"любовь — самое извращенное проклятие из всех"
сатору задыхается от глубокого чувства безысходности, которое всепоглощающей черной дырой накрывает его изнутри, снаружи, в голове, в душе, разрывая сердце на мириад мелких ошметков. ощущали ли вы, как небо в мгновение обрушается на вас, содрогая землю под ногами? небо сатору рухнуло в ту секунду, как он зашел в ветхую хижину на окраине японии. настолько глубоко это ощущение собственной беспомощности, когда он видит перед собой труп гето. темные волосы контрастируют с бледной кожей мертвеца — та напоминает серый асфальт, покрытый пылью токио. годжо видит, как кровь грязными пятнами запеклась на разрывах кожи, спускаясь по истерзанной одежде на прогнившие доски этого места, образовав темную лужу, что вязкостью своей пропитывала древесину. нормальный человек не заявится в это место.но разве они были нормальными?
перед глазами находится вскрытая грудная клетка и внутренности, что в помещении с затхлым воздухом начинали подгнивать. мухи мерзким, жужжащим роем вертятся над телом сугуру гето. небо сатору не просто обрушилось, оно поглотило собой все вокруг адским пламенем. ком тошноты подступает к горлу сатору годжо, тот опускается на колени, придерживается сначала ладонями об доски, даже не замечая, как пальцы его погружены в вязкую, темную жижу, что раньше живой кровью билась в сосудах тела гето сугуру. он не чувствует, как в пальцы впиваются мелкие занозы. сатору смотрит своими глазами-льдинками и чувствует, как все его внутренности, кажется, превратились в сплошной комок и неконтрлируемо подступают к глотке. сатору накрывает губы ладонью, испачканной липкой кровью, мажет собственное лицо, и с пересохших губ его слетает короткое: — сугуру... немое, приглушенное, которое растворяется в окружении рядом с годжо и погружает во тьму все вокруг, затягивая в пучину.***
охотники на нечисть не славятся своим долголетием. они крайне редко доживают до сорока, некоторым удается дожить до половины века отведенного человеку. таких называют истинными везунчиками, а тех, кто все же перешагнул порог старости — баловнями судьбы. охотники на демонов умирают молодыми. «dura lex, sed lex» — закон суров, но это закон. живи быстро, умри молодым, и прочий бред, который вторят в барах у дорогах на другом материке, но даже до охотников японии подобное отношение все же дошло и закрепилось очень давно. так было заведено, и большинство, конечно, принимали правила этой несправедливой игры. единственная цель — убить как можно тварей, что прячутся в тени, перед тем, как они убьют тебя. сатору годжо и сугуру гето были известны тем, что считались непобедимым дуэтом всю свою юность и молодость. до тех пор, пока часы их жизни не пробили четверть века. тот роковой день начался с позднего пробуждения годжо — он впервые смог выспаться за длительные месяцы непрерывной охоты. только вот соседняя половина кровати была не только пустой, но и до сих пор холодной. подобными выходками баловался в их дуэте сатору, но уж точно не сугуру — у него была идиотская привычка оставлять записку с тем, что он уехал на задание, но всегда возвращался с трофеями, какими-то останками чудищ в зип-пакетах или побрякушками-талисманами. в это раз все изменилось. сугуру никогда не скупился на ответные действия в сторону выходок сатору. в кофе какую-то дрянь добавит, неприятно ударит в бок или даже разобьет лицо, чтобы тот запомнил, что вылазки в одиночку заканчиваются чертовски дерьмово даже для тех, кто может похвастаться великолепными навыками в бою. — хватит играть с судьбой, сатору, — в голосе сугуру звучит легкое раздражение, но в уголках раскосых глаз стоит улыбка. сугуру никогда серьезно не сердился на годжо — на того попросту невозможно злиться.***
неожиданным эхом в голове со светлыми волосами проносится их последний телефонный разговор: — сатору, соня. я уже уехал по делам. вернусь вечером. — ты мог меня разбудить, — вторит второй голос, недовольно-наигранный, затем следует смешок, — не забудь привезти колы.***
сугуру не возвращается ни вечером, ни следующим утром, а сердце и душа сатору подсказывают, что случилось нечто ужасное, отвратительное и непоправимое. сугуру не отвечает на звонки, не отвечает на сообщения. экран мобильного светит односторонней перепиской, где все начиналось с вопросов о том, как быстро сугуру вернется, где его черти носят или где гето носит чертей. и... эй, я волнуюсь. что случилось? у них было правило, которое они никогда не нарушали, точнее, в основном это правило распространялось на годжо и его желание стать самым именитым охотником на монстров — всегда возвращаться день в день.гето не вернулся.
