Все оттенки оранжевого

Джодах не знает в какой момент утонул в собственных чувствах, оказался на самом дне и бездне собственных душевных страданий и метаний между молотом и наковальней. Он никогда не думал, что такое слово и понятие, как «симпатия и привязанность" для него существует и имеет какой-либо вес. Однако жизнь полна открытий и оставшись совершенно один, без близкого и знакомого плеча рядом, Джодах ощущает едкое отвратительное и липкое одиночество, которое постоянно напоминает о себе, не жалеет ни его душу, ни мозг, который пытается рационализировать желание близости и ощущение кошек скребущихся на душе. Одиночество раньше не так сильно ощущалось, не так сильно вгрызалось в собственное сознание, в попытках оторвать кусок плоти и причинить как можно больше боли своему обладателю. Хотя вроде ничего не изменилось: боги всё так же относились к нему как к выскочке с излишней праведностью и манией мнимой справедливости, Смотрящий всё так же считал его своим другом и вечным узником, связанным с ним метафорическим договором навеки. Максимум, что изменилось так это шарф рядом и сам Лололошка, от которого всегда веяло чем-то родным и знакомым, от кого всегда пахло черникой, мятой и имбирём. На его место пришёл раздражающий, заставляющий его веко нервно подрагивать, а на голове по ощущениям появиться пару седых волос, Джон Дейви Харрис. Сколько бы Джодах не пытался вглядываться в его черты, не видел в них того самого молчаливого, храброго и спокойного Лололошку, из-за которого его сердце внутри почему-то болезненного сжималось. Вместо него был Джон. Неугомонный, чересчур самоуверенный и раздражающий. Вместо тишины и покоя, которая так нужна была для медитации Джодах, видимо за все свои грехи и ошибки в прошлом, получил эту неугомонную, незакрывающуюся коробку из-под магнитофона, от которой голова жалобно ныла от боли, а себя приходилось буквально сдерживать от того, чтобы его ударить. Вместо умиротворяющего лесного запаха черники появился острый запах перца, морского бриза, где находилось такое же буйное и неугомонное море, как Джон, и соли, что будто сыпали ему на рану, из-за чего Джодах жалобно сжимал зубы и прижимал крылья к себе. Каждый раз на глазах наворачивались слёзы, когда всё буквально говорило, кричало о том, что «это не Лололошка», «ты действительно так сильно к нему привязался?». И от этого становится больнее. Джодах в такие моменты просто накрывается крыльями с головой, дабы ощутить или почувствовать кого-то рядом. Дабы просто мозгу дать понять, что он не одинок, что с ним есть всегда кто-то, кто будет его ждать, надеяться на его возвращение и любить. Однако собственные солёные слёзы, невольно стекающие по щекам, и дрожь во всём теле доказывали ему обратное. Джодах один и этим всё сказано. Да у него есть Смотрящий, но ведь никто не знает через какой промежуток времени ему надоест с ним играть, и он просто его выбросит как ненужную игрушку. Кто знает, в какой момент четырём богам, с манией величия и нежеланием делить даже малую часть своих владений, захочется с ним поквитаться за унижения. Да и сколько в принципе времени пройдёт, прежде чем ему удастся вернуть Лололошку? Привязанность — самая страшная и пугающая вещь, толкающая существ на безрассудные и сумасшедшие поступки. И даже Джодах подвергся этому странному порыву, который толкал его буквально изнутри по рёбрам вперёд, прокатываясь острой болью и огнём по всему телу. Джодах чувствовал как умирает, как внутри буквально гниёт и сгорает заживо. Что-то его заставляло искать по всем мирам Джона, преследовать его, где в последние секунды он ускользал от него, опустив вниз очки и посмотрев из-под них. Для Джона это не было преследованием или желанием мести, а весёлой