Я, Щелкунчик

Грохот от тяжёлых ударов рвал на части стылый воздух земель Парадиза. Бронированный, будь он трижды неладен, сдавал позиции — и Челюсть совершенно этому не был удивлён. Тупоголовая дубина Браун, способный только ныть и прошибать лбом стены, не сумел даже защитить их родной город от кулаков Йегера, и оттого ожидать от него чего-то, кроме проигрыша, было бесполезно… Так думал Порко, привычно прыгая между двумя колотящими друг друга мясными истуканами и норовя поддеть тушу Йегера когтями. Кто он, в самом деле, среди этих мускулистых гигантов? Уродец с большой головой и сильной челюстью, годный только на то, чтобы откусывать чужие ноги. Щелкунчик. Прыжок, уворот, снова прыжок. Влево, подальше от гигантского кулака, на крышу, с неё — на плечо Брауна для лучшего манёвра. Когти надрывно визжат, царапая броневой нарост. Плевать, потерпит. Выбил же этот кретин собой ворота здесь несколько лет назад — значит, вытерпит и это, ему не привыкать. С плеча за косматую башку парадизовской мрази. Костяные отростки. Что и требовалось ожидать. «Уëбок.» Браун ревëт сквозь своё забрало, злобно и понуро, как бык, гонимый на убой. Боль в теле уродца с большой головой живо пульсирует в животе самого Порко, и он морщится, хмурится среди красно-бурой внутренности загривка… Он никогда не ассоциировал эту зубастую бестолковую груду плоти с собой. Для него облик титана был обыкновенным мясным костюмом, тлетворной необходимостью, нужной ему только для того, чтобы удерживать линию фронта на позициях, штурмовать вражеские крепости и защищать тех, кто был ему дорог… Был. Там, в Либерио, под грудой камней, некогда бывшей их домом, в муках умерли их с Марселем престарелые родители. Когда пар от взрыва при трансформации захваченного Колосса рассеялся, поднявшись к небу грозовыми тучами, Порко долго и безуспешно искал их среди обломков. Кричал во всю мощь лёгких, звал то мать, то отца, силами Челюсти пытался разгребать когтистыми лапами завалы — и лишь тогда, когда силы титана иссякли, конечности отказывались отрастать заново, а голос сел, он сумел найти крохотную голубую фоторамку. На дагерротипе под разбитым стеклом запечатлены были они с Марселем в раннем детстве. Марсель мягко улыбался в камеру, словно понимая, как правильно позировать, а он сам, Порко, обиженно дулся, сдвинув брови и поджав нижнюю губу… Всё, что осталось от его дома. Не веря своим глазам, Порко отчаянно вцепился зубами себе в руку, но только взвыл от досады: тело совершенно отказывалось снова превращаться в зубастое чудовище. Закатав рукава по локоть, Галлиард стиснул зубы и принялся рыскать под камнями, пытаясь нарыть хоть что-то, надеясь в глубине души, что сможет услышать голос из-под завала… Но рука его наткнулась лишь на чьё-то холодное и мокрое тело. И тогда Порко понял. Осознание пришло к нему, как прозрение приходит к безумцу: болезненно и бесповоротно. Крик вырвался из груди жалким сипением. Слëзы сами собой хлынули из глаз. Упав на руины, как подстреленный, Галлиард прижал к груди разбитую рамку и тихо зарыдал. В ту ночь он лишился всех. Злые языки говорили потом, что островные дьяволы мстили за свои семьи, говорили, будто бы их действия могут быть в некотором роде оправданы и шептались меж собой о том, что неплохо бы перебежать на их сторону, пока не стало слишком поздно — но Порко только рад был слышать этот трëп. Нечасто можно было встретить тех, о чьи рожи легко почесать кулаки и не быть отправленным за это на гауптвахту… Было ли ему дело до тех, кто бешеными тенями метался над его головой в ту ночь, норовя вонзить лезвие поглубже в загривок? Нет. Быть может, раньше, пока ещё островные уродцы не разгромили его родной дом, он бы и смог проникнуться сочувствием — но Бронированного