And I will gladly break it, I will gladly break my heart for you.
And I will gladly break it, I will gladly break my heart for you.
***
Cigarettes After Sex — Sweet.
У Вегаса мерцает перед глазами. Красным. Он грубо толкает Пита к стене вблизи окна, сверкая переливающимися мглой темными зрачками. Короткий вздох Пита, и рука ложится на его шею, сразу захватывая территорию сильными пальцами, пережимая бьющийся под тонкими стенками кожи пульс. Вжимая Пита в багровую идущую складками штору, которая узорами изрисовывает мягкую кожу оголенных плечей, он с силой кусает эту нежность куда-то в двигающуюся жилку. Туда, где все еще бьется жизнь, злость, грусть, желание — любовь к нему. К Вегасу. Пит протяжно выдыхает, смешивая воздух со стоном, дыша им куда-то в голову Вегаса, марая его лоб своим теплом. Вегас метается между Раем и Адом, продолжая сжимать чудесное тело в своих руках, не в силах прекратить движение пальцев по расписанной им же синяками коже. Не оставляя ни шанса на то, чтобы отстраниться, сливаясь в одну фигуру с Питом, прижимаясь так, чтобы залезть ему под ребра, туда, где теплится сердце. Чтобы спрятаться в этом тепле на целую блядскую вечность. — Ахх… Вегас, стой. — Пит не выдерживает где-то между десятым и одиннадцатым укусом, который вытягивает из него громкий болезненный стон, и он плывет руками по плечам Вегаса, пытаясь оттолкнуть. Не слушая, Вегас сцеловывает каждую родинку на мраморной коже, завороженно наблюдая за ними из-под дрожащих ресниц. Они такие живые, втравливающие жизнь и в самого Вегаса — хочется просыпаться каждое утро только для того, чтобы наблюдать за ними, чтобы касаться их и целовать. Костюм словно становится на пару размеров меньше, когда где-то в районе бедер беспощадно тянет и сдавливает, опаляя нижнюю часть быстро двигающегося живота. Но он не слушает свое тело, продолжая целовать каждый открывшийся островок кожи, стягивая с Пита его рубашку, превращая ее в помятое растянутое нечто. — Вегас. В голосе Пита щепотка предупреждения — и это уже говорит о том, что стоит остановиться, но Вегас чувствует себя ненормальным. Помешанным, разбитым, и чтобы собрать себя из мелкой россыпи осколков — нужен один лишь Пит, и подтверждение тому, что он все еще жив. Вегас не закрывает глаза, продолжая двигать зрачками, чтобы ловить каждое движение тела Пита, поднятие крепкой груди при сбитом дыхании, ритм сладкой шеи, которую Пит все же неосознанно подставляет под беспощадные клыки — и его осторожные пальцы, хватающие Вегаса где-то чуть ниже плечей. Немного отстраняющие от себя, чтобы заглянуть в томящееся на дне зрачков помутнение. Вегас смотрит на Пита в ответ, тут же ломаясь снова. — Пит. Звук на выходе скрипучий, как половица под ногами, жалобный, словно мяуканье потерявшегося котенка, зовущего свою маму. Вегас судорожно проглатывает все, что, возможно, ему хотелось сказать, когда Пит снова зовет его. — Вегас. Я рядом, Вегас, ты слышишь?.. Пит кладет на щеку Вегаса руку, мягко, растворяя на коже ладоней соленые капли, для самого Вегаса неожиданно появившиеся на его собственном лице. Ощущая ползущую по гортани дрожь, он старается сделать длинный вдох, чтобы успокоиться, но тихое размеренное дыхание Пита совсем рядом, его глаза, смотрящие с теплом, солнечные, волшебные. Его голос, снова, кажется, зовущий его по имени — и Вегас снова рассыпается на огрубевшие осколки холодного айсберга. Утопая в ледяном бескрайнем океане, доходя до дна, до того места — где Пита нет. Сегодня