игрой в догонялки, в которой не было ни победителей, ни проигравших. Его даже забавляла чужая беспомощность по отношению к нему. Джон прекрасно знал, а может и просто догадывался о том, что Джодах не сможет и не хочет ему навредить, так как он является его единственной надеждой, выходом из этой ситуации, которую он сам и начал. А за его душевными метаниями Джону было ещё веселее наблюдать. Если бы он знал, насколько Джодаху дорог Лололошка, он бы наверняка его поцеловал прямо у него на глазах. Хотя сработало бы это? Всё-таки Джодах не может в полной мере осознать свои чувства, ограничивая самого себя весьма узким кругозором по-собственному желанию. Единственное, что наверное Джона не устраивает в этой ситуации так это то, что его запрягли работой по самое горло, заставляя исписывать белый мел о доску, расписывая всевозможные математические формулы, и смешивать реактивы и различные цветные вещества в стеклянных колбах. Причём Джона даже особо и не отпускают, да и не держут силой тоже. Джон и сам не до конца понимает, почему помогает Ави, почему с каждый разом задорная усмешка на его губах, когда ангел засыпает от усталости и недосыпа на столе, бормоча что-то в сонном бреду и кошмаре, которые его мучают на постоянной основе, меркнет, почему сам в какой-то момент сам предлагает прогуляться вместе и отвлечься от всего происходящего и почему накрывает его клетчатым пледом, валяющимся в углу. Чувства к Джодаху на данный момент у него смешались, превратились в странную смесь и самый безумный коктейль из возможных. Изначально Джона он скорее раздражал, заставлял появится в его груди колкую ненависть и желание поиздеваться, дабы сильнее выбить из колеи и показать, где находится его место в этой странной ранговой системе. Однако со временем до Джона многое начало доходить, всё-таки читать существ, как открытые книги, за столько лет он научился. Раздражение превратилось в сопереживание, ненависть в странное обжигающее чувство тоски в груди, а едкие и колкие шутки и желание унизить в дружеские и незначительные ничего не значащие тычки. «Стоп! Я сказал друзья?» — думает Джон, махая головой из стороны в сторону, дабы избавиться от столь противоречивых чувств. А кто они и правда друг другу? Случайные знакомые? Друзья? Заклятые враги? Коллеги? Последний вариант звучит наиболее правдоподобно. Ведь они вместе работают, оба друг друга изводят, вместе идут к общей цели и занимаются разработкой того, что сможет всё исправить. Однако это всё равно звучит как-то неправильно и глупо. Джодах и Джон знают, что находятся и работают вместе не по собственной воле, желая выбраться из этих невидимых золотых цепей, связывающих их вместе. И тут уже Джон ничего не понимает. Неужто Джодах не может или осознанно не хочет потянуть посильнее за эту цепь, обмотать вокруг его горла и полностью подчинить себе в какой-то мере. Хотя его действия зачастую и не были подвержены какому-то рационализму или заранее проверенной и наработанной годами системе, хотя семьсот лет это и не настолько большой срок, чтобы успеть его выработать, так что его замечания в собственной голове кажутся неуместными. В основном действия Джодаха были импульсивными резкими и зачастую сделанными на эмоциях, но при этом имели под собой основания и подоплёку, и в этом они похожи. — Я устал! — недовольно протягивает Джон, откидывая голову на спинку стула, тем самым смотря на Джодаха за его спиной, который кажется с секунды на секунду уснёт. — И что мне сделать? Я тебя развлекать не собираюсь. Тем более тебя тут никто не держит, — недовольно отвечает Джодах, широко зевая и прикрывая свои, покрывшееся будто белой пеленой тумана, глаза. — Ты сам себе противоречишь! Сначала гоняешься по всем мирам, дабы я тебе