унаследовал бестолковый Браун. Он видел их в стенах, он знал их по именам, и оттого, быть может, втайне им сопереживал — но Порко не испытывал в отношении разведкорпуса ничего, кроме злобы. Ненависть и обида не покидали Галлиарда с тех пор, как Атакующий его челюстью раздробил кристальную оболочку Лары Тайбер. Браун, конечно же, говорил, что эта боль пройдёт. Уверял, что он сможет забыть, как из-за него погибла главная надежда человечества вне стен, настойчиво предлагал выпить, чтобы забыть те мгновения… Но Порко помнил. И помнил бы, он был в том уверен, даже на последнем издыхании. Небеса окрашены пожаром в багровый. Кристал трещит, постепенно сдаваясь под натиском мощных челюстей. Дëргаться бесполезно: руки и ноги оборваны. Плечи и бёдра сводит невыносимая боль. В носу горько, во рту ощущается терпкий солёный привкус. Я ненавижу свою беспомощность. — Остановись! Прекрати! Хватит! Бесполезно. Неужели в этой безгубой мерзкой роже не осталось ни капли хвалëной реставраторами человечности?.. Может, моих сил просто не хватит? Пожалуйста, пусть он не сможет. Пожалуйста… Но оглушительный треск разрывает слух, и воздух взрывается миллиардом осколков лопнувшей брони. — ПРЕКРАТИ-И-И-И-И! Порко уже не понимает, чей голос отлетает от стен. Зрение застилает кровавая пелена. Он не видит ничего, а только чувствует, как во рту оказывается капля чужой крови, и как монстр с оголëнной челюстью жадно глотает, неуëмный в своей тупой жажде мести, жалкий и одновременно запредельно жестокий… Такой же, как и я сам. Порко ненавидел его больше, чем всех реставраторов Элдии вместе взятых. Ненавидел — и жаждал мести. Ему хотелось увидеть, как эти равнодушные зелёные глаза наполнятся слезами, и как он будет орать, умоляя о пощаде. Обыкновенно он не жалел врагов, но и не издевался над ними, предпочитая пыткам пулю в лоб — но с тех пор, как островной дьявол сравнял его родное гетто с землёй, Порко больше не желал быть милосердным. Та ночь смяла и выбросила за пределы досягаемости лучшие его душевные качества, оставив в нём только кипящую ярость и боль. Он больше не мог — и не хотел, — проявлять сочувствие к убийцам с Парадиза. Прежний Порко Галлиард был мёртв. Он сгорел вместе с расстрелянной командой Пик, отправился в глотку Йегера вместе с Ларой, умер под завалом вместе с Зофией… Он исчез, и на его месте остался кто-то, у кого уже не было ни совести, ни благородства, ни страха. Чего стоит офицерская честь, если твои родители до сих пор гниют в руинах? Чего стоит человечность, если ты сам никогда, по большому счëту, не был человеком? Чего стоит речь одного человека перед безмолвием десяти тысяч убитых? Чего стоит его жизнь? Оглушительный рëв рвёт воздух. Браун снова рвётся в бой. Дыра в животе дымится, боль предательски просачивается от зубастого уродца к Порко по нервным окончаниям, но пора слезать с костяного нароста, пока его не подвела регенерация… Прыжок, манёвр вправо. Бронированный кулаками колошматит по броне Атакующего. Вот, кажется, тот не выдерживает ударов, сдаёт назад, пятится — но всё это паршивая актёрская игра. Укреплённый кулак взрезает плоть забрала Бронированного, и только ошмётки брони взвиваются в воздух. Он снова выигрывает бой. Снова, скучая, изничтожает последнюю надежду марлийцев, снова демонстрирует всему миру своё превосходство… «Урод.» И такая досада разрастается в груди у Порко, что боль в животе и жар пульсирующей плоти внутренности загривка Челюсти перестают ощущаться. Он не чувствует больше ни раздражения, ни фрустрации, и только ярость начинает закипать в его венах, затмевая собой всё вокруг… Вид на загривок Йегера предельно открыт. Кажется, сейчас он занят избиением Брауна: пусть он и умëн, но подростковая жестокость ему всё