тёмные воды

Обжигая пронизывающим до костей холодом, океан поглотил его. Он окутал его и затянул под воду, поглотив целиком в потоке пузырьков, вытеснив из его лёгких весь, до последней капли, воздух. Ли Ляньхуа брыкался, но его ноги отказывались ему подчиняться. Он пытался дотянуться руками до ускользающей поверхности, освещённой луной. Под тяжестью сожалений он погружался всё глубже и глубже, и его лёгкие были готовы разорваться из-за недостатка кислорода. Необходимость выжить боролось с осознанием того, что борьба бесполезна. Мышцы его шеи напряглись, но он не позволил солёной воде коснуться губ. Ли Сянъи… Это имя. Когда-то оно было надеждой, но теперь превратилось в проклятие. Что-то обхватило его лодыжку, и Ли Ляньхуа скосил глаза вниз. В сгущающейся темноте он едва различал бледное лицо и белые словно мел руки, хватавшие его за икры, подбирающиеся к коленям, вцепившиеся в одежду. Старший. Призрачный губы мужчины зашевелились, произнося слова, которые Ли Ляньхуа скорее почувствовал, чем услышал, которые проникли до самого мозга костей: Идём домой. Просьба должна была звучать приглашающе, даже ободряюще, но губы Шань Гудао исказили её во что-то зловещее и угрожающее. Ли Ляньхуа попытался оттолкнуть его, но мужчина вцепился в него, увлекая их обоих ещё дальше в глубины океана. За ними, словно за погружёнными в воду коробочками с семенами лотоса на длинных стеблях, поднимались похожие на шары лица: члены ордена, которые доверили Ли Сянъи свои жизни, их кожа теперь напоминала древесину, ребристую и жилистую, глаза ввалились. Он привёл их всех к смерти, и теперь они приведут Ли Ляньхуа к его собственной. Подходящий ад для того, чьё высокомерие стоило стольких жизней. Вниз. Вниз. Вниз. Ли Ляньхуа затягивало всё глубже и глубже, он больше не мог сопротивляться требованию океана сдаться. Ужас заставил его закрыть глаза. Его рот открылся против его воли. Он закричал, впуская в лёгкие солёную воду. Вода стремительно заполнила лёгкие, обжигая изнутри. Поглотив. Вода поглотила его настолько сильно, что он едва заметил сильные руки, которые схватили его за плечи и потянули вверх. . — Ли Ляньхуа. Дезориентированный, неспособный управлять собственными движениями, с кружащейся головой, Ли Ляньхуа не мог узнать голос, зовущий его. — Дыши. Тот же голос, громче, настойчивее. — Ли Ляньхуа. Приказной тон совсем рядом с ухом заставил его открыть глаза. Дышать? Он не мог дышать. Призрачные руки схватили его за ноги, потянув вниз, чёрная вода раздавила его в своих глубинах. Он тонул. И, может быть, он это заслужил, но осознание этого было тысячью клинков, разрезающих его на части. Он… — Ли Ляньхуа, посмотри на меня. Руки. Чьи-то руки легли ему на плечи, мягко направляя его. Те же самые руки, что вытащили его из пучины. Ли Ляньхуа, наконец, совладал со своей паникой, чтобы подчиняться приказам, заставив себя сфокусировать взгляд. Он провёл пальцами вверх по твёрдым рукам, к встревоженному лицу человека, вглядывающегося в его лицо. — Фан… Добин? По крайней мере, он попытался говорить. То, что вырвалось наружу, было немногим больше, чем сдавленный хрип, переходящий в приступ кашля. Его лёгкие разрывались, словно солёная вода обжигала их. Но несмотря на это, он верил, что море не забрало его. Обведя пространство вокруг себя затуманенным взглядом, он увидел знакомые очертания Лотосового терема, залитые мягким золотистым светом. Он сидел в постели, не тонул. В безопасности. В Лотосовом тереме море не могло добраться до него. Рядом были Фан Добин и Хулицзин, и оба смотрели на него с тяжёлым беспокойством во взглядах. — Принести тебе твоё лекарство? — несмотря на то, что Фан Добин сам задал этот вопрос, он не делал ни малейшего движения, чтобы подняться или разорвать зрительный контакт. Ли Ляньхуа был благодарен за это. Непокобелимость молодого человека стала для него якорем, ухватившись за который, он убеждал себя успокоиться; умудрившись