плацебо

Дни рождения Хакури проходят по двум сценариям: обычно всем на него наплевать, дай бог повезет наткнуться на добросердечных наложниц отца, которые потреплют его по волосам и пожелают удачи, либо же Хакури сталкивается с Соей, от которого не успевает спрятаться. Чаще всего брат находит его под конец дня, награждает парой праздничных тумаков, а потом сгребает в медвежьи объятия. В такие моменты он выглядит почти нормальным, и Хакури благодарит его может даже чуточку искренне, потому что в дни рождения Соя проявляет странную милость и не избивает его до крови из носа. Жалеет, что ли. Но он всегда тащит его с собой куда-нибудь, долго распинается о братской любви… Но лучше уж так, хотя бы не избиение. В такие ночи он даже засыпает спокойно, потому что кости не ломит. Но восемнадцатилетний рубеж — это важная дата. И Хакури ждет его с ужасом. Теперь он не просто бесполезный ребенок, он буквально нахлебник в семье. Таланта к чародейству нет, умом особо не блещет. Отцу он бесполезен, братья над ним насмехаются, а Хакури раздумывает, не добыть ли ему в день рождения крепкую веревку, чтобы закончить все в тот же день, когда начался кошмар под названием «жизнь». Чем ближе знаменательная дата, тем страшнее ему становится. Может, отец его выгонит? Было бы замечательно, он бы ушел так далеко, как только смог бы, может, даже убивать себя передумал бы. Но зачем отцу это делать? То есть, конечно, Хакури бесполезен, но он все еще его сын, а у Сазанами Кьеры есть страстное желание обладать тем, что принадлежит ему, даже детьми, так что о свободе от клана Хакури может только мечтать. Жаль. Было бы так замечательно! Потому пока что избавление себя от жизни выглядит привлекательней всего. Он в ужасе засыпает вечером предыдущего дня… С утра едва не взвизгивает, когда распахивает глаза, а прямо над ним видит лицо Сои, близко-близко. Кисточки его косичек щекочут лицо, лицо брата бесстрастно, но Хакури сдерживает желание заорать и просто вжимается в постель. Однако Соя не выглядит так, будто сейчас устроит ему порку: он просто осматривает его со странным любопытством, будто пытаясь понять, что в Хакури изменилось с наступлением восемнадцати (ничего), после чего вдруг хмыкает и улыбается, опускаясь ниже. Кровать под его весом начинает опасно скрипеть. Хакури же жмурится, когда Соя влажно целует его щеку. — С днем рождения, любимый братец, — шепчет он, и от этого голоса у Хакури по спине идут мурашки. — Я приготовил кое-что особенное для тебя сегодня. Ах, наверное, праздничное избиение или что-то в этом роде. Хакури все равно; он продолжает смиренно лежать под Соей, ощущая идущее от него, словно от печки, тепло. Было бы чудесно, если бы брат не занес сегодня кулак, а просто обнял бы его, такое Хакури запросто бы стерпел — легко бы притворился, что не помнит никаких обид, и что Соя — и правда любящий старший брат. Однако, вместо удара по лицу Соя вдруг сползает вниз с кровати и садится рядом, после чего озирается по сторонам с таким видом, будто планирует что-то. Потом резко переводит взгляд на Хакури, как хищник. — Сегодня вечером ты идешь со мной. Это не вопрос, да и Хакури нечем возразить — в конце концов, для всего поместья, несмотря на дату, сегодня самый простой день. Ведь никому, кроме Сои, нет до него дела. День проходит спокойно. Пара наложниц отца вспоминает, что у самого неудачливого из сыновей Кьеры сегодня праздник, и поздравляют его, но братьям и сестрам настолько наплевать, что Хакури может лишь благодарить богов, что они не помнят дату его дня рождения, иначе устроили бы ему праздничный мордобой. Единственный, кто помимо Сои вспоминает — отец, но разговор с ним короток, выглядит будто Кьера делает это для галочки, и, наверное, так оно по факту и есть. Наверняка более талантливым детям что-нибудь бы и подарили, но Хакури, к сожалению, не нужен даже собственной родне, обходится лишь словами. Ему хочется запереться в комнате и долго тихо плакать, но сегодня вечером он идет с Соей куда-то, а если тот увидит его с покрасневшими от слез глазами, то скорее всего изобьет на месте, даже если Хакури честно скажет, что просто переживает на то, что всем все равно (что по меркам Сои, как он знает, достаточно безобидное заявление). Скорее всего брат заявит, что думать таким образом эгоистично, и вообще, разве