ещё порой изменяет. Обезьяны на горизонте тоже не видно: наверное, предатель уверен в том, что братец выиграет этот бой без посторонней помощи. «На этот раз укрепление тебя не спасёт, зубастая ты мразь.» Взмыв в воздух, Галлиард в два прыжка настиг Атакующего. Тот, кажется, успел периферийным зрением заметить, как Челюсть спикировал на его затылок, и даже укрепил шею — но не ему ли знать, насколько сильной может быть жажда мести? Когтями впившись в плоть на его плечах, всеми четырьмя конечностями зацепившись за тело Йегера, Галлиард стиснул челюсти на его загривке. Сквозь боль и треск кристалла Порко слышал, как отчаянно ревёт Атакующий, ощущал, как он дёргается, пытаясь сбросить с себя балласт — но зубы его уже пробили броню и теперь впивались в мышцы. «Не уйдёшь.» Рывок вверх — и пласт тканей, защищающих Йегера от внешнего мира, оборван. Он стоит на ветру, частично повязанный с плотью своего титана, и смотрит в глаза Челюсти с нескрываемой ненавистью. Взаимной ненавистью. «Теперь ты мой.» Последним, что видит Порко прежде, чем челюсти его смыкаются на торсе Йегера, становятся его глаза. Зелёные, ледяные и полные чистой злобы. Так не смотрят те, кто знает о том, что им осталось жить считанные секунды. Так смотрят те, кто знает: даже после их смерти их идеи будут жить. И делом Порко остаётся вырвать эти идеи с корнем из почвы Парадиза. «Разорву… И сожру.» Солоноватый привкус расходится по широкой пасти Челюсти. Галлиард жрёт жадно и быстро. Кости хрустят на зубах, плоть стремительно ускользает вниз по пищеводу, желудок наполняет горячая кровь — и Порко чувствует, как его наполняет чужеродная сила и как чужие воспоминания заполняют разум… Калейдоскоп лиц, слов и бессвязных воплей, груды мёртвых тел, чьи-то конечности, исчезающие в пасти неразумных, и бесконечное множество переплетённых ветвей судьбы, соединяющих древнюю прародительницу Имир и его самого, оборвавшего бесконечную линию событий на середине, изменившего саму судьбу во имя мести… И новая волна ярости, высшего экстаза и чудовищной ненависти захлëстывает Галлиарда. Я перебью их всех… До единого… Я не оставлю ни единого клочка земли, который не будет пропитан их кровью. Свист УПМ уже режет воздух, и к его собственному загривку уже приближаются громовые копья — но в этот раз Порко хозяин положения. Спрыгнув на одну из башен, он в последний раз пользуется мышцами зубастого уродца, чтобы тот оторвал самому себе голову, и, высвободившись из жаркого плена затылочной плоти Челюсти, соскакивает с острого навершия крыши, пронзив себе руку куском обломанной черепицы. Взрыв разрывает пространство жёлтой вспышкой. Новое тело непривычно обволокло торс, но, верно, с проглоченной плотью Йегера к Галлиарду пришло и умение управлять двуногой пятнадцатиметровой громадой. Оскалившись, он огляделся с высоты своего роста. Я уничтожу их. Обеими руками раздавив близящихся к нему с двух сторон йегеристов, новорождённый Атакующий вскинул голову и взревел, оглушая всё пространство непривычно низким гортанным рыком. С нескрываемым ужасом смотрели на то, как вьются по ветру рыжие волосы и как искажается от ненависти лицо нового титана, йегеристы: на их глазах человек, за которого они готовы были отдать свои жизни, оказался сожран мелкой марлийской сошкой. Прародитель сгинул в желудке Галлиарда. У Парадиза больше не осталось защитников. — Галлиард сожрал Прародителя! Повторяю, Галлиард сожрал Прародителя! — рявкнул со стены в мегафон, не жалея глотки, Магат, — Добровольно сдавшиеся в плен элдийцы будут помилованы! Солдаты, вперёд, у них больше не осталось защитника! Победа будет за нами!.. Знакомый силуэт показался на стене. Рассеянный, разозлённый, Зик Йегер хотел было прокусить себе запястье, чтобы попытаться вернуть Элдии Прародителя — но Магат оказался быстрее. Молниеносно обрушившись на артиллерийскую установку, он направил прицел в грудь Звероподобного. Прогремел выстрел. Последняя надежда реставраторов бесславно разлетелась на куски плоти. Теперь все пути к прошлому были разорваны. Во славу вступил новый Прародитель, и всё будто замерло в ожидании его воли. Is das Zerostörer oder der Schöpfer?