Ночи. Одинокие ночи. Именно их можно было справедливо назвать одной из самых ужасных вещей после расставания. Особенно тогда, когда это расставание было вынужденным, когда никто из вас двоих о том не желал. Вам просто пришлось.
Просто иногда приходит осознание, что вы – не те, кто нужен друг другу. Что вы занимаетесь антибиозом, что вы друг для друга – вред в чистом виде. Что по отдельности вам во всяком случае будет лучше, чем вместе. Что прежних вас уже никогда не будет. Что хорошо, как раньше уже никогда не станет. Это больно, осознавать, что после стольких лет вместе, вы любите друг друга только тогда, когда вы не рядом. Тогда, когда вы не вместе, когда не нужно заставлять себя улыбаться, когда не нужно скрывать свои тёмные мысли, когда не нужно сдерживать себя и подавлять желание задать другому омерзительный вопрос, ответ на который так манит.
«С нами всё в порядке?»
«Мы ещё вместе?»
«Есть ли уже те самые мы? Осталось ли от них хоть что-то?»
Просто со временем уже надоедает плакать от ревности, которую невозможно обсудить. Надоедает разрушать себя изнутри от того, что ты не можешь помочь своему близкому человеку, который осознанно выбирает оставаться в мученниках и продолжать свои страдания, ничего не меняя. Надоедает ненавидеть себя из-за того, что друзья с противнейшей работы и одногруппники становятся ближе, чем человек, который полностью захватил твоё сердце и твой разум, затуманивает его, пленит. Надоедает, жить без какой-либо определённости.
Жить без знания, что будет завтра.
Жить без знания, останется ли что-то от этих «мы» завтра.
Созависимость. Гнетущий туман, который застилает всю душу и не даёт свободно дышать. Она как оковы, которые связывают с тем, кто не умеет любить по-настоящему. Или умеет, но не так, как хотелось бы. Или умеет, но показывать это – самые настоящие муки. Или умеет, но он строит стену. Потому что не доверяет. Ни себе, ни ему, ни себя, ни его. Таков парадокс.
Каждый день терять частичку себя, погружаясь все глубже в этот нездоровый водоворот эмоций, в эти эмоциональные качели. Становиться напрочь зависимым от чужих слов и поступков, забывая о своих собственных чувствах и потребностях. Она омерзительна, как ядовитый паук, который плетет свои тонкие нити вокруг сердца, делая уязвимым и слабым. И вот, ощущение, что ты уже не можешь быть самим собой, потому что все, что ты делаю, все, чем ты дышишь – это зависимость от другого человека.
И заниматься самообманом, честно говоря, больно. Бегать друг от друга, кстати, тоже. И они оба это осознают. Всегда осознавали. Просто моментами не хотели это признавать. Знаете, не всегда хочется так легко взять и отпустить то, за что ты так долго боролся, выхватывал из чужих жадных лапищ, жертвуя собой, дрался, да даже иногда со своим же отражением в зеркале, лишь бы получить тот самый запретный плод.
И Эрен его получил.
Он дрался, боролся, делал всё, лишь бы получить право считать Армина своим. И вот, он действительно стал его. Стал
его Армином.
Но хочет ли он, чтобы он был
его Эреном?
Любовь порою так отвратительна. Как бы её все не воспевали, как бы самому сильно не хотелось её воспевать. Да, она пробуждает в тебе самые сильнейшие и нежнейшие чувства, и прочая слащавая болтовня, о которой любила говорить Криста во время перерывов.
Порою Эрен даже завидовал Кристе. У них с Имир все было более, чем замечательно: несмотря на их разные характеры, они всегда готовы пойти на разговор, никогда никак друг друга не избегают, и в случае малейшей недосказанности сразу пытаются все решить на месте. Они всегда были и есть настоящей опорой друг для друга. Но было ли когда-нибудь у него такое с Армином?