Хакури нужен кто-то кроме Сои? И так далее. Он терпеливо дожидается Сои в своей комнате, а тот манит его за собой пальцем. На закономерный вопрос, зачем они куда-то идут, тот вдруг резко останавливается и кладет руку Хакури на плечо, сжимая его так крепко, что тот едва удерживается от скулежа. Когда-нибудь он сломает ему плечо, это уж точно. О, Хакури не может дождаться, когда это свершится. Может, тогда брат наконец убьет его, и он будет счастлив — потому что больше не будет жить в этом аду. — Глупый, это же сюрприз. Как я могу тебе рассказать? Потом оглядывается назад. — Это не в поместье. — В городе? — Хакури искренне удивляется. — Разве отец разрешает нам покидать без согласования дом? — Мне — разрешает, — отрезает Соя с таким видом, будто его мнение отца не волнует совершенно. Иногда Хакури удивляется, что брат настолько высоко ставит его превыше отца и клана. Это почти льстит; если бы Соя не избивал его до крови, то, может быть, Хакури легко бы убедил себя, что тот его любит. Хотя нет, он знает, что Соя так проявляет симпатию, этому множество доказательств, но насилие давит на корню все попытки Хакури искренне поверить в собственную красивую ложь. Любит ли он Сою, как единственного, кому есть до него дело? Он не знает. Но то, что боится — это да. Ах, если бы только боги даровали ему возможность покончить со всем… За пределы поместья Хакури выбирался редко, и потому город, несмотря на понимание, что это за место, ему незнаком. Соя ведет его прочь запутанными путями, потом они вызывают такси, и он садится настолько близко, что их колени соприкасаются; рука Сои по-хозяйски лежит на плече Хакури, и он не дает брату и слова пикнуть, расплачиваясь и говоря с таксистом сам. Но Хакури становится все равно, он лишь с любопытством смотрит на мир красок вокруг, Токио, куда ему никогда не сбежать, ведь он навечно связан с семьей Сазанами. Может, попытаться сделать что-то опасное, глупое? Чтобы разозлить отца!.. Вряд ли его просто изгонят, конечно, но если это серьезное дело, то, может, убьют? Было бы так неплохо… Он с тоской смотрит в сторону группы школьников, которые тут же исчезают позади, и чувствует накатывающую волну зависти. Отчего же он не родился талантливым? Отчего же он не родился в нормальной семье? Узнать бы, каково это — заводить дружбу, иметь любящего отца! Нормального старшего брата! Все это несбыточно. Выходят они у какого-то мелкого бара, и Соя в не свойственной ему спокойной манере объясняет: — Я часто захожу в это заведение, когда хочу выпить. Отец, разумеется, об этом не в курсе, но я знаю, ты ему не скажешь, — они заходят внутрь, и Соя кивает человеку за стойкой, после чего направляется к самой дальней закрытой кабинке. Хакури лишь с любопытством смотрит по сторонам, пока не совсем понимая, что именно хочет брат. Когда он садится внутри на мягкий диван напротив Сои, тот вдруг хватает его за плечо и подвигает к себе ближе, после чего простецки замечает: — Сегодня мы выпьем за твое здоровье, Хакури! Это… так странно, что несколько раз Хакури моргает, думая, что ему послышалось. Потом дергается, зная, что может последовать в случае неверного ответа. — Спасибо большое, — но потом Хакури неуверенно смотрит назад. — Но, э… Мне еще нельзя? Соя вздыхает с таким видом, будто слышит наивную глупость. Потом вдруг задумывается. — Ты про закон? — Ну, да? — Хакури. Мы семья криминальных авторитетов. К черту закон. Это так логично и странно слышать от Сои, что Хакури вдруг кивает, думая, что аргумент неоспоримый. Когда им приносят бутылку и пару чарок, Соя аккуратно разливает их, после чего протягивает одну Хакури. Пахнет сладковато, и Хакури выжидающе смотрит на брата, ведь не дай бог он сделает тут что-то без его приказа, смерть гарантирована. Ну, ладно, не смерть… Если бы Соя его убил, то, пожалуй, Хакури бы сделал это намеренно. А лежать после собственного дня рождения со сломанными ребрами, пока всем остальным наплевать, пока он даже встать поесть не может… Нет, это ужасно. Хакури знает. Это был его пятнадцатый день рождения. — Я думаю, давно пора было тебя сюда сводить. Но у меня все не было возможности, потому что ты был слишком мелким… — Соя подбадривает его, призывая выпить. — Ну же. Это сакэ. Это твой первый раз, да? Когда ты пробуешь алкоголь. Ох, в первый раз, да? Он