* Издав утробный рык, Порко, сгорая от гнева, кулаком ударил по сподвижникам Зика, безмолвно замершим на крыше в ожидании своей участи — и это будто бы пробудило всех остальных. Браун, осевший то ли от удивления, то ли от изнеможения на крышу соседнего здания, наконец поднялся на ноги, элдийцы, отойдя от шока, запоздало возобновили огонь, заметались бестолково в сером небе, и марлийцы следом за ними кинулись отстреливаться… Но Галлиарду уже не было до возни снизу никакого дела. Миновав испаряющуюся тушу предыдущего носителя, он разогнался до предельной скорости, всем телом врезался в здание, где, по его памяти, прятались запасные войска островных дьяволов — и удовлетворённо зарычал, услышав внутри хруст костей и человеческие крики. Новое тело давало необыкновенную силу. Хотелось раз за разом обрушивать кулаки на хрупкие тела парадизовских выродков, хотелось жрать их заживо, хотелось истребить каждого, кто хоть каплей крови был причастен к разгрому Либерио… Хотелось плоти и крови. Одним метким ударом снеся крышу, Порко запустил руку в здание и, обнаружив тех, кто не умер под завалами, выудил группку людей. Прижимаясь друг к другу, они дрожали на его горячей ладони, смотрели на него с отчаянной ненавистью и какой-то иррациональной мольбой… Точно так же, как смотрели на Эрена иностранные гости и единые с ним по крови элдийцы, безжалостно растоптанные, раздавленные и сожранные. Галлиард с ненавистью сжал ладонь в кулак. Во все стороны хлынула кровь, брызнули ошмётки плоти, а он не ощутил ничего, кроме жестокого удовлетворения. — Господин Галлиард, ура! Так держать! Мы захватили Прародителя только благодаря вам! Спасибо вам, господин Галлиард! — с крыши донëсся знакомый голос, принадлежавший, по видимости, Габи Браун, надоедливой мелочи, приходившейся Райнеру племянницей. Обернувшись, Галлиард увидел её вместе с братьями Грайс встрëпанной, взвалившей на плечо ружьё и счастливой. В глазах всех троих искрилась надежда на скорую победу. Они будто бы не осознавали всей глубины его ненависти и были до того радостными, что Порко неволей захотелось блевать. Я сделал это не ради Родины и их благополучия. Я сделал это ради мести. У шеи вновь засвистел УПМ. Резко повернув голову, он встретился взглядом с темноволосой подружкой Йегера — и ухмыльнулся слезам, блестящим в её чёрных глазах. Не она ли помогла бывшему Прародителю использовать его, живого и дышащего, как безмозглого щелкунчика?.. Новая вспышка ярости пронзила тело. Укрепив пальцы, он со всей злобой, на которую только был способен, ухватил её зубами за ноги. Подсознание рвалось на части, чей-то голос в голове, надрываясь, вопил, умоляя не смыкать челюсти, но воля Галлиарда к мести оказалась сильнее памяти бывших носителей. Чьи-то детские неумелые пальцы завязывают на шее маленькой девочки со взглядом испуганного волчонка красный шарф. — Теперь я никому не дам тебя обидеть, Микаса! — уверенно произносит мальчишеский голос, — Мы всегда будем вместе, обещаю! Микаса. Вот как тебя звали. Она смотрит ему в глаза тем же взглядом, что и тогда. В ней почему-то больше нет ни ненависти, ни боли, ни желания отомстить за любовь всей её жизни… Только чистая нежность и влюблённость. — Эрен… — одними губами произносит она, улыбаясь, — Я всегда любила тебя… Каждый мой миг был посвящён одному тебе, слышишь? Не стой на