Betrayer

      Черный Мерседес несколько неуклюже переваливается, тяжело преодолевая рельеф местности, и пассажиры в нем остро ощущают все эти земные неровности своими пятыми точками. За окном в пугающих жестах деревья раскинули лапы, словно в бесплодных попытках добраться до Мерседеса. В салоне пахнет кожей, хвойным освежителем воздуха и совсем немного — металлом. Это — не первая вылазка, но на душе все равно погано.       Льюис Хэмилтон — Темный Рыцарь, одна из самых видимых фигур британской мафии, человек, чье появление сулило большие проблемы любому, и самый первый, кто возникал на пути переговоров, когда речь шла о поставке оружия. Правая рука Красного Барона, доказавший свою верность многолетней работой и кровью, впитавшейся в его руки по самые локти.       Глядя на Льюиса мало кто мысленно тут же не хоронил себя, ведь за его вежливой усмешкой и пугающими хитрыми глазами скрывалась чертова непроглядная тьма, жадная до денег и человеческих жертв. Все, что он делал, сквозило вычурностью и показательным апломбом, он шикарно играл на публику и по заключению соглашения жал руки только избранным.       Многолетняя заноза в заднице — испанцы, которые здорово мешали жить самому Льюису, как и Красному Барону — встала камнем преткновения на пути заключения сделки между Шумахером и Ферстаппеном. «Мы поделимся» — клятвенно заверил Михаэль амбициозную компанию, которая стремительно поднималась на осколках империи, которую некогда потерял Ферстаппен-старший. Потерял, как раз таки из-за этих самых испанцев. Фернандо Алонсо — искусный лжец, Астурийский Принц уже более десяти лет гадил всем, до кого дотягивался, и сейчас, когда пришло время возводить новые мосты, Льюису было поручено избавиться от испанцев быстро и тихо.       Чего Хэмилтон совсем никак не ожидал, так это того, что возникшие у него на пути проблемы будут так очаровательно хлопать глазками и увещевать его не идти к Астурийскому Принцу с автоматом наперевес, а договориться. И Льюис поддался. Кто б на его месте не согласился на уговоры той прелестной куколки с фарфоровой кожей и пушистыми светлыми космами, так красиво обрамлявшими миловидное личико? Льюис верил ему. Верил, потому что работал бок о бок с ним так долго. Верил, потому что делил с ним не только капитал, но и последний магазин. Верил, потому что все эти десять лет Нико был не только другом, но и верным партнером. По бизнесу. И по постели.       Когда огромный Мерседес подкидывает на очередной кочке, Льюис невесело думает, что десять лет назад, когда они ездили на Кабане, дискомфорта он испытывал куда меньше. Десять лет назад вообще все было по-другому, машины — комфортнее, трава — зеленее, их «коллеги» — менее упрямые, а справа от него сидел совершенно другой человек. Нико казался таким чистым, таким далеким от всех непотребств, что творил сам Льюис по поручению Барона. Он даже оружие в руках держал так изящно, и весь его вид ставил под сомнение то, что когда-то он сможет выстрелить.       В деле Росберга Льюис видел нечасто. Куда чаще ему открывалась другая картина — разметанные по подушке светлые волосы, чистое изящное тело на темных шелковых простынях и широко раскинутые длинные ноги. Нико хотелось касаться, целовать, кусать, а когда он засыпал в руках Льюиса, его хотелось защитить, увезти куда подальше, чтобы ни одна грязь их работы не коснулась этого светлого ангелочка. Льюис забылся в этой пресвятой чистоте, так же как Нико забывался в его руках, и даже строгий наказ Шумахера не верить в этой жизни никому, кроме себя, разбивался вдребезги об идеалистичную картинку снизошедшего благословения, которое Льюис испытывал, когда Нико изящно двигался на его члене.       Когда именно все изменилось, Льюис не мог точно сказать. Возможно, когда Шумахер приблизил его к себе настолько, что он полноправно мог назваться доверенным лицом Красного Барона. Когда-то этот титул гордо нес Нико, но со временем Михаэль переключил свой фокус внимания, и даже на «разборках» именно Льюис, а не Росберг стал вестником Шумахера. Хэмилтона чаще узнавали, он был глубже погружен в курс всех дел, и Нико плавно отъехал на второй план. Он все еще оставался неплохим переговорщиком и Льюис никогда никуда не ездил без него, но потом, когда за закрытые двери кабинета Барон стал приглашать только Хэмилтона, когда он перестал говорить, куда и зачем он едет, и Нико все чаще ждал его в машине или вообще в резиденции Михаэля, Нико… озлобился?       