Пита чуть не убили — Вегас готов вырвать свои никчемные глаза, которые посмели пропустить момент, когда один из его проверенных деловых партнеров неожиданно перешел черту. Картинками собственных слез перед ним проносится сегодняшний день — он был слишком невнимателен, слишком сосредоточен на том, чтобы завершить сделку. Все пошло не так — но в какой конкретно момент — Вегас не мог сказать. Он был ужасным — потому, что дуло, которое направили Питу в лоб, вытрепало из груди его душу, выбило неожиданный вздох, сорвавшийся с губ, когда, казалось, все закончится прямо сейчас. Это застало врасплох — как удар под дых, как упавшая на его голову бетонная плита, придавившая мозг, который не успел за секунду придумать, что ему сделать. Как спасти Пита. Вегас опускает глаза, пряча свой взгляд под дрожью ресниц, снова замечая то, как алые пятна мелькают перед глазами. Багровые, вязкие, словно кровь, стекающая по бьющейся в судороге шее Пита, которая сейчас совсем близко. Чтобы прогнать леденящий кровь ужас, он снова припадает дрожащими губами к собственным укусам на чужой коже, целуя, так, как он любит. Как любит Пит. Когда во взгляде мерцают огни, представления, что, если бы не Порш и его молниеносная реакция — Пит рассыпался бы, как расколотая пополам хрупкая ваза, разлетелся бы по сторонам, словно пух. Если бы Порш не выстрелил в якудзу первым, навсегда лишив его жизни и стерев тошнотворную улыбочку с лица, Пит был бы мертв прямо сейчас. Вегас бы не успел. Не успел бы защитить. Пит умер бы потому, что он слишком невнимательный, ужасный, неосторожный, не оправдывающий никаких ожиданий. Никчемный, такой, каких нужно бросать, каким нельзя дарить ни грамма любви. Он не заслуживает. Обжигающий вены страх проносится в его крови со скоростью света. Дрожь добирается до сжатого горла и он снова издает скулеж. Чтобы отвлечь себя от представления простреленной головы Пита и того, как глянец пола испачкала бы кровяная лужа — он целует Пита чуть ниже плеча, цепляя рубашку слабыми пальцами. Ниже и ниже, губы к коже, его бесконечная любовь и преданность к мягким чертам и линиям, к изгибам тела Пита. Тесно, до сжимающихся легких, выдирающих из груди последний вздох. — Вегас. Очередная попытка достучаться, когда Вегас добирается до ласковой груди, на которой его собственные отметки. Его отметки, к которым необходимо снова жадно припасть ртом, чтобы обновить — и он делает это маниакально, снова отвлекая себя. Прокусывая кожу, слушая быстрое биение сердца прямо там, в глубине груди, которое мешается с еще более сумасшедшим биением его собственного, доходящим до ушей, он снова отвлекает себя. Отвлекает, отвлекает, ломаясь при этом — крошась на потускневший паркет, пачкая внутренности кровью, испускаемой сердцем. — Вегас. — снова звучит голос, вытягивающий Вегаса из чертог Ада. — Я жив. Это ударяет его так, словно он добровольно сложил голову на гильотину и лишился ее в считанные секунды, ибо он пораженно застывает, обрабатывая слова Пита, шепчущие ему это из раза в раз. Продолжающие шептать. Словно это поможет ему собрать себя по кусочкам. — Пит… — Я здесь, и я жив. Ну, посмотри же на меня. Сплетение его отчаянья и любви — того, что уничтожает. Голос все громче и требовательнее, зовет его — и Вегас поднимает голову. Пит снова улыбается, поглаживая его виски, в которых бьется напряжение, перекатывающееся туда-сюда. Делая это всегда так, чтобы успокоить — Пит повторяет свои движения и сейчас. Другой рукой касаясь дергающейся