За стеклом

Просыпаться становилось все сложнее. Стив медленно, усилием воли вытягивал лениво плывшее по волнам безмятежного безвременья сознание из забытья, не зная даже, сколько прошло с последнего пробуждения. День, неделя, несколько часов? Любой ответ мог оказаться верным. Открывая в очередной раз глаза, Стив подумал, что это даже в какой-то степени... Забавно. Он только-только выбрался из ледяной пустоты, в которой провел, как оказалось, семь десятков лет, едва начал привыкать к нормальной жизни – и тут же оказался в очередной ловушке, из которой не было выхода. По крайней мере, Стив его пока так и не обнаружил. Более того, он и сам не понимал, что произошло – последние дни (недели, годы?..) до сих пор никак не укладывались в его голове в стройный последовательный поток картин. От последнего слова накрепко, едко свело зубы, и Стив, поморщившись, бросил на землю щит, повел затекшими плечами и задрал голову, бездумно разглядывая мутное серое небо, висевшее над ним, как старое влажное одеяло. Оно никогда не менялось – за все то время, что он находился в этом странном нигде, с места не сдвинулась ни одна тяжелая, полная непролитой воды туча. Ни единого дуновения ветра. Ни единого звука. Ни крупицы хоть какого-нибудь запаха. Даже собственное тело казалось Стиву куском пластмассы – бессчетное количество раз он пытался принюхиваться к себе, но нос оставался глух ко всем его попыткам. Земля, трава, боевой костюм... Все было одинаково безликим, никаким. Это сводило с ума. Прежде Стив и не представлял, что будет так скучать по всему тому, что напрягало его в повседневной жизни. Его часто злили людская болтовня и шум, от которого сложно было абстрагироваться даже ночами. Он не любил резких запахов – а как оказалось после сыворотки, мир ими буквально полнился – и всегда пару мгновений щурился, глядя на ослепительно-яркое солнце, прежде чем зрение подстраивалось под обстановку. Но вот теперь, оставшись без этого всего, Стив ощущал себя пленником с натянутым на голову прочным непроницаемым пакетом. Только и разницы, что в движениях его не ограничивали. Он уже даже не помнил, сколько провел здесь: неподвижное небо не позволяло по солнцу определить время суток, а на внутренние часы полагаться было бесполезно. Потому что, ну в самом деле, что вообще мог подсказать организм, который не ощущал ни голода, ни холода? – Раз, раз, – снова попробовал «проверить связь» Стив. Слова прокатились по пустынному миру, бесследно в нем растворяясь. Все, как в прошлый раз. И в позапрошлый. И в еще сотню раз до этого. Никто не ответил – даже эха не было. Хотя чего он, в самом-то деле, ждал от рисунка? Стив раздраженно взглянул влево, туда, где прямо в воздухе зависла его размашистая, угловатая подпись, написанная, правда, задом наперед. Наверное, не знай он собственный почерк, в жизни бы не догадался, что значит этот набор букв, но, увы, ему слишком часто в свое время приходилось оставлять автографы где ни попадя. Невольно вновь вспомнив тот случай с подвыпившим чинушей, от которого зависело финансирование, и его едко пахнущим потом торсом, Стив передернулся. После той патриотической «встречи», пожалуй, он и задумался всерьез сбежать на фронт. А потом пришло сообщение о Баки, и задумка превратилась в единственную возможную цель. Не то чтобы из этого получилось что-то хорошее, правда. Баки погиб, а сам Стив перескочил из одной темницы в другую. С досадой пнув оказавшийся поблизости камешек, не сдвинувшийся, впрочем, с места, Стив раздраженно зарычал и в очередной раз прошелся по краю скалы, на которой он торчал, как загнанный в угол зверь. Ничего не изменилось. Он безнадежно вытянул руку – и ладонь привычно уперлась в невидимую стену, окружавшую его пятачок со всех сторон и не пускавшую его ни вперед, ни назад. И вниз тоже дороги не было – однажды, совершенно отчаявшись, Стив попытался шагнуть со скалы. Он, разумеется, не жаждал умереть. И да, дна ущелья сверху даже видно не было, но... Обычно Стиву неплохо удавалось выходить сухим из воды, какие бы самоубийственные действия он ни предпринимал. Одним словом, он рискнул. Как выяснилось почти сразу же – можно было вообще не тревожиться и не взвешивать все за и против, потому что проклятая стена вновь преградила путь где-то в полуметре от края. В результате Стив крепко ударился коленом о скалу (и заодно убедился, что боль в этом странном месте все же ощущалась), раздраженно рыкнул и забрался обратно на осточертевший каменный островок, на котором торчал и по сей... день. Наверное, день. Во всяком случае, последнее, что Стив помнил из реальности – это лениво встававшее над крышами домов солнце, беспрепятственно лившееся в его комнату. Он тогда только-только привыкал ко всему этому: к спокойному пробуждению, к безмятежным утрам, к звукам мирной жизни, доносящимся из приоткрытого окна. После войны и мертвецкого – буквально – холода очутиться в совершенно иной, позабытой уже обстановке было... хорошо. Конечно, не обходилось без ложки дегтя – к нему каждый день приходили все новые и новые люди, проверявшие то его психическое состояние, то физическую форму, то бог весть что еще, но к подобному Стив как раз привык. И терпеливо пережидал чужое присутствие, зная, что потом сможет остаться наедине с собой. Выдохнет. Попытается отпустить назойливые мысли о войне, которыми до сих пор полнилось все его существо. Стив не знал, сколько у него было времени на это – опыт, чутье и некоторые оговорки приходящих к нему людей подсказывали, что его в любом случае попытаются использовать в «высоких» целях вновь, – поэтому спешил, как мог. Ну, теперь, по крайней мере, можно было не торопиться. У него, похоже, в распоряжении оказалось все время мира, чтобы переварить и прошлое, и настоящее. Хмыкнув своим мыслям, Стив перевел взгляд на отброшенный недавно щит, валявшийся на самом краю скалы. Эта вещь последовала за ним даже сюда, в идиотскую картину – впору было подумать, что они с ним связаны воедино. Пальцы вдруг дрогнули, словно уже сжимались на ремнях креплений. Стив, потеряв на мгновение контроль, сделал к щиту шаг – ведь так легко было просто вновь взять его в руки и встать, выпрямиться, позволяя сознанию погаснуть... Тогда уйдут тревога и беспокойство, станет просто... спокойно. И будет наплевать на то, что он застрял в проклятом плакате, который с привычно жутковатой улыбкой принес ему для автографа Фил, появлявшийся у Стива чаще других. Интересно, что он подумал, когда вернулся в его комнату и обнаружил, что Стив Роджерс пропал, подписав напоследок идиотский героический плакат? Прямо-таки сцена, достойная увековечивания. Представив ошарашенное, полное трагического непонимания лицо Фила, Стив невольно развеселился. Этот странный тип с первого дня после пробуждения вгонял в оторопь – очевидный фанат Кэпа, он пялился на него с таким восторгом, будто лицо Стива горело где-то на небосклоне вместо солнца. А уж количество подписанных для него карточек, календарей и прочей сувенирной ерунды и вовсе приближалось к сотне. Стив, признаться, даже не возражал, получая очередную партию всего этого мусора для автографов. Он все ждал, когда же Филу надоест, но... Похоже, господин Колсон его переиграл. Мог ли он знать о том, что случится, когда подсовывал ему плакатную копию давно потерянной, казалось бы, картины? О судьбе оригинала не знал даже сам Стив, непосредственный герой этого «произведения искусства». Может быть, конечно, картину еще при жизни, если можно так выразиться, успели скопировать. А может быть, она, как в тех так любимых Баки страшилках, прошла за Стивом сквозь время, чтобы в конце концов его прикончить, и даже видоизменилась для пущей маскировки. Или же виноват все-таки был Колсон. За неимением других версий Стив готов был поверить и в то, что ярый фанат решил запихать его в глупый портрет, чтобы «сберечь». Картину, правда, он выбрал для того неудачную. Встряхнув головой, Стив обвел взглядом местность вокруг – голые скалы, покрытое темно-зеленой, будто на болоте, травой поле вдалеке, хмурое небо, спрятавшее под собой солнце. Невольно ему вспомнились те дни, когда писался этот портрет. Дело было уже во фронтовые времена, погода стояла отвратительная, и Стиву почти неделю по несколько мучительно долгих часов приходилось стоять в одной позе. Довольно героически-глупой позе, откровенно говоря. Он, перехватив в руке щит и широко развернув плечи, торчал на самом краю скалы, поставив правую ногу на выступавший плоский камень, и таращился куда-то вдаль, словно высматривал коварно подкрадывавшихся врагов. «Согни колено чуть больше, вынеси вперед, как будто сейчас опять ломанешься вдаль», – всплыла в памяти давно уже, казалось, позабытая фраза Говарда Старка, присутствовавшего при всем этом действе. Только благодаря ему, пожалуй, и удалось тогда отстоять «вахту» на глупой скале. Воспоминания нахлынули сплошным потоком картин – смешно фыркающая Пегги, терпеливо поправляющая то и дело спадающую на глаза Стиву челку, отпускающий колкости Говард, которому «личного портрета не перепало, а я вообще-то богатый ученый, а не какой-то там солдафон», привезенный аж из столицы художник, то злившийся на то, что его отвлекают, то едва сдерживавший смех... Знал бы Стив, что семьдесят лет спустя окажется в этом глупом портрете, попросил бы нарисовать что-то более жизнерадостное. Но, увы, пока у него в распоряжении был только этот пятачок скалы. Подобрав щит, Стив вернулся к плоскому камню, уже не пытаясь отгонять тяжелое, как свалявшееся одеяло, спокойствие, накатившее на него прохладной волной. Страшно потянуло в сон – нужно было только немного сдвинуться вправо, повернуть голову, приподнять руку со щитом и... Стив снова вернулся глубоко-глубоко под толщу воды. Или он не выбирался оттуда вовсе? Мысли погасали во тьме, как блуждающие огоньки на болоте. Ощущение было знакомым – каждый раз, вставая в ту самую «портретную» позу, Стив моментально отключался, растворялся в нереальном мире, сотканном из старых красок. Ему это не нравилось – он никогда не любил пускать жизнь на самотек, но иначе не получалось. Какое-то время Стив действительно пытался не спать вовсе, нетерпеливо ждал перемен, хоть чего-нибудь нового в этом застывшем полотне... Но ничего не происходило. Он был заперт в пустоте, замкнут в собственном пульсирующем мыслями мозге и едва не свихнулся в итоге. Во сне он хотя бы мог успокоить тревоги и унять нервозность. Краем ускользающего сознания Стив успел задуматься над тем, каким увидит мир после очередного «пробуждения»... Если оно, конечно, произойдет – по-настоящему. Потому что из бумажного полотна выбраться наверняка будет сложнее, чем со дна проклятого океана. *** Стиву вдруг стало тепло. Горячая ласковая волна окатила его с головы до ног, моментально пробуждая ото сна. Будь он сейчас в своей постели – непременно бы со стоном потянулся, зарылся под одеяло, крепко зажмурившись, чтобы продлить это невероятное, восхитительное ощущение уюта. Но, увы, в глаза не бил солнечный свет из-за неплотно прикрытых занавесок, а чтобы потянуться, пришлось бы улечься на жесткий камень, так что понежиться не вышло совершенно. Да и тепло пропало так же резко, как и появилось. С трудом поборов раздражающее желание не двигаться, уснуть вновь, Стив шагнул назад, выпустил из руки щит и осмотрелся. Все в его картине мира, казалось, было прежним, за исключением освещения – стало намного, намного темнее. Серые сумерки сменились непроглядной ночью, сгустились тени, клубившиеся в пропасти, окружавшей скалу со всех сторон. Не то чтобы Стиву с его зрением когда-либо мешала темнота, но такие резкие перемены в атмосфере слегка напрягали. Это было плохо? Хорошо? Должен ли он что-то сделать, или Стив просто проснулся ночью, хотя прежде был уверен, что время суток в картине не меняется? Не успел он всерьез задуматься над всем этим, как камень под ногами вдруг дрогнул. Неумолимая сила потянула Стива куда-то вбок, сбивая с ног. Он проехался по скале, едва успев в последний момент ухватиться за выступ – почему-то проверять, исчезла ли невидимая стена внизу, не хотелось совсем. Мимо со звоном прокатился щит. Его Стив поймал за ремень креплений носком ботинка, ловко перебрасывая затем в руку. Сколько часов своей жизни он провел, отрабатывая самые разные варианты действий с единственным удобным оружием? И вот пригодилось. Мир тем временем продолжал сотрясаться. Отдаленно, нечетко послышались даже звуки – первые звуки за столько дней, господи, Стив никогда не думал, что будет счастлив просто услышать хоть что-то, кроме своего голоса! Он жадно напряг слух, по-настоящему наслаждаясь мерным тяжелым стуком, шедшим, казалось, откуда-то извне. Затем к нему добавился странный раздражающий шорох, будто кто-то швырял целый ворох бумаги. Или это его портрет подхватил и утащил восвояси ветер? Невольно представив, что будет, если его вместилище попадет в воду или огонь, Стив поежился и, приноровившись к сменившему гравитацию миру, осторожно поднялся. Его все еще кренило в сторону, но уже было проще держать равновесие. Он словно шел через бурю или поднимался в гору – немного усилий, и удалось добраться до плоского камня. Интересно, если он примет осточертевшую портретную позу, его все равно будет шатать? Ответ на этот вопрос Стив получил уже через мгновение, выпрямившись на своем привычном месте. Качка моментально прекратилась, хотя шум продолжался. Веки отяжелели, но на этот раз он был полон решимости не засыпать – пропускать первое за столько времени событие Стив не собирался. Так что он сосредоточился, напряженно вслушиваясь и отгоняя сонливость, осевшую в мышцах. Ладно хоть тело, принявшее, видимо, максимально удобное в данной ситуации положение, не напрягалось, так что ни закинутая на камень ступня, ни отведенная в сторону рука со щитом не уставали, позволяя сконцентрироваться на происходящем. Происходящее тем временем интриговало. Звуков становилось все больше – Стив, соскучившийся по этому признаку жизни, продолжал рьяно прислушиваться, изо всех сил напрягая слух. Он различил писк, похожий на сигнализацию, шум проезжающих автомобилей и... человеческую речь. Слова было не различить, слишком далеко от Стива находились люди, но, черт возьми, ему было хорошо и от этого. И стало еще лучше, когда после громкого хлопка рядом раздалось басовитое: – Ты клептоман, Рамлоу. Позабыв о том, что его вместилище дрожит, будто от землетрясения, Стив огляделся, пытаясь найти взглядом говорившего. На краткий миг ему показалось, что незнакомец совсем рядом с ним, в его картине... Но, очевидно, он находился где-то около портрета. – Ничего подобного, – послышался еще один голос, приятно хрипловатый, будто щекочущий изголодавшиеся нервные окончания Стива до сладкой дрожи. – Не пропадать же такой красоте в унылом запертом подвале. Я – спаситель! – с пафосом заявил этот кто-то, и от его тона, от легкой улыбки, отлично различимой в словах, у Стива сжалось что-то в груди. Слышно стало совсем хорошо, а безмолвное темное небо разом посветлело, будто за тучами занялся рассвет. Стив едва успел вернуть голову в правильное положение, когда снова нахлынуло тепло – горячие руки скользнули по плотной бумаге, обжигая прикосновением, и мир вокруг застыл. И Стив тоже застыл, как пойманный в ловушку зверь, ослепленный светом фонаря, глядя в желтоватые глаза незнакомца, державшего в руках его портрет. Крупные жесткие пальцы удивительно нежно пробежались по полотну, и стоило огромных усилий не пошевелиться, не попытаться поймать ускользающее прикосновение, подарившее столько эмоций. Повисшую на мгновение тишину нарушил новый звук – легкий рокот запущенного двигателя, за которым последовал шорох автомобильных шин по асфальту. Они явно куда-то ехали – точнее, его куда-то везли, и мысль о том, что Стив никоим образом не мог повлиять ни на что в своей жизни, больно кольнула за грудиной. Он всегда ненавидел ощущение беспомощности. Оно и без того преследовало его много лет – начиная с детства, когда слабое здоровье то и дело бросало его в руки врачей разной степени компетентности, не давая даже дышать самостоятельно, полной грудью. После сыворотки положение не слишком изменилось, учитывая, в какие рамки его пытались загонять кураторы на войне. Жизнь словно всегда была где-то рядом, за стеклянной стенкой, за которую не получалось пройти. И вот теперь все повторялось снова. Обдумывать эту мысль Стиву помешал продолжившийся тем временем разговор. – Ну-ну, – с сомнением протянули рядом с ним, но за пределами видимости. Незнакомец-спаситель повернулся в ту сторону, давая Стиву возможность получше осмотреться. Видно, правда, было в основном лишь того, чьи руки буквально прожигали его портрет насквозь. Темноволосый, с