ветру, ты можешь простудиться… Вдруг в воспоминаниях всплыли слова, сказанные ей не его голосом, не его телом, но разумом, который теперь он разделил с бывшим носителем прародителя — и новая волна злобы захлестнула его с головой. Как ты мог говорить ей, что ненавидел её, сраный ты островной выродок? Оглушительный треск костей. Влажный шлепок плоти об земли. И торжество ярости, разошедшейся по телу огненным потоком. Гул голосов в голове прекратился сразу же, как наполовину съеденное тело Микасы ударилось об землю. В ней, кажется, состояла последняя нить, соединяющая нового Прародителя со старым носителем. Порвав её, Порко оказался свободен — и, издав ликующий рëв взбесившегося животного, кинулся вперёд, ногами ровняя в панике бегущих элдийцев с землёй… Он не ощущал ни боли, ни страха, и не видел вокруг себя никого, кроме повинных в его страданиях островных демонов. «Всех… До единого…» Плоть Порко уже срослась с загривком титана настолько, что грудь полностью была погружена в вязкое мясное месиво. Он смутно ощущал, как по его телу — или по телу титана, — расходятся струи жидкого пламени, но сила его ненависти была столь велика, что затмевала все остальные чувства. Гнев накатывал теперь уже девятым валом. Эйфория смешалась с радостной яростью. Он безжалостно давил вражеских солдат, крушил здания, разрушая их до основания, и с каждым уничтоженным элдийцем ощущал ещё большую жажду крови. Ведь для того, чтобы возместить ему утрату родителей, не хватит и двадцати миллионов солдат. «Разорву… И… Сожру…» — Галлиард, прекратить наступление! Ведутся переговоры, временно заключается перемирие! Отставить атаку, Галлиард! Солдаты, прекратить огонь! Галлиард, повторяю: приказываю прекратить!.. За пеленой кровавого забытья слышится голос командира. Злость поражает сознание едким всплеском кислоты. Прекратить атаку? Позволить тем, кто разрушил Либерио, сдаться на милость марлийскому командованию? Яростно взревев, Порко тряхнул головой и вновь кинулся вперёд… — Браун, приказываю остановить Галлиарда во что бы то не стало! Он подрывает переговоры! Ещё немного, и он сгорит к чëртовой матери!.. — Прекратите, господин Галлиард! Пожалуйста!.. «Вы пытаетесь удержать меня от исполнения моего долга перед Родиной? Вы ограничиваете мою свободу?» Со спины неожиданно навалилась тяжёлая туша Бронированного. Прижав Порко всем весом к земле, он перехватил обе его руки прежде, чем тот успел закрепить запястья бронёй, оборвал кисти и тихо зарычал сквозь забрало ему на ухо, то ли демонстрируя доминирование, то ли пытаясь утихомирить его пыл. Оставьте меня в покое. До воспалëнного сознания Порко смутно доходит осознание, что происходящее направлено прежде всего на благо ему самому, но более всего ему не хочется снова ощущать на лице дуновения чужого ледяного ветра. Он хочет срастись с этим титаном воедино, жить в его плоти, сгореть дотла ради желанной мести… Он больше не хочет жить. Отчаянно взревев, он предпринимает последнюю попытку сбросить с себя Бронированного, но многотонная туша Брауна неподъëмным весом придавливает его к земле… Порко ощущает, как тот зубами мягко впивается в его загривок, и внезапно свет со свежим потоком ветра бьëт ему в глаза, заставляя снова ощутить ненавистную живую плоть вместо горящего тела… Обида, ненависть и отчаяние рождают в нём ощущение громадной несправедливости. Никогда ещё он не чувствовал ничего подобного. Так не должно было быть. Островные дьяволы должны полностью отплатить по заслугам. «Пошëл ты нахер, Браун», — хочет сказать он, но получается только жалкий всхлип и невнятное хрипение. Рожа Бронированного смотрит на него с жалостью и немым укором. Откуда-то несутся чужие голоса, кто-то навзрыд рыдает, кто-то раненный воет сквозь