думает, Хакури пьет в первый раз? Наивный Соя! Хакури уже пробовал сакэ до этого, и он прекрасно знает его вкус и свойства; в том году, когда был какой-то громкий праздник, на который позвали кучу гостей, сумел узнать. Отцу, красовавшемуся своими лучшими сыновьями, было не до Хакури, как и Сое, что там присутствовал; тогда он сумел выкрасть бутылку сакэ, которую потом долгое время пил после самых жестоких побоев. Глупо, конечно, но как плацебо работало. Так что, неожиданно для себя, Хакури выяснил, что у него оказалась неплохая устойчивость к алкоголю, во всяком случае, он не помнил ни головной боли, ни любых других симптомов. А теперь Соя предлагал ему выпить вместе… Он думает, что Хакури захмелеет он, поэтому сюда тащит. Нельзя давать ему понять, что это чушь. Потому Хакури с видом, будто впервые в жизни глядит на сакэ так близко, опустошает чарочку и затем наигранно морщится. — Ой, как крепко. У Сои сразу глаза блестят, так довольно, что Хакури тошно. — Это потому что ты не готов к такому. Но ничего. Раз никто тебя не поздравил, поздравлю я. Потому что я тебя люблю. Ты слышишь, Хакури? — Я… … слышу. — …тоже тебя люблю, старший брат. В радостном возбуждении Соя начинает распитие… И тут выясняется самый странный факт, которого Хакури не ожидает, потому что тот попросту не укладывается в его мировоззрение. Соя — здоровый юноша в самом расцвете сил, ростом он не то, что выше отца — многих его коллег из подполья, которые славятся своей силой (как слышал Хакури). От него ждешь чего угодно, выдержки, стойкости, но, оказывается, хмелеет он так быстро, что Хакури только поражаться может, как же отец не узнал о пьяных похождениях своего любимца, если его так расклеивает с одной бутылки алкоголя. Но если Соя об этом в курсе, то зачем позвал Хакури сюда? Или надеялся, что Хакури сморит раньше? Был ли в этом хоть какой-то тайный замысел, или Соя действительно просто захотел выпить с младшим братом, потому что хоть в какой-то момент в его странной голове появилась вполне адекватная мысль? (да, пить раньше закона плохо, но Соя прав — они ведь действительно и так нарушают закон каждый божий день) Брата развозит. Он начинает улыбаться, больше распускает руки, но без агрессии, просто прижимает Хакури к себе и дышит ему в шею. Хакури настолько растерян, что не знает, что ему и думать, потому просто пьет еще. Жаль, что на него опьянение так быстро не действует. Может потом он и повеселеет слегка, но не сейчас точно. — Хакури… Хакури… Соя дышит ему в шею, почти ложась на него. — Хакури… Я так люблю тебя, так сильно, я… Он опускает голову брату на колени и глядит слезящимися глазами, а Хакури замирает. Что сейчас сделать? Стоит ли отвечать? Он никогда не видел брата таким, для него Соя всегда оставался где-то в недосягаемой вышине, пуст иногда его и пробирало на слезы. Но это все обман, Хакури знает… Обычно. Но сейчас — нет. Черт. Наверное, ему тоже в голову ударил алкоголь. Дрожащими руками он касается лица Сои, отчего тот застывает, будто восковое изваяние, и убирает пальцами непослушные косички с его лица. Все это время брат недвижим, он просто смотрит на то, как Хакури касается его, а потом вдруг хватает за руку, так неожиданно, что тот едва не взвизгивает. Но вместо боли в запястье Хакури чувствует, как Соя тянет его вниз, к себе, после чего сгребает в объятия. От него пахнет сакэ. — Ох, Хакури… — Брат, если тебе нехорошо, давай поедем домой. — Нет… Мне просто замечательно. Хакури… Хакури… Прости меня… Внутри Хакури все застывает. — Что?! — Прости, что я… Что я… Неужели он сейчас извинится? Неужели признается по пьяни, что испытывает вину за все избиения? Это вообще возможно? У него есть совесть? Хакури поднимает взгляд на Сою, у того вновь глаза на мокром месте, и нетвердым тоном он мямлит: — Мне стоило… муштровать тебя в детстве… сильнее… Чтобы ты не был таким слабаком. Это из-за меня… Почему-то Хакури даже не разочарован. — Да ладно тебе, — пытается пошутить он, явно чувствуя уверенность; сейчас Соя не в том состоянии, когда его можно всерьез опасаться, он и сидеть то почти не может. — Мне бы уже ничего не помогло. — Не правда… Смешно, что Соя так в этом уверен. Только он в Хакури и верит, когда даже он сам потерял в себя надежду! Какая же жестокая у него судьба! Ему так хочется дернуть Сою за