покрытыми короткой щетиной щеками, яркими, красиво очерченными губами и кривоватой, но такой живой улыбкой – его «спаситель» был, кажется, лучшим, что вообще случилось со Стивом в этом веке. – Вон, глянь, какая милашка на плакате, ее заодно спасти не хочешь? – продолжил ехидничать тот, второй человек с грубым голосом. Стив невольно скосил глаза, пытаясь разглядеть, о чем шла речь, но увидел лишь быстро промелькнувшие мимо окна длинные женские ноги. Кажется, он даже видел этот рекламный плакат, когда еще был... реальным. – Мне не нравятся блондинки, Джеки, – беззаботно отмахнулся безымянный пока Рамлоу-спаситель и ухмыльнулся так ярко, что Стив едва удержался от ответной улыбки. – Да-а, – понимающе кивнул этот... Джек, отвлекаясь на секунду от дороги, и вдруг взглянул прямо на Стива. – Я заметил. Стив, воспользовавшись случаем, рассмотрел и его: грубоватые черты лица, будто вытесанные в камне, гладко зачесанные волосы, шрам, пересекающий подбородок, светлые глаза. Джек был, насколько получалось судить с неудобного ракурса, куда крупнее Рамлоу. Пожалуй, он и самого Стива мог бы обскакать в ширине плеч, что редко кому удавалось на его памяти. – А это, Джеки, – вырвал его из размышлений Рамлоу, который вновь скользнул пальцами по рисунку, едва не заставив Стива подскочить от приятных ощущений, – то самое исключение, подтверждающее правило. Джек тихо прыснул и вдруг разом перестал выглядеть угрожающе. – А еще это тот самый Кэп, в которого я втюрился с двенадцати, – противным голоском передразнил он, окончательно разрушая весь свой суровый образ. – И его автограф! Теперь Джек походил скорее на добродушного медведя – Стив, который первые дни после своего пробуждения много времени проводил в так изумившем его интернете, видел как-то забавное видео с косолапым, катавшимся на детских качелях в чьем-то дворе. Рамлоу сделал преувеличенно серьезное лицо, а потом несильно огрел заржавшего Джека по голове черным длинным тубусом. Видимо, именно в нем он и нес портрет – оттого на картине было так темно, а звуки доходили едва-едва. – Уверен, если бы мог, ты бы сунул ему свои сиськи для автографа, как те долбанутые фанатки, – проворчал Джек, закатывая глаза, и перевел взгляд на дорогу, больше никак не интересуясь опешившим от таких откровений Стивом. Который, вообще-то, как раз не так давно припоминал связанные именно с этой частью тела курьезы. Хотя, конечно, тот чинуша ни в какое сравнение не шел с его спасителем... Н-да, кажется, сомнительные размышления – дело заразное. – Я бы еще и сам на его расписался, ты их вообще видел? – добил его Рамлоу, мечтательно пощекотав Стива где-то под ребрами. И, наверное, только чудо позволило ему сдержать то ли стон, то ли смех. Или и вовсе все сразу. Потому что, ну в самом деле, какова была вероятность сначала выжить после глубокой заморозки, потом попасть в портрет, а затем оказаться в руках у человека, который, судя по всему, добрых двадцать лет был фанатом Капитана Америки? И, очевидно, продолжал им быть, раз выкрал картину с его автографом из той дыры, в которую засунул полотно Колсон. Или это был не он, а один из тех приходящих к нему агентов? Не то чтобы это имело какое-то значение, впрочем. Ведь Стив, кажется, попал в самые надежные руки из всех возможных. Во всяком случае, он на это очень надеялся. *** Его спасителя звали коротко и звучно – Брок. Он, можно сказать, даже лично отрекомендовался Стиву – а учитывая, что тот был чертовым рисунком, такое внимательное отношение прямо-таки подкупало. Пусть даже Брок и не подозревал о том, что принес в свой дом не обычный портрет, завалявшийся на пыльном складе. Для начала, правда, пришлось перетерпеть и неприятные моменты: когда машина подъехала к месту назначения, Брок аккуратно свернул картину в рулон и засунул ее обратно в тубус. Стив, которого вновь заштормило, как во время землетрясения, даже не попытался двинуться с места, оставшись стоять в осточертевшей пафосной позе. Так было явно безопаснее: пусть даже смертельно пострадать в картине Стив, скорее всего, не мог, но вот опять повиснуть на скале – вполне. И представлять, что будет, если Брок застанет его в таком положении, не хотелось. Точнее, очень хотелось – господи, хотя бы просто пару минут поговорить с живым человеком, а не с самим собой! – но Стив слишком хорошо понимал, что время для того пока неудачное. Как бы там ни было, а он не мог знать наверняка, что сделает с этим знанием Брок. В конце концов, Стив ничего о нем и не знал, а судить по внешности (какой бы привлекательной она ни была) он перестал с раннего детства, когда сам выглядел, как чудом ходящий тощий мертвяк. Мало ли что мог сотворить Брок, узнав о том, что изображение на картине движется. Да он банально мог сжечь проклятое полотно, избавляясь от неведомой сущности, там поселившейся! Рисковать своим вместилищем Стиву не хотелось совсем. Он еще не настолько отчаялся и до сих пор верил, что сумеет выбраться. В окружившей его тяжелой темноте Стив быстро задремал, зная, что все равно проснется, когда Брок вытащит картину из тубуса – прикосновения его рук пропустить было нереально. Так оно и вышло – из забытья его вырвал знакомый жар, охвативший разом все тело. После полного чувственного штиля эти ощущения пронимали до самого нутра, было так хорошо, что приходилось крепко стискивать зубы, удерживая себя от малейшего проявления ответной реакции. Рано. Не время. Не сейчас. Эту мантру Стив повторял себе все то время, что Брок аккуратно разглаживал портрет на столе ладонями – широкими, такими теплыми ладонями... Удивительно, но Стив, кажется, даже чувствовал легкую шероховатость кожи, будто тот действительно касался его напрямую, а не через чертову плотную бумагу. Или же он просто слишком изголодался по ощущениям. Впрочем, эта проблема вскоре решилась – и довольно-таки кардинально. Хмуро глядя на стекло, под которое Брок вложил портрет, пряча его в рамку, Стив подумал, что в его жизни вообще все и всегда делалось именно так. Словно прозрачная прохладная стена выросла между ним и окружающим миром. Брок аккуратно протер стекло салфеткой, стирая разводы от пальцев, и Стив вновь не почувствовал ровным счетом ничего. От осознания этого его на мгновение окатило холодом. Показалось даже, что вообще ничего, кроме картины, не существует, что это все ему приснилось. И что стоит открыть глаза – он вновь окажется в бездушной пустоте нарисованного мира. Горло перехватило, Стив крепко зажмурился, не позволяя себе поддаваться эмоциям, и... Услышал уже знакомый хрипловатый голос, звучание которого моментально разжало зубастые тиски подкравшегося страха. – Ну, привет, Кэп, я – Брок Рамлоу, – торжественно представился ничего, к счастью, не заметивший Брок и задумчиво добавил: – Слышал бы меня сейчас Джек. Хотя кто бы говорил, когда он вопит своему так и не научившемуся говорить по-человечески попугаю, как бешеный самец бабуина, я же молчу. Ладно. Чувствуй себя как дома, – он вдруг подмигнул Стиву и, придирчиво выровняв повешенный на стену портрет, отвернулся, собирая разложенные по полу инструменты. Последняя фраза несколько примирила Стива с действительностью, в очередной раз щелкнувшей его по носу. Он, по крайней мере, оказался там, где его по-настоящему искренне хотели видеть – не сравнить с той его недавней жизнью в комнате, куда заходили исключительно стерильно-вежливые равнодушные агенты, считавшие его не человеком, а неживой боевой единицей, временно выведенной из строя. Глядя на то, как Брок сосредоточенно распихивает по местам многочисленные железки и коробочки, а потом смахивает с полки каменную крошку, Стив подумал, что они с ним, пожалуй, неплохо ужились бы вместе. Во всяком случае, отношение к порядку у них, похоже, было одинаковое, как и манера делать все сразу, не откладывая в долгий ящик. Для начала – вполне себе приятное совпадение характеров. Как показали дальнейшие проведенные в одном доме дни, совпадений у них с Броком оказалось куда больше. Это было странно – жить, фактически, чужой жизнью, не имея никакой возможности хоть на что-нибудь повлиять. Стив ощущал себя до крайности неловко, прекрасно понимая, что он попросту подсматривает за другим человеком. Беззастенчиво и нагло врывается в чужое пространство, пытаясь хоть так, опосредованно, коснуться реальности, от которой его отрезало неведомым образом. И Стиву было стыдно – по-честному стыдно, – но отвернуться он бы не смог даже при огромном желании. Да, наверное, он мог бы просто уснуть, позволить сознанию привычно раствориться в сером мире бумажного полотна, вот только сама мысль об этом буквально выворачивала наизнанку. С Броком было тепло. Стив ощущал это на каком-то глубинном, инстинктивном уровне, словно оказавшийся в чужих краях зверь, уловивший вдруг неподалеку запах сородича. И вроде и стоило бы проявить осторожность, но желание приблизиться к своему перевешивало. А Брок весь, целиком, со всеми его достоинствами и недостатками, чувствовался действительно своим. При этом он ведь даже не имел представления о его, Стива, присутствии и не делал ничего особенного – просто жил. Всего-навсего был собой – максимально, ведь в собственном доме и в одиночестве (ну, почти) ему не приходилось держать лицо и носить, как говаривал Баки, «маску приличного человека». И эта домашняя изнанка у Брока оказалась такой же притягательно волнующей, как и внешняя оболочка. Такое со Стивом вообще случилось впервые: в силу обстоятельств в последние годы его реальной жизни его окружало множество людей, но практически с каждого из них взгляд соскальзывал уже через пару минут после знакомства. Кто-то был красив, но глуп, как пробка, кто-то – наоборот. У некоторых обманчиво приятное лицо скрывало отвратительные черты характера, другие оказывались просто... никакими, словно мимики, с легкостью подстраивающиеся под любого собеседника. Сейчас же, вдруг оказавшись рядом с человеком, каждое движение которого дышало огненной кипучей энергией и уверенностью, какой-то, пожалуй, даже животной привлекательностью, Стив ощущал себя как никогда живым. Он быстро привык к распорядку дня Брока – довольно строгому, к слову, и этот факт можно было занести в копилку их сходств – и тоже стал следовать ему. Отсыпался, пока Брок отсутствовал дома, и бодрствовал, жадно прислушиваясь к происходящему, все то время, что он находился рядом. Не раз и не два Стив жалел, что его портрет висел в гостиной, потому что, черт возьми, он бы многое отдал за то, чтобы своими глазами увидеть, как Брок возится на кухне – тот, похоже, любил это занятие и отдавался ему целиком. Мог параллельно яростно спорить по телефону с Джеком, который оказался мастером по влипанию в неприятности самого разного рода. Разбирался с ними, впрочем, он сам, но Броку докладывался регулярно. Тот же, явно привыкнув к такому раскладу, играл роль плохого советчика и, слушая его очередное: «Да я отвечаю, охрененный вариант, так и делай!», Стив едва удерживался, чтобы не захохотать в голос. Иногда, когда в жизни Джека наступало затишье, Брок на кухне пел – ужасно, если быть честным. На ухо ему наступило минимум три медведя и один тиранозавр, да и хрипловатый голос не подходил для эстрады, зато кайфовал Брок от процесса и от самого себя так откровенно, что Стив только улыбался, машинально притопывая ногой в такт музыке. Еще у Брока был кот – огромный рыжий монстр с не менее огромной мордой. Вообще-то это лохматое желтоглазое чудовище жило в соседней квартире, но регулярно перелезало по перилам балкона в гости. Стив этого кота слегка недолюбливал – тот явно что-то подозревал и каждый раз пристально таращился на его портрет, нервно подергивая огромным пушистым хвостом. – О, – увидев впервые, как незваный гость, забравшись на тумбочку, вперился взглядом в картину, сказал Брок. – Симба, нельзя. Это мой Стив, чего испортишь – вылетишь нахрен отсюда, – добавил он таким грозным тоном, что кот, мрачно прищурившись, соскочил на пол и презрительно тряхнул задней лапой. А затем протяжно и басовито мяукнул, выпрашивая, как говорил Брок, дань – кусок нежнейшей свежей вырезки, который всегда ждал его в холодильнике. Брок порой даже на работу едва не опаздывал, разворачиваясь прямо на пороге, когда вспоминал, что не переложил с утра из морозильной камеры загодя приготовленный кусок. Стив проводил их взглядом на кухню и подумал, что никогда и никому в жизни не признается, насколько ему приятно было услышать это мягкое, будто походя сказанное «мой» в свой адрес. Брок, конечно, не имел в виду ничего особенного – да и с чего бы, в самом деле, ему испытывать к предмету интерьера что-то эдакое? – вот только предмет интерьера, как выяснилось, вполне себе чувствовал. Если прежде Стив, затянутый серой трясиной окружающей его мрачной пустоты, ощущал одну только гнетущую тоску и холод, то теперь его раздирали на части совсем другие эмоции. Все сложнее было сдержаться и не встрять в разговор, обозначая свое присутствие. Интересно, услышал бы его вообще Брок? Оставаясь в одиночестве, Стив порой пытался и шептать, и кричать, но бессмысленные фразы лишь эхом разносились по нарисованному миру. Оставалось надеяться, что раз он сам слышал происходящее в реальном мире, то и реальный мир, наверное, улавливал его голос. Как бы там ни было, Стив хотел бы это проверить. Хотел бы поговорить... О чем угодно, необязательно о том, чему он пока и сам не мог дать названия. В конце концов, хватало тем и без этого: у них с Броком ведь даже «рабочее место» совпадало – иначе каким бы чудом тот оказался в архивах Щита? Правда, Брок явно не относился к мирным офисным трудягам – в этом Стив убедился уже через неделю после своего появления в доме. Мирное течение ночи тогда прервал телефонный звонок, заставивший Брока перейти в состояние полной готовности буквально за несколько минут. Наблюдая за тем, как он собирается, Стив узнавал в нем «своего» – по легкому напряжению в глазах, скупым движениям, выверенным и привычным до последнего шага действиям. Перекрыть воду, обесточить квартиру, в очередной раз прибраться в документах, будто не желая, чтобы кто-нибудь наткнулся на беспорядок... Стив и сам всегда делал так же, отправляясь туда, откуда мог не вернуться. Он был приучен не бояться этого факта, а принимать его как данность – в войну без этого не обойтись. Тот, кто тебя заменит, должен получить в наследство максимум информации и победить. Видимо, даже в современном мире солдат учили тому же. Что-то не менялось никогда. Со своего задания Брок вернулся через неделю – до жути уставший и даже чуть похудевший. Во всяком случае, скулы у него заострились еще сильнее, придавая лицу хищное, опасное выражение. Козырнув Стиву, Брок сбросил тяжелую сумку прямо на пол и скрылся в спальне, откуда показался только полтора дня спустя. Заметно посвежевший, он подразнил вопящего Симбу через окно и слинял на пробежку. Стив, не удержавшись, помахал обиженному коту, который в ответ мстительно поскреб стекло когтями – омерзительнее звука не было во всей вселенной. Как выяснилось дальше, на полевые Брока отправляли часто. Это заинтересовало Стива еще сильнее, теперь ему страшно хотелось увидеть своего спасителя в деле. Увы, пока приходилось только предполагать, что происходило там, на миссии, собирая примерную картину из редких фраз, брошенных во время телефонного разговора. Брок, судя по всему, был неплохим командиром – он нагло, даже не пытаясь усмирять норов, выгрызал отряду лучшие условия, премии и отпуска. Стиву было бы интересно с ним поработать: он любил таких людей и никогда не считал, что необходимо неукоснительно следовать правилам и придуманным кем-то распорядкам. Он сам не отличался покладистостью, чего уж греха таить. Порой, если собеседника получше в самые напряженные моменты у Брока не находилось, он наливал себе виски и подходил к портрету Стива. Не подозревая, конечно же, о том, что его молчаливый собеседник вполне себе осознавал происходящее, он вываливал на Стива все – каялся, если вдруг ошибся и едва не потерял кого-то из своих, злился на неумелое руководство от непосредственного начальства, прикидывал, как извернуться и не попасть в следующий раз под командование «долбоеба». – Вот ты бы, наверное, смог подсказать, как лучше, а, Кэп? – вздохнул однажды Брок, залпом допивая виски, и, устало потерев лицо ладонями, ушел спать. И как же Стиву в тот момент хотелось ему ответить! Да, он бы подсказал. Черт возьми, он без проблем поделился бы всем опытом, что успел скопить за недолгую, но полную событий жизнь – для Брока ему было не жалко. Раздражение и недовольство едко впивались в тело, заставляя стискивать зубы до боли. И, кажется, Стив даже довольно-таки громко ими клацнул, потому что от приоткрытого окна раздалось