Больно.

            Обычно на выходных я делаю что-то на сковороде с утра, завариваю ромашковый чай и спокойно усаживаюсь на табуретку, разговариваю с подругой о том, о сем. Это было настолько привычно. И привычным остается до сих пор. Это приятные моменты, которые я не способна вычеркнуть из своей памяти и благополучно забросить в коробку. А еще привычно нежится в ее объятиях, чувствовать запах ее волос и смотреть в ее глаза. Они как осенние листья. Светлые, наполненные еще хотя-бы каким-то теплом, зеленые вперемешку с карим. Мои любимые глаза, которые дарят спокойствие и уют моему разуму. С ней хочется просто уснуть и спать до тех пор, пока не станет скучно, а скучно не станет никогда. Спокойно, умеренно и хорошо.             Мне выдался небольшой отпуск и я очень этому рада, потому рассуждая о том, что так хорошо встречаться с той, которую любишь, а не которую выбрали родители или кто-либо еще, сижу на табуретке и общаюсь с подругой по телефону, попутно переписываясь с нашим с Сашей — моей девушкой — другом. В последнее время с ней у нас что-то не складывается. Она постоянно занята, не ходит со мной гулять, когда я ее зову, хотя сейчас весна и тухнуть дома — так себе затея. Я думаю об этом, слушаю болтовню Катьки — моей подруги — и тыркаю в экран телефона, читая сообщения и иногда забивая на них. Но одно сообщение заставило дернуться, вздрогнуть и застыть на пару секунд, сбивчиво отвечая Кате на какие-то вопросы. "слушай, мы можем встретиться? я хочу кое-что сказать по поводу тебя и Саши" — я читаю, и думаю, что можно встретиться и потом. Сегодня мы должны с Катькой пойти поиграть с ее подругой в волейбол и я несильно готова пропускать такую возможность. "извини, но сегодня я не смогу встретиться, кое-куда сгонять надо" — отправляя сообщение, меня сгрызает изнутри мысль, что нужно выяснять, почему Саша слишком много занята. Сердце стучит как бешеное, дыхания хватает едва-ли на один вдох. "она не хочет отношений, она не готова" — сердце продолжает стучать, я ошарашенно смотрю на экран, и, в принципе, об этом нужно было догадаться. Нужно было догадаться, что меня бросят. Карма всегда приходит. Сука, да почему? "хорошо, я поняла, спасибо, Макс" — сердце пропускает удары. Я стараюсь отстраниться, не видеть, не чувствовать ничего. Упасть в обморок и проваляться год в коме. Из-за сообщения. Одного. Катя заставляет смериться с этим, еще не зная, что произошло и своей болтовней заглушает мысли. Частично, но заглушает.             Я как-то раз бросила девушку спустя месяц отношений. Она рыдала в трубку, присылала гс с рыданиями и просила вернуться, простить, потому что вела она себя хуёво и тому подобное. Я до сих пор держу с ней общение, пусть мы как-то и поссорились, но сейчас вроде все хорошо. С Сашей я встречалась шесть месяцев, еще бы чуть-чуть и мы бы достигли цифры семь.             Катя что-то вещает мне в трубку, пока я учащенно дышу и пытаюсь успокоится. Как-бы у меня не поднялось давление, как-бы я не встретила ее сегодня.             Все было хорошо. С сентября по февраль все было хорошо. Но в марте. В марте все пошло по пизде. Она писала, говорила, что занята, что не может, что устала и я понимала. Я ей верила и до сих пор верю. Но есть, будто, осадок от чего-то. И я, написав краткое сообщение, переключилась в другой чат, попутно слушая, о чем вещает мне Катя. Я несильно вслушивалась, но что-то было по поводу ее сестры, что та — куда-то там уезжает. "доброе утро. если ты не хочешь и не готова... то, давай расстанемся?" — я отправила ей это сообщение, ожидая, пока она ответит. Сердце стучит где-то в горле, мысли перемешиваются, руки дрожат. Я, доев, все с также дрожащими руками, прощаюсь с подругой, договариваясь о том, что я встречу ее. Собираюсь, крашусь, прыскаюсь парфюмом, и вылетаю с квартиры, спускаюсь по лифту. Катя не знает, мама не знает, папа не знает. Никто не знает, кроме нас троих. Я, она и он.             Встретившись с подругой, двигаемся в мак — хотя сейчас это "Вкусно — и точка", — покупаем покушать. Я тирамису и какой-то бургер с чаем, она пирожок и тоже какой-то бургер с чаем. Стараюсь зацикливаться хотя-бы на таких вещах, чтобы не думать, чтобы глаза не наворачивались слезами и пред глазами не вставал ее образ. Образ, уже не моего, Одуванчика. — Катерин, у мя тут... — замявшись, попиваю чай, — Мы расстались. — оглашаю, и глаза наворачиваются слезами, но это проходит незаметно, что на руку. — С Сашей? — неуверенно спрашивает подруга, поглядывая на меня из-за большого стакана чая Lipton, — Да. — Ну и пошла она на хуй. — хмыкает Катя, откусывая пирожок и запивая его чаем. — Ты скоро свой тирамису доешь, м? — я смотрю на нее и думаю, что лучше выкинуть ее в мусорку и спокойно есть сладость. — Я не хочу шляться с пустой коробочкой от тирамису, — говорю я, закидывая ложку в рот и облизывая ее, — К тому же, если мы идем в парк и играть в волейбол, то я не найду ебучую мусорку, чтобы закинуть тебя в нее, — я улыбаюсь, смотря за тем, как меня посылают на хуй, хотя мне больше пизда нравится. — Ты ж знаешь о моих предпочтениях, нахер хуями кидаешься, м? — ухмыляюсь и четко смотрю в ее глаза своими. У нее они небесно-голубые, а у меня серо-голубые с карими крапинками у зрачка.             