помог. А теперь так просто отпускаешь со словами «тебя никто не держит»? Токсик! Джон берётся руками за край стула и перегибается через него, делая своеобразное сальто и становясь на ноги. Он смотрит Джодаху прямо в глаза, прямо в душу за их невидимой стеной, пытаясь её вновь и вновь прочитать, будто ища пропущенные или вырванные страницы из любимой книги, кусок ткани от любимой рубашки, ложку сахара в крепком терпком кофе, которым всегда пахнет Ави, как и старыми книгами. Джон даже иногда шутит насчёт того, что тот походит на пенсионера со своими белыми волосами, бородой, запахом старости и редкими морщинами. Разве что для полного комплекта ему не хватает квадратных прозрачных очков с цепочкой висящей на ручках. — Ты можешь помолчать и посидеть спокойно хотя бы час? От тебя голова болит и в глазах рябит, — жалобно просит Джодах, устало потирая переносицу и выпрямляя за спиной затёкшие крылья. — Ой-ёй-ёй, какие мы нежные! Не волнуйся спасём мы твоего Лололошку, — говорит Джон, а потом на секунду задумывается и продолжает: — А насколько сильно твоё отношение изменилось бы ко мне, если бы мои очки и шарф были голубого цвета? Джон почти подходит впритык к Джодаху, чувствуя жар, исходящий от его тела, и широко улыбается, весело сверкая своими очками и сложив руки за спиной. Ави делает шаг назад, невольно скривившись от столь пристального и внимательного взгляда, которым его прожигают насквозь. — Это бы ничего не изменило. Ты просто другой. Более звонкий голос, другой характер, привлекательная внешность, глубокие чёрные глаза и совершенно другой запах, — томно вздыхает Джодах, но вскоре возвращает невозмутимость на своём лице, чувствуя, что явно сказал что-то лишнее, на что намекают пунцовые и горящие огнём щёки. Сердце с силой начинается быстро биться в груди, выталкивая кровь в артерии, аорты, вены и капилляры. Лёгкие сжимаются в попытках вытолкнуть ненужный, на их взгляд, кислород, пока в горле стоит странная сладость от жара в груди и странного счастья от резкого прилива адреналина, взявшегося из неоткуда, смешанная с горечью от полыни и отчаяния. — Неужто сам Джодах Ави влюбился в меня? Неповторимого Джона Дейви Харриса! — хитро улыбаясь сладко протягивая каждый слог, говорит Джон, делая шаг вперёд, из-за чего между их лицами остаётся совсем маленькое, но при этом кошмарно большое расстояние. Джодах вспыхивает от злости, его крылья пушатся, как шерсть у кота, а лицо краснеет и походит на спелый томат. — Влюбился? Не смеши меня! Я тебя ненавижу. В этот момент Джодах чувствует, как сердце болезненно колет, будто в него вогнали резко булавку с цветным пластиковым шариком на конце. Ави может обманывать себя и прятаться от своих собственных чувств сколько угодно, только всё равно сердце лучше знает, что он чувствует, о ком томно вздыхает и кем его мысли заняты. То, что казалось ненавистью, переросло в любовь и возможно нездоровую привязанность в попытках заменить одну зависимость от чужого внимания и присутствия рядом другой. Пока Джодах бегал по вселенном за Джоном, он и сам проникся этой странной игрой, сам хотел продлить её чуть дольше, из-за чего нарочно ложал из раза в раз, внутри себя удовлетворённо усмехаясь, ловя на себе тот самый взгляд глубокой чёрный бездны из-под ярко-оранжевых очков. Он будто в нём что-то сжигал и заставлял задыхаться из раза в раз. Джон является для него картиной, чем-то новым, глотком свежего кислорода для замыленного привязанностью взгляда и одним из немногих, с кем он может найти общий язык и поговорить. Насколько бы Джон не был приставучим и невыносимо болтливым, собеседником он был высоко эрудированным, интеллектуальным и темы для разговора находились сами собой. Будь то их совместное прошлое и