испуганное шипение. Симба, решивший навестить своего приятеля поздним вечером, застыл на подоконнике, испуганно выгнув спину и распушив и без того лохматую шерсть. Стив замер, стараясь не двигать даже зрачками – не хватало еще, чтобы чертов кот в очередной раз привлек ненужное внимание к картине. – Брысь! – оглушительно рявкнул Брок из спальни. – Не до тебя сейчас. Примолкнув, Симба попятился, перелезая обратно на перила балкона. Глаз с портрета он при этом не сводил, но сам Стив едва ли это уже замечал. Напряженно прислушиваясь к повисшему безмолвию, он невольно уловил больше, чем рассчитывал, и даже замер на несколько долгих мгновений, совершенно выбитый из колеи. Стив слышал размеренное дыхание Брока, слышал, как тихо шелестела ткань постельного белья, когда он ворочался на кровати, пытаясь найти положение поудобнее, и очень, очень хотел быть сейчас рядом. Унять своим присутствием тревогу и напряжение, сделать... хоть что-нибудь, чтобы заглушить ту неудовлетворенность, тот жгучий голод, глодавший кости. Интересно, как выглядела комната Брока, как он предпочитал спать? Смягчались ли резкие черты лица, когда сон окутывал его своей пеленой? Стив мечтал это увидеть. А затем в памяти всплыл Колсон, беззастенчиво признавшийся, что пялился на него до самого его пробуждения, и пришлось даже головой потрясти, отгоняя эту мысль. Нет, пожалуй, какие-то ограничения все же стоило соблюдать. По крайней мере, Стив теперь точно знал, что звуки он производить может – пусть даже слышал их пока только утробно заворчавший на прощание с балкона кот. – Ну, хоть ты у меня есть, да, Симба? – вздохнул Стив однажды. Дома он находился один – Брок ушел еще утром. День проходил мучительно медленно, спать не хотелось, делать в пустоте картины было нечего. Утешало только, что солнце уже садилось – значит, скоро Брок должен вернуться. А до тех пор Стиву было до ужаса скучно. Пытаясь отвлечься, он лениво бросал щит в невидимую стену, отделявшую его от реальности. Как оказалось, она не пропускала не только Стива, зато отлично пружинила. Незатейливое развлечение прервал запрыгнувший на тумбочку Симба, просочившийся в оставленное открытым окно. Услышав свою кличку, кот снова зашипел и ударил по картине лапой. Стив невольно отпрыгнул, но стекло рамки надежно защитило его вместилище. – Брысь! – подражая тону Брока, гаркнул он, надеясь отогнать злобного рыжего монстра, но Симба, поджав уши, продолжил лупить портрет, явно намереваясь выцарапать оттуда Стива. Рамка опасно покачнулась, нарисованный мир дрогнул. – Ты мне тоже не нравишься. И хозяйка твоя, – буркнул Стив, балансируя на осточертевших уже камнях. Занятый этим новым очень сомнительным развлечением, разогнавшим его скуку, он едва не пропустил возвращение Брока – знакомый звон ключей потонул в противных скребущих звуках, заполнивших пустоту вокруг. Краем глаза уловив движение, Стив моментально запрыгнул на привычное место и замер. Брок, ворвавшийся на шум, раздраженно рыкнул. – Вот так, значит? От его тона Симба виновато сжался и, увернувшись от рук, ломанулся на балкон. Стив едва сдержал злорадную ухмылку. Как бы посоветовать Броку повесить на окно решетку? С мелкими такими ячейками, чтобы ни одна здоровенная рыжая тварь больше в квартиру не просочилась. Брок захлопнул за котом окно и погрозил сидевшему на перилах Симбе кулаком. Затем он развернулся и подошел к покосившемуся портрету, чтобы поправить его, но тут же недоуменно нахмурился. – Джеки, – позвал Брок, и в комнату осторожно заглянул Джек, пережидавший кошачий шторм в коридоре. Стив же запоздало сообразил, что впопыхах забыл об одной немаловажной детали, и едва не треснул себя ладонью по лицу. На «оригинальной» картине щит он держал в правой руке, хотя одинаково хорошо управлялся обеими. А сейчас знакомая тяжесть металла ощущалась... слева. – Тебе не кажется?.. – Брок задумчиво наклонил голову в сторону и замолчал, так и не закончив фразу. Его темные глаза, отливавшие приятным золотистым цветом, медленно скользили по портрету – вверх, вниз, вверх, вниз... Под этим взглядом Стиву враз стало жарко, так мучительно жарко, что безумно хотелось пошевелиться, опуститься на холодный камень, охлаждая кожу. Джек, остановившись у Брока за плечом, мельком глянул на непострадавшую картину и фыркнул. – Что ты хотел прибить кота из-за нарисованного мужика? Кажется. А мог бы, между прочим, поймать и вернуть хозяйке лично в руки, – хлопнув пошатнувшегося от такого напора Брока по спине, заявил он. Стив, у которого от неправильной позы затекала рука, вдруг мучительно захотел уронить Джеку на голову что-нибудь тяжелое. Хозяйку Симбы, симпатичную и до отвратительного милую дамочку по имени Кэтрин, он и правда терпеть не мог. Как минимум потому, что ей, кажется, действительно нравился Брок. – Зачем? – не понял тот и сделал каменное лицо – примерно с таким он всегда, к вящему удовольствию Стива, в котором он бы не признался даже под пытками, общался с этой самой Кэтрин, не давая ей нарушить границы добрососедских отношений. – Она хорошенькая, – пожал плечами Джек и щелкнул Брока по лбу, успешно заставив его поморщиться и поменять пустое выражение на более осмысленное. – И смог бы тискать этого своего кота на законных основаниях, между прочим, – коварно подлил масла в огонь он. Но Брок только насмешливо хмыкнул, явно не впечатленный перспективами. – Я не настолько люблю кошек, – отказался он и, наконец поправив картину, ушел на кухню. Джек последовал за ним, продолжая незло капать ему на мозги, а Стив получил возможность выдохнуть и размять руку – ее от неудобного положения уже стало покалывать. Интересно, если он примет правильную портретную позу сейчас, Брок заметит очередные изменения? Он, вообще-то, был достаточно наблюдательным... Но изображать из себя левшу Стив долго все равно не сможет – рано или поздно дернется, выдавая себя с потрохами. К счастью, несколько часов Брок провел на кухне, а потом, когда они с Джеком перебрались в гостиную, чтобы посмотреть бейсбольный матч, приглушил свет до минимума. Угол, в котором находился портрет Стива, погрузился в темноту, надежно скрывая передвижения от человеческих глаз. От кошачьих, правда, ускользнуть не вышло – едва Стив опустил руку, разминая предплечье, за закрытым окном зло заскребся Симба. Брок хмуро глянул в сторону балкона, но идти встречать своего вечернего товарища не стал. Джек задумчиво скосил глаза в его сторону и, отпив пива, заметил: – Все равно не понимаю, чего ты морозишься. Раньше у тебя с этим проблем не было. Развалившийся на диване Брок лениво пихнул его ногой в бок, но столкнуть с дивана такую тушу смог бы, наверное, только Стив и то – за счет суперсолдатской силы. – Раньше мне нравилось путать голое влечение с чем-то серьезным. Теперь нет, – ответил он все же, звонко захрустев орехами, которые сгреб из общей миски на столе. Этот жизнерадостно громкий звук вдруг остро напомнил Стиву, как давно он не ел. И пусть даже он и не чувствовал аппетита, челюсти все равно непроизвольно сжались. С Броком вообще самые банальные вещи виделись какими-то... другими. Желанными? – О, нет. Дело плохо, ты опять начал философствовать, – ужаснулся Джек с такой искренностью, что Стив невольно забеспокоился. Но Брок только захохотал, запрокинув голову. От вида его крепкой шеи в горле у Стива вдруг враз пересохло. Он и прежде, конечно, замечал, но именно сейчас, в этой уютной обстановке, в приглушенном свете ламп, Брок показался еще более притягательным. Да и тема для разговора смутно встревожила. Стив так привык к тому, что они с Броком были вдвоем (ну, не считая периодически появлявшегося Джека), что одна мысль о ком-то другом холодным комком осела в душе. Стив не хотел никого видеть рядом с Броком. Не желал, чтобы кто-то касался его – даже дружелюбные похлопывания Джека заставляли ревность ворочаться в груди, пусть эти прикосновения и не несли никакого подтекста. Просто... Это сам Стив жаждал приблизиться к Броку, влезть ему под кожу, узнать его в реальности, а не молчаливо смотреть на него из-за проклятого стекла. Этот давно уже, вообще-то, лежавший на поверхности факт Стив окончательно осознал, когда Брок стек с дивана на пол, устроившись на лохматом ковре с тарелкой в руках. Он просто ужинал, изредка обсуждая с Джеком творящееся на экране телевизора, а Стив все не мог заставить себя отвести взгляд. А ведь никогда прежде это естественное действо – прием пищи – не вызывало в Стиве никаких особенных эмоций, но... Кажется, он просто смотрел не на тех. Глядя на то, как Брок, насмешливо щурясь, слушает комментатора матча и с аппетитом облизывает пальцы, отправляя в рот очередной кусочек обжаренной в кляре индейки, Стив и сам ощутил адский голод – по еде, по прикосновениям, человеческому теплу. Он даже не мог определить, чего ему хотелось больше: устроиться рядом, тяжело привалившись к чужому боку – так, чтобы всем телом чувствовать яркий жар близости; а может быть, перехватить прямо у Брока из-под носа очередной кусочек наверняка ароматного мяса и запустить в него зубы, наслаждаясь вкусом; или и вовсе, подавшись вперед, слизнуть с губ светлые потеки сырного соуса и... Стив бы многое отдал, чтобы было это «и». Чтобы по-настоящему, кожа к коже, так близко, чтобы чувствовать ее жар, слышать запах. Говорить, обжигая дыханием, различать голос до последнего тембра, без царапающего слух легкого эха. Стать чем-то серьезным для человека, от одного взгляда на которого внутри расцветало тепло. Неужели Стив, черт возьми, так многого просил? Он резко выдохнул, до жалобно затрещавших ремней стискивая в руке щит. Кажется, этот звук во внезапно воцарившейся в телевизоре тишине – все, включая комментаторов, напряженно следили за происходящим – получился довольно заметным, потому что Брок вдруг поднял глаза от тарелки. Сощурившись, он несколько мучительно длинных мгновений вглядывался в затемненный угол, но затем все же отвернулся. А Стив еще долго пытался отогнать легкое разочарование и желание вновь привлечь внимание Брока. Остановило его, наверное, только присутствие Джека и стойкое ощущение, что с подобными решениями спешить не стоит. Как показала практика, он был прав. Потому что тайное всегда становится явным. А тот, кто хочет попасться, рано или поздно попадается. Как Стив. *** Что ж, наверное, этого стоило ожидать. Брок, несмотря на внешнюю жесткость и рациональность, обладал, во-первых, цепким взглядом – спасибо образу жизни, а во-вторых, как ни крути, работал в организации, для которой всякого рода чертовщина не была чем-то невозможным. В конце концов, сам Стив прекрасно помнил, сколько бед натворил чертов голубой кубик инопланетного происхождения. За прошедшие годы странной ерунды в мире должно было скопиться много, раз уж началось это все еще в далекие сороковые. Так что уже на следующее после памятного вечера утро Брок, проснувшись, первым делом навестил портрет. Стив, понадеявшись, что приличное количество пива и проведенная в фанатской горячке ночь сотрет из его головы все воспоминания о незначительных чудесах, к тому времени вернул щит в нужную руку и замер, расслабляясь в привычной позе. Он даже успел немного вздремнуть, чтобы его случайно не сморило днем – упускать из виду Брока в один из редких выходных не хотелось. Пусть даже тот, скорее всего, большую часть времени проведет сначала на пробежке, а потом – в бытовых делах. – Хм, – задумчиво поскреб колючую щеку Брок, рассматривая Стива. Он внимательно, с уже знакомым прищуром, оглядел его с ног до головы, остановившись долгим взглядом на руке с зажатым в ней щитом. Беспокойство щекотно заворочалось у Стива в животе, едва не заставив переступить с ноги на ногу – перебороть это инстинктивное желание удалось с огромным трудом. – Эй, Джек! – позвал Брок. – А ты не помнишь, в какой руке у Кэпа щит был? Шумно плескавшийся в ванной комнате Джек фыркнул и подошел к нему, вытирая раскрасневшееся лицо полотенцем. Как и прежде, он без особого интереса скользнул взглядом по картине и пожал плечами. – В правой, наверное. Будь он левшой, ты бы мне уже мозг этим вынес с детства, – ответил Джек. В логике рассуждений ему явно было не отказать. Стив страшно хотел рассмеяться, но, к сожалению, вновь пришлось сдерживаться. Не жизнь, а сплошные ограничения, черти бы их побрали. – Ну так и на картине в правой руке, чего ты на него таращишься-то все второй день подряд? Или это у тебя нормально-ненормальное состояние и привычный дневной ритуал? – не отставал Джек. Судя по лицу Брока, он и сам пожалел, что вообще его позвал. И в целом мечтал бы уже выпроводить непонятливого приятеля из дома. – Он обеими умел, – поправил Брок в конце концов. – Я на архивных записях видел. Джек покосился на него с легким беспокойством во взгляде, как мать, чей ребенок на полном серьезе заявил, что женится исключительно на книжном персонаже. – А-а, – оценил он впечатляющие Стивовы умения крайне занудным тоном. – Ну, картина тебе мастер-класс ловких рук точно не покажет. Ты меня пугаешь, кстати, – поделился Джек все так же невозмутимо. Брок хмыкнул и отступил от тумбочки, закрывая тему. Попутно он ткнул охнувшего Джека кулаком в бок и двинулся в сторону кухни. – Вот когда застанешь меня целующимся с Кэпом, тогда и начинай бояться, – крикнул он из коридора. Стив, представив эту картину, почему-то даже не испытал ни малейшего желания рассмеяться. Скорее, напротив – в груди приятно-тревожно, как-то даже очень предвкушающе екнуло. Джека, судя по всему, это откровение тоже нисколько не смутило. – Не-не, я это засниму и буду позорить тебя всю оставшуюся жизнь на всех семейных встречах, будь уверен! – пообещал он. Оставалось надеяться, что Брок сделает из этого посула выводы и не допустит, чтобы Джек даже случайно оказался свидетелем чего-то... подобного. Не то чтобы Стив рассчитывал, конечно, на то, что эта в шутку сказанная фраза претворится в жизнь, но... В любом случае, Брок, похоже, от своих подозрений не отступил, даже если поначалу и делал вид. Выпроводив после завтрака Джека, он снова вернулся к Стиву. Постоял, задумчиво посмотрел сначала на него, а потом – на окно, за которым тоскливой рыжей тучей торчал отлученный от дома Симба, и беспокойно взлохматил и без того растрепанные волосы. – Как же глупо, – сдавшись, пожаловался Брок вслух и снял портрет со стены. Стив замер – ему для этого даже напрягаться не понадобилось, все внутри и без того застыло в тревожном ожидании. Он не знал, что там задумал Брок, но очень хотел поверить, что это сработает. Что хоть что-то изменится в его застывшей, как многовековая смола, жизни. Брок тем временем аккуратно открыл рамку и вытащил картину, освобождая ее от стеклянной перегородки. Стив как будто бы даже вздохнул легче – звуки стали четче, раздражающие блики пропали. Следующие несколько минут, правда, неплохо так уняли его радость и стали настоящим испытанием на прочность. Потому что Брок, сделав очень сложное лицо, сначала старательно потряс недовольно зашуршавший портрет в руках, будто надеялся, что Стив брякнется со своей скалы куда-нибудь или выронит подозрительный щит из рук. Что ж, если бы он не принял нормальное положение, так бы оно и вышло, но... Тут удача оказалась на стороне Стива. Убедившись, что нарисованный Кэп ни на сантиметр не сдвинулся, Брок нахмурился и потер пальцами лоб, разглаживая проявившиеся морщинки. – И чего я ждал? – философски вопросил он у вселенной и вздохнул. – Похоже, мне пора в отпуск. Поразмыслив, Брок осторожно, как кот лапой, постучал по картине пальцами, словно боялся, что провалится в нее. Ничего подобного, разумеется, не случилось, зато Стиву показалось, что его опалило огнем. Горячая ладонь беззастенчиво прошлась по всему телу, обласкала его с ног до головы. Стив едва подавил длинный мучительный стон, отчаянно желая подставиться под прикосновение, задержать его подольше, впитать без остатка в изголодавшееся по простому человеческому контакту нутро. На мгновение он испугался, что Брок почувствует все это – его участившееся дыхание, заполошно заколотившееся сердце, вспыхнувшую жаром кожу. Что подлый рисунок предательски выдаст румянец на разгоряченных щеках и вздымающуюся грудную клетку. Что не выйдет больше скрывать очевидного. Но тусклый серый мир надежно хранил его тайну – через несколько мучительно долгих мгновений Брок убрал ладонь и вернул портрет под стекло. Рамка заняла свое привычное место на стене, и Стив сумел перевести дух, усилием воли заставляя себя успокоиться. Брок тем временем отошел к окну, все-таки запуская в квартиру басовито замурлыкавшего Симбу. Тот уставился на портрет немигающим взглядом, явно желая закончить начатое. – Тронешь рамку – больше сюда не попадешь, – предупредил Брок серьезно и, на