Мы выкидываем мусор и выходим с мака, отправляясь в парк. До волейбольной площадки идти примерно минут пятнадцать, а Катькина подруга, и, оказывается, подруги этой подруги, блять, ну вы поняли, уже там, на этой площадке. Мысли вновь копошатся; я вновь возвращаюсь к тем сообщениям; я вновь проверяю телефон на наличие сообщений; я вновь об этом думаю; я вновь стараюсь выгнать ее образ пред глазами; я вновь чего-то боюсь. Ее глаза — моя любовь, ее губы — моя мягкость, ее настроение — мое настроение, она — была моей. Я целовала ее в щеки, в подбородок, в губы, в шею. Я целовала ее везде.             Она была моей отдушиной, она была всем для меня и, наверно, стоило подготовиться к тому, что меня бросят. Наши отношения начались с дружбы. Она полюбила меня, как только увидела на поле. Я тогда наворачивала круги по стадиону, пытаясь отвертеться от назойливой девчушки, которую я бросила. Карма всегда приходит. Она названивала мне, писала и даже домой приходила, пьяная, зареванная. Я лелеяла ее, успокаивала, мыла и укладывала спать, целовала в лоб и уходила на диван.             Где-то за ветками деревьев и кустов показалась площадка и мы, разговаривая с Катькой, весело потопали, стараясь разглядеть новых знакомых — для меня и пару знакомых — для Кати.             С девушками познакомились, мое сердце стучало бешено также, как и с утра, не переставая, поэтому я была главной "собачкой". Бегала за мячиком туда и обратно, вначале чуть не сдыхая, а потом бегать стало проще. Играли, играли, играли, пока не услышала знакомое пиликанье. Лязг. Что-то бормочу под нос, мол "щас вернусь" и метаюсь к сумке, достаю телефон и вижу сообщение от контакта "Солнце" с парочкой красных сердечек в строке имени. "Сонь, прости меня, я правда не готова, прости" — гласит сообщение и мое сердце ухает вниз. Мне все больше хочется долбануться головой обо что-нибудь, чтобы грохнуться нахуй в иной мир блять, сука. Перед глазами снова вспыхивает ее образ; ее волосы, словно шелк; ее глаза, что смотрят тепло, без холода. Меня встряхивает и я пишу ответное, — "можно остаться друзьями?" — написав, смотрю на значок "в сети" и через пару секунд приходит — "конечно" — со смайликом "поцелуйчик". Я пишу лишь "спасибо" и убираю телефон в карман джинс, чтобы если что сразу ответить.             Я ухожу через часа два, медленно двигаюсь домой, чувствуя боль в боку и ногах, стопы болят, все тянет. Пока я одна, пока я иду домой, моим глазам можно слезиться и я спокойно могу поднимать голову вверх, чтобы не разреветься в весь голос. Но все равно глотаю эти ебанные слезы, чувствую ком в горле и боль. Больно. Просто больно от того, что я понимаю, но не принимаю. Я не хочу принимать и понимать. Хочу забыться в алкоголе, или въебать в какую-нибудь стенку, или покурить, выбивая из легких весь кислород, впуская лишь никотин. Такое саднящее чувство посещает, когда куришь, такая волна приятности растекается по всему телу, что хочется выть. Сейчас хочется выть, потому что больно. Хочу прибежать к маме — как в детстве — и указать на кровоточащую рану, она же обязательно перемотает, успокоит и скажет, что заживет.             Я прохожу возле знакомой площадки, надеясь встретить Сашу. Но прохожу, не останавливаясь, лишь вздыхаю и бормочу. Щас, примерно, около часов шести вечера и мне остается совсем немного дойти до дома, если бы не она. Она стоит у моего подъезда, рассматривая асфальт под ногами, ее волосы ерошит ветер. А я смотрю на нее и единственное, что происходит, так это то, что мои глаза застилает пелена слез. Они начинают градом сыпаться с моих глаз, губы искривляются и преображаются в кривую улыбку. А я стою и смотрю на нее, не смея пошевелиться.             Что-то в голове щелкает и я срываюсь с места. Похуй, что болят ноги. Похуй, что болит бок. Похуй, что больно. Подлетаю и обнимаю ее. Она охает, но после обнимает меня в ответ. — Привет, Сонь. Я принесла... — Ничего не говори сейчас, пожалуйста... — шепчу я, не давая ей сказать и слезы орошают ее кофту на молнии, что она так любит.             Мы стоим у моего дома и я обнимаю ее. Чуть-ли не рыдаю у нее на плече и, кажись, мое лицо будет зареванным. Я отпускаю ее и она вручает мне то, что я подарила ей пару месяцев назад — дорогое колье, предназначенное ей на Новый Год. — Нет, Саш, я не возьму. Это твое и будет твоим. — говорю я, а после вновь обнимаю ее, шепча "до скорой встречи" и ухожу. Поднимаюсь на свой этаж, захлопываю дверь и опускаюсь вниз.             Истерика как всегда кстати.

      Мне правда больно, сука,

и я правда реву под дверью,

после встречи с тобой.

Ты просто не готова,

я понимаю.

Но всегда знай,

я люблю тебя