сатору не знает маршрута, чтобы сорваться на подмогу. он абсолютно не уверен, в какую сторону мог отправиться сугуру. вчера они были тут, сегодня на фестивале, завтра они трахались в каком-то дешевом отеле для подобных занятий, послезавтра пытались прийти в себя после встречи с какой-то дрянью. сатору только знает, кто мог подсказать дорогу. секо иери была их координатором, всегда находила интересные дела, за которые можно было получить неплохую прибыль. она их вела, а затем латала их задницы, если что-то выходило за рамки «нормы». сатору прекрасно знает, кто предложил интересный заказ. пальцы слегка подрагивают, когда он набирает номер на старом, кнопочном телефоне, на котором не так давно строчил кучу сообщений с идиотскими символами-улыбочками. руки сатору не дрожат, когда он убивает мальчишку-вампира, что только-только обратился; он остается холодным айсбергом, когда оказывается один на один с оборотнем в полнолуние. черт возьми, даже если бы сам ктулху восстал из рассказов лавкрафта, ни конечности, ни голос не дрогнули бы. годжо сатору знал, что он убьет любую тварь, которая угрожала им. но руки сатору дрожат, когда он прижимает трубку к уху и слышит раздражающий писк гудков. внутри таится надежда, что сугуру гето сейчас зализывает раны у секо в госпитале. ну, знаете, повыебывались и хватит. просто в крови не завалишься к сатору, потому что тогда тот начнет шутить, что сугуру еще пока слабачок для одиночных вылазок. гудки наконец обрываются, а у сатору спирает дыхание и начинает противно сосать под ложечкой. с другой стороны трубки звучит абсолютная аура спокойствия и безмятежности: — нет, сатору, никаких дел не намечается больше, у вас долгожданные каникулы, — иери равнодушна по той причине, что и в ней таится абсолютная уверенность в том, что сам дьявол боится, когда годжо и гето друг с другом. но вчера все изменилось, и секо иери еще не знает этого. у иери была дурная привычка курить все, что курится. и порой сатору казалось, что их «напарница» правда баловалась опиатами или какой-то подобной дрянью. в основном ее, конечно, можно было встретить с сигаретой, но никогда не знаешь, что находилось внутри бумаги: обычный табак, от которого годжо кашлял, или травка, от которой у гето на лице появлялась дурацкая улыбка, а глаза слегка косились к переносице. — сугуру у тебя? — сатору игнорирует слова про каникулы, потому что ему впервые не смешно. абсолютно. он правда старается звучать спокойно, правда, но каждая гласная звучит выше привычного. сатору всегда был шумным, но сейчас он звучал тихо, слишком серьезно для самого себя. в ответ на вопрос он получает тишину. она затягивается отватительным мазутом, и годжо сатору кажется, что эта треклятая тишина длится вечность, а не всего несколько секунд. наконец на той стороне телефонной трубки звучит второй вопрос: — он не вернулся вчера? — расслабленный голос мгновенно приобретает твердость, напряженную резкость. — куда он поехал? — вторит точно таким же тоном годжо. сплошные вопросы, которые следуют один за другим. ни секо, ни годжо не нуждаются в ответах, потому что они их оба знают: гето не вернулся, а значит, что-то случилось. сатору интересует только одно: за какой тварью отправился гето, что сейчас он не берет трубку? вновь тишина, на этот раз правда долгая. на той стороне слышится шуршание. секо иери даже не нужно озвучивать, чтобы сатору оставался на связи. сердце сатору пропускает удар за ударом внутри грудной клетки — оно тяжелое, желудок тяжелый. до сознания сатору наконец доносится тот самый шорох бумаги, который мелкими разрезами покрывает все его сознание и тело. наконец, он закончился. среди кучи листов на рабочем столе находится та самая вырезка. ничего необычного — нападение в деревушке, страдают взрослые и дети, их находят порой без внутренностей. стандарт бытовых проблем, которые сатору и сугуру решали время от времени. фаза луны подходящая. конечно, это просто оборотень, а гето, как последний идиот, потерял телефон. подобные мысли лишь на короткое мгновение успокаивают нутро годжо, а затем он понимает, что щепетильный сугуру никогда бы не позволил подобной ситуации произойти. сатору мог бы, но не сугуру. — по всем признакам — оборотень. сугуру отправился в лес на самый север тохоку. телефонный звонок обрывается слишком быстро. секо знает, что сейчас нет смысла набирать сатору — тот уже сорвался. ключи от второй тачки, телефон и все нужные вещи для охоты на оборотня. секо никогда не ошибается в анализе существ, которых убивали годжо и гето.***