недалёкое будущее, желания, мечты, проблемы и статьи. В отличии от Лололошки, который максимум помнит пару ближайших месяцев или год ни больше, ни меньше, из-за чего их разговоры всегда были какими-то пустыми, безэмоциональными и бессмысленными, а пустословие Джодах не любил. Ави никогда не мог ощутить с Лололошкой схожую настолько крепкую и странную связь как с Джоном. Может причиной выступает отсутствие прошлого, может схожести, а может из-за понимания того, что через пару месяцев Лололошка будет совершенно другим. И на вопросы о увлечениях, делах, друзьях и знакомых всегда будет называть разные имена и слова. Ничего стабильного, ничего похожего, ничего линейного и структурированного. И с одной стороны это не убивает интерес к его личности, а с другой вызывает грусть. Его сердце всё знает, всё помнит и хочет подтолкнуть своего обладателя к более активным действиям, сказать, что пора решиться, разобраться в своих чувствах и понять уже, что с ним происходит, что творится. Однако Джодах не может передавить горло своей гордости и признаться в том, что он - бог мог влюбиться, мог погрязнуть в этих странных и противоречивых чувствах благодаря ненависти. Она как лакмус в химии при взаимодействии с кислотой окрасилась в красный цвет, вступая в активную реакцию, образуя совершенно новое вещество под названием «С43Н66N12O12S2». Они словно два металла или два магнита, которые в какой-то момент повернулись противоположными полюсами друг к другу и соединились с характерным металлическим щелчком или стуком. Для Джона эти чувства пусть и странные, но они его веселят. Любовь для него всегда звучала и выглядела как штука и красивая сказка, где два существа чувствуют странную ментальную и душевную связь своего сердца с чужим сердцем рядом. Для него любовь нелепа, глупа и слепа. Она заставляет идти на различные безумства и отчаянные поступки. Однако Джон хочет с ней поиграть, прочувствовать в полной мере и осознать для чистоты собственного личного эксперимента. Джон никогда не любил, если любил вообще. Существа вокруг — способ достижения целей и привязываться к ним слишком опасно, ведь в любой момент придётся расстаться навсегда и придётся внутри убиваться из-за осознания своего мнимого родства и желания новой встречи, которая никогда не состоится. — Оу, правда что ли? Я и не заметил твою ненависть, — шепчет Джон, каким-то образом оказываясь за спиной ангела, невесомо проводя своей рукой по чужому подбородку. Джодах приоткрывает рот, из-за вставшего в горле кома и от попыток вдохнуть раскалённый кислород. Отчаянно хочется схватить Джона за руку и прижать ещё ближе, посмотрев при этом с такой мольбой: продолжить и не прекращать. Ави не может себе признаться в том, что каждый раз, когда на его плечи опускают плед, невесомо проводят пальцами по волосам или еле касаются кончиками пальцев его руки, он вздрагивает как первоклассник. Ему хочется ощущать хоть кого-то рядом, хоть чьи-то тёплые нежные и невесомые прикосновения, дабы просто почувствовать себя нужным. — Давай переместимся в более приятное место, а то эти белые стены немного давят на сознание, не думаешь? — спрашивает Джон, щёлкая пальцами и перемещаясь в другой мир, который Ави сразу отслеживает и следует за ним. Джодах оказывается рядом с Джоном на светлой лесной поляне, где в свете солнечных лучей ягоды сверкают и походят на рубины, пока сверкающие кристаллы росы, срываются вниз с мелких листиков ярко-зелёного ковра из мха. Многовековые сосны чуть покачиваются в такт звонкого пения птиц и наполняют лёгкие запахом хвои, лаванды, влаги и кислинкой от ягод. От свежести воздуха голова кружится и заставляет ещё больше утонуть в музыке природы. — Нравится? — интересуется Джон, видя появившейся