зубы, пытаясь найти оторванную ногу, и свет калейдоскопом начинает вращаться перед глазами, смешивая серое небо, разбитые стены и багровую от крови и внутренностей землю в единую картину болезненной незавершённой мести… А затем наступает темнота. Несколько раз она рассеивается, но только на время, сменяясь краткими вспышками света и гулом над правым ухом. Кто-то орёт у него над головой, как раненный олень, кто-то что-то усиленно доказывает, и откуда-то доносится устойчивый запах паршивого командирского табака… Но затем сознание вновь меркнет, и Порко проваливается в бездну чужих снов и смутных воспоминаний. Чьи это мысли? Думал ли я когда-нибудь о чём-то, кроме железа и оружия? Было ли во мне что-то, кроме ненависти? Был ли я человеком?.. Яблоко. Красное, с желтоватыми боковинами, крупное и твёрдое. Таким кинешь в лоб Марселю, и непременно появится шишка. Он обидится, отвесит подзатыльник и убежит в летнюю кухню жаловаться матери, а та только посмеётся и погрозит пальцем… В тот август в их саду было необыкновенно много яблок. Порко, уже перешедший грань подросткового возраста, в отсутствие родителей ругался, как матрос, собирая осточертевшие плоды в плетёные корзины. Его раздражал пëс Анри, круживший у ног непоседливой рыжей юлой, злил отец, невозмутимо покуривавший табак у крыльца и до безумия бесил Марсель, рассевшийся под деревом в тени. Складывалось ощущение, что сегодня ему решили насолить абсолютно все, кто жил в этом дворе. — Никакой помощи в этом доме! — выдохнул он сердито, — Чтоб вас черти задрали, я уже весь пропотел, а вы и ухом не ведëте! — А тебе разве запрещали отдыхать? — Марсель поднял бровь и усмехнулся, глядя на покрасневшую шею брата, — Садись, поедим яблок вместе. Пыхтя и злясь, Порко шлëпнулся на прогретую солнцем землю рядом с Марселем. Брат, обтерев подолом майки, протянул ему налитое соком яблоко и мягко улыбнулся, растрепав рыжие волосы Порко: — Ну, не дуйся ты так, а то лопнешь. Потом, когда ты станешь взрослым, ты будешь скучать по времени, когда мы вот так вместе собирали яблоки и потом болтали до самого утра, сидя рядом на крыше. Тяжёлая работа заставляет нас больше ценить отдых, тебе так не кажется? — Да ну тебя… — фыркнул Порко, — Никогда я не буду по этому скучать! — Ещё как будешь! — Марсель засмеялся и хлопнул его по плечу, — Порко-шморко, а ну не дуйся, а то лопнешь, как шарик! — Эй, ещё раз ты меня так назовешь, и я тебе врежу, Марсель-соплеед!.. Я скучаю. Лучи заходящего солнца осветили его лицо, когда он наконец раскрыл глаза. Воздух пах свежей бумагой и табаком. Вокруг него расположена была палатка: видимо, за время его отключки командование быстро поставило палаточный лазарет на месте боёв. Потолок заслонило заросшее и осунувшееся лицо Райнера. — Как ты, Порко? — встревоженно спросил он, и Порко к своему неудовлетворению осознал, что лежит на его коленях, — Ты так лежал часов пять, если не больше. Когда я тебя достал из загривка, у тебя не было ни рук, ни ног по самые бёдра. Мы боялись, что ты не очнëшься. — Пошëл на… — хотел было сказать Галлиард, но вместо слов изо рта хлынул поток желчи. Райнер вздрогнул, сжал губы в отвращении, но только вздохнул и перевернул его, как ребёнка, на живот, чтобы он не захлебнулся в рвотных массах. Глядя на заходящее солнце, он произнёс, рассеяно похлопывая его по спине: — Ну, ничего, это бывает… Теперь ты герой, Порко. Ты всегда мечтал им стать, я помню. Только благодаря тебе и тому, что ты перебил большую часть йегеристов и разведки, мы одержали победу. Магат всё ещё на переговорах, но говорят, что из-за захвата Прародителя дипломатическое преимущество на нашей стороне. Только я не знаю, является ли это достаточным аргументом, чтобы война закончилась. Колосс