Vae impio in malum

      Когда древнее зло просыпается, от него обычно пахнет пеплом, выжженной землей и смертью, железом и тошнотворной гнилостной сладостью тлеющего под его когтями мира.       Камукура Изуру весь, от корней длинных чернильных волос, до кончиков пальцев на ногах, провонял лабораторией и больницей, от него несет медикаментами, медицинским спиртом, и нежной-нежной, сладкой почти, замшелой безразличностью - она отдает удушающей сыростью. Впрочем, оправдать его может один лишь только тот факт, что никакой он не древний. Ему несколько месяцев отроду, половину из которых он провел в темной комнате, сгорая от скуки, а вторую - в тошнотворной игре сумасшедшей, которая обещала разбавить ее, но сделала скуку еще сильнее. Камукура Изуру сказал бы, что ненавидит Джинко Эношиму, но это была бы ложь. Он никогда не испытывал ничего, кроме убивающей его скуки (и отголоска всепоглощающей печали).       Даже его тело не было древним - Хинате Хадзимэ было шестнадцать, и он был поразительно глуп, потому что решил отдать себя на опыты, чтоб показаться кем-то важным.       Иногда Камукура думает, что чувствует, как Хадзимэ разлагается внутри их тела.       Слуга лязгает цепью, и этот шум заглушает звук падения его тела на пол. В условиях апокалипсиса, в том психологическом состоянии, в которое ввела его своими играми Эношима, деменция Слуги проявляется чаще, давит на мозг мальчика, и заставляет его страдать сильнее, чем любое проявление отчаяния. Камукура не поворачивает даже головы к источнику шума - он и так знает что там. Он не хочет касаться безумия и болезни еще сильнее.       «А ведь ты можешь его спасти,» - по простому говорит Хадзимэ - в больничном халате, с любопытными глазами и вскрытым прямо по линии шва черепе. «Можешь, но не хочешь. Потому что ты мерзость.» Хадзимэ отходит к комку одежды и плоти, сжимающуюся от лихорадочной боли, нежно обхватывает бледные ледяные ладони, будто хочет согреть. Будто руки призрака могут кого-то согреть.       «Он был таким милым, когда пытался нас застрелить, помнишь?» - Камукура смотрит внимательно, как Хаджиме касается спутанных волос - красивый, мягкий белый цвет, отдающий легким розовым, вызывает зависть. У Камукуры волосы всегда были черные. Слуга всхлипывает, но его глаза не открываются, он будто спит и видит дурной сон.       Весь мир вокруг них - дурной сон.       Изуру вспоминает мальчика, который направил пистолет сначала на Эношиму (он мог застрелить ее, и все это бы кончилось - ничего бы даже не началось), а потом на самого Изуру (ты помешал ему спасти вас всех). Помнит восторг, чистый и подобострастный, все еще неприятный, но не схожий совершенно с той липкой, наполняющей отвращением эмоции, с которой на него смотрели ученые. Нагито Комаэда не казался неприятным.       Слуга, по правде сказать, тоже не был невыносимым. Иногда он говорил слишком много, но всегда унимался, следовало лишь Камукуре подумать, что это утомительно. Превосходная интуиция и незаурядный ум, лишенные тех скучных человеческих черт, которые только мешают достались Слуге в наследство от Комаэды, вместе с идеями о надежде, почти такими же бредово-абсолютными, никем не воспринимаемыми, что и идеи Эношимы - от этого пробирало. Изуру вглядывается в дрожащее тело, в измученное лицо. Что-то не так, внезапно думает он. Запах разложения - ласковый, сладкий, тошнотворный почему-то кажется другим, кажется сильным. От него несет духами Джунко, и Камукуре кажется, что он слышит ее смех. Это пробирает, это неправильно, это вызывает горе.       Камукура смотрит на Слугу.       Я хочу коснуться твоих волос.       -Я не могу помочь ему в этих условиях. Не после смерти Эношимы. Он... Он что-то сделал, и это ухудшило его состояние... - Камукура не должен чувствовать неуверенность, но зеленые глаза Хинаты наполняются тихой тоской, призрак ушедшего человека поглаживает скрытую варежкой рукой.       А потом он всматривается в Изуру, осуждающе, почти зло.       «Тогда создай эти условия, Абсолютная надежда. Для каждого из них.»       Не только для этого мальчика, что умирает на его глазах, но для каждого из них, кого он подвел однажды, последовав за сумасшедшей женщиной.       Камукура ведет плечами, подходит к Слуге, нет, к Нагито, отводит влажные пряди с его лба. Тонкая кожа очаровательно розовеет под его касаниями, и это выглядит в сотни раз лучше лихорадочной краски в щеках. Разрушители мира, думает Камукура. --Мне нужна твоя помощь, - слабо шепчет он, и Хаджимэ Хината тонко улыбается.