восхищённый блеск в чужих глазах, будто яркий свет, заставляет туман рассеяться и отступить. — Лично мне ты, — кокетливо говорит Джон, проводя своими подушечками пальцев от чужой шеи к подбородку. — Это н-немного неожиданно, — говорит Джодах, краснея и закрывая лицо собственными крыльями. — Да, ладно тебе! В этом нет ничего постыдного. Твой Лололошка где-то далеко, за границами этой реальности, и он навряд ли сможет тебя осудить за эти чувства, — усмехаясь говорит Джон, расхаживая по поляне, сняв свои очки с шарфом и блеснув глазами. — Похож? Джодах осматривает на него с ног до головы, останавливаясь на лице и делает шаг вперёд. — Ни разу, — шепчет Джодах, приподнимая чужой подбородок и наблюдая за маленькими бесятами, танцующими в чужих глазах. — Я тебе нравлюсь, — не спрашивает, а утверждает Джон. — Я тебя ненавижу, но это не значит, что я не хочу тебя поцеловать, — шепчет Джодах, наклоняясь ещё ближе к Джону. Тот же по детски наивно улыбаясь, закрывает его рот рукой и отодвигает от себя, на что ловит непонимающий взгляд. — Помнишь нашу самую первую игру? Правила примерно такие же, только в рамках этого одинокого и глухого леса. Сможешь меня поймать, так уж и быть ты выиграл и победа твоя, — говорит Джон, легонько пихая Джодаха в грудь. — И что я за неё получу? — с усмешкой хмыкает Джодах, скрещивая руки на своей груди. — Меня! Но для начала попробуй догони, — с вызовом говорит Джон, показывая на себя руками. — А если нет, то что? — с интересом спрашивает Джодах. — Тогда я получу тебя. Всё равноценно. Согласен? — интересуется Джон, склонив голову в правую сторону и как бы невзначай начиная массировать основание чужих крыльев, из-за чего слышит нервный вздох со стороны. Джон прекрасно помнит, что после крупной ошибки и просчёта, Джодах ненавидит сделки и алкоголь, воспринимая их как самого страшного врага, коим он и является для рационализма, ходьбы и возможности твёрдо и уверенно заявить о произошедшем вчера без стыда, смущения и сожаления, с закрыванием рта и глаз, из которых медленно текут не наигранные, а самые чистые и настоящие слёзы. Поэтому Ави обходится незначительным кивком, не желая себя связывать с Джоном ещё одной обязанностью. Ведь именно его любит его сердце. Нет, не оно он. Даже не он «они». Джон ещё шире улыбается и развернувшись начинает убегать. Его белый подол плаща подскакивает вверх, тем самым зазывая за собой Джодаха, дающего возможность Джону убежать как можно дальше вперёд, почувствовать свободу и невидимые крылья за спиной. Ави пару секунд ещё ждёт, прежде чем сорваться с места и поддаться своему внутреннему ребёнку и порыву. Джон и Джодах бегут по промокшему от дождя или первых заморозок мху, от которого исходит приятный запах сырости, наполненный разнотравьем. На их лицах светятся яркие, словно само солнце, улыбки, как в юношеские года, пока на их плечи не взвалилась вся тяжесть проблем, ответственности и самая жестокая реальность. Два сердца в какой-то момент начинают биться в груди в унисон, вторя сиплому дыханию, которое выходит из горящих огнём лёгких. Их глаза светятся искренним самым настоящим счастьем, пока ноги с силой отбиваются от земли, ветер развевает их волосы с одеждой и перьями. Джон скатывается вниз в запуски и резко поднимается наверх, заставляя Джодаха хорошо разбежаться и перепрыгнуть невидимое препятствие. Холодная влага стекает по лбу, заставляя некоторые пряди прилипнуть ко нему и задохнуться от дыма собственного огня в груди. — Что угнаться не можешь? Старость говорит в тебе? — усмехаясь и задыхаясь, спрашивает Джон, резко останавливаясь и поворачивая в правую сторону. — Ты действительно так самонадеян? — спрашивает Джодах, оказываясь впереди Джона. Джодах валит Джона на усыпанную