Эрен бегал. Он бегал от себя и от груды тяжёлого и тёмного сгустка порочных мыслей. Он бегал от Армина, от возможности опять увидеть слёзы на его лице, от возможности, что Армин опять сделает себе больно из-за него.
У Эрена были проблемы с привязанностью. Он любил. Сильно любил. Готов был порвать всё в клочья, лишь бы доказать, что правда любит, готов был весь мир к его ногам преподнести. Но он всегда бежал. Не умел разговаривать. Не умел говорить о том, что его напрягает, лишь занимался саморазрушением, держа всё в себе, выливая всю собственную агрессию на себя и ближних своих. К сожалению или к счастью, он понимал, что этим разрушает не только себя, но и его.
Своего Армина. Свой луч солнца, освещающий ему путь в этом гнусном, жестоком мире, где от святости, доброты и непорочности оставался только он. Невысокий Арлерт, чьи локоны приятно отливали на солнце золотистыми колосьями. Чьи глаза, бездонные, глубокие, были точь в точь море, которое тот так любил, что в них хотелось нырнуть, хотелось спокойно отдать себя на верную гибель, лишь бы умереть здесь, утопая в море его глаз.
И его луч солнца, правда, несильно отличался от Эрена, который себя скорее ассоциировал с тёмным днищем неизученного океана. Холодно, темно, неизвестно. Чем тебе не описание Йегера в отношениях? Задумываясь об этом, Эрен нередко усмехался над этой иронией. Сдерживая слёзы, конечно.
Его солнце тоже было готово бороться за него, за дно своего океана. Просто океан не позволял бороться за него. И казалось бы, что океан, что солнце – они ведь почти всегда так близко друг к другу! Только вот что солнце океана никогда в жизни не касалось, что океан к солнцу в жизни бы не прикоснулся. Их держит и мучает расстояние. Расстояние, которое толком и не увидишь невооружённым взглядом, особенно смотря на тот самый океан на закате. Вот, любуйся, океан и солнце заключились в тёплые объятия, вместе уходя в новый день, купаясь в пейзаже персикового неба и пыльно-розовых облаков. Но у них есть своё расстояние. Расстояние, известное только им самим, ощущаемое только ими. И оно приносило боль.
Только вот поделать с этим ничего не было возможно. Это не простое расстояние вытянутой руки, которое могло бы быть создано для банального сохранения личных границ. Это расстояние, вызванное недоверием и страхом. Расстояние, которое никто из них никогда не сможет преодолеть, сколько бы они не разговаривали, сколько бы не пытались, даже если вместе, даже если в одиночку.
Такие они люди. О таких обычно говорят «не сошлись характерами», да и всякая чепуха в этом роде. Да, противоположности притянулись. Но как притянулись, так и оттолкнулись, как бы удар о землю не был болюч. Они смотрели в разные стороны.
Но в конце-концов Армин просто устаёт. Просто устаёт от той нестабильности, которую они сотворили вместе с ним, вместе с Эреном. Вместе с холодным, неизведанным дном океана, которое солнце своими лучами до последнего старалось греть, зная, до чего же там холодно. И все безуспешно.
Разговоры.
Может, они были даже лишними. Конец был ясен – расставание.
И Арлерт ушёл к Кирштейну.
Три месяца спустя расставания. И это всё ещё отдаётся горечью в сердце. Хочется рвать и метать, крушить всё на своём пути, выдрать все волосы лошадиной морде небольшими клочками, а потом самому себе. И сброситься в море, умирать там, только вот уже одному, не удостоив такой чести лошадиную морду, с которой его солнцу и морскому бризу было так хорошо, просто потому что тот ощущал, что нужен, что любим, и что это стабильно. Что он любим не на одну ночь, и что не любим другие две. Что нужен не только на пару поцелуев в подъезде и прогулку на заброшке за городом.