покачать головой, несмотря на то, что от этого действия у него закружилась голова, он протянул нетвёрдые руки, нащупывая рукава Фан Донбина. — Нет. Не нужно лекарств. И невысказанное. Пожалуйста, не двигайся, ещё чуть-чуть. Фан Добин остался на месте, позволив Ли Ляньхуа прислониться к нему. По мере того, как уровень паники спадал, с лица юноши исчезала и доля беспокойства. В конце концов он отважился: — В порядке? Ли Ляньхуа кивнул, всё ещё не доверяя собственному голосу. Он ослабил хватку на ткани рукава, чувствуя приближающееся смущение. — Тебе снился кошмар, — объяснил Фан Добин, всё ещё настороженный. — Я пытался разбудить тебя, но… Ночной кошмар, омытый воспоминаниями десятилетней давности. Ли Ляньхуа всё ещё чувствовал пронзающий холод в своих костях, содрогнувшись прежде, чем смог остановить себя. Его зубы начали стучать. Фан Добин заметил это, и беспокойство, от которого он не успел избавиться до конца, вернулось с новой силой, прочертив глубокую морщинку между его бровей. Он подобрал своё одеяло с пола и обернул его почти вдвое вокруг Ли Ляньхуа, словно это могло остановить дрожь… или, возможно, не позволить ему развалиться на части. — Хочешь поговорить об этом? Ли Ляньхуа напрягся. Должно быть, что-то отразилось на его лице, потому что, когда он сильнее закутался в одеяло, Фан Добин сжал губы и понимающе кивнул. Спустя долгие мгновения тишины, молодой человек добавил: — Что ж, если ты вдруг передумаешь, я всегда готов выслушать. От его искренности у Ли Ляньхуа защемило в груди. Поговорить об этом? Он не смог бы, даже если бы захотел. Как он вообще мог бы выстроить свои слова так, чтобы они не были полностью обличающими? Его опасных слов было достаточно, чтобы убить Шань Гудао задолго до того, как кто-либо другой добрался до него. Шань Гудао — биологический отец Фан Добина. Ли Ляньхуа и так ступал по тонкому льду, остро осознавая, насколько он уже переступил черту. Нет. Он не мог говорить об этом. И всё же… Эти руки, протянутые с такой уверенностью, способные вытащить его из ночного кошмара… — Я заварю чай. Тебе нужно согреться, — Фан Добин поднялся, возвращая Ли Ляньхуа в настоящее. Хулицзин занял освободившееся место, положив голову на укрытые одеялом колени Ли Ляньхуа, глядя на хозяина снизу вверх, словно говоря Ты думаешь слишком громко. Ли Ляньхуа провёл пальцами по шерсти собаки, нежно поглаживая заострённые уши. Он не понял, что сказал «Спасибо», пока Фан Добин не ответил через плечо. — Не нужно благодарности, просто цени меня, помнишь? Слегка нахально, возможно, в попытке прогнать затянувшееся беспокойство. Губы Ли Ляньхуа дёрнулись. Он не смог скрыть это вовремя, из-за чего получил порцию раздражающего смеха. Но когда Фан Добин вернул своё внимание чаю, мимолётная улыбка Ли Ляньхуа исчезла, и он посмотрел в спину Фан Добину, чувствуя, как что-то тяжёлое оседает у него внутри. — Я действительно дорожу тобой, — выдохнул он достаточно громко, чтобы услышал Хулицзин. — В этом-то и проблема. Слишком сильно. Он дорожил Фан Добином… слишком сильно. Какое право он — скрывающийся призрак — имел дорожить кем-то более искренним, чем он когда-либо мог надеяться быть? Фан Добин был лунным сиянием на поверхности океана, был вне досягаемости. Дни Ли Ляньхуа были на исходе, и он не смел поверить, что ему суждено надеяться на такое. И всё же… Надежда оставалась, упрямо цепляясь. Фан Добин бросил взгляд через всю комнату, проверяя Ли Ляньхуа, при этом пытаясь притвориться, что не проверяет. Одеяло, казалось, сотворило своё волшебство, и Ли Ляньхуа понял, что перестал дрожать. Хулицзин подставил спину под новую порцию поглаживаний, и Ли Ляньхуа посмотрел на него сверху вниз, чувствуя, как комок подступает к горлу. Полагаю, подумал он почти с болью, должно быть, что-то я сделал правильно? Чтобы обо мне так заботились. Судьба определённо улыбнулась ему, несмотря ни на что. Что до надежды… какой же ужасной вещью она была.