хвойными иголками землю, хитро улыбаясь, с распушенными крыльями и красными щеками от бега, скручивает его руки и целует. Целует так отчаянно будто каждый раз всё могло перерасти в этот момент, но у них получилось дорываться только сейчас. Будто им только сейчас позволили отдаться и задохнуться в обществе друг друга. Джодах сходит с ума от вкуса перца и собственной крови на губах. Джон несмотря на свою позицию по-собственнически и жестоко кусает чужие губы, будто заявляя свои права на эти столь странные и кажется неправильные чувства. Кажется Джон сможет навеки запомнить вкус чужих губ и жар, которым они отдавали. Сможет вспомнить, как чужие зубы, будто изнемогая от жажды, прокусывали его кожу до крови, в конце извиняясь за такую резкость. Джону казалось, что он задохнётся прямо здесь и сейчас, даже без шарфа, пиджака и рубашки. Он просто задохнётся от чужого присутствия, от чужих слов, от чужой любви, огня и удовольствия. — Я так сильно тебя люблю. Ты заставляешь меня сходить с ума и это так странно. Однако я не могу больше противиться этому чувству, — шепчет Джодах, прижимаясь ближе. Эти слова адресованы ему? Нет они адресованы только и только ему одному. Джодах прислонился губами к его щеке лёгкими прикосновениями, которые посылали по телу Джона несдержанную дрожь то ли от удовольствия, то ли от прохладного ветра, оглаживающего его изгибы. — Если ты хочешь, я могу остановиться, — говорит Джодах, явно не намереваясь нарушать чужие границы так рано, таким странным образом. Когда Джон вновь отвечает ему сдержанным и многозначительным молчанием, он невесомо косается впадинки у его виска губами. Или сейчас, — тихо шепчет ветер, вторя чужому грубому низкому голосу. Ави проводит линию по его подбородку и скулам, опускаясь вниз на шею, заставляя её покрыться испариной и мурашками. Или сейчас. Губы Ави слишком близко и слишком далеко одновременно. Или… Джон притягивает его ближе к себе, не давая больше чужому мозгу времени на раздумья и анализ столь пикантной, жаркой и горячей ситуации. Ави целует его нежно почти трепетно и осторожно, но совершенно не нежности хочет Джон, совершенно не это, после всего произошедшего и происходящего с ним последние месяцы. За это мучение хочется наказать и себя и партнёра, будто от этого томительного ожидания зависела его жизнь, их жизнь. Он с силой сжимает одеяние бога, сильнее притягивая к себе и совершенно не видя разницы между ними. Они одно целое — два кусочка пазла или магнита, которые рано или поздно соединились бы, как только нашли бы друг друга. Раз, два, три — в груди стучит сердце, сходя с ума от того, что не может быть ближе. Хочется больше. Просто больше, ничего конкретного и при этом обозначающее так много. Раз — Джодах начинает дышать ровнее, не понимая от чего задыхается больше: от запаха разнотравья или острого перца, морского бриза и соли. Два — его поцелуи становятся ровнее, уверенней настойчивей и грубей прям, как хочет он, точнее он, а ногти царапают спину, оставляя за собой красные полосы. Три — Джон больше не слышит звуки природы лишь мерные и ритмичные толчки собственной крови в ушах.

***

Джон лежит рядом и тяжело дышит, смотря на Джодаха, чьи крылья плавно поднимаются и опускаются вниз, заставляя мох качаться из стороны в стороны. — О ком ты в тот момент думал? — спрашивает Джон всё ещё не веря, что все слова, прикосновения и поцелуи это для него, точнее него. — Только о тебе и ни о ком больше. Вы разные. И ты совершенно не похож на того, о ком душа уже не болит, — говорит Джодах, приобнимая Джона крылом. — Неужто настолько непохожи? — спрашивает Джон. Джодах ничего не отвечает, а лишь закрывает глаза и ложится на чужую грудь, слушая стук сердца, которое только ускоряет свой ход.