На конечной

      Игорь все еще не верит в происходящее. Просто напросто не может. Закрывает глаза и вновь погружается туда, в собственные, удушающие, липкие, но такие теплые воспоминания. Нет, нет, нет. Это все нереально. Ну вот же! Родная квартира с таким одурманивающий запахом тепла и уюта, со старым ремонтом и огромным винтажным окном, рама которого запускала в теплую обитель кусачий декабрьский ветер. Все такое знакомое, до невозможности уютное и привычное. Даже Игорь есть, ребенок ребенком еще! И папа рядом. Самый лучший, добрый, чуткий, заботливый, храбрый человек в жизни Игоря. Стоит, улыбается ласково пришедшему со школы Игорьку. А паренек ответной улыбки сдержать не в силах, хоть еще и дулся на папку за то, что тот в очередной раз забыл про его соревнования. Внутри Грома младшего гулял теплый июльский ветер, разливая обжигающее тепло по всей грудной клетке, пока квартиру окутывал ледяной, декабрьский. И не важно, сколько раз его папа забыл и еще забудет про соревнования своего отпрыска. Игорь все понимал, обижаться долго не мог, всегда знал — папа ради него горы свернет. И сын от отца отставать не собирался. Константин одним лишь жестом приглашает парнишку за стол, чтобы вместе поужинать, обсуждая работу отца и наслаждаясь льющейся музыкой. Все вокруг создавало такую легкую и непринужденную атмосферу, но только семейство могло различить в ней всю ту любовь, которую каждый вкладывает своими способами. Это воспоминание резко перетекает в другое, когда Игорь был еще младше. Его волосы были тогда густые-густые, а еще очень сильно кудрявились на длинных концах. Прямо Божий одуванчик. Малыш Игорюня тогда попросил папу подстричься, хотел такие же короткие волосы, как у отца. Маленькому Грому было просто необходимо быть похожим на большего Грома. А папа лишь смеялся, да с таким трепетом гладил сына по голове, что Игорь даже не обиделся на такую реакцию отца. Естественно, что Костя тогда отказал сыну в такой спонтанной идее, объяснился лишь тем, что такой смурной внешний вид малышу не пойдет, ведь он буквально воплощение добра и солнца. Костю всегда умиляло то, как сынишка, рассматривая любимый всем сердцем Петербург в окно, жмурился на солнышке. В такие моменты Гром старший всерьез подумывал над тем, чтобы в будущем сделать все, лишь бы Игорь не попал в академию МВД. Не уживется его солнечность там, а ее Константин ни в коем случае не собирался позволить убить. Сознание вновь подбрасывает воспоминание, которое режет не хуже остальных. Игорь тогда один дома остался, поздно уж совсем было, а где и как папа он узнать не мог — они в очередной раз поссорились, и, судя по всему, никто свою гордость переступать пока не собирался. Вопросы о том, как там папа, где он, все ли хорошо ни в какую не отступали, и тогда младший Гром ушел на площадку, где его отец на качелях всегда катал. В теплые деньки особенно приятно было — Игорь почти долетал до лучей согревающего солнца, качели скрипели в такт, совершенно не раздражая слух, а рядом все так же улыбающийся папа. В общем, ушел Игорек на качели, сел и стал грустно покачиваться. Мысли резко исчезли, сошли на нет, в голове лишь поглощающая все вокруг пустота с тишиной на пару. Сколько так просидел — неизвестно. Помнит только теплые руки на плечах, которые надавили, останавливая качели, а затем прикрыли пареньку глаза. Над ухом раздался знакомый голос, просящий угадать его обладателя. Игорь, конечно, помялся — никто его обиду на папу не отменял. Старший Гром ответа так и не дождался, младший лишь слезает с качели, падает в согревающие объятия и спрашивает взволнованно, где же пропадал так долго его любимый папка. Костя лишь добро посмеялся, извинился перед сыном и повел домой, отогревать окоченевшего сына теплым одеялом, сладким чаем и разговорами под спокойную музыку.       