волосы, ударить его головой о зеркальный столик рядом, но как он может? Несмотря ни на что, несмотря на все невзгоды и раны, Соя — единственный, кому есть до него дело! И иногда мысль об этом так льстит — ведь ни на кого иного взгляд талантливого брата не пал, лишь на него! Но как же Хакури ненавидит это чувство! Он сам виноват во всем! Ах, почему же он такой слабак?! — Ближе… Хакури. Выбора нет, потому он послушно подвигается к брату, и тот вдруг растягивает губы в улыбке. Когда его рука тянется к лицу Хакури, тот замирает, чувствуя растущий в сердце страх, но вместо удара следует лишь прикосновение к лицу. Пальцы брата пробегаются по скуле, а Хакури и не дышит вовсе. Соя будто этого не замечает. Он слишком пьян. — Как хорошо… что у тебя есть я, да?.. Хакури и не знает, что на это ответить. Если бы не Соя, то сегодняшний день прошел бы в одиночестве. Если бы не Соя… Но сегодня он даже не избил его. Просто сводил в красивое место и дал попробовать алкоголя. Это так странно. Вместо ответа Хакури просто берет его руку в ладонь и сжимает, и, кажется, Сое больше ничего и не нужно. Он некоторое время смотрит на брата, его раскрасневшееся от алкоголя лицо, затем садится. Трясет брата за плечи и вздыхает, понимая, что тот, кажется, уснул. Отлично, всего одна бутылка — и уже все? Или он выпил еще до того, как они добрались до бара? Впрочем, в одиночку окорячить бутыль сакэ за один присест — все равно смело, но Хакури бы никогда не подумал, что брату вдарит в голову так сильно. Он смотрит на Сою… Потом тянется к его карману и вытаскивает кошелек. Хорошо было бы сбежать. Но Хакури знает, что его найдут. Со вздохом он идет на выход из кабинки. Надо попросить телефон у бармена, чтобы вызвать такси. Протащить брата домой так, чтобы никто не заметил — сложная задача, но выполнимая, благо, за все годы Хакури научился не привлекать к себе внимания. Тащить Сою тяжело: у того заплетаются ноги, он выше и тяжелее, но Хакури кое-как дотаскивает его до своей комнаты и сбрасывает на постель, где тот почти моментально засыпает. Некоторое время он смотрит на него сверху вниз, размышляя, как здорово было бы придушить того подушкой. Но Соя ведь сильный. Он мигом его остановит, даже пьяный. Потому Хакури просто садится рядом и опускает взгляд в пол. Какой странный день рождения. Он думал, что проведет его в одиночестве, или что Соя изобьет его в честь праздника настолько сильно, что на следующий день у Хакури не будет сил встать с постели. Но вместо этого они отправились в бар, просто немного выпили, а потом выяснилось, что Соя плох с алкоголем. Это так странно. Так… Может, почаще его поить? Спящий, Соя выглядит безмятежно. Словно у него все в порядке с головой, словно он нормальный старший брат. Хакури смотрит на него неотрывно, а сам не понимает, счастлив ли он, ведь сегодняшний день прошел почти идеально: тихо и спокойно, без издевательств. Он тянет руку, ведя по волосам, и от этого Соя вдруг раскрывает глаза, медленно… Он смотрит на Хакури с едва заметной улыбкой, и только. Ни слова не произносит. Сейчас он чувствует себя так, будто может сделать что угодно. Наверное, так Соя себя ощущает? Когда ты смотришь на человека перед собой и видишь, что только твое желание будет играть роль? Жаль, что такое не для него. Такие мысли никогда не посещали Хакури до этого. Вот оно, опьянение? Он не знает. Хакури наклоняется ближе. Сегодня, пожалуй, он может преодолеть ужас. Это был довольно неплохой день… Плюс, он тоже чуточку пьян. — Спасибо. Соя сам тянется к поцелую в лоб, жмурится… — Останься. Я не хочу, думает Хакури. Завтра вернется тот Соя, что избивает меня, которого я боюсь. Ах, если бы только можно было оставить рядом брата, что глупо напивается. Но некоторые вещи несбыточны. Мысль о том, что ждет его завтра при отказе пробирает до костей, и Хакури еще раз смотрит на Сою, неуверенно, и тот тянет руку, невероятную горячую. Ей же он обнимает, когда Хакури ложится рядом. От него все еще пахнет алкоголем. — Я люблю тебя, братик. — Я тоже люблю тебя, Соя, — произносит Хакури, обращаясь к брату, который исчезнет с наступлением завтрашнего дня. Он прижимается к торсу брата крепче, чувствуя, как Соя его обнимает, и все, о чем он мечтает в ту ночь — далекие видения, в которых ему не придется бояться наступления следующего дня.