***

      Растерянность и страх - мнимая идея человечества, бессмысленная и пустая. Если ты можешь решить проблему - реши ее, если не можешь - не трать энергию зазря. Камукура верит в это, но так же он знает, что люди, которые, может, и разделяют его мнение, не могут следовать этой идее. Эмоции и чувства нередко сильнее их всех. Эмоции и чувства сильнее Хаджимэ Хинаты - не того призрака в больничной одежде, с мозгами наружу, что преследует его с нежной улыбкой - того, что оказался заперт на острове с толпой таких же напуганных и потерянных детей. Но Хината справится, Изуру знает, наблюдая за всем вокруг притаившись в тьме их общей на двоих черепной коробки, так глубоко, что мальчик и не ощущает ничего подозрительного. Этого достаточно - выглядывать чужими глазами, смотреть на нереальный мир с ощущением, что скуки не существует, потому что беспокойство всегда будет громче.       Беспокойнее всего Хината Хаджимэ ощущает себя рядом с Комаэдой Нагито. Непонимание рождает недоверие и раздражение, Изуру чувствует, как они сворачиваются в мальчишеском теле, как закипают эмоции, каждый раз, грозясь вытечь наружу с грозным шумом полноводной реки в дни, когда льды становятся слабее и воды побеждают. Великая, абсолютная надежда улавливает, как цепляется из раза в раз за образ Нагито, светлый почти болезненно, жадно поглощает любое выражение, любой взгляд, сравнивая постоянно с тем, что знал об этом мальчике раньше, когда любой его шаг сопровождали лязганья цепи и удушливый запах безумия.       Присутствие Нагито успокаивает его, и он тащит Хинату к нему ближе-ближе-ближе, чтоб узнать больше, получить больше. Маленькой несчастной удачи вечно оказывается мало, и глупый Хаджимэ не делает все проще - наоборот, мальчик сам не знает ничего о себе, о том, почему прикрывая глаза вечером он видит светлый образ - сам, без отчаянной нужды Камукуры.       Они влюбляются в Нагито Комаэду будто нарочно, будто зачарованные. При всех своих талантах Изуру не может сказать точно: все ли дело в глупом сердце, которое у них на двоих одно, или в удаче, что тоскует по надежде улыбкой печально-ласковой.       Почему-то только Камукура Изуру позабыл, что Нагито Комаэда - совершенная интуиция, превосходные аналитические способности, и отчаяние, родившиеся раньше, гораздо раньше, чем семя, посаженное в Осколках Эношимой - может быть ужасно радикальным. Может быть ужасно злым. Может угрожать взорвать остров, чтобы убить себя и выкурить предателя.       Камукура хочет впечатленно улыбнуться - но не может. Ему горько, и горе его всеобъемлюще, потому что он опять теряет Нанами Чиаки, и опять не дает Комаэде Нагито помешать Эношиме Джунко.       -Я наступаю на одни и те же грабли из раза в раз, - шепчет он, кутаясь плотнее в гуталиновую вязь собственной безысходности.       Хината Хаджимэ - его сосуд, его личина, его рождение и смерть - смотрит на него, ослепительный, яркость звезд залитая сиянием надежды - той самой, о которой в горячем бреду шептал Слуга - настоящей - и улыбается. Утешающе.       -Мы все исправим. Нам не нужна надежда, не нужно отчаяние, - он присаживается рядом, втягивая Изуру в свои объятия, - Нам нужно только наше будущее.       Образ улыбки Нагито - слабой, но ошалелой и пьяной, полной восторга - рождается в их голове, тепло его руки, коварные смешливые искорки на дне каемки радужки. Их будущее должно выглядеть так.       Последней мыслью Камукуры Изуру, перед тем, как они становятся Хинатой Хаджимэ - не дробями и частями потерянного во времени и собственной голове мальчишки, а целым, единственно правильным - становится это желание.

***

      Хината Хаджимэ просыпается полноценным.       Он знает множество вещей. Он многое умеет. Он будит всех их, улыбается, помогает. Он обнимает Махиру в ответ, он утирает слезы счастья Сонии, когда Гандам поднимается, он поет вместе с Ибуки, он помогает Соде разобраться с их камерами, он делает множество вещей, но самое главное, он ждет. Ожидание не мучительно, Хината слишком занят, чтобы упиваться им, но ни на секунду его мыслей не покидают длинные темные ресницы, оставляющие тени на бледных щеках, светлые пушистые волосы, в освещении камеры похожие на ореол священного света. В конце концов, не получается забыть о тонкой девичьей руке, слишком холодной, чтоб принадлежать живому, слишком отталкивающей, чтоб быть рукой Нагито, и ночами он собирает протез, и пишет Разрушителя мира. Потому что Нагито слишком долго спит. Потому что Нагито пора вернуться к нему.       «Ты Камукура Изуру или Хината Хаджимэ?» - спрашивает Нагито, пускай ответ он знает сам, пускай ему он не нужен.       «Оба» - тонкая улыбка становится тому подтверждением.