Эрену было больно. Но он знал, что Армину тоже было больно, и знал, как больно ему сейчас. Просто он не показывает. Нахватался дурного влияния и плохих привычек от Йегера. За это было до ужаса стыдно. Хотелось впиться ногтями в свою шею, вырвать себе кадык, да задушить бы себя до смерти по-хорошему. Потому что посмел причинить вред даже после того, как всё закончилось. Даже после того, как ушёл. Он действительно был противен самому себе.
Отчаяние пробирает его до мозга костей. Невыносимо. Ужасно. Омерзительно. Эрен весь изголодался по прикосновениям Армина, по его внезапным инфодампам на самые разные темы, по его золотой макушке рядом, по походам на пляж ночью, обнимаясь в холоде летней ночи, по поцелуям в подъездах чужих домов, он донельзя изголодался по его Армину.
Его Армину, который уже не был его. И он сам в этом виноват. Они сами в этом виноваты.
Йегер клялся себе: будь у него хоть шанс вернуть Арлерта к себе, он бы им воспользовался. Но он сразу же отбросил эту клятву. Был ли он достоин хотя бы взора этого тёплого лучика? А ведь Армин всегда шёл на переговоры, всегда был готов всё обсудить, и Эрен корил себя мыслью о том, что он не смог ответить на это. И спустя время его лучик начал отзеркаливать поведение своего бездонного океана. Какая ирония. И какая же сильная боль. Нет, океан был прочно уверен в том, что он не заслуживает Армина. Он точно не тот человек, который бы заслуживал слёз солнца. Да нет вообще этих людей, которые бы заслуживали его слёз!
Впрочем, всё-таки Эрен бы забрал к себе лучик. Но только при том условии, если бы он был несчастлив с лошадиной мордой. Йегер был уверен в том, что если бы он вдруг узнал о том, что Кирштейн хоть как-то обидит Арлерта, да хоть если пальцем коснётся – он этого Жана! Да лучше даже не знать. Хотя, это возможно было бы огнём по своим, он ведь и сам обижал солнце, за что, возможно, никогда в жизни себя не простит.
Уже который раз за эти чёртовы три месяца к Эрену приходит мысль написать Армину. Вообще, у него такая возможность была всегда. С самого начала. Никто из них никого не блокировал в каких-либо социальных сетях. Более того, даже не отписывался. И это была очередная неопределённость. Кажется, Эрену было бы легче, если бы Армин его просто ненавидел. Тогда бы ему было легче продолжать гнить в своей захлусталой квартирке на потрёпанном диване, да и сгнить здесь же, никому ничего не говоря. Хотя, это было бы слишком эгоистично по отношению к его друзьям и к его сестре. Ему даже не хотелось представлять реакции Райнера или Бертольда на это, а реакцию Микасы на его смерть было представить даже более, чем страшно. Вот оно. Отсутствие свободы.
Либо ты свободен, будучи эгоистом, либо ты зависим, но подумаешь о своих близких. Это самый настоящий парадокс, отвратительнейший внутренний конфликт. Нет таких весов, которые бы смогли определить вес этих двух вещей, дабы понять, что ценнее: свобода или близкие. Ответ на этот вопрос каждому приходится находить самому. И это убивает.
Эрен не выдерживает. Он заходит в инстаграмм, в который уж больно долго не заходил. Казалось... А, три месяца. Как раз с расставания. Чтобы не мозолить себе лишний раз глаза старыми переписками, которые уже не вернёшь, чтобы не мозолить себе глаза фотками Жана с отдыха и чтобы не мозолить себе глаза Армином. Однако Армин и вовсе не мозолил ему глаза. Эрен бы смотрел на него вечно, если бы не находился в плену у стыда после произошедшего. Он не чувствовал себя достойным смотреть на солнце, не чувствовал себя достойным получать его свет и тепло. Присутствие Армина в ленте его социальных сетей скорее просто сыпало соль на глубочайшие раны, которые прорезались глубже, чем до костей, нежели мозолило ему глаза. От этого чувства было ещё паршивее, чем есть.