Они больше не говорили о работе, Льюис оказался заложником секретов компании, а Росберг — заложником ситуации. Льюис все чаще пропадал ночами по работе или на «стрелках», и, хоть Росберг и не выражал большого недовольства, но даже наедине держался более отстраннено.       Все усугубилось после проваленных переговоров с испанцами, когда на встречу в ресторане Астурийский Принц прислал Сайнса-младшего, который, пытаясь прикрыться скрипачом, навел оружие на Льюиса и Тото. Лэнс, приехавший на переговоры вместе с ними, оказался быстрее и застрелил Карлоса, после чего, по приказу Михаэля, притащил музыканта в резиденцию. Тогда, сидя за столом, Льюис спинным мозгом чувствовал, что вся эта ситуация перерастет в масштабные внутренние разборки. Так и вышло.       Машину вновь тряхнуло, и до Льюиса, утопавшего глубоко в своих мыслях, отголоском долетел стук перекатывающихся по полу лопат. Он кинул быстрый взгляд на сидящего рядом Лэнса. Тот был как всегда, спокоен и собран, только волосы в легком беспорядке пушились ореолом вокруг его головы. У Нико тоже когда-то так было. С переднего пассажирского обернулся молодой немец — сын Шумахера, постепенно вступающий в права империи, и погружающийся во все тонкости работы «в поле». — Жалеешь, что поехал? — Мик странным взглядом посмотрел на Хэмилтона. Шумахер-старший дал Льюису волю самому решать, ехать ли ему, но остатки человеческого в душе Льюиса шептали, что он не может отказаться. Он не может упустить свой последний шанс посмотреть в голубые глаза, в которых когда-то так красиво отражалось небо и искрилась любовь к самому Льюису. — Это был приказ. — Хэмилтон лжет, и он знает, что и Мик, и Лэнс в курсе этого. — Я не буду жалеть. Пусть жалеет тот, кто рискнул перейти мне дорогу.       Мик не отвечает, разворачивается и вглядывается в кромешную темноту сквозь лобовое. Лес вокруг них темный и безмолвный, под колесами чавкает размокшая земля в перемешку со снегом, остатки жухлых листьев болтаются на ветру, пучками отлетая от голых веток. Льюис плотнее кутается в пальто, бросая взгляд на стекло. Снаружи наверняка влажно и холодно, но земля еще не успела промерзнуть, и лопаты вновь зловеще перекатываются под ногами. Нико — предатель, — напоминает он себе, — он науськал на нас испанцев, сорвал сделку, подставил Барона.       Самовнушение не помогает ни капли. В глазах Льюиса Нико до сих пор самое прекрасное, что ему только приходилось видеть. Его холеное хрупкое тело с выступающими бедренными косточками, которые Льюису так нравилось целовать, с россыпью родинок на спине, из которых можно было составить звездную карту, с пухлыми губами, растягивающимися в лукавой улыбке или плотно обхватывающими член Льюиса. Нико не мог бы сам пойти на такое. Он бы не предал Барона, будь тот к нему более благосклонен. — Приехали, — голос Мика вырывает Хэмилтона из волн размышлений.       Валттери глушит мотор и вываливается вместе с остальными из машины. Льюис плотнее запахивает пальто, ежась от ветра и ощущая, как чавкает под ногами влажная грязь. Лэнс достает лопаты и кидает одну Боттасу. Они идут вглубь леса — угрожающие черные фигуры в пальто и с лопатами смотрятся в свете фар, словно сошедшие с кадра фильма про мафию. Только вот это ни разу не кино. И в багажнике, в позе эмбриона, свернулась совсем не кукла. Хэмилтон обходит машину и открывает багажник. Воспоминания осколками брызгают, жадно впиваясь в мозг, разбитые суровой реальностью.       Нико жив. Одежда на нем превращена в лохмотья, некогда красивое лицо изуродовано синяками и кровоподтеками. Губы слиплись под корочкой темной запекшейся крови. От него пахнет металлом и гнилью, давно немытым телом. Голубые глаза подернуты легкой мутной дымкой, и он слишком спокоен для человека, которого вывезли ночью в лес его же бывшие подельники. Льюис понимает — он под кайфом.       Мик подходит ближе к Льюису и закуривает. Хэмилтон глубоко вдыхает ледяной воздух, пахнущий гнилыми листьями, мокрой землей, табаком и смесью парфюмов Мика и его собственного. Они стоят молча, Мик курит, Льюис дышит табачным дымом и считает про себя до ста, в попытке привести мысли в порядок. От Шумахера-младшего исходит почти осязаемое тепло, и Льюис ловит себя на осознании, что если бы вот так рядом с ним стоял Нико, то он бы не преминул прижаться ближе.       