мгновение задумавшись, взял с дивана мобильный телефон. Эта штука, пожалуй, удивила в свое время Стива почти как интернет. Столько возможностей в одном тонком пластиковом кирпичике? Прогресс с его времени шагнул, кажется, слишком уж далеко. Звонкий щелчок, похожий на звук фотоаппарата, вырвал Стива из размышлений. Он взглянул на Брока, который задумчиво разглядывал что-то на небольшом экране мобильного. – Вот так-то, – удовлетворенно кивнул он наконец. – Пусть даже я просто параноик, но... Теперь хотя бы будет с чем сличить. Я бы, конечно, лучше тебя попросил последить, вредная рыжая задница, но ты психуешь почем зря, – укоризненно обратился Брок к Симбе, внимательно наблюдавшему за всеми его действиями. Кот, видимо привыкший к такому обращению, хрипло мяукнул и, грациозно переступая крупными лапами, отправился клянчить мяса. Глядя на его смешно подрагивающий пушистый хвост, похожий по размаху шерсти на павлиний, Стив подумал, что Симба был бы ну очень рад заняться слежкой в надежде сжить его со света. Простодушный в своем ревнивом желании избавиться от неопознанного объекта кот явно преисполнился уверенности, что картину стоит как минимум выбросить, а еще лучше – исполосовать когтями. И второй вариант для «вредной рыжей задницы» был явно предпочтительнее. Наверное, даже неудивительно, что в итоге именно Симба и оказался тем, кто успешно (Стив лишь надеялся, что не осознанно, потому что иначе этого кота следовало бы сдать в лабораторию для экспериментов) и крайне предательски сдал Стива Броку. А последний ведь как раз более-менее... успокоился. Перестал бросать подозрительные взгляды на картину, периодически сверяясь с фотографией в телефоне, словно ожидая нового прокола, перестал, ведя свои привычные односторонние монологи с портретным Стивом, ставить перед ним стакан для виски, посмеиваясь над самим собой за эту попытку «позаботиться» и о необычном собеседнике. Беспокойное ожидание, которое Стив часто улавливал в темных глазах, исчезло, смытое рутиной – работа, домашние дела, встречи с друзьями, неугомонный Джек, в очередной раз разругавшийся с подружкой «навсегда» и потому в обязательном порядке сватавший Броку никак не желавшую сдаваться соседку. – Чтоб я тоже спокойно не жил, да? – хмыкал неизменно Брок. – Если у Кэтрин характер, как у Симбы – то мне пиздец. Этот аргумент, похоже, действовал на Джека лучше всего, потому что после него он моментально отставал, хотя ради приличия и брякал, что это скорее у Брока характер Симбы, так что стоило пожалеть бедную девушку, не готовую к таким жизненным поворотам. Чей бы характер в итоге Симбе ни достался, этот кто-то явно был крайне удачливым засранцем. Ничем иным Стив не мог объяснить тот факт, что однажды утром он просто... попался. Ну то есть он, конечно, изначально был несколько отвлечен. Брок, не так давно вышедший из душа, не спешил одеваться, а разгуливал по дому в одном полотенце, повязанном на бедрах. И Стив не мог отвести глаз, по полной задействуя тот единственный полноценный орган чувств, что был ему доступен. Он оглаживал взглядом влажную смуглую кожу, широкую грудь, крепкую спину, страстно желая коснуться хотя бы кончиком пальца. Едва сдерживал улыбку, наблюдая за тем, как тяжелые мокрые волосы, подсыхая, упорно ерошатся, смешно вставая торчком. Любовался тем, как Брок заразительно зевал, прикрывая рот ладонью, а затем тянулся всем телом, поднимал руки вверх, заставляя возмутительно красиво играть мышцы в солнечном свете, лившемся в приоткрытое окно. Черт возьми, Стив никогда не думал, что сможет хоть на кого-то смотреть вот так – страстно, до боли желая присвоить, буквально вцепиться зубами, чтобы не упустить. Он ведь каждый прожитый после введения сыворотки день идеально себя контролировал. Научился даже не слишком отличаться в повседневной жизни от среднестатистического человека и всегда старался держать в узде эмоции, не позволяя им выбиваться за рамки прохладной рациональности. Но теперь... Впору было решить, что не зря его заперли в холодной пустой картине. Встреть он Брока просто так, походя, где-нибудь в Щите, наверняка... не сдержался бы. Не сумел бы заставить себя остановиться. Или, напротив, привычно выкорчевал бы первые ростки эмоций из сердца, не давая им воли – как делал большую часть своей жизни. И неизвестно еще, что из этого было хуже. Потерять или не иметь вовсе? Отвечать на этот вопрос прямо сейчас Стив не хотел. Он был так поглощен зрелищем, так жадно упивался им, стараясь по меньшей мере сдерживать шумные, частые вздохи, что не увидел даже показавшегося на балконе Симбу. Кот, приметив Брока, радостно вздернул хвост и, пытаясь просочиться в комнату, толкнул притворенную створку. Штора колыхнулась, впуская еще больше солнца в комнату. Жизнерадостно яркие лучи рванулись вперед, заливая округу, часть их попала на планшет, который Брок, стоя у журнального столика, держал в руках, и... Что ж, Стив, откровенно говоря, был не готов к тому, что его мирное созерцание прервется таким образом. Перед глазами будто звезда взорвалась, когда чертов солнечный зайчик, игриво отскочивший от зеркальной поверхности планшета, прыгнул прямиком на портрет. Стив неловко дернулся, невольно закрываясь рукой, рядом что-то громко, пронзительно зашипело, так близко, что он инстинктивно выставил перед собой щит, безуспешно стараясь проморгаться, но проклятое стекло в рамке словно усиливало эффект стократ. Наконец свет померк. Стив потер глаза и тут же наткнулся взглядом на выгнувшего спину Симбу, который сидел прямо перед ним на тумбочке. А за рыжей спиной стоял привлеченный шумом Брок. И он, конечно же, успел увидеть все. Тут к гадалке не ходи – Стив слишком хорошо осознавал, что едва ли Брок безо всякой причины выронит из ослабевших пальцев планшет, глухо стукнувшийся об пушистый ковер на полу, и будет смотреть ошарашенным взглядом, смешно приоткрыв сочный рот. Последняя мысль была лишней – вдруг сообразив, что его застукали за беззастенчивым подглядыванием, Стив смутился, не зная, что сделать или сказать. – Какого?.. – так и не закончив мысль, Брок медленно осел на диван и тряхнул головой, будто надеялся выбросить из нее невероятное открытие. Симба, явно довольный результатом своих действий, с торжествующим мяуканьем соскочил на пол и подбежал к нему, вытягиваясь рядом. Брок все так же машинально погладил его по подставленному животу, зарываясь пальцами в густую шерсть. – Предатель, – мрачно, но с толикой облегчения сказал коту Стив, бросая на камень рядом с собой порядком притомивший его щит. Наверное, оно и к лучшему. Брок, кажется, не торопился доставать пистолет или сжигать картину на огне. Оставалось надеяться, что он не попытается сделать этого чуть позже, отойдя от удивления. Брок, услышав его голос, вздрогнул и, наверное, слишком сильно сжал ладонь, потому что Симба возмущенно заверещал и, вцепившись в его руку передними лапами, принялся драть задними. Стиву показалось, что он буквально слышал, как рвется под напором смуглая кожа – та самая, которой он, вообще-то, предпочел бы коснуться губами, а не позволять проклятой животине ранить до крови. Брок взвыл, с трудом вырывая руку из хватки, и болезненно зашипел, разглядывая длинные тонкие царапины. Симба, перепуганный происходящим, резво рванул обратно на балкон и скрылся из виду. Инстинкт самосохранения у этой твари был, что ни говори, отменный. – В мое время это называли «кровавый велосипед», – поделился Стив зачем-то, разбивая воцарившуюся хрупкую тишину. – Я частенько так попадался, меня коты всегда терпеть не могли, в отличие от собак. – Кровавый... – Брок поднял голову, нахмурился, соображая, о чем он, и вдруг расхохотался, привычно обнажив крепкую шею – господи, этот знакомый жест перетряхнул Стива до самого нутра. – Я бы скорее назвал это танком, конечно, он меня, кажется, до костей подрал. Слизнув с предплечья выступившую из царапин кровь, он тяжело взглянул на Стива, о чем-то напряженно размышляя. – Ты все-таки двигался, – констатировал Брок пару минут спустя. – И я не свихнулся. И ты?.. Кто? – требовательно спросил он, моментально серьезнея, будто не смеялся еще мгновение назад. Стив даже растерялся от неожиданности. Он почему-то считал, что уж Брок-то точно знал, кто он. Или кем он был. – Стивен. Роджерс, – осторожно ответил Стив, зачем-то использовав так нелюбимую им полную форму имени. И, поскольку Брок продолжал хмуро смотреть на него, с сомнением приподняв бровь, добавил совсем уж глупое: – Грант. Снова повисла неловкая пауза. Еще более неловкой она стала тогда, когда Брок неожиданно сообразил, что разгуливает перед чертовщиной в одном полотенце. Сообразил он это сам или поймал на себе совсем уж бесстыдный взгляд – история умалчивает, но Стив предпочитал считать, что первое. – Я сейчас, – поднимаясь на ноги, сказал Брок, невозмутимо придержав попытавшееся соскользнуть на пол полотенце. – Никуда... не уходи, – добавил он и, видимо, поняв, как это глупо прозвучало, приоткрыл рот, чтобы сказать что-то еще, но затем лишь молча покачал головой и двинулся к выходу. – Не то чтобы я мог, – фыркнул Стив, усаживаясь на камни. – Или хотел, – добавил он и невольно улыбнулся, когда Брок бросил на него совсем уж непонятный взгляд – растерянный, польщенный, позабавленный и раздраженный одновременно. За приоткрытым окном возмущенно зашипел Симба, явно недовольный тем, что Брок так ничего и не предпринял, чтобы убрать с глаз долой опасный непонятный предмет. Но Стив почему-то был уверен, что они смогут договориться без членовредительства (ну, почти, не считая длинных и наверняка болезненных царапин... С другой стороны, их оставил не Стив, а немного лишний тут кот). В любом случае, он верил, что справится – теперь, когда наконец можно было по-настоящему быть собой, уж точно. Не будь он Стивен Роджерс. И Грант. Ждать возвращения Брока пришлось не слишком долго – уже через несколько минут он, возмутительно одетый, вернулся в комнату. Между прочим, действительно возмутительно: привычные тонкие свободные домашние штаны сменили плотные джинсы, вместо легкой футболки – рубашка. Черт возьми, да он даже носки надел! Стив огорченно вздохнул, но в целом не слишком удивился. Едва ли Брок комфортно и безопасно чувствовал себя теперь, узнав вдруг, что предмет его интерьера все это время пялился на него, периодически незаметно менял позы, заставляя считать себя психом, и дразнил соседского кота. И непонятно даже, что из этого списка хуже, н-да. – Итак, ты утверждаешь, что ты Стив Роджерс, Капитан Америка, погибший в сороковых, – с сомнением протянул Брок, опускаясь на ближний к портрету край дивана. Что ж, в такой интерпретации звучало действительно неправдоподобно, это даже сам Стив не мог не признавать. – Только я тогда не погиб, – поправил он. – Как мне объяснили, когда сумели привести в чувство, я впал в кому из-за сильного переохлаждения. Заморозился, так сказать, сыворотка не дала мне умереть, – Стив невольно поежился, как делал всегда, вспоминая самое начало в этом шагнувшем далеко вперед мире. Тогда ему было адски промозгло – почти постоянно. Приставленные к нему агенты первым делом научили его регулировать отопление в комнате, и Стив несколько недель устраивал себе настоящую парилку, совершенно не чувствуя при этом дискомфорта (в то время как посетители старались надолго у него не задерживаться, потому что моментально покрывались потом и начинали задыхаться от жары). Словно промерзшее до последней клетки тело медленно, неохотно напитывалось жизнью, оттаивало, училось вновь чувствовать что-то, кроме бесконечного острого холода. Брок недоверчиво сощурился, но медленно кивнул и выжидательно приподнял бровь, призывая, видимо, дорассказать, как же в итоге Кэп докатился до жизни такой. Если бы Стив только сам это знал, впрочем. – А потом в какой-то день я подписывал этот идиотский плакат, – Стив махнул рукой в сторону собственного автографа, – и оказался тут. Как отсюда выбраться, я тоже не знаю. Я уже перепробовал все, что было в моих силах. Судя по скептическому выражению лица, Брок ему не поверил совершенно. Ну, это даже не слишком удивляло – Стив бы на его месте тоже со справедливым подозрением отнесся к такому неожиданному заявлению. – Что ж... Когда ты родился? – вдруг без перехода выдал Брок, подаваясь вперед и упираясь локтями в колени. Рубашка опасно натянулась на его крепких плечах, ткань обрисовала напряженные сильные мышцы, и Стив едва не забыл за этим зрелищем, о чем его вообще спросили. – Четвертого июля тысяча девятьсот восемнадцатого, – отозвался все же он, тряхнув головой, и подумал, что из Брока вышел бы отличный «хороший полицейский». Самое то допрашивать таких вот, как он. Получив правильный ответ, Брок азартно сощурился и продолжил закидывать его вопросами, выпытывая такие факты биографии, о которых, наверное, вообще мало кто знал. Интересно, что за источники были у авторов этих материалов? Марку его любимых конфет, к примеру, вообще знали только Пегги и Говард. Последний привозил их после своих многочисленных разъездов специально для Стива, причем каждый раз – по маленькой упаковке. Однажды, помнится, Пегги поинтересовалась, почему Говард не притащит сразу пару коробок, а тот ответил, что хочет быть уверенным, что хоть один человек из этих солдафонов будет искренне его ждать. И Стив сильно сомневался, что эти двое после его... почти гибели стали бы молотить языком направо и налево. – Ты пугаешь меня больше, чем Фил, – признался он, когда удовлетворенный блиц-опросом Брок, порывшись в телефоне, включил видео, на котором, как оказалось, был сам Стив – однажды, еще на войне, ему пришлось толкать речь. Слушая свое выступление, Стив, во-первых, не мог не думать о том, на кой оно вообще Броку было нужно, а во-вторых, о том, сколько раз с «сопливой», как любил дразнить Джек, юности тот смотрел эту запись. Странно оказалось осознавать, что в мире, даже тогда, когда сам Стив лежал где-то во льдах, не осознавая течения времени, долгие годы был кто-то, кто помнил о нем. Думал о нем, размышлял, мечтал. Это ощущалось... невероятно. Стив, конечно, и прежде был в курсе того, как Брок относился к «Кэпу», но только сейчас, получив самое настоящее подтверждение (ведь Брок действительно знал о нем если не все, то очень многое), он вдруг впервые почувствовал себя живым, реальным, твердо стоящим на ногах, а не оторванным от временной линии пришельцем, чуждым этому миру. Словно незримая ниточка накрепко привязала его к сегодняшнему дню. Увлеченно сравнивавший голос на записи с «портретным» Брок заинтересованно вскинул голову, откладывая мобильник. – Фил? – переспросил он. Стива, успевшего за своими размышлениями уже позабыть о том, что вообще сказал, его вопрос на несколько секунд изрядно озадачил. Но Брок продолжал смотреть на него своими темными, такими выразительными глазами, и пришлось собираться с мыслями. – Фил Колсон. Его вроде как приставили ко мне, он же и притащил мне это на подпись, – Стив похлопал по стене своей нарисованной камеры. – Надеюсь, правда, что это не был его коварный план по вечному сохранению Капитана Америки. Брок, представив, видимо, себе эту картину, фыркнул. С его лица пропало напряжение, подозрительное выражение сменилось озадаченным и слегка растерянным. – Колсона я знаю, – задумчиво кивнул Брок наконец, поднимаясь на ноги. – Но не думаю, что он бы бросил тебя на пыльной полке в архиве, будь оно так. Черт, ты реально Кэп, да? – добавил он как-то совсем уж беспомощно и удивленно, словно ждал, что сейчас Стив демонически захохочет и превратится в черта с рогами. – Во всяком случае, я в этом уверен, – пожал плечами в ответ Стив, тоже вставая с камня. Ощущая себя в высшей степени неловко, он оправил костюм, разглаживая складки на плотной синей ткани. Кажется, эта форма должна была уже приклеиться к его коже намертво – столько всего в его жизни произошло с ее участием. Брок осторожно подошел ближе, будто бы по-прежнему опасался, что картина каким-нибудь невероятным образом накинется на него. Насчет рисунка Стив, конечно, уверен не был, но сам бы определенно не отказался, чего уж там скрывать. – Ты... что-нибудь вообще ощущаешь? В смысле, тебе не мешает рамка или... Черт, как это все странно, – Брок мотнул головой и протянул было руку, чтобы тронуть картину, но в последний момент отдернулся и смущенно почесал колючий подбородок. Стив, не в силах отказать себе в этом невинном желании, приложил ладонь к невидимой стене, отделявшей его полотно от реального мира. Поколебавшись с мгновение, Брок со своей стороны повторил его движение – его рука, слишком большая по сравнению с нарисованной (портрет был хоть и приличного размера, но все же явно не один к одному), легко перекрыла Стивову. Холодное