Но даже этим ему не дали насладиться всласть — кто-то начинает тормошить шестнадцатилетнего Игоря, у которого больше нет отца. Осталась лишь холодная квартира, пустота на душе и режущие воспоминания. Замученный Гром поднимает заплаканные глаза, видит перед собой мужчину, видимо, водителя, который все шепчет ему:       -Парень, конечная.       Игорь ничего не соображает, только кивает и поднимает свою бренную тушу с нагретого сиденья. Хоть что-то теплое в жизни было, и то оно сейчас быстро остынет. Гром такой способностью не обладал, считал, что если и греть, так до последнего, пока сам не догоришь. Вот и сгорел после новости о том, что папа погиб на службе. Игорь брел по незнакомым дворам, останавливая взгляд на качелях. Глаза вновь накрывает пелена слез, но его это не останавливает ни на секунду. Садиться на холодную доску и чувствует фантомное прикосновение к его спине, будто папа сейчас начнет его раскачивать высоко-высоко, прямо до солнечных лучей. Гром больше не хотел светить. Хотел отрезать кудри, которые так любил отец, и, наконец, повзрослеть. Он все еще чувствовал себя ребенком — вот он сидит в родном дворе, уже темно и ушли все дети, но Игорь привык, папа просто задерживается на работе. Задержался. Слезы катятся неконтролируемым потоком, который парень никак не в силах остановить. А потом чувствует прикосновения на плечах. Теплые руки отогревают напряженные плечи, они явно добавляют небольшую тяжесть, так что это уже точно не фантазия. Игорь голову резко поворачивает и узнает Хазина. Его странного одноклассника, которого никто толком и не знал. Видели лишь синяки на смазливом личике и даже не сговариваясь спихивали на то, что очередная гопота приняла за педика, вот и разукрасила лицо слегка. Петя в этот вечер лишь нежно поглаживает его спину, пока Гром вжимается в хрупкое тельце. Потом вместе до дома Игоря добирались, поочередно открывая друг другу свои самые страшные мозоли. Вернее, открывал изначально только Гром, а Хазин про себя решил, что собеседник тоже должен проникнуться им. С таким мрачным, но сближающим диалогом и дошли. Петя до утра восхищался квартирой, рассматривая уголок и поглощая каждый миллиметр квартиры. Уснули вместе на окне, с пледом на плечах и спокойной душой. Так Игорь и узнал о проблемах одноклассника, который каждый день переживал ненависть родителей за женское личико и телосложение. Хазин тренировался больше, чем дышал, лишь бы показать родителям, мол «нет, посмотрите, я вовсе не такой, каким вы меня видите!», но все бестолку. Избивали жутко, оставляли ужасные шрамы, которые должны были его красить, ведь Петр Юрьевич — мужчина, а не сопливая баба. Естественно, ситуацию это не улучшало, лишь разбивало психику Хазина в мясо.       Игорь через пару недель общения предложил Пете сбежать к нему. Приютивший Игоря Прокопенко был наслышан о Хазине, принял его без вопросов. Так и пытались жить, старались вдвоем встать на ноги, придерживаясь друг друга.

***

      Время неугомонно убегало от Грома, вытекало из рук и испарялось так же быстро, как когда-то появлялось в мозолистых ладонях. Раньше оно текло медленно, хотелось поскорее вырасти и раскрывать с папой запутанные дела. Кудрявый и коротко стриженный Громы идеально бы справлялись со всем вместе. Только вот не было ни кудрявого Грома, ни коротко стриженного. Вернее, коротко стриженный был, но он явно не планировал таким становиться. Дела не шли в гору, они оба с Петей были почти мертвы. От усталости валились на кровать, сразу засыпая, хотя раньше еще часами болтали на подоконнике с чашкой чая. Это просто такой период. Сейчас они существуют, но еще чуть-чуть и все будет хорошо, дуэт хазгрома (так их прозвали в отделении) снова воскреснет и будет жить. Сколько бы времени не прошло, они все никак не смогли друг от друга отказаться — раны не зажили, но стоило лишь почувствовать в своих руках тепло уже родных ладоней, услышать тихое сопение над ухом и сразу следом провалиться в сон, как они сразу переставали кровоточить. Лишь рядом друг с другом они могли продолжать жить, не вспоминая метафорически переломанные ребра от травмирующего прошлого.