@liberterenygr:
слушай
18:53
@liberterenygr:
прлсти яя знаю ты с жаном и вск такое но
18:53
@liberterenygr:
приходи в гости. выпьем чаю
18:54
@liberterenygr:
даже если не любишь
18:54
@liberterenygr:
даже если меня
18:58
Последнее сообщение печаталось параллельно с попытками унять бесконечный поток слёз. Неудачно.
Эрен ужасно хотел увидеть его. Хотел обнять. Хотел хотя бы как-то коснуться. Хотел, чтобы тот был просто рядом. Чтобы освещал темноту его старой квартирки собой. Чтобы заполнял эту пустоту собой. Чтобы холод сменился его теплом. Но он не надеялся на многое. Он не надеялся даже на то, что его солнце ему ответит. Да и стыдно бы было впускать его к себе. За эти три месяца Йегер ни разу не вышел из квартиры, да и толком с дивана-то не вставал. Совсем себя запустил, и квартиру тоже. Да и счета за жильё тоже не порадовали. На работе уже все потеряли, друзья и одногруппники в полном недоумении. На телефоне очередные пропущенные от Микасы.
Какой же он ублюдок.
Возможно, он даже жалел, что никто, кроме Армина не знал о том, где он живёт. Тогда, может, сюда бы завалился Райнер со своим тяжёлым кулаком, да навалял бы ему хорошенько за хандру такую. Хотя, зная Райнера, от него стоило бы ожидать скорее братского плеча и руки помощи, без лишних оплеух.
Эрен не был достоин ничего, кроме этих оплеух.
Телефон был благополучно выкинут в стенку дивана. Можно гнить дальше.
Йегер практически уснул, после того как смотрел в потолок на протяжении получаса. Но телефон, казалось бы, неприятно завибрировал. Но до чего же это была заветная вибрация! Он помнил, что у него стоит режим «Не беспокоить» на всё и везде, кроме чатов и звонков с Арлертом.
С проблеском надежды Эрен нащупал телефон и открыл директ.
Не разочаровался.
***
Армин скучал. Донельзя скучал. И ужаснейше себя проклинал.
Он чувствовал себя грязным, чувствовал себя изменщиком. По правде говоря, Армин любил Жана. Но ни в коем случае не также сильно, как любил и любит Эрена. И от этого факта было тошно, только вот Арлерт всё никак не мог понять от кого: от себя, от Жана или же от Эрена. Возможно, от всего сразу. Или же только от себя.
В Жане он видел то, что когда-то увидел в Эрене. Он получал от Жана то, что когда-то получал от Эрена. Ощущение тепла, ласки, ощущение того, что ты кому-то нужен и что кто-то тебя ждёт дома. Ощущение стабильности. Стабильности, без которой так тяжко жилось Армину. В Жане он видел то, что хотел бы получить от Эрена прямо сейчас.
Разделять кровать с кем-то, кто любит тебя – это в целом-то хорошо, только вот это становится до рвоты мерзотно, пока до тебя не доходит осознание, что ты ведь этого человека не любишь (по-крайней мере точно не так, как тебя любит он), что в нём ты видишь лишь его замену, и смотря на него ты каждый раз представляешь своего бывшего. Да, Армину действительно было хорошо ощущать себя любимым и находиться в стабильности. Он осознавал, что это куда лучше тех эмоциональных качель, что были в прошлых отношениях, что это куда лучше тех исчезновений-появлений-исчезновений Эрена. Армин хотел Эрена. Ему нужен был Эрен. Пускай все рациональные мысли твердили лишь о том, что ему стоит отпустить Эрена, что ему не стоит мучать Жана, что ему не стоит обманывать что себя, что его. Арлерт не в первый раз сталкивается с нуждой заниматься самообманом. Но здесь всё просто как-то не клеится, не получается обмануть себя в очередной раз, заставить себя думать, что ты любишь Кирштейна, с его смешной бородкой, изящными линиями лица, тёплым пледом, милой собакой и заботливой мамой.