спины, он гладит ее, осторожничая с позвонками, обводя их узорами, разглаживая хаотичные складки на костюме. Прижимаясь лбом ко лбу Вегаса, Пит вынуждает его пойти на зрительный контакт. Только так Вегаса можно вытащить из кошмара, пока он продолжает свисать над бездной, не справляясь с этим самостоятельно. — Вегас, я здесь. Я с тобой. Уже все прошло, и я в полном порядке. Я рядом — и буду рядом всегда. Дрожь проливается на тело, оборачиваясь холодом, осторожно стекая вниз. Переплетая пальцы, ощущая исходящее от чужой ладони тепло, чувствуя, как губы целуют Вегаса в мочку уха, нежно, ласково, так, как умеет только Пит — это немного помогает. Вегас рвано выдыхает, режа чувствительные стенки горла потоком воздуха, теперь уже просто наваливаясь на Пита, зная, что он придержит и не позволит упасть в бездонную пропасть, он снова делает попытку дышать. — Давай, со мной. — Пит знает, что нужно делать, поэтому направляет. — Раз. — Раз. — делая длинный вдох, заключая воздух в клетке ребер, в сгоревших легких, Вегас пытается. — Давай, два. — Два. — выдыхает, освобождая грудь от тяжести. — Три. — Три. — снова делает вдох вместе с Питом, чьи глаза переливаются бесконечной помощью и любовью. — Я люблю тебя. — Пит неожиданно прерывает счет, и его слова уносят душу Вегаса к звездам. Он вжимается лицом в его шею, позволяя слезам пролиться прямо на нее. Размазывая по ней соль и свою льющуюся прямо из глаз боль, он чувствует, как руки мягко гладят его по плечам. Стряхивая его волнение, подбадривая. Вегасу так тяжело. Горло кровоточит, его глаза кровоточат, его сердце обливается холодной кровью, но Пит рядом. Он рядом — и это успокаивает. Все пути от тьмы ведут к твоим карим глазам. — Я люблю тебя. Вегас говорит. Теперь слова выходят мягкими, обожженными солью слез, но легкими. Такими, какими и должны быть. Он любит, поэтому принимает поцелуй Пита в свою макушку, раскачиваясь в его объятиях. Пит выводит его из темноты, словно маяк, показывает ему свой свет. Там, где ты разбиваешься на миллионы хрупких осколков, есть я, бережно собирающий тебя в глубину своих ладоней. Все правда так, как должно быть. Вегас лишь дышит с Питом — снова, повторяя счет раз за разом, пока тревога не уползает обратно в Ад, оставляя его со своей Любовью — тут, на земле, в их комнате, рядом с кроватью, на которую они оседают вместе. Пит не сводит с Вегаса своего внимательного взгляда, стараясь считывать каждую смену эмоций, чтобы предотвратить бурю. — Как ты? — спрашивает он спустя время, руками выводя узоры на затылке Вегаса, теплыми касаниями залечивая кровящие раны. — Я не знаю. — Вегас осторожно дышит, прогоняя тьму. — Но, наверное, лучше. Все благодаря тебе. — Все хорошо. Ты знаешь, что ты не виноват. Это не твоя вина. Ты не виноват. Пропуская неожиданную дрожь, добегающую до гортани, Вегас не поднимает головы, пряча взгляд в ключицах Пита, сокрытый в его объятиях и защищенный от собственных ужасных мыслей. Я не виноват. — Я не… — ком в горле продолжает быть ощутимой преградой, но Вегасу все же легче, поэтому он вступает с ним в кровожадную борьбу. — Я мог бы заметить. Я мог бы сделать что-то, чтобы обезопасить тебя. Если бы не Порш, то ты бы… — Тсс… — Пит прерывает поток слов, который грозится обернуться кислотным ливнем прямо по легким. — Вообще-то, у меня был пистолет, спрятанный в носке под штаниной. Вегас кашляет, сбитый с толку неожиданным смешком со стороны своего парня в такой-то ситуации: — Что? — Ну да. — губ Пита касается