стекло, равнодушное к происходящему, встало между ними преградой. – У меня здесь... никак, – признался Стив, делая шаг назад. – Ни жарко, ни холодно, ветра нет, ничего нет. Рамка мне немного мешает – чуть искажает звук, но, учитывая твоего гостя, наверное, без нее не обойтись. Я не хочу знать, что будет, если полотно исполосуют когтями. Брок понятливо покосился в сторону окна и посерьезнел. – Он больше не сможет попасть сюда в мое отсутствие, я позабочусь, – пообещал он. Стив едва сдержал низменный порыв крикнуть противному коту, затаившемуся на балконе, что-нибудь злорадное. Остановило его только нежелание так откровенно и очень ревниво, если разобраться, бодаться с животным на глазах у Брока. – За все это время я что-то чувствовал только тогда, когда ты взял картину в руки. Когда... не было стекла, – добавил Стив, не зная, уместно ли будет вываливать сейчас все это «у тебя охрененно теплые ладони, и я бы очень хотел выкинуть это чертово стекло, чтобы ты мог меня трогать, жаль, что я не могу». Кажется, все еще обдумывавший пушистую проблему Брок не сразу сообразил, о чем шла речь, потому что сначала он невнимательно кивнул, глядя на балкон, а затем повернулся к Стиву с очень, очень сложным выражением лица. Да, Стив вот тоже вспомнил, сколько раз Брок успел погладить его прекрасно чувствовавший прикосновения портрет, прежде чем спрятал его за рамку... Хороший был тогда денек, как ни крути. – Черт, – смутился Брок, взлохматив себе волосы. – И ты же, конечно, слышал все эти Джековы подколки на тему моей... – Чрезмерной увлеченности с юного возраста, – подсказал Стив, невольно улыбнувшись. Брок мрачно взглянул на него, но долго серьезным оставаться не смог и, не выдержав, рассмеялся. Кончики ушей у него совершенно очаровательно заалели, зато из позы окончательно ушла напряженность. – Я не... Я не чокнутый фанатик, если что, – пробормотал Брок. – То есть ты мне, конечно, нравился, как, ну, знаешь, символ... – очень старательно пытаясь подобрать верное определение, он даже пару пуговиц на проклятой рубашке расстегнул, обнажая ключицы, и покусал нижнюю губу, заставляя ее налиться ярким цветом. Стив невольно залип на этом всем и, с трудом напомнив себе, что теперь Брок, вообще-то, прекрасно осведомлен о его активности, отвел взгляд. Да, были, определенно, свои плюсы в тайном сосуществовании. Но, похоже, даже этих нескольких длинных, тягучих мгновений хватило, чтобы Брок заметил. Потому что он резко замолчал и посмотрел на Стива как-то по-новому, будто впервые его увидел. От этого взгляда – тяжелого, почти физически ощутимого, внутри щекотно заскреблось предвкушение, ожидание чего-то наверняка безумного, но безусловно приятного. – Я, конечно, встречал несколько смелых теорий относительно того, почему во время войны не появилось никакой миссис Роджерс, но не то чтобы я в них сильно верил... раньше, – хмыкнул Брок. – Только не говори, что Капитан Америка... – он замолчал и даже вперед подался, заинтересованно приподняв бровь. – Если ты действительно этого хочешь, Брок, то не скажу, – пожал плечами Стив, едва заметно улыбнувшись. Брок, жестом попросив разрешения, осторожно снял картину со стены и вытащил из рамки стекло. Он снова протянул руку и, коснувшись его в ответ во второй раз, Стив наконец ощутил позабытое уже почти тепло, окутавшее все тело приятной пеленой. – Нет, – ответил Брок, длинным, каким-то очень чувственным жестом погладив полотно. – Нет, не хочу. Его голос, хриплый, теперь такой отчетливо слышный, казалось, щекотно пробежался по всей поверхности кожи. Стив не сумел сдержал невольной дрожи, и взгляд Брока стал совсем темным, глубоким. Что ж, наверное, этот момент был слишком хорош, чтобы длиться подольше. – Америка в опасности, – сказал Стив, увидев краем глаза, что у подоконника подозрительно затрепетали шторы. Брок непонимающе моргнул и огляделся. Заметив хвостатого нарушителя спокойствия, который, не получив еще положенного куска мяса, явно был настроен делать вид, что ничего особенного недавно не произошло, он вздохнул и неохотно вернул картину обратно в рамку. – Да, кое-что никогда не меняется, – проворчал Брок при этом, смешно сморщив нос. Выглядело это до того забавно, что даже не менее разочарованный вмешательством глупого кота Стив невольно фыркнул. – Но я все-таки попробую это изменить, – добавил Брок, улыбнувшись самым краешком губ. И Стиву очень хотелось верить, что у него получится. Что у них получится. *** Что ж, вера верой, а у бездушной реальности явно были свои планы. И она очевидно не желала выпускать Стива из бумажной ловушки, потому что дни шли за днями, а выхода найти так и не удавалось. Не то чтобы это сильно удивляло – со своей, «внутрикартиночной», стороны Стив за прошедшие в заточении месяцы перепробовал, без ложной скромности, все возможные варианты выбраться. Для Брока же эта задача была чем-то новым и ранее не изведанным, попыткой перебороть неизвестную силу, так что подошел он к ней с воистину творческим запалом, постоянно придумывая все новые идеи. Стиву нравилось видеть его таким: увлеченным, любопытным, полным азарта. А еще Брок не умел сдаваться: до боли знакомое качество, определившее когда-то судьбу самого Стива. Плюс одна ниточка, связывавшая их обоих. В такой атмосфере даже неудачи воспринимались без особого восторга, конечно, но в целом вполне спокойно. Потому что Стив знал, что после короткой вспышки раздражения – завораживающее, к слову, зрелище, заводившее даже «рисунок» – Брок вновь загорится энтузиазмом и кинется в очередную авантюру. Потому что, как бы там ни было, но Стив наконец вел почти полноценную жизнь. Перспектива свихнуться от одиночества под гнетом собственных мыслей отступила, он вновь чувствовал себя частью... чего-то важного. Мир, может, и попытался по какой-то причине вынести его за скобки, но вот Брок этого делать явно не собирался. На следующее же утро после «дня откровений» Стив проснулся от ощущения горячей ладони. Не успел он понежиться в тепле, как картину знатно тряхнуло. – Стив? – голос у Брока был странным – расстроенным, озадаченным и злым одновременно. Подивившись такой эмоциональности, Стив сонно потянулся и... едва не слетел с осточертевшей скалы, когда портрет снова затрясло. Чудом удержавшись на ногах, он возмутился: – Ты что, надеешься меня отсюда вытряхнуть? Брок выразительно откашлялся и, стараясь больше не устраивать локальное землетрясение, вернул все на круги своя. – Прости. Ты не реагировал, и я... э-э... – он поморщился, явно не желая объяснять, чем руководствовался, когда с утра пораньше размахивал вытащенной из рамки картиной. Хорошо еще, что Джека рядом не было на это полюбоваться. Как наяву представив его причитания, Стив фыркнул. – Я всего лишь спал. Единственное доступное мне тут занятие, – пожал он плечами и зевнул: вчера они с Броком, заговорившись, легли очень поздно, неудивительно, что отлаженный, как часы, режим сбился. – Обычно я просыпался вместе с тобой, – добавил Стив и, сообразив, как это прозвучало, замер. Брок, аккуратно поправлявший рамку, заинтересованно вскинул бровь. Лицо у него приняло до крайности ехидное выражение. – Ты пугаешь меня больше, чем Фил, – передразнил он и засмеялся, когда Стив со стоном закрыл лицо ладонями. Они с Броком явно стоили друг друга, вот уж точно. – Пример я с тебя брал, – буркнул Стив упрямо, с самым независимым видом поправляя щит на руке. – Конечно, конечно, – кивнул Брок, совершенно по-мальчишечьи ухмыляясь. – Пойдешь со мной на кухню? – без перехода, походя, так просто предложил он то, о чем столько времени приходилось только мечтать. Брок, наверное, и представить себе не мог, что сотворило это обыденное, казалось бы, приглашение со Стивом. Страшно вспомнить, сколько раз тот жадно прислушивался к доносившимся в гостиную звукам, страстно желая попасть туда, к Броку. Наконец увидеть его вот таким – расслабленным, мурлычущим себе под нос очередную ужасную песню и при всем при том хаотично беспорядочным, почти резким. Как в нем уживались такие диаметрально противоположные эмоции, Стив не знал, но наблюдал за происходящим с огромным удовольствием. Явно ощущая его внимательный взгляд, Брок изредка косился на пристроенный на столе портрет и тепло улыбался, смущенно потирая колючую щеку. Порой после этого жеста на жестких коротких волосках оставались следы – то мука, то мякоть помидоров, то еще что-нибудь, – и Брок, смешно закатывая глаза, фыркал и шел умываться. После очередной «помывки» на кухне показался Симба. Гордо распушив длинный мохнатый хвост, он деловито подошел к Броку, коротко потерся о его ногу и, протяжно мяукнув, запрыгнул на стул. И, конечно, тут же увидел ненавистный портрет. Злобно зашипев, кот подскочил от неожиданности и кубарем скатился на пол, изогнувшись в немыслимую загогулину. Брок, с интересом наблюдавший за происходящим, хмыкнул. Симба оскорбленно посмотрел на него. – А все, теперь будет вот так, привыкай, – развел руками Брок, подмигивая Стиву. И тот не мог отделаться от ощущения, что эти слова по факту предназначались не только коту (тот, к слову, страшно обиженный, тогда ушел из кухни, но свой законный кусок мяса из блюдца на полу все же по пути прихватил). Потому что Стив тоже... привык. Слишком быстро, очень легко и бесповоротно привязался к Броку, жаждал его присутствия еще пуще прежнего и так сильно, так отчаянно хотел иметь возможность хоть раз коснуться его кожи, зарыться ладонью во взлохмаченные волосы... Поцеловать его. О последнем мечталось чаще всего – у Брока была ужасная (восхитительная!) привычка в глубокой задумчивости поглаживать себя большим пальцем по губам. Каждый раз от этого зрелища внутри Стива мучительно, колко вспыхивало пламя, выжигая из легких кислород. Если, конечно, в нарисованном теле этот самый кислород вообще был. Дышать Стив, разумеется, дышал, но этот процесс, в конце концов, мозгом не особенно контролировался, а происходил по умолчанию. А пытаться задохнуться Стив не хотел. Коленями он уже бился и убедился, что боль в его странном обиталище вполне себе ощущается, хватит и этого. Инстинкт самосохранения, вопреки расхожему мнению, у Стива все же имелся. – Каким ты меня видишь? – спросил однажды он, глядя на четкий профиль сидевшего рядом на полу Брока. Тот, устроив рядом с диваном картину, сосредоточенно читал что-то на планшете. На фоне тихо бубнил телевизор, комната медленно погружалась в сумерки, и было почти хорошо. Спокойно. Брок, услышав вопрос, поднял голову. – Напрашиваешься на комплименты? – наконец отозвался он, поиграв бровями, и повернулся к Стиву, с явным облегчением откладывая в сторону планшет. Глаза у него в неярком свете практически ушедшего за горизонт солнца казались почти болезненно желтыми. Брок явно вымотался, умудряясь совмещать привычную работу (и долгие задания, одно из которых закончилось буквально несколько часов назад) с поисками хоть чего-нибудь по «портретной проблеме». Стив же как никогда остро ощущал себя бесполезным. Черт возьми, он всегда решал свои проблемы сам, но сейчас его лишили такой возможности напрочь. И да, Брок был единственным человеком, на которого Стив мог положиться безо всяких сомнений, но... Нагружать его сверх всякой меры тоже не хотелось. Не то чтобы это зависело от него, конечно. Упрямству Брока можно было ставить памятник. Убедившись, что Стива не выйдет достать никакими методами (и да, он однажды даже картину вверх ногами перевернул, дав Стиву уникальную возможность потоптать такие же жесткие, как камни, облака), он взялся за штудирование баз данных Щита – той их части, к которой имел доступ. Организация, в конце концов, не зря специализировалась на всяческих из ряда вон выходящих событиях. А физически воздействовать на картину не хотелось ни самому Стиву, ни Броку. Последний и вовсе старался трогать портрет исключительно свежевымытыми руками. Он бы, может, и вовсе к нему не приближался, но, кажется, тоже не мог отказаться хоть от такого... контакта. Вот только если Стив ощущал по крайней мере отклик, тепло, то Брок был лишен и этого. Для него бумага оставалась просто бумагой, разве что с шевелящейся на ней фигурой. Черт возьми, и почему все было так сложно? – Просто я вспомнил, что изначально этот портрет не выглядел очень уж... по-человечески, – отвлекаясь от размышлений, продолжил мысль Стив. – Ну, как любая старая картина, нарисованная маслом. Честно говоря, когда подписывал плакат, я не обратил внимания на рисунок, Фил регулярно совал мне столько всего, что я и смотреть перестал, – добавил он, ощущая смутное... беспокойство. Будто Стив забыл что-то важное. Эта мысль тревожно звенела где-то на периферии, но в руки никак не давалась, и пришлось на время отложить размышления. Брок придвинулся к картине поближе, внезапно оживившись, словно напал на какой-то очень перспективный след. Стив даже замер в ожидании, невольно переняв его настороженность, но тот явно не торопился. Более того, рука Брока привычно скользнула ко рту, сминая нижнюю губу, и пришлось до боли впиться пальцами в камень, лишь бы отвлечься. Тот даже не хрустнул – у местного мира, похоже, был иммунитет к суперсолдатским способностям. Зато Брок, услышав этот скребущий звук, встряхнулся. – Вообще ты выглядишь довольно фотографично, – ответил он на заданный вопрос, внимательно разглядывая Стива. – И этот плакат – явно не рисунок маслом, – озвучил он заодно очевидный факт. – А подправленная копия? – закончил за него Стив. – Кстати, хочешь вот прям точно неизвестный факт моей биографии? – предложил он, выразительно дернув бровями. Брок ожидаемо заинтересовался и, подхватив картину, устроил ее на своих коленях. Стив, привыкший за последние недели к такой бесцеремонности, моментально схватился за камень и уперся ногой в невидимую стену, сохраняя равновесие. – Ну, удиви меня, – напрочь игнорируя его возмущенный взгляд, усмехнулся Брок и, сощурившись, подпер рукой щеку. Весь его вид при этом явственно выражал вежливое недоверие. Стив обожал, когда он делал так, любил его подвижную мимику, от которой сложно было отвести взгляд. Брок никогда не закрывался, и от его словно бы не осознаваемого, такого естественного магнетизма у Стива всегда сладко тянуло в груди. – Тот художник умудрился испортить мне подбородок и скосить челюсть, – поделился он подробностями давнего приключения. – Столько часов возни, чтобы на выходе получить такое. Брок, первые мгновения озадаченно выслушивавший жалобы на подкорректированную неумелыми руками внешность, расхохотался. – Теперь я просто обязан найти оригинал, – заявил он. – Может, это чем-то нам поможет. Стив в этом, конечно, искренне сомневался, но привычно поддержал новую инициативу. Он был рад, что получилось хоть немного отвлечь Брока от неприятных мыслей – если сам Стив за пролетевшие месяцы не то чтобы смирился, но хотя бы привык к вот такой закулисной жизни, то Брок, слишком горячий и беспокойный, так не умел. И было действительно интересно, сумеет ли он на волне этой азартности найти то, что сам Стив считал давным-давно утерянным. Разумеется, Брок сумел. Несколько недель он, взбудораженный до крайности, отслеживал судьбу мало кому интересной картины, натыкался на тупики и находил новые ниточки. И однажды утром, едва объяснив сонно зевающему Стиву, что тому стоит «держаться покрепче», вытащил из рамки портрет и, свернув его в трубочку, убрал в уже знакомый тубус. Окутавшая полотно темнота тяжелым облаком заклубилась вокруг. Серость окружающего фона стала еще более густой, навязчивой, раздражающей нервы. Разозлиться, впрочем, Стив не успел – знакомое ощущение тепла разлилось повсюду, словно до той чертовой горы, изображенной на плакате, добрался с моря свежий ласковый ветер. А за этим пришел звук: мерный, чуть торопливый стук, эхом разносившийся по округе. Его пульсация пронимала Стива до самого нутра, вибрацией проходилась по тонким стенам его вместилища. В этом звуке было что-то... успокаивающее, глубокое. Убаюканный им, Стив не сразу сообразил, что это было биение сердца – видимо, тубус Брок затолкал за пазуху, оберегая портрет от опасностей реального мира. Верный своему обещанию, он даже каким-то тепловизором обзавелся, с помощью которого вычислял, не спрятался ли опять Симба где-нибудь под диваном в надежде остаться с ненавистной картиной наедине. Кот, кстати, несколько раз действительно пытался, но потерпел позорное поражение. Потому что Брок, проведя серьезное исследование, с очень злорадным выражением лица залепил всю тумбочку двухсторонним скотчем и фольгой. А испуганный вопль Симбы, который на всех парах влетел в этот шуршащий липкий ад, до сих пор порой музыкой звучал у Стива в ушах. Невольно улыбнувшись, он опустился на камень и лег, бездумно разглядывая