остаётся у них, и они едва ли добровольно вернут его марли… Я не знаю, куда бы всё зашло, если бы ты его не сожрал. — А другого времени ты для этого найти не мог, бронированные твои мозги? — прошипел Порко, утирая рот, — Я сделал это не ради них, а ради мести, ясно тебе?! Эти островные выродки не имеют права жить и здравствовать после того, как они перебили столько наших. — Порко, — Райнер вздохнул и смягчил голос до той интонации, какой говорят с непослушным ребёнком, — Если бы я не остановил тебя, ты бы не только истребил всех, кого видел перед собой, но и сгорел бы сам. Армия нуждается в тебе. Теперь ты являешься нашей основной боевой мощью, и должен безоговорочно подчиняться приказам высшего командования. Неизвестно, кому теперь достанется звероподобный: придётся искать того, кто родился сразу же после его смерти, а это только добавит мороки правительству. Не подливай масла в огонь. К тому же, для мести ты сделал более, чем достаточно. Если бы ты видел, в каком состоянии нынешний носитель Колосса, ты бы сразу понял, что твои усилия не прошли даром. Успокойся. Ты едва можешь стоять. — Все эти дипломатические ухищрения не вернут мне Либерио, — тихо произнёс Порко, стиснув зубы, — И родителей. И брата. Не пытайся мне его заменить, Браун. — Порко, я просто пытаюсь тебе помочь, — Райнер выудил из кармана пачку сигарет и с отсутствующим видом закурил, глядя на то, как небо постепенно темнеет, уступая место пламени догорающего солнца, — Я и сам не знаю, что теперь будет. Всё это… Невероятно тяжело. Я, признаюсь, не вынес бы, если бы ещё и с тобой что-то случилось. Слишком много смертей. Я не хочу больше терять людей. — Людей?.. — Порко, тихо застонав от боли, поднялся и сел рядом с Райнером, нахмурившись, — Фу, чëрт, как же больно… Так вот, Браун. Ты серьёзно? Разве я человек после всего, что я сделал? Я не просто сожрал его, я стал им. Превратился в такого же монстра только ради того, чтобы отомстить за Либерио. Я отбросил свою человечность в момент, когда нашёл тела родителей под завалом. Всё равно полноценным человеком в глазах правительства мне не стать, так зачем хранить человечность? Зачем подставлять левую щеку следом за правой, если можно стать чудовищем и отомстить?.. Мы с тобой, Браун, — сказал он, закинув ногу на ногу и стрельнув из его пачки папиросу, — Не люди вовсе, а орудие войны. Чего меня жалеть? — Может, и так, — Райнер закусил нижнюю губу и мрачно уставился в пол, — Но ты для меня важен. Как и все остальные шифтеры. Потому что вы единственное, что отгораживает меня от самоубийства. Если война продолжится, я буду защищать вас всеми силами. Как твой брат защищал тебя от превращения в титана. Потому что даже у живого орудия войны есть чувства. Разве не из чувства ненависти ты обрушился на Парадиз, разрушая их здания и убивая людей? — Я не знаю, могу ли я теперь чувствовать, — сказал наконец Порко после долгой паузы, — Так или иначе, о спасении я тебя не просил. Не привязывайся лишний раз. Я уже одной ногой в могиле. Такие силы убьют меня лет за пять, если не раньше. Пожалуй, я буду жить дальше только ради Марселя. Он не хотел бы, чтобы я издох, как собака, в приступе бешенства. — И что же ты планируешь делать дальше? — Райнер выдохнул клуб дыма, — Мстить тебе больше некому, возвращаться некуда. Порко встал на ноги, чуть пошатываясь, отодвинул полог — и увидел за ним небо. Тёмное, алеющее у горизонта кровавой раной, оно высилось над разрушенными зданиями громадным куполом. В лужах мерцали отражения холодного сияния первых звëзд. Дыхание вселенной ощущалось лёгкими дуновениями ночного ветра. Подняв глаза к небу и позволяя ветерку трепать свои волосы, Порко произнёс, глядя вдаль: — Я буду двигаться вперёд. И ночь вняла его ответу.