Но Армин делал хуже всем. Он обманывал Жана, обманывал его маму, привязал к себе его собаку, обманывал всех друзей, рассказав о том, что теперь они с Жаном встречаются, а Эрен в прошлом, косвенно обманывал Эрена, ведь знал, что весть до него дойдёт, а самое главное, он пытался опять обмануть себя.
Это бесконечный круг ненависти к себе. Но нужно было заставлять себя ужиться с этими условиями. Нужно было заставить себя привыкнуть.
Только вот невозможно было не ощущать себя предателем и не ощущать себя грязным после целой горы поцелуев и близости с Жаном, когда в это же время на его месте он представлял себе Эрена. А вернувшись в реальность его ждали лишь разочарования в качестве того, что он покоится в объятиях Кирштейна. Кирштейна, а не Йегера, чёрт возьми.
Вообще, Арлерт мастерски выстраивал параллели между Жаном и Эреном. Внешне они были отнюдь не похожи друг на друга, правда своими характерами... Если они чего-то хотели, они шли к этому до последнего, и это последнее обязательно становилось победным. Они оба были импульсивными, легко втягивались в перепалки, как словесные, так и с участием кулаков, лишь бы защитить своих близких. Ну, или же свою гордость. Только вот отличие их было в том, что Жан рос в заботливой семье, а как подрос и съехал от родителей, пошёл к психологу, и проработал всё то, что вообще можно было проработать. Эрен же этим похвастаться не мог.
Армин был влюблён в настоящую войну, что жаждала свободы. Это разрушало его, ведь он был готов до последнего возвращаться к тому, что приносит ему столько боли, лишь бы находиться рядом с тем, ради кого ты бы горы свернул, ради кого ты бы что угодно сделал, лишь бы увидеть хоть какую-то улыбочку на его лице. Но сейчас он был с Жаном. Он не хотел никого разочаровывать. Только вот сейчас он разочаровывал самого себя.
Армин учился очно, зато в будние дни ежедневно работал на удалёнке после учёбы. Как бы Армину не хотелось в экологи, в геологи, в биологи, в географы, в археологи, единственное, чем он занимался на данный момент – фриланс. Ладно, это было не единственным. Иногда он подрабатывал копирайтером, брал различные статьи на редактирование, превращал любой черновой текст в текст, достойный быть оглашённым в речи на федеральных каналах. Зарабатывал, конечно, не так уж и много, но на поддержку «семейного» быта с Жаном и на собственные небольшие хотелки вполне хватало.
Не повезло Армину с тем, что он до жути трудоголик. Он забывается в большом количестве работы, забывает поесть, попить, поспать, да про всё вокруг забывает, до тех пор, пока не выполнит всю работу до конца. А ещё, противная альтруистичная привычка – брать чужую работу, помогать с ней за сущие копейки, если за копейки вообще. От того всегда он и был в завалах работы. Немного опаздывал с дедлайнами, но работу свою всё ещё выполнял безупречно.
После расставания его трудоголизм ухудшился. Армин был готов всего себя посвящать работе, лишь бы не заставлять себя вспоминать про Эрена, про то, как ему больно и как сильно кошки у него на сердце скребут, лишь бы не заставлять себя разговаривать с Жаном и врать о том, что он – единственный, кого он любит.
Да чушь это всё! Ересь! Враньё! И Армин это знал. От этого было противнее.
Он ничего не мог поделать с тем, что его сердце, наперекор мозгу, тянуло его к тому, с кем хорошо далеко невсегда. Эрен никогда не был идеален, в отличие от Кирштейна, который был идеалом любой девчонки, и даже парня. Но Армина тянуло к неидеальному Эрену, к Эрену с кучей недостатков, к Эрену, рядом с которым боль. И с этой болью рядом покоится любовь. Нежная, чуткая, пылкая, и сильнее любого борца из книжек рекордов Гинесса, к которым так стремятся завсегдатаи подвальных качалок. Этому просто невозможно было противостоять.