тяжелые тучи над головой. Тишина, прерываемая лишь гулкой пульсацией, в этот раз показалась почти уютной. Вскоре, впрочем, послышался шум голосов. Стив весь обратился в слух, стараясь разобрать, что происходило снаружи. – Заставил ты меня рыться в старом хламе, Рамлоу, – раздался поблизости голос, в котором Стив смутно признал знакомые чуть капризные нотки. – Заходи. – Говорит человек с кучей нового хлама, – с теплой насмешкой фыркнул Брок в ответ, и Стив подумал, что они с владельцем этого голоса, наверное, если не друзья, то хорошие знакомые точно. – Ты не мог бы?.. Стив, заинтересовавшись, поднялся на ноги и занял свое обычное место на случай, если Брок в ближайшее время вытащит его картину на свет. – Что, тебя надо оставить с ним наедине? А тебе точно можно верить? – с сомнением протянул невидимый собеседник Брока. Эта его интонация вдруг остро напомнила Стиву Говарда, но тот, насколько он успел узнать, погиб еще в девяностых. – Не волнуйся, слишком сильно выражать фанатскую любовь не стану, – пообещал Брок тем временем. – Спасибо, я это представил, и мне не понравилось. Но да ладно, наслаждайся, – хмыкнул его собеседник, удаляясь – голос становился все тише. Портрет почти сразу тряхнуло, и Стив порадовался своей предусмотрительности. Через пару мгновений он наконец получил возможность видеть хоть что-то, кроме осточертевшего пейзажа. Брок, удерживая его вместилище одной рукой, свободной потянул легкую, чуть запылившуюся светлую ткань со стоявшей в углу просторной комнаты картины. Там действительно был тот самый «оригинальный» портрет. Стив с любопытством оглядел его, пытаясь понять, чувствует ли он что-то особенное. Но, увы, он не ощутил совсем ничего. Собственное чуть искаженное неровными мазками краски лицо казалось каким-то чужим, безжизненным. – Ну, челюсть и правда не очень, – признал Брок, бросив на него предостерегающий взгляд. Стив понятливо промолчал и лишь моргнул, не двинувшись с места – они еще утром условились за пределами дома не совершать никаких лишних телодвижений, чтобы не попасть на камеры, которых по всему городу было разбросано огромное количество. – Ничего? – под нос пробормотал Брок и даже, подумав, осторожно приложил портрет к картине, но, разумеется, ничего не случилось. Этого следовало ожидать, и сам Стив не слишком тому удивился, вот только Брок явно ожидал другого. Убрав портрет обратно в тубус, он скомкано попрощался с тем неизвестным (как потом удалось выяснить, это был сын Говарда, не зря все-таки Стиву показался знакомым его голос!) и вернулся домой. – Черт, – рыкнул он, вновь спрятав картину под рамкой, и стиснул края многострадальной тумбочки до побелевших костяшек пальцев. – Мы что-то упускаем, Стив, – признал Брок расстроенно, опуская голову. И Стиву страшно хотелось утешительно коснуться его волос, крепко обнять его, разделяя тяжесть разочарования на двоих, но... Всегда было это чертово «но». Они никогда не говорили о том, что станут делать, если выход так и не найдется. Осознавая потенциальную болезненность этой темы, они как-то очень единогласно, не сговариваясь, просто ее избегали. В конце концов, они все еще могли разговаривать. Они могли видеть друг друга, а Стив порой даже немножко чувствовать... Хотя он старался не просить об этом, понимая, насколько больно делает Броку, который был лишен и такой малости. И все же чем дальше, тем больше Стив ощущал себя эгоистом, бесцеремонно вломившимся в чужую жизнь и перетянувшим одеяло на себя. С тем, чтобы взглянуть на все со стороны, у него проблем не было, в конце концов, множество часов он проводил в одиночестве: размышляй – не хочу. Он, даже не присутствуя в мире физически, все равно умудрился связать Брока по рукам и ногам. Тот стал намного осмотрительнее относиться к гостям (Джек, прежде заглядывавший пару раз в неделю, теперь появлялся хорошо если раз в месяц), предпочитал большую часть свободного времени проводить дома и... смотрел порой с болезненной тоской, когда думал, что Стив не видит. Для него, горячего и полного жизни, этот проклятый барьер между ними наверняка был сплошным мучением. Не раз и не два Стив успел пожалеть, что рискнул открыться, показался на глаза, привлек внимание. Он бы ведь... справился и так. Наступил бы на глотку своему желанию сблизиться, затолкал его в самый темный угол проклятой картины и похоронил там, лишь бы не вываливать это все на Брока, не привязывать его к себе, не зная даже, что с ними будет там, в неизвестном будущем. Но все эти такие правильные, такие разумные мысли напрочь испарялись каждый раз, как Брок возвращался домой и смотрел на него теплыми темными глазами. И Стив, чувствуя предательский восторг в груди, отчетливо осознавал: нет, он бы не справился. Не променял бы ни на какие блага на свете этот шанс узнать человека, от одного присутствия которого было так хорошо. – И как там поживает мой кривой подбородок? – привычно спросил зашедший в гостиную Брок, сбрасывая на пол сумку, и Стив не смог сдержать глупую улыбку, так и лезущую на лицо. – Все еще прямой и нравится фанатам, – в тон откликнулся он и протянул руку, касаясь ладони Брока через холодное стекло. К черту, если разобраться, эту правильность, Стив слишком долго позволял ей брать над ним верх. Хватит с него. Впервые в жизни ему не хотелось думать про всякое «что, если», он жаждал просто жить, до дна пить каждую отведенную ему минуту. – Очень нравится, – чуть хрипло подтвердил Брок, и в его глазах зажегся так мучительно знакомый уже голод. Под этим взглядом Стив ощущал себя бесстыдно обнаженным и до крайности, до последней черты возбужденным. Он будто проваливался в горячий песок, щекотно обволакивавший кожу, медленно, неотвратимо плавился, как отправленный в печь металл. Стив знал, что Брок чувствует то же самое. Слышал почти каждую ночь тихий, задушенный стон, едва уловимый зов, на который так хотелось откликнуться. Если бы проклятая магия работала хоть чуточку... по-человечески, Стив вырвался бы из чертовой картины в тот же миг, как Брок впервые выдохнул его имя. Потому что с такой силой он не рвался еще ни к кому в жизни, даже представить себе не мог, что когда-нибудь сможет вот так безоглядно тянуться за кем-то, наплевав на весь остальной мир. Это было невыносимо – не иметь возможности просто по-настоящему ответить. Да даже у дурацкого металла имелось больше шансов изменить свое состояние, чем у Стива, застывшего в картине, как муха в янтаре. Его организм не реагировал вообще ни на что – все эмоции и чувства оставались только в голове, были заперты в теле, теснились, тлели внутри, как порох в бочке. И, наверное, даже неудивительно, что этот самый порох, щедро сдобренный нереализованным желанием и неудовлетворенностью, в конце концов рванул. Это случилось в один из выходных дней. Вернувшийся с пробежки Брок, раскрасневшийся, приятно усталый, едва успел принять душ и запустить в квартиру изнывавшего на балконе Симбу, когда в дверь позвонили. – Никого нет дома? – понимающе хмыкнул Стив, когда никакой реакции на звонок не последовало. Брок безмятежно продолжил валяться на диване. С закинутой на спинку ногой и полотенцем, повязанным на голову, он выглядел таким невыносимо домашним, что у Стива вновь кольнуло в груди. А затем, по всей видимости, кольнуло не только у него – Симба, до того увлеченно пытавшийся играть с краешком полотенца, вдруг с громким мявком спрыгнул с дивана, бесцеремонно пробежавшись по охнувшему Броку, и куда-то моментально испарился. Звонок повторился. – Я быстро, – раздраженно выругавшись, пообещал Брок и неохотно поднялся, сбрасывая полотенце. Влажные волосы от этого жеста у него воинственно ощетинились. Невольно представив, как Брок, используя их на манер рогов, отгоняет незваного гостя, Стив улыбнулся, прислушиваясь к происходящему в коридоре. Но уже через мгновение хорошее настроение как рукой сняло – следом за щелчком звонка и звуком открывающейся двери раздался нежный щебет Кэтрин. Та, кажется, искала Симбу. Стив не был уверен: в ушах у него зашумело, раздражение плеснулось в кровь кислотой, разъедая всю его осмысленность и терпеливость. И не помогало даже то, что в знакомом до последней нотки голосе Брока не было ни капли заинтересованности, одна только прохладная стерильная вежливость. Стив просто не хотел видеть Кэтрин рядом – она-то, в отличие от него, была настоящей, реальной. И одно ее присутствие обжигало изнутри, крошило обычно стальной самоконтроль на мелкие кусочки. Во всяком случае, именно этим Стив оправдывал свои последующие действия. Если, конечно, кому-то вообще нужны были оправдания, он сам вот ни малейшей неловкости не испытывал, когда громко, так, чтобы его точно услышали, позвал: – Детка, ну где ты там? Разговор у двери (если так можно назвать соседский монолог) как-то вдруг очень сильно застопорился. – Прости, Кэтрин, мне пора, – спокойно, будто ничего особенного не произошло, сказал Брок. – Симба куда-то спрятался, но не переживай, до вечера я за ним пригляжу. – Эм... Да. Спасибо, Брок, – неловко откашлявшись, отозвалась Кэтрин. Дверь снова захлопнулась. И вновь не осталось никого лишнего и опасного рядом – это Стива устраивало целиком и полностью. В конце концов, голос – единственное оружие, которым он в его состоянии обладал. А Стив привык подстраиваться под обстоятельства и пользоваться всеми предоставленными возможностями – такая уж у него была натура. Вернувшийся Брок остановился на пороге гостиной и, оперевшись на дверной косяк, сложил руки на широкой груди. – Детка, – полувопросительно повторил он и ухмыльнулся. – Какой же ты ревнивый засранец, Роджерс. – Приятно познакомиться, – даже не пытаясь спорить с этим утверждением, откликнулся Стив. – Детка, – добавил он это неожиданно так подошедшее обращение. Глаза у Брока потемнели. Шумно выдохнув, он рванулся к картине, в несколько широких шагов преодолевая разделявшее их расстояние. – Хотелось бы поближе, конечно, – тихо признался Брок, прижавшись лбом к стеклу. Он был так близко и так далеко одновременно. Стив видел его так отчетливо, почти чувствовал его дыхание на своей коже. Казалось, не хватало совсем немного, еще чуть-чуть, чтобы... – Да, мне тоже, – опустившись на камень, ответил Стив. – Я бы так хотел... – он осекся было, но, взглянув на Брока, на его широкий, почти перекрывший темную радужку зрачок и чувственно приоткрытые губы, не выдержал. – Сними все. Покажи мне себя, – попросил, едва дыша от охватившего тела жара, от невыносимой жажды близости. Брок замер на мучительно долгое мгновение, а затем с длинным, почти отчаянным стоном отступил от картины назад и торопливо потянул за ворот футболку, небрежно сбрасывая ее на пол. Стив проводил его движение жадным взглядом, боясь упустить из виду хоть что-нибудь, обласкал каждый открывшийся миллиметр золотистой смуглой кожи, отчаянно жалея, что не может сейчас провести по ней губами, коснуться языком, смакуя вкус. – Ч-черт, какой же ты... – едва сумел выговорить Стив, невольно подаваясь вперед, чуть не до самой невидимой границы. Да чего уж там, он был готов носом в нее упереться, лишь бы увидеть еще больше, насладиться этим безумным моментом подольше. – Давай же, – потребовал он, опуская глаза вниз, туда, где под тонкой тканью домашних штанов отчетливо выделялся напряженный член. Господи, как же Стиву хотелось взять его в ладонь! Обхватить губами, вобрать глубоко в рот, так, чтобы захлебнуться, задохнуться на мгновение, упиваясь этой запредельной близостью, растворяясь в ней без остатка. Во рту собралась слюна, и Стив гулко сглотнул, облизал пересохшие губы, впервые за все время пребывания в картине ощущая настоящую жажду, от которой раздирало глотку. Брок шумно выдохнул. Взгляд у него шало затуманился, поплыл, а движения потеряли прежнюю осмысленность, стали приятно неуклюжими, совсем безотчетными. Он резко дернул вниз затрещавшую от такого обращения ткань и выступил из штанин. Крепкий, такой сладко-тяжелый на вид член хлопнул его по твердому животу, и Брок прижал его ладонью, сжал в пальцах, зашипев сквозь зубы. От этого зрелища в голове у Стива помутилось окончательно. – Да, вот так, – пробормотал он, едва соображая, что вообще говорит. – Хотя я предпочел бы сделать это ртом. Я так хочу вылизать тебя всего, везде. А потом встать на колени и взять в рот. Я бы позволил тебе прихватить меня за волосы и натянуть на свой член до упора. Брок пошатнулся на нетвердых ногах, с трудом удерживая равновесие, и со стоном отступил назад, опустился на диван, запрокидывая голову. Стив прикипел взглядом к его напряженной шее, ощущая почти физическую боль от того, что не может сейчас втянуть губами кожу, сжать на ней зубы, оставляя метки. – Проклятье, если бы я знал, я бы кинулся к тебе, едва открыл глаза. Ведь ты бы не сильно возразил, если бы я вломился в твой дом и набросился на тебя? – продолжил Стив, совершенно, безнадежно дурея от всего происходящего. Ему было хорошо и плохо одновременно, неловко, чуть стыдно и дико, дико жарко. Один вид Брока – вот такого открытого, заведенного до крайности, раскрасневшегося, изнывающего от желания – распалял до исступления, до звеневшего во всем по-прежнему неотзывчивом теле возбуждения. – Блядь, нет. Вообще не возразил бы, черт бы тебя побрал, – рыкнул Брок, подаваясь вверх бедрами, и обхватил свой член ладонью, обвел пальцами влажно блестевшую головку, о которую так и хотелось жадно потереться лицом, буквально обмазаться ароматом желания, впитать его с кожей. Стив немедленно озвучил и это, сходя с ума от той отзывчивости, с которой Брок реагировал на все, что он вываливал на него, не в силах остановиться. Он говорил и говорил о том, где хотел бы коснуться, как сильно мечтал поцеловать, как крепко, жадно стискивал бы ладони на желанном теле, обласкал бы его целиком. У него по-прежнему не было ничего, кроме слов, но и это не стало помехой. Потому что Брок, моментально приняв правила игры, действительно позволил ему вести. Он с тихими, жаркими стонами касался себя только там, где говорил Стив, вздрагивая всем телом от возбуждения, и было почти наплевать на то, что их разделял целый мир. Но только почти. И в момент, когда Брок знакомо застонал, Стиву как никогда остро захотелось оказаться сейчас рядом, накрыть его собой, поймать губами собственное имя, вырвавшееся на самом пике, а затем целовать и целовать Брока, не давая ему как следует восстановить дыхание, и любоваться такими непривычно мягкими, расслабленными чертами его лица. – Если бы я знал, – чуть погодя нарушил воцарившуюся между ними уютную тишину Брок, – я бы вцепился в тебя, не дожидаясь разморозки. Взлохмаченный, по-прежнему обнаженный и удивительно умиротворенный, он казался таким своим, что дыхание перехватывало. – Я бы, разумеется, предпочел, чтобы это было именно так, но... боюсь, ты примерз бы, – тепло фыркнул Стив, представив себе лицо Колсона, которого нагло оттеснили от предмета поклонения. Брок пожал плечами. – Это бы того стоило, – отозвался он с непоколебимой уверенностью, и Стив не нашелся, как возразить. – Мой замерзший язык, конечно, жалко, но он заживет. Зато никаких чертовых картин! Что ж, это звучало действительно неплохо. Но история, к некоторому огорчению, сослагательного наклонения не имела, как бы им с Броком ни хотелось обратного. И «чертова картина», увы, все еще оставалась третьей лишней в их странной паре. *** Как-то совсем незаметно для Стива за окном наступила весна. Голые деревья, прежде гулко стучавшие по закрытым стеклам, ощетинились ярко-зелеными почками, все громче пели птицы, выписывая в небе причудливые фигуры. Выходило, что Стив был заперт в собственном портрете уже почти полгода. Он хорошо помнил осеннюю промозглость, которая заставляла его, так и не оттаявшего еще до конца, зябко кутаться в плотный свитер и накрываться по ночам помимо одеяла несколькими пледами сразу. Воспоминания об этом всем сейчас казались совсем... пустыми. Стив даже затруднялся сказать, что чувствовал тогда, какие мысли блуждали в его голове, на что он надеялся, когда думал о будущем. Эти планы, какими бы они ни были, впрочем, давным-давно потеряли свою актуальность. Без Брока они все равно не имели никакого смысла, Стив ведь даже не знал тогда, в те дни, о его существовании. И сейчас ему страшно было представить, как бы он жил, если бы они так и не встретились. После той, как любил дразнить Брок, «вспышки ревности» между ними все стало... почти нормально. Та специфичная, такая странная близость словно дала нужный толчок, позволила им просто жить, не оглядываясь на то, что один из них безвылазно торчал в куске бумаги и не мог воздействовать на второго физически. У Стива появилось новое место пребывания – теперь ночи он проводил с Броком, над изголовьем его