписывающихся пациентов. Дилан был на грани того, чтобы накричать на несчастную администраторшу за медлительность, и только благоразумие Чеда останавливало его и Карла от состояния слепой паники. Дилан не помнил, сколько часов они просидели в ожидании хоть каких-либо новостей. Администратор оповестила их о том, что за жизни их друзей боролись в операционной, но больше ничего. Карл рыдал почти без остановки; Чед пытался его успокоить неловкими похлопываниями по спине. Дилан молча смотрел в пол. На первый взгляд ничего удивительного в его молчании не было — он никогда не был разговорчивым человеком. Не поражало и его показательное безразличие — какие бы не происходили вокруг него события, программиста они обычно мало беспокоили. Дилан сложил в замок едва заметно трясущиеся ладони. Перекрытие дороги для проведения ремонтных работ, неисправность тормозов и неудачное столкновение с почтовым фургоном на перекрестке — всего три фактора хватило, чтобы в один миг машину Брэндона размазало по стенке. В критическом состоянии были все: водитель фургона, парни, сама машина. Дилану казалось, что и он тоже, хотя физически был цел и здоров. Мимо по коридору проходили врачи, медсестры, санитары — он не решался поднимать на них взгляд. Может, даже боялся, что один из них подойдёт к ним и подтвердит, что случилось что-то непоправимое. Дилан пытался убедить себя, что всё будет в порядке. Ничего нельзя знать наверняка — поэтому он утверждал, что верит в лучшее. Что парни справятся, выкарабкаются, вернутся домой. И что всё будет как всегда.***
О смерти Брэндона стало известно тем же вечером. Водительская сторона приняла на себя основной удар, и блондин получил травмы несовместимые с жизнью: чудом было уже то, что он не скончался на месте аварии, но последующие часы операции он выдержать не смог. Сердце остановилось — с таким вердиктом к ним вышел оперирующий хирург. О состоянии Лололошки доложили позже, но пугающее неизвестностью слово «кома» тоже было неутешительным. Дилан вернулся в общагу на ватных ногах, с неприятно онемевшими от холода пальцами. Краем сознания уловил, как Чед довёл уставшего от слёз Карла до их комнаты. Всё-таки Чед — хороший парень, пусть и шумный, пусть и язвил много. Без него они бы сейчас… А что было бы сейчас? Дилан замер посреди гостиной и его взгляд медленно скользнул в сторону приоткрытой двери в комнату Брэндона. В это время блондин тренировался с боксерской грушей, или гремел гантелями, или собирался на вечернюю пробежку. У Дилана в глазах поплыло, а следующую секунду он уже рассматривал и красную боксёрскую грушу, и тупые брэндоновские гантели, и его идиотскую, заправленную с утра кровать. Плакаты на стенах, фотографию в рамке на тумбочке, одну из его футболок, небрежно брошенных на изголовье. Комната Брэндона выглядела домашней, обжитой. Она всё ещё была, дышала, существовала; Брэндон — нет. Брэндона больше нет. Дилану сдавило горло от горькой необходимости заплакать, но слёз не было.***
Дилан не боялся смерти — ни как абстрактной концепции, ни как реального явления. Смерть была естественна и каждый миг следовала за людьми по пятам, окружала их во всех сферах жизни: в фильмах, работе, новостях. Каждый день кто-то умирал, но Земля от этого не переставала вращаться, солнце не переставало светить, время не останавливалось. Почему? Почему всё продолжало идти своим чередом? Смерть — естественна, и Дилан это понимал. Так почему смерть Брэндона казалась такой неправильной? Смерть — естественна, но почему это должен быть он — обычный парень, толком пожить не успевший? Дилан стиснул зубы, проглатывая жгучую злобу. Он никогда не задумывался о смерти как о чём-то неправильном, диком и беспощадном. Возможно потому что он никогда не осознавал, насколько она близко находилась, как часто маячила у самого носа, будто насмехаясь. Когда гибли люди — они всегда гибли где-то далеко: другая страна, город, улица. Дилан впервые со смертью на расстоянии вытянутой руки, так близко, что можно прикоснуться. И с этой невыносимой пустотой в груди — впервые. Смерть — естественна, но как же она, блять, несправедлива.***
Дилан всю ночь не спал, безучастно глядя в стену. В голове эхом отдавалось: Брэндон не вернётся, Брэндона больше нет, Брэндон умер. Но сколько бы раз он не обдумал эту мысль, сколько бы раз не прошептал её под нос, она всё ещё казалась нереальной, невозможной. Эфемерной, как обрывки кошмара – обнадеживающая ложь, что он скоро проснётся, выйдет из комнаты и услышит топот блондина по полу и неровное дыхание от утренней зарядки. Заглянет к нему, проворчит, чтобы был потише, и со спокойной душой вернётся в кровать. Но ночь закончилась, встало солнце, наступил новый день — а никаких звуков не было слышно. Весь блок утопал в мрачной, густой как дым, тишине. Дилан медленно сел на кровати, чувствуя тупую пульсацию в теле и мерзкий привкус желчи на языке. И почему-то ему стало противно от того, что его сердце всё ещё пульсировало, билось так громко, отчаянно и бессмысленно, как будто могло что-то изменить своим лихорадочным стуком. Как будто могло наделать достаточно шума, чтобы заполнить целиком это скорбящее напряжённое молчание, как будто могло заменить его голос, отбивая азбукой Морзе, что Дилану, оказывается, охренеть как плохо, как будто могло вместо него признаться, что он хочет разреветься, как малолетка, что ему страшно и очень-очень больно. У Дилана в мыслях — туман, в ушах — белый шум. Его взгляд на секунду упал на соседнюю кровать — пустую, как у Брэндона, — и в голове у него тоже всё опустело, оборвалось. Пришёл в себя уже когда согнулся над унитазом, избавляясь от вчерашнего обеда, давясь дрожащими выдохами и желанием забыть обо всём. Чед нашёл его скрутившимся у раковины, уткнувшимся лицом в колени. На все вопросы Дилан отвечал односложно и едва задумываясь — как будто уже было плевать, лишь бы парень оставил его в покое, лишь бы всё это просто закончилось. Неясное воспоминание о том, как теплая рука плеснула ему воды в лицо, как он покорно принял чашку горячего чая, как его осторожно посадили на диван утонуло во сне, стоило ему на секунду закрыть глаза.