Звук уведомления прервал тишину в комнате Армина, пока тот на своём ноутбуке печатал очередной текст по небольшому черновому варианту для заказчика. По привычке тот заведомо решил, что там скорее всего будет сообщение от Жана о том, что тот задержится на работе, что заедет к маме, бла-бла-бла. Всякая чепуха от которой неосознанно хотелось убежать подальше, ведь всё это ощущалось неправильным. Что куда важнее этого – дедлайны, которые горят! А ещё столько долгов осталось. Работа, работа и работа.
Однако как только Арлерт увидел, от кого же ему пришло уведомление, он был готов прикончить себя на месте. Полчаса назад ему написал тот, кто ему ежедневно снится, кого он ежедневно представляет на месте Кирштейна. Тот, кого он, как ему казалось, предавал на протяжении двух месяцев. Именно столько они с Жаном были вместе.
Армин тут же принялся печатать ответ трясущимися пальцами. Сердце не могло прекратить бешено стучать. Ему казалось, что этого стука сердца хватило бы ему для того, чтобы вернуть к жизни мертвеца, чьё сердце остановилось, безжалостно обрывая жизнь человеку.
@attendrelamer:
Привет. Ты в порядке? Не пьян? По буквам не попадаешь
19:28
@attendrelamer:
Я приду, если тебе станет легче. Прости за поздний ответ, завал на работе
19:29
Честно говоря, Армин был правда удивлён. До слез удивлён. До дрожи в коленях, до стука в висках, до бешенего биения сердца. После всего, что произошло между ними, ему казалось, что Йегер его прочно, металло-бетонно ненавидит. Но спустя три месяца их молчания он просто приглашает его к себе на чай? Серьёзно? И это не сон? И не забыл ведь даже, что Арлерт чаю предпочёл бы кофе.
«Невероятный дурак. Как бы я только мог тебя не любить!»
***
В дверь внезапно раздаётся стук. Осторожный, слабенький, но всё ещё вполне слышимый. Йегер знал, кто мог так стучаться. Да кто ещё мог бы стучаться в его квартиру практически в восемь вечера? Любой уважающий себя человек уже давно пришёл с работы к себе домой, к своей семье, в тепло и уже давно отдыхает. Кто-то, может, уже заканчивает смену на работе, и скоро тоже получит свой законный отдых, если, конечно, шесть часов сна можно назвать отдыхом. По правде говоря, Эрен правда был рад слышать этот стук. Правда.
Заставив себя подняться с дивана, Эрен подошёл к входной двери, открывая защёлку для вечернего, и такого жданного гостя.
Увидев Йегера, Арлерт пребывал в настоящем ужасе, и едва мог подобрать слов.
Из здорового, крепкого парня за три месяца он превратился в... Это. Он заметно исхудал, местами даже потерял былую форму и мышцы, его волосы прилично отросли. Он явно не менял свою домашнюю одежду все эти три месяца, и уж точно не мылся, это выдавал запах, исходящий от Эрена, и до ужаса грязнющие волосы.
Забежав в квартиру, самостоятельно её закрыв на ту же защёлку, солнце, едва сдерживая своих слёз, но явно показывая своё переживание, резко, но при этом донельзя ласково и нежно взяло его руки в свои. Армин переплетал его пальцы со своими, утыкаясь тому в грудь, пытаясь одарить его чем-то вроде объятия. Армин переживал, ужасно переживал за здоровье и состояние Эрена. Только вот почему-то ни разу он не написал Эрену, не пришёл к нему, не узнал, как он, всё ли в порядке, не интересовался о нём и ничего не спрашивал про него даже у общих друзей. Этот факт прямо сейчас убивал Армина изнутри. То, во что сейчас превратилась любовь всей его жизни – его вина, и только его. Он повёл себя ужасно, пытаясь себя заставить думать, что всё кончено, что Эрена больше нет в его жизни, и что у него как-нибудь всё само наладится, что он как-нибудь сам со всем справится и вообще забудет про какой-то там лучик, какое-то море и про то, какое значение для него когда-то имело имя Армин вообще.