кровати. Они любили разговаривать перед сном: в темной комнате, освещенной лишь неярким светом фонарей, пробивавшихся в приоткрытое окно, легко было представить, что они лежат совсем рядом, не разделенные вообще ничем. И Стив обожал смотреть на спящего Брока – ради этого он часто забивал на ночной отдых, лишь бы вновь взглянуть на расслабленное, умиротворенное лицо. И, конечно, понаблюдать за манерой смешно причмокивать губами во сне, укладывая обе ладони под щеку. Каждый раз, когда наутро Стив обязательно этой привычке умилялся, Брок закатывал глаза и предлагал взятку за молчание. «Хлебозрелищные» взятки Стив принимал с таким удовольствием, что был окрещен злостным коррупционером. В особо крупных размерах. Однажды картину, оставленную с утра в спальне, обнаружил Джек, искавший там по наводке Брока зарядное устройство. Стив наблюдал за тем, как комично округляются у него глаза, едва сдерживая смех. – Господи, зачем этот тип тебе в спальне? – ужаснулся Джек. – Тебе нравится, когда на тебя смотрят? Не говори только, что ты с ним разговариваешь! Ладно, кот, но нарисованный мужик! – Он мне еще и отвечает, – насмешливо отозвался Брок, незаметно подмигнув Стиву. – Кстати, надо бы вернуть красавчика в гостиную, спасибо, что напомнил, – с каменным лицом добавил он и осторожно снял картину с крепления. Изводящийся от любопытства Джек потащился следом, продолжая сыпать предположениями. – А что твоя... э-э... твой? – крайне изящно попытался подлезть он к интересующей его уже давно теме. Началось все еще с Рождества. Стив всегда, с раннего детства, любил всю эту праздничную атрибутику – ярко пахнущую ель, переливающиеся разными цветами гирлянды и лампочки, даже глупый красно-белый колпак приводил его в восторг. Этой мыслью он поделился с Броком, и тот, не задумываясь, занялся «украшательством». – Ты же ненавидишь все это, – подозрительно протянул припаханный тогда за компанию к этому делу Джек и, сосредоточенно сопя, полез на стремянку – вешать под потолок фонарики. – Ну, я повзрослел и решил, что нужно проработать необоснованные негативные эмоции, – выдал в ответ Брок. Джек, услышав эту речь, едва не сверзился со ступеньки. Признаться, Стив и сам был впечатлен, но ему сверзиться по понятным причинам не светило. – Ага, – глубокомысленно изрек Джек, понятливо покивав головой. – Ты втюрился, прорабатывальщик! Кто это? Почему я не в курсе, что ты уже до стадии самопознания дошел, а? Колись! Колоться Брок ожидаемо не стал, и это сводило бедного Джека с ума. Не проходило, пожалуй, ни одной встречи, чтобы он не попытался выяснить личность загадочного «партнера». – О, сначала этот портрет нас немного смущал, конечно... Но потом мы нашли в нем свою прелесть, теперь без него вообще не можем, – с готовностью ответил Брок и захохотал, услышав возмущенные чертыхания. А ведь он не соврал и словом, если разобраться. Они действительно уже даже помыслить не могли отказаться от единственной возможной формы близости. И пусть Стив по-прежнему изнывал от невозможности получить хоть какую-то разрядку, кроме ментальной, он утешался хотя бы тем, что Броку было с ним хорошо. Каждый раз, когда Брок оказывался перед ним – открытый, обнаженный, жаждущий, – внутри Стива все замирало от восторга и нежности. Его принимали – действительно принимали даже таким. Брок позволял ему все и говорил, говорил обо всем, что хотел бы сделать сам. В такие моменты возбуждение, и без того заставлявшее вскипать кровь, становилось совершенно нестерпимым, и Стив стонал в голос, до боли стискивая пальцы на жестких прохладных камнях. Предложи ему кто вернуть все на круги своя, отмотать время назад, исключив из истории тот многострадальный плакат, Стив бы не согласился. Пусть время идет, как и положено, вперед. Лишь бы Брок при этом оставался незыблемой константой – о большем Стив и не просил. И время, собственно, неслось дальше, сменялись сезоны – вот и до весны добрались. Эта самая внезапная весна принесла с собой и кое-какие плюсы. Во-первых, Брок стал возвращаться домой без лишних слоев так раздражающей одежды. А Стиву ну очень нравилось смотреть на его плечи, обтянутые короткими рукавами футболок, и крепкие бедра в тонких джинсах. А во-вторых, Симба нашел подружку и теперь редко показывался в квартире, предпочитая третировать еще одного соседа. К Броку он, впрочем, все же периодически заглядывал на положенный кусок мяса, а однажды и вовсе притащился с новой пассией – белоснежной тоненькой кошечкой, длинноногой и зеленоглазой. Та, как и полагается, первым делом зашипела на Стива, выгнув спину. Брок, с интересом наблюдавший за процессом знакомства, захохотал. – Может, я все-таки нечисть, а? – вздохнул Стив, мысленно добавляя нового врага в свой короткий список. Впрочем, кошечка казалась пугливой и смирной, может, она и не придет больше, узрев его «жуткий» портрет. – Какая-то очень добрая разве что, – усомнился Брок, спровадив мохнатую парочку вместе с куском мяса на балкон. – Ты же даже душу мою не сожрал, – привел он аргумент. Стив мог бы с этим поспорить – в конце концов, он уже довел Брока до стадии самопознания, что, по шкале Джека, было сродни трем свадьбам одновременно, – но все же не стал. Брок, будто поняв, о чем он думает, тепло улыбнулся и погладил временно освобожденный от стекла портрет. Знакомое прикосновение его рук моментально отогнало навалившуюся было хандру. Что ж, наверное, это все – отношения – как-то так и работало. К этому, пожалуй, было слишком легко привыкнуть. Стив лишь надеялся, что и его нематериальное присутствие тоже помогало Броку в той же степени. Убедиться в этом ему удалось совсем скоро. Весна, как выяснилось, принесла с собой еще один сюрприз – Джек влюбился. Вот только он, не в силах зеркально юлить и скрываться, моментально вывалил эту новость на Брока. Тот отнесся к известию со здоровым скептицизмом. Вечно влипавший в авантюры Джек не изменил себе и в этот раз, подцепив где-то повернутую на мистицизме дамочку. То есть так ее охарактеризовал Брок, сама дамочка утверждала, что она – дипломированная колдунья в третьем поколении, а ее пра-в-квадратном-кубе-бабку Эльзу и вовсе притопили в болотах завистливые односельчане где-то в далекой Британии. – И где она диплом получала, в Хогвартсе на бабкиных болотах? – хмыкнул Брок, поглаживая растянувшегося у него на коленях Симбу. Этим ранним воскресным утром кот был в гостях без подружки – ее, как насплетничала на днях Кэтрин, из голоса которой напрочь пропали заинтересованные нотки, увезли в ветеринарную клинику, «пока малыш Симба не наворотил дел». С тех пор белоснежная Эмма не появлялась – судя по ночным воплям ее ухажера, принцессу запер в замке злобный хозяин. Симба, безуспешно спев пару серенад, разочаровался в женщинах и вернулся к Броку. Тот, пристыдив кота за предательство, все же его простил – тем более что наглая рыжая задница перестала ворчать на Стива и предпочитала теперь его упорно игнорировать. Джек возмущенно засопел, но прояснять адрес учебного заведения ожидаемо отказался. Стив, лениво прислушивавшийся к разговору, не сдержавшись, рассмеялся. Симба, недовольно покосившись на него, зевнул, зловеще щелкнув челюстью, и снова прикрыл глаза. – Между прочим, я спросил про тебя! – заявил тем временем Джек. – И она сказала, что твоя судьба ждет за стеклянным окном, вот так-то. Колись, это все-таки соседка, да? Вот почему у тебя в квартире никаких лишних вещей! Брок фыркнул, сделав страшные глаза. Видел эту гримасу, правда, только Стив, но он был почти уверен, что такое лицо просто обязано телепатически отправляться к адресату. – Раз за окном, то это Симба, – поправил Брок. – И его подружка. И еще сотня кошек, которых ко мне притащит этот рыжий засранец. Спасибо, что открыл мне глаза! Теперь я знаю, что делать! – обрадовался он так искренне, что на секунду поверил даже знавший его, как облупленного, Стив. Джека, кажется, тоже проняло, потому что он быстро замял разговор, свернувший на скользкую дорожку, состоящую из десятка мохнатых кошачьих жоп. Брок, посмеиваясь, попрощался, пообещав напоследок обязательно выглянуть в окно. – Он невыносим, – сообщил он Стиву, отложив телефон в сторону. – У него уже был астролог, нумеролог и родолог. А теперь вот эта... выпускница, – Брок даже раздосадованно руками всплеснул, не зная, как еще выразить свое негодование. Потревоженный Симба с громким ворчанием спрыгнул с его колен и тут же, припав пузом к полу, пополз за большим жуком, которому не посчастливилось застрять в квартире. Первый прыжок не удался, и кот в азарте погони понесся куда-то в коридор, преследуя улетающую добычу. Стив, вполне разделявший недоверие Брока ко всему вышеперечисленному (а о том, кто такой родолог, он и вообще понятия не имел), улыбнулся. – Хотя если она вместо какого-то идиотского окна нагадает мне дверь, через которую тебя можно будет вытащить, я очень искренне извинюсь, – добавил Брок, почесав колючий подбородок. – Так невыносимо осознавать, что ты от меня закрыт гребаным стеклом. Он высказал это походя, даже не особенно задумываясь – в конце концов, желание избавиться от прослойки в виде картины было обоюдным и давно известным, – но последняя фраза вдруг словно ввинтилась Стиву в голову. Смутное воспоминание забрезжило где-то там, на краю сознания, информация, которую его улучшенный сывороткой мозг должен был обрабатывать с запредельной скоростью, медленно, как-то будто неохотно поддавалась, позволяя сложить в стройный ряд кучу разрозненных воспоминаний. – Мне однажды тоже гадали, еще на войне, – поделился Стив, заново представляя тот длинный, тяжелый день. Вообще, он страшно не любил вспоминать период между гибелью Баки и собственной почти-смертью. Те недели слились для Стива в сплошное серое месиво, залитое жгучим желанием отомстить, приправленное яростью, которая выжигала его изнутри. Он едва ли вообще замечал, что происходило вокруг, видя впереди одну-единственную цель. Ничего больше не имело значения, Стив и себя тогда ощущал не человеком, а инструментом, который должен выполнить свое предназначение и... Будущее расплывалось туманом. Стив себя в нем не видел, даже не думал о нем, откровенно говоря. Из этого мутного состояния его ненадолго вывела сухонькая старушка, встреченная в одном из лагерей союзников, мимо которого они проходили в погоне за Гидрой. Тогда им пришлось задержаться там на ночь: погода испортилась, небо сотрясали гром и молнии, дождь лил стеной. Почти все обитатели лагеря, прознав о присутствии Капитана Америки, стекались к Стиву, чтобы пожелать удачи, поговорить или просто взглянуть на того, о ком ходило множество разговоров на фронте. Стив и не помнил, сколько народу повидал тогда. Он вежливо улыбался, даже благодарил, грея ладони о чашку всегда горячего, спасибо сильно посерьезневшей и будто повзрослевшей после случившегося с Баки Пегги, чая, но едва ли действительно понимал, что говорил. Так было до нее. – Матерь божья, да ты же совсем мальчишка! – охнул совсем рядом кто-то скрипучим голосом. – А уже такой... Длинная пауза заставила Стива обратить внимание на происходящее – совсем рядом с ним стояла женщина очень преклонных лет, судя по испещренной морщинами коже, сухой, как тонкий листок промокательной бумаги. Лишь глаза у нее были живыми и яркими, видь Стив исключительно их – решил бы, что смотрит на молоденькую девчонку. Под этим внимательным, пристальным взглядом он почувствовал себя неловко. Словно в детстве, когда делал что-то сильно не так и ждал наказания. – Не закрывайся от мира, в нем еще много хорошего, – смягчилась старушка. – Спрячешься за стеклом – никогда этого не узнаешь. Стиву, откровенно говоря, было не до пространных философских размышлений. У него уже были психологи, спасибо большое, с ним постоянно вели беседы, лишь бы суперсолдат не вышел из строя раньше времени. Или не свихнулся – с его способностями это было опасно, даже сам Стив это понимал, оттого и не противился. – Ничего-то ты и не знаешь, ребенок, – вздохнула старушка, похлопав его по руке сухой ладонью. – Но у тебя будет шанс понять, видит бог, ты его заслуживаешь больше всех. Не переживай, – она покровительственно кивнула, словно это Стив пришел к ней с просьбой, которую она великодушно решила исполнить. И все же ему стало не по себе. В слишком, пожалуй, знающих глазах старушки отражались, казалось, все те противоречивые, тяжелые чувства, которые Стив, стараясь не травить душу, давил в себе, не позволяя себе горевать, мечтать, желать, отвлекаться, да просто жить. – Забудь, – вдруг улыбнулась та, разом теряя всю таинственность, и зябко закуталась в большой клетчатый платок, свободно висевший на худеньких плечах. – Всему свое время. Просто знай – твоя судьба написана на листе бумаги, и в твоих силах подобрать к ней нужный почерк. Стив тогда не успел даже переспросить, что она имела в виду – старушка быстро затерялась в толпе, а искать ее по всему лагерю он не стал. Воспоминание об этом разговоре нахлынуло неожиданно, прорвалось сквозь плотину времени, будто давно ждало своего часа. Прежде Стив и не задумывался о той странной беседе, зато сейчас запоздало находил смысл буквально в каждом слове. Он ведь действительно... закрывался. Слабое здоровье с детства заставило его избегать чужого общества – Баки не в счет, тот обладал удивительной способностью решать за всех так, что все в результате оставались довольны. Большую часть времени Стив проводил в книгах или рисовал, при этом упорно пытаясь идти напролом там, где более гибкие в мышлении люди нашли бы обходной путь. Редко кто интересовал его в достаточной степени, чтобы действительно по-настоящему сблизиться – чаще всего Стив, на волне своей рациональности, попросту позволял людям быть рядом, но не тянулся к ним сам. Не без исключений, конечно, но их пересчитать – одной руки хватит с лихвой. И лишь в последние полгода Стив вдруг понял, что тоже жив, что ему не чужда эмоциональность, что он, как и все, умеет просто отдаваться чувствам, желает кого-то до стиснутых до боли зубов, до физического зуда во всем изголодавшемся по прикосновениям теле. – Учитывая, что мы тогда уже висели на хвосте у Шмидта, я решил, что это – знак, что у меня получится его остановить. Ну, знаешь, попаду на страницу какого-нибудь учебника, значит, выиграю, – задумчиво сказал Стив, оставляя пока нахлынувшее озарение при себе. – Но, кажется, теперь я понимаю, что старушка выдала вовсе даже не фигуральное предсказание. Он в который раз обвел глазами знакомую до последнего пятнышка краски местность и с досадой поморщился. Надо было стребовать с художника какую-нибудь более... пасторальную картину. Поле там с цветами, яркое синее небо, теплое солнце. В такой картине провести вечность было бы намного приятнее, чем среди серых камней, накрытых тучами. Брок тоже посерьезнел и нахмурился, пристально разглядывая Стива и его вместилище. – Значит, у меня стекло, а у тебя – бумага, – подытожил он, напряженно что-то обдумывая. – Жди здесь, – вдруг бросил он, выскакивая из спальни, словно Стив мог за ним погнаться. Из коридора раздалось возмущенное перепуганное шипение Симбы. Затем кот пронесся мимо, держа в зубах жука, и юркнул под кровать. Оттуда раздалось торопливое чавканье – судя по всему, бедное насекомое постигла грустная участь. – Кажется, он решил, что ты хочешь отнять у него законно пойманного жука, – поделился Стив с вернувшимся в комнату Броком. Тот непонимающе моргнул, невнимательно огляделся и, ничего подозрительного не увидев, лишь отмахнулся, снимая картину со стены. Стив озадаченно замолчал, вскакивая на ноги, прежде чем его хорошенько тряхнуло. – Что ты делаешь? – осторожно спросил он, когда Брок, избавившись от рамки, аккуратно опустил портрет на постель и, подложив под низ стекло, разгладил лист теплыми ладонями. Вытащив заправленную за ухо ручку, Брок криво улыбнулся. Явно нервничая, он снял колпачок и, проверяя чернила, несколько раз мазнул по тыльной стороне ладони. Потом все же ответил: – Вписываю себя в твою судьбу. Если не сработает, надеюсь, ты простишь меня за порчу скалы. И, словно не давая себе передумать, оставил быстрый росчерк прямо под автографом самого Стива, который мог лишь с изумлением наблюдать за тем, как на невидимой стенке, отделявшей его от реального мира, медленно проступают темно-синие буквы, складывавшиеся в ставшее таким родным имя. Чернила, будто впитавшись, застыли, зависли в воздухе. Стиву на мгновение показалось, что проклятый барьер дрогнул, но едва он попытался проверить это предположение, как рука привычно наткнулась на преграду. Брок, с болезненным ожиданием следивший за ним взглядом, устало провел на лицу ладонью. – Ну, кажется, мне пора извиняться, – сказал он будто бы даже спокойно. Вот только Стив