улыбка, и он ерошит волосы Вегаса, продолжая обнимать его. — Порш просто оказался быстрее. Если бы не он, я бы достал свой пистолет из носка и… Пау. Прострелил бы голову этому ублюдку первым. — Пит, это не смешно… — Я и не смеюсь. — голос Пита приобретает серьезность, когда он опускает голову, чтобы их с Вегасом лица были на одном уровне. — Не забывай, что я первоклассный стрелок. Ловкий, меткий, сильный и… — Пит. Я знаю это. — Ха-ха, ну вот. Я бы не позволил глупому япошке убить себя таким тупым способом. — со смешинкой выдает Пит, сверкая глазами, рассматривая плеск беспокойства на дне зрачков Вегаса. Обхватывая шею Вегаса рукой, он притягивает его к себе ближе, так, чтобы губы были на самом близком расстоянии, какое только может быть, смешивая их мягкие дыхания, до безумного трепета легких, которые прожигает насквозь от близости. Каждый раз — словно впервые. Вегас внимательно рассматривает лицо, потеря которого будет стоить ему собственной жизни, лицо, которое он любит до безумия, самое красивое, утонченное, проливающее солнечный свет на его жизнь в тени. Он посылает Питу серьезный взгляд, после недолгой паузы проговаривая: — Я должен защищать тебя. — И ты защищаешь. — мгновенно отвечает Пит. — Но я… — Вегас. — пальцы ложатся на горячую щеку, невесомо водят по скуле, доходя до уха и заправляя за него непослушную прядь. — Ты защищаешь. Ты делаешь все правильно. При нашей ситуации просто невозможно просчитать все до мелочей, всегда найдутся люди, желающие пустить пулю в твой лоб так же неожиданно, как и сегодня. Или в мой. — Я не позволю. В груди горит пламя, обжигающее мысли, твердящее одно: никто не посмеет обидеть тебя, пока я рядом. Пит кивает ему, сводя Вегаса с ума своими нежными ямочками при улыбке: — Я знаю. Поэтому, даже не думай о том, чтобы винить себя. В конце концов, я сейчас лежу рядом с тобой, так? И треплю тебя за щеку во-от так. Вегас неодобрительно морщится, когда Пит действительно тянет его за кожу на лице, озаряя комнату яркой улыбкой от открывшегося вида. Спустя мгновение Вегас кивает и прикрывает глаза, разнеженный пальцами Пита, двигающимися по его щекам сначала забавно, после легко, нежно. Это успокаивает, это дарит надежду и все же собирает Вегаса по крупицам заново, возрождая его из пепла. Пит топит сердце Вегаса в горячем воске, плавая по черному мрамору его вен, навсегда вливаясь в его безумную жизнь, в бурлящую кровь, текущую по дрожащим артериям, в его голову и грудь, которая сейчас волнительно трепещет. Он тянется навстречу лицу Пита, быстро находя его губы своими, сцеловывая с них всю мягкость и соль, которая, как оказывается, осталась после жемчужных слез самого Пита. Это добивает — заставляет Вегаса раствориться в нем, потеряться навсегда в нежных изгибах шеи, сжигающих его медленно. Мягкий свет торшера ложится на них пятнами и багровыми тенями, создавая уют и ощущение безопасности. Пит теплый, непоседливый, он смешной и любящий, прямо сейчас — рядом с ним, натягивающий на них одеяло, чтобы они наконец-то смогли поспать. Он живой — и он рядом. Глаза Вегаса слипаются, поэтому он не спорит с этим, почти мгновенно растворяясь в объятиях, засыпая в окружении спокойствия, прижимаясь лицом к молочной коже. — Люблю тебя. — шепотом где-то на грани сна и реальности Вегас щекочет шею Пита, который все еще гладит его по волосам. — Я тебя тоже, Вегас. Безумно. Спи давай. Раздирая собственные крылья в кровь, я выведу тебя из темноты. Перед глазами больше не мерцает красным.