Из темноты леса выходит Лэнс. Льюис слышит его шаги по чавкающей земле и тяжелое дыхание, и они с Миком выглядывают из-за машины. Стролл немного растрепан, влажный лоб блестит в ксеноновом свете, а темные брови слегка нахмурены. Он переводит взгляд с Мика на Льюиса и втыкает лопату в землю, опираясь на черенок. На лице молчаливый вопрос, который можно трактовать как: «Ну и хули вы тут застыли?» Мик выбрасывает недокуренную сигарету и кивает Хэмилтону на машину, уходя к Лэнсу. Подавив тяжелый вздох, Льюис достает из багажника истерзанное тело, осторожно держа на руках, словно самое главное сокровище. Нико тихо стонет. По идее, было бы более уместно закинуть его на плечо, но сил поступить так кощунственно с некогда дорогим тебе человеком Льюис в себе не находит.       Идти по влажному бездорожью держа в руках немаленькую ношу — тот еще квест, и ему кажется, что если он поскользнется и рухнет на землю, то точно капитулирует и не поднимется, ожидая, чтобы его просто пристрелили. Когда свет фар уже не дотягивается, чтобы полноценно освещать дорогу, Льюис видит Лэнса и Валттери, тихо переговаривающихся между собой, и Мика, стоящего на краю могилы и заглядывающего в яму. Когда он подходит, все трое оборачиваются на него, и Шумахер-младший кивает, призывая Льюиса опустить тело на землю. Со всей аккуратностью, которую только возможно сейчас сосредоточить в подрагивающих от нервов руках, Льюис усаживает Росберга возле своих ног, так, чтобы спиной он опирался на ствол дерева. Мик подходит ближе, присаживаясь перед Нико на корточки и не без насмешки заглядывает тому в лицо. — Под чем он? — Льюис смотрит на светлую макушку Шумахера-младшего. — Не знаю, но размазало его знатно. Пробная партия от Ферстаппена, — Мик берет двумя пальцами подбородок Нико, словно осматривая некогда идеальное лицо. — Они будут поставлять порошок, как только мы откроем им коридор.       Нико вдруг разлепляет губы и хрипло смеется. Этот смех — пугающий, нездоровый, прошивает иглой ледяного ужаса Льюиса вдоль позвоночника. Ну что ж, кошмары Хэмилтону будут обеспечены на пару недель вперед. Мик недовольно морщится, ожидая, пока пройдет этот приступ внезапного веселья закончится. — Что это значит, блять? — Мик шипит, наклоняясь ниже, хватая Росберга за цепочку на шее и притягивая ближе. Льюис даже со своего места видит, как тонкое плетение врезается в светлую кожу, причиняя еще больше боли. — Алонсо жаждет мести, — сквозь смех заплетающимся языком бормочет Нико, его легкие мерзко булькают и он начинает задыхаться, кашляет кровью и заваливается на бок; Мик дергает цепочку сильнее, срываяя ее с чужой шеи и сплевывает на землю рядом. — Пристрели его, — кидает Мик Льюису и подходит к могиле, выбрасывая в нее украшение.       Хэмилтон думает о том, что если Алонсо вмешался в переговоры Барона с Ферстаппеном, их ждет очередной квест — потерянное время и деньги. И все это сделал Нико. Он предал Барона, предал Льюиса, их общее дело, обеспечив лишнюю нервотрепку всем, из соображений собственного эгоизма. Пистолет привычной тяжестью ложится в ладонь, которая даже уже не дрожит. Предатель. Предатель. Предатель!       Стучит в голове набатом. Звук выстрела выбивает все мысли, оставляя звенящую пустоту. Льюис опускает ствол, медленно рвано выдыхая. Мик подходит ближе и кладет руку ему на плечо, направляя в сторону машины. Среди чавканья грязи под ногами, он слышит глухой удар, когда тело сбрасывают в яму, и стук лопат. — Надо ехать к Ферстаппену, — Льюис смотрит на Шумахера-младшего исподлобья, и Мик согласно кивает, не убирая ладони с чужого плеча. — Он тебя предал, Льюис, — Мик говорит негромко, но очень проникновенно. — Он предал моего отца и подставил людей Макса. — Я знаю, — Хэмилтон дергает плечом, призывая Мика убрать руку. — И пока испанцы не дотянулись до них, нужно ехать. — Льюис открывает дверь и падает на заднее сиденье, прикрывая глаза.       В машине температура упала достаточно, чтобы заставить его поежиться. Мик продолжает стоять на улице, закуривая. Ветер теребит его светлые пряди, швыряя ему их в лицо, и Шумахер-младший трясет головой, убирая непослушные волосы. Полы его пальто надуваются за спиной. Мик выглядит спокойно, но отсутствующего выражения лица недостаточно, чтобы обмануть Хэмилтона. Переживания свербят в мозгу у каждого — если среди них завелся предатель, то это может кончиться большими проблемами и очередным столкновением с испанцами. Вскоре приходят Лэнс и Валттери. Мик бросает окурок под колеса и садится вместе с ними в машину, принося с собой запах табака. Боттас заводит мотор и вопросительно смотрит сквозь зеркало заднего вида на Льюиса. — Куда? — В офис Макса. Нужно опередить Астурийского Принца и не дать им вынести документацию, — отвечает Шумахер-младший.