отчетливо слышал в его тоне горечь. Черт возьми, на этот раз даже он сам почти... поверил. Стиснув зубы, Стив зажмурился, пытаясь взять себя в руки, и длинно выдохнул. – Теперь это будет моя любимая скала, – в тон отозвался он, попытавшись улыбнуться, и открыл глаза... Но никого не увидел. Брока перед картиной больше не было. В опустевшей комнате стало совсем тихо – лишь кот знакомо шуршал под кроватью, да в приоткрытое окно лились привычные городские шумы. – Брок? – позвал Стив, прикидывая, мог ли тот бесшумно подняться с постели и выйти из комнаты. С другой стороны, внизу по-прежнему хрустел жуком Симба, а картина осталась без защиты рамки – такого бы Брок никогда не допустил, как бы расстроен он ни был. – Брок! – позвал Стив еще раз, и мир вокруг вдруг дрогнул. По стене, исписанной их именами, прошла рябь, буквы затрепетали, словно листья на ветру, и прямо под ноги внезапно тяжело рухнул болезненно охнувший Брок. Стив замер, пытаясь осознать случившееся. Это абсолютно точно был Брок, разве что ставший несколько... поменьше. Теперь они сравнялись в размерах, и это казалось так странно, так непривычно, что Стив совершенно терялся, не зная, что делать. Верить ли вообще своим глазам, которые вполне могли выдать желаемое за действительное. Стив впервые видел Брока так близко. Он помнил его лицо до последней черточки, узнавал и свободные домашние штаны, и эту футболку, любимую настолько, что из гардероба на помойку она не отправилась, даже лишившись одного рукава. Этот глупый факт вдруг словно переключил рычажок у Стива в голове. Он бросился к Броку, обхватывая его за плечи, и осторожно встряхнул, помогая прийти в себя. – Брок, – едва дождавшись, когда тот взглянет на него пусть и растерянно, но вполне осмысленно, позвал Стив. – Ты хоть понимаешь, что наделал? Брок молча посмотрел на него, а затем перевел взгляд на хмурое серое небо. Наверное, тоже хорошо ему знакомое за столько-то времени... А теперь и вовсе – единственное, которое у него осталось. Сердце у Стива болезненно сжалось – такого итога он никогда, вообще никогда не желал. Да он лучше бы остался в проклятом архиве, забытый в темноте, как старый дедовский хлам, чем сотворил... такое с человеком, которого так сильно любил. – Что планировал, то и сделал, – отозвался наконец Брок невозмутимо. – Вообще-то, я рассчитывал, что ты присоединишься ко мне, а не наоборот, но... – он осекся и, протянув руку, осторожно коснулся щеки Стива ладонью, будто желая убедиться, что у него получится. Его прикосновение согрело знакомым теплом. Стив прикрыл глаза, наслаждаясь, несмотря ни на что, этим ощущением. – Теперь ты застрял тут вместе со мной, – озвучил он все же очевидное, словно Брок и сам этого до сих пор не понял. Тот лишь фыркнул в ответ, запуская обе ладони ему в волосы, и Стив потянулся к нему, наконец коснулся его губ своими, целуя так, как давно хотелось, смакуя вкус, вдыхая запах – всего этого после полнейшего штиля было так много, что перехватывало горло. Брок, на которого он навалился всем телом, прижав к прохладному камню, со стоном притиснул его к себе еще сильнее, крепко обнимая за шею. И в это мгновение Стиву было так хорошо, как не было еще никогда в жизни. Все, о чем он когда-либо мечтал, наконец исполнилось – Брок, его Брок, теплый, отзывчивый, живой, рядом с ним, они вместе, и весь мир принадлежал только им двоим. – Мне жаль, что так вышло, – искренне сказал Стив, отстраняясь на мгновение, и с шумом втянул воздух у шеи Брока, с восторгом ощущая легкий пряный запах тела, коснулся кожи губами, не в силах остановиться. Брок запрокинул на мгновение голову, подставляясь под поцелуй, а затем крепко прихватил Стива за затылок, упираясь лбом в лоб. Его глаза были совсем темными, глубокими. – Стив, – позвал Брок одними губами. – Если выбор именно такой – там без тебя или здесь с тобой, то я выбираю тебя, – проговорил он серьезно и вдруг улыбнулся совсем по-мальчишески, так, что от глаз побежали морщинки. – Но я все же надеюсь, что если этот плакат на память обо мне заберет Джек, то он не повесит его в спальне. Стив засмеялся. – Хорошо подумай, у нас тут целая вечность впереди, – напомнил он, потеревшись носом о нос Брока. – Маловато будет, – моментально откликнулся тот, вновь притягивая его к себе, и возражений у Стива больше не нашлось. Он закрыл глаза, растворяясь в ощущениях, отдаваясь им целиком. Губы горели, пальцы ныли от желания вцепиться, присвоить Брока себе и заявить наконец на него свои права. Показать, как он скучал, как хотел, мучительно хотел уже давно стать его. Во всем теле поселилась невероятная легкость. Стиву казалось, что он летит, плывет в этом алом мареве, опутанный Броком со всех сторон. И его можно было трогать везде – оглаживать широкую спину, сжимать крепкие плечи, прикусывать горячие влажные губы, ласкать их языком. Брок хватался за него в ответ, лихорадочно, жадно целуя, и эти прикосновения обжигали Стива, как горячие угольки, заставляя вздрагивать от острого удовольствия. Оно накатывало, как волна, колко проходилось по чувствительной коже, и было так, так... Подобрать нужное слово Стив не сумел бы даже под страхом смерти. Да и едва ли ему сейчас было до того – внизу живота щекотно царапнулось предвкушение, он словно сорвался с чертовой скалы и падал, бесконечно падал на... Что-то мягкое? Брок под ним вдруг сдавленно, болезненно охнул, и Стив распахнул глаза, с недоверчивым изумлением понимая, что они оказались... дома. В знакомой спальне, которую он видел, правда, исключительно изнутри проклятой... – Кажется, чертово стекло воткнулось мне в спину, – вырвал его из озадаченной созерцательности Брок. – А мне бы очень не хотелось сейчас умереть, обидно будет. Стив, вздрогнув, тут же скатился с него, ощущая удивительную легкость – вместо тяжелого боевого костюма на нем оказалась домашняя одежда, та самая, в которой его и затянуло когда-то в... бумагу. Брок тем временем, выругавшись, сел, озабоченно потрогав себя за поясницу. Крови на его пальцах не оказалось, и, чуть успокоившись, он поднял слегка помятый от их возни портрет. Стив невольно отполз подальше, не желая даже случайно тронуть проклятый рисунок. Брок же, опустив глаза на картину, улыбнулся. – Смотри, – ткнул он в портрет пальцем. – Кривой подбородок! – объявил он гордо, будто всегда мечтал получить в подарок именно это. Стив, оглушенный происходящим, медленно переводил взгляд с него на портрет и обратно. – Ты... – начал было он, но горло перехватило. – У тебя все-таки получилось. Брок, ты... – У нас получилось, – поправил его Брок, выразительно постучав по исписанному ими обоими листку, и аккуратно переложил стекло и рисунок на тумбочку у кровати. – Надеюсь, ты в этом не сомневался, – он знакомо, с вызовом дернул бровью, словно предлагал поспорить. Он был таким... таким Броком в каждом своем жесте и движении, что Стива затопило нежностью. – Господи, я так тебя люблю, – выдохнул он и, рванувшись вперед, подмял охнувшего от неожиданности Брока под себя, целуя его, смеющегося, фыркающего от щекотки, куда придется. – А ты не шутил по поводу «наброситься», м-м? – с длинным блаженным стоном, от которого у Стива пальцы на ногах поджались, заметил Брок, одним слитным, сводящим с ума движением огладив его тяжелой ладонью от затылка до поясницы. – Ни разу, – подтвердил Стив. – Надеюсь, ты в этом не сомневался, – добавил он, медленно, упиваясь каждым мгновением, проводя губами по подставленной шее. – Всего лишь мечтал об этом каждый день, – отозвался Брок, поощрительно зарываясь пальцами в его волосы. Это прикосновение пробежало по чувствительной коже, как электрический разряд. Стив так давно не ощущал вообще ничего, кроме глубочайшей неудовлетворенности и голода, что теперь каждая новая крупица реальности била наотмашь, с треском продиралась сквозь осточертевший панцирь, жаром оседая внутри. Даже не пытаясь сдерживаться, Стив сжал зубы на крепкой шее, широко провел по ней языком, смакуя солоноватый, щекочущий рецепторы вкус, который он теперь, раз узнав, не перепутал бы ни с чьим другим. Брок под ним сладко выдохнул и потянулся за поцелуем, продолжая гладить Стива, как огромного кота, везде – словно до сих пор не мог поверить, что они действительно вместе. Что ж, убедить его было практически делом чести – и Стив взялся за него по полной. Он вжался в Брока всем телом и придавил его своим весом к постели, наслаждаясь этим ощущением до одури. А затем с до крайности несдержанным стоном скользнул языком между его горячих влажных губ, углубляя поцелуй, буквально вылизал Брока – так голодно, словно пытался наверстать упущенное. Стив столько раз представлял себе все это, но сейчас едва ли мог вспомнить хоть что-нибудь из собственных фантазий. Реальность оказалась лучше стократ – в ней Брок стискивал его в ответ до боли и бормотал что-то таким одобрительным, таким щекочуще-хриплым тоном, что внизу живота стремительно скапливался жар. Отстранившись, Стив скользнул ниже, задирая тонкую футболку Брока вверх до самой шеи, и жадно огладил ладонями мускулистый живот, потерся лицом о твердую грудь. В волосах вновь жестко сжались пальцы – кажется, терпения у Брока было не больше, чем у него самого. Подчиняясь этой безмолвной просьбе, этой направляющей руке, Стив послушно обхватил губами сосок и легко прикусил его, наслаждаясь сладкой дрожью, прошедшей по телу Брока. Как же это было приятно – просто иметь возможность ласкать, целовать, делать хорошо тому, кого хотелось до одури. Если бы Стив мог, он бы оплел Брока целиком, проглотил, как неведомый морской монстр, выныривающий из глубины за одиноким кораблем. И, кажется, в этом желании он был не одинок, потому что Брок, наткнувшись в очередной раз ладонью на плотную ткань тесной футболки, раздраженно зарычал сквозь зубы и дернул ее за шиворот, будто надеялся вытряхнуть из нее Стива, как ту смешную статуэтку Кэпа, стоявшую на полке в книжном шкафу, из коробки. Фыркнув от этой мысли, Стив сбросил такую лишнюю сейчас одежду, впервые за очень, очень долгое время оказываясь голым. На мгновение он, слишком привыкший всегда находиться в броне, почувствовал себя уязвимым, но тут к нему всем телом прижался горячий, такой же обнаженный Брок, и все снова стало легко и правильно. – Я так долго тебя ждал, – жарко выдохнул он Стиву на ухо, опаляя дыханием. Брок медленно, чувственно огладил его широкими, чуть шероховатыми и такими теплыми ладонями по спине, жадно стиснул задницу, притерся напряженным членом... И Стив вдруг вспомнил, как прошлой ночью Брок лежал на этой самой постели и растягивал, трахал себя пальцами, послушно останавливаясь на самом пике каждый раз, когда Стив просил его, желая подразнить, продлить эти мгновения близости – единственные доступные им еще совсем недавно. Но не теперь. Возбуждение остро вспыхнуло в теле, сладко сдавило грудь. Перед глазами все на мгновение расплылось, потерялось в жгучем мареве желания, и Стив даже не сразу понял, что снова подмял Брока под себя, жадно, почти грубо облапал его и прикусил за крепкое бедро. Намеки Брок понимал влет – он со стоном развел ноги, нетерпеливо дернулся, раскрываясь с такой готовностью, что Стив зашипел сквозь зубы, сжал основание своего члена, не желая сейчас отвлекаться на собственное возбуждение. Ведь перед ним наконец, после стольких мучительных дней ожидания, был Брок – возбужденный, разгоряченный, жаждущий прикосновений так же сильно, как о них мечтал сам Стив. И можно было, нарочно не торопясь, коснуться твердого живота губами, а затем спуститься ниже, обвести языком влажную от предсемени головку члена и вобрать ее в рот, узнавая, запоминая и этот вкус – такой же восхитительный, как и все остальное. Брок со стоном поднял голову, глядя на него поплывшим, совершенно безумным взглядом темных глаз, и осторожно, будто не верил, огладил подушечками пальцев его губы. Стив, выпустив на мгновение член, поцеловал его в ладонь и, не удержавшись, пощекотал ее языком. – Ч-черт, Стив, – моментально теряя терпение, рыкнул Брок и притянул его обратно, толкнулся в рот до упора, до растянутых губ, до безумного, невероятного ощущения заполненности и судорожно сжавшегося горла. Уголки губ саднили, губы горели, но даже этот легкий дискомфорт лишь делал все острее, ярче, приятнее, заставлял Стива жадно, давясь, подаваться на член, крепко обхватывая его губами, и слушать, заводясь до предела, жаркие, короткие, становящиеся почти жалобными стоны. Когда он, не отвлекаясь от своего занятия, скользнул рукой ниже, коснулся входа, Брок издал такой невероятный звук, что Стива перетряхнуло. Так сильно, что он и сам, уткнувшись лицом в теплое напряженное бедро, застонал сквозь зубы, ослепленный поистине животной жаждой. Он совершенно точно, абсолютно очевидно умрет, если не окажется внутри прямо сейчас, не сделает Брока своим окончательно, не присвоит его в том самом простом, самом первобытном смысле этого слова. У Стива даже пальцы задрожали от голода, впившегося в тело, и, даже не пытаясь им доверять, он попросту перекатил Брока на живот, сжал ладонями его ягодицы и мокро, широко лизнул между ними. – Да чтоб тебя! – почти с отчаянием в голосе глухо рыкнул Брок в ответ. Он подался назад, выгнулся, подставляясь, и от одного этого вида у Стива зашумело в голове еще сильнее. Раздразненные прошлой ночью мышцы легко поддавались, Брок легко поддавался, и эта открытость буквально сводила с ума. Отстранившись, Стив мягко погладил нетерпеливо заерзавшего под ним Брока по напряженной пояснице и, зажмурившись, медленно, смакуя каждое долгожданное мгновение, толкнулся в него членом. – Блядь, да, господи, – притягивая его к себе за шею, пробормотал Брок, и Стив почти задохнулся от того, каким горячим и тугим он был там, внутри, от той готовности, с которой Брок принимал его, жадно подаваясь навстречу каждому движению. Он словно каким-то невероятным образом весь, целиком и полностью, оказался создан для него, Стива. И как же идеально было в конце концов накрыть Брока всем телом, прижимая к постели, и вбиваться, вбиваться до упора, наслаждаясь резкими, полными наслаждения вскриками. А затем, в очередной раз удержав на самой грани, целовать его, глубоко и мокро, прежде чем наконец отпустить их обоих, дать выход маятному желанию, сорваться – вдвоем. Так, как и должно быть. Впервые в жизни Стиву было просто, без изысков и условий, хорошо. Прежде он и представить себе не мог, что может быть вот так, а сейчас понимал, что все это – свой человек совсем рядом, возможность уютно помолчать, лежа близко-близко, и знать, что тебя поймут и без слов – всегда было тем самым главным, что он по глупости, по неопытности упускал из виду и никогда не брал в расчет. Но теперь все изменилось, и черта с два Стив когда-нибудь забудет о том, через что им пришлось пройти. Тем более что впереди их ждало еще много всего – как минимум нужно было, наверное, вновь вернуться в поле зрения Щита (но сначала Стив планировал на несколько недель пропасть вместе с Броком вообще со всех радаров, они это явно заслужили!) и рассказать всю эту невероятную портретную историю. Еще неплохо бы узнать, откуда Колсон вообще взял этот чертов плакат – мало ли, вдруг Стиву теперь на всякий случай стоит избегать всех возможных копий той мрачной картины? Он, конечно, не сомневался (после всего случившегося-то!), что Брок вытащит его хоть из-под земли, но предпочел бы не повторять столь сомнительный опыт. Жизнь наполнялась совсем новыми, какими-то совершенно неведомыми прежде красками, и Стиву, всегда, вообще-то, предпочитавшему стабильность и четкость, это невероятно нравилось. Планы на будущее, наконец-то включавшие Брока, да попросту имевшие смысл только рядом с ним, строились, складывались в мыслях будто сами собой. Сначала, конечно, окончательно показать Симбе, кто в доме хозяин. Кот, кстати, совершенно обалдев от происходящего, забился под шкаф и утробно подвывал оттуда, сверкая глазищами, но наотрез отказывался свалить прочь. Впрочем, если он надеялся, что его безумные вопли собьют им с Броком настрой, то крупно просчитался – едва ли Стива вообще хоть что-то могло бы оторвать сейчас от Брока. А потом, может быть, познакомиться с сыном Говарда, узнать о судьбе Пегги. Представиться, в конце концов, Джеку – Стив ни за что на свете не упустит возможность увидеть выражение его лица, когда он узнает, чем в конце концов обернулся фанатизм Брока. Просто вдохнуть, стоя на теплом балконе, свежий запах весны, и обнять самого дорогого во всем этом безумном мире человека. И упаси господи кому-нибудь попытаться помешать исполнению хоть одного плана из огромного, все больше пополняющегося списка – Стива больше не удержит ни одно стекло и ни один барьер. Только не тогда, когда рядом – он. Брок.