Но вот уж нет. Такой вот у людей парадокс, они начинают действительно что-то ценить только после того, как потеряют это. А тогда уже слишком поздно.
После этого наступает отчаяние.
– Эрен, Эрен! Как долго ты не ел? Что с тобой стряслось? – трясущимся, но искренним и переживающим голосом сказал Арлерт.
Ему было стыдно. За то, что не поинтересовался раньше, за то, что не был рядом тогда, когда ему нужно было. Он был бы готов расправиться с собой здесь и прямо сейчас, только вот умирать тогда, когда чуть ли не умирал его самый близкий человек он уж точно не собирался. Точно не сейчас.
– Армин, – единственное, что пролепетал Эрен, оказавшись в кольце родных худых рук, – ты пришёл.
– Эрен, как я мог не придти! Эрен! Пожалуйста, ответь, Эрен!
– А?
Эрен словно находился в трансе. Как же это было жалко. Ему было трудно принять то, что Армин всё-таки пришёл. Не решил его просто заблокировать, не проигнорировал его сообщение, не написал ему в ответ что-то вроде «Я счастлив с Жаном, ты мне не нужен», а правда пришёл. Настоящий, не бэд-трипный, родной и тёплый.
– Эрен, когда ты в последний раз ел? – судя по голосу Армина, переживать он начинал всё больше и больше.
– Я. Я не помню. Или не знаю... Ар-.
– Эрен, – нагло перебивая, но при этом нежно сходит с его губ – Ты сейчас поешь, а потом ты помоешься. Если не сможешь, мы вместе тебя помоем, – после этих слов всё ещё трясущийся Арлерт встал, облокотив на себя Йегера и пошёл на кухню.
– Армин, я могу сам дойти до кухни. Я вообще-то звал тебя на чай, – негрубо вырвавшись из хватки рук солнца, океан направился в сторону газовой плиты, а после поставил чайник.
– Эрен.
– М?
– Эрен. Я люблю.
– Что? Армин, я помню, что ты больше любишь кофе, чем ча-.
– Тебя люблю, Эрен! Тебя! Как я могу тебя не любить!
– Армин, – Йегер сделал шаг в его сторону.
– Знал бы ты, Эрен, какими мучениями для меня были эти три месяца! Я начал встречаться с Жаном, он меня любит, но люблю ли его я? Счастлив ли с ним я? Нет! Вообще нет, Эрен! Каждый раз, когда он меня целовал, я представлял на его месте тебя. Мне было омерзительно от себя. Я вообще думал, что ты меня ненавид-.
Его прервал поцелуй. Томный, но такой, которого так не хватало, по которому они оба так изголодались, о котором мечтали днями и ночами. На этот раз очередь Эрена перебивать. Армина не смущало то, что Эрен в последний раз чистил зубы от силы месяц назад. Он не был ему противен. Он игнорировал запах. Сам факт того, что родные губы, о которых он так долго грёзил, жадно впились в его губы. Это был его человек, его родной человек. Ему было плевать на такие мелочи, как непочищенные зубы. Да он хоть пусть весь грязный будет! Он его любым примет. Лишь бы был рядом. Лишь бы продолжал переплетаться с ним языками, лишь бы продолжал одной рукой переплетать с ним пальцы, а другой рукой прижимать его к стене. Лишь бы продолжал изучать его рот, как в
первый раз. Лишь бы они продолжали целоваться. Лишь бы они были рядом. Лишь бы они больше не расставались. Пожалуйста.
– Как я могу тебя не любить...
Не забывайте ценить каждый момент, проведённый рядом с любимым человеком.
Не забывайте говорить, что любите.