годжо сатору был тем, кто абсолютно не верит в бога или высшие силы. он верит только в то, что может увидеть собственными глазами: он видел демонов, призраков, вендиго был разок, были просто люди-ублюдки. не он им судья, но помочь с ним встретиться годжо обязан. а бога для него не существовало — сатору же его не видел, но сейчас он молится всем богам из всех баек и религий, которые знал или которые когда-то слышал. он просит высшие силы, чтобы сугуру вернулся к жизни. секо, яга, нанами — все матерые, опытные охотники говорили о том, что сугуру гето должен быть предан огню, как и положено не только тем, кто уничтожал монстров из тени, но и простым людям. но сатору не позволил, не пустил, спрятал. он задыхался от дикой вони в автомобиле, когда тело сугуру покоилось на задних сидениях, и гнал на всех скоростях как можно дальше от больших городов. не гето должен был так идиотски сдохнуть. не гето должен был совершить подобную ошибку — глупая случайность, которая обрушила небеса сатору годжо и перевернула с ног на голову привычный ход вещей. взгляд сатору дикий — его яркие глаза потускнели и потеряли свой блеск, в них пляшет одержимость и безумие, утягивая на дно того, кто почти коснулся небес. он молится всем богам, чтобы те вернули к жизни гето. тело гето, истерзанное, разбитое находилось рядом с годжо. он смог кое-как смыть засохшую кровь, не повредив мягкие ткани, что постепенно начинали разлагаться. глаза его высохли за последние дни или неделю. сатору потерял счет времени. если не знать, что скрывается под плотным покрывалом, можно подумать, что на лице гето тупой грим, а сам он уснул. но это было не так, годжо знал, помнил, ощущал. сатору искал среди древних манускриптов возможность вернуть мертвеца к жизни — глупости, которые сам годжо когда-то опровергал. сейчас же готов был поверить в любую силу, которая вернула бы к жизни его сугуру гето. он готов был пойти на сделку с дьяволом, раз уж боги отвернулись за напыщенную надменность, которой ранее искрилось все нутро сатору. и такой ритуал правда находится, такой же отвратительный, безумный, требующий много от вопрошающего. сатору согласен. сатору даже не смотрит условия, ему абсолютно плевать, что будет потом и как будет когда-то. ему важно сделать так, чтобы сугуру вернулся к жизни, чтобы от рваной раны на груди не осталось и следа, чтобы он вновь смог цвести яркими красками. и сатору весь мир готов променять на то, чтобы тело гето вновь наполнилось жизнью. говорят, что однажды утратив что-то, его никогда больше не вернуть. но сатору все еще слишком надменен, он готов сыграть в эту игру, поставив на кон себя. лезвие серебряного кинжала блестит во тьме свечей, а их пламя пляшет на стенах старого, заброшенного храма. когда-то тут молились богу, приносили дары, сейчас нормальные люди длинными тропами обходили это место. лезвие кинжала мягко погружается в кожу на предплечьях, что прикрывала собой венозные сосуды, рассекая ее. сатору не ощущает ни холода, ни боли. за последнюю неделю (или сколько сугуру был мертв?) он спал от силы часов десять. он сам превратился в мертвеца, которому все еще нужно было дышать. и искать. сначала капли, затем поток, который стекает на древние символы — сатору чертил их долго, каждый завиток вырисовывая, выводя скрупулезно каждый иероглиф, чтобы вернуть к жизни сугуру гето. затем еще один порез на другой руке — кровь стекает все сильнее, смешиваясь с белым мелом, питая собой мелкие частицы. сатору не боится, все еще не чувствует боли, потому что, кажется, он стал хуже того, во что превратился сугуру. годжо продолжает резать собственные руки, пронзая кожу до кости, разрезами с рваными краями испещряя. кровь стекает все сильнее и быстрее. тело слабеет, а свечи вокруг даже не шевелятся от дуновения какого-то сквозняка — штиль. — давай. давай, ты же этого хочешь, дрянь? появись, — сатору годжо шипит из последних сил, перед ним метки и символы, перед ним тело гето. периферийным зрением он ощущает темноту, что сужается к зрачкам. руки слабеют, а кровь вытекает, сознание его покидает разум и тело. кинжал с глухим стуком опускается в лужу крови. перед глазами сатору темнота, а внутри его сердца поселилось истинное зло, что паразитом уничтожает все человеческое, вскрывая каждый порок.