***
Дома прохладно и пахнет булочками. Эрик лежит у балконной двери, купаясь в лучах попадающего в квартиру солнца, и ест фруктовое мороженое. Оно стекает по пальцам, но он вытирает их сразу же о влажную салфетку, которую с собой предусмотрительно взял. День клонится к своему завершению. Огромный огненный шар вот-вот упадёт за дом напротив. Эрик поворачивает голову, отрываясь от созерцания резвящихся на площадке у дома детей. Рядом с ним лежит анкета. Уже заполненная. Он вдруг вспоминает лицо Сону. Что это была за эмоция такая? Он так разозлился в тот момент, что просто убежал. Эрик вытирает упавшую на пол липкую каплю. Ну, не важно. Он отнесёт заполненную анкету в клуб с утра пораньше. Потом, после занятий, поговорит с тренером. И, если понадобится, уйдёт. Стиралка пищит. Эрик думает о совершенно не сношенных, чистых бутсах.***
Помещение клуба фотографии светлое. Эрик отдаёт анкету нуне, которая в клубе главная. Смотрит по сторонам. Одна из стен увешана фотографиями, которые выставлялись на прошлом фестивале. Эрик смотрит на одну, конкретную: крупный план счастливо улыбающегося парня, забившего решающий гол в одном из самых важных для их школьной команды матчей. Эрик помнит, как подскочил тогда. Как Сону, как только его прекратили все обнимать и на руках таскать, побежал к нему. Как он пах: грязью, травой и потом. Как крепко они обнялись. Эрик отворачивается в сторону окна и шуршащих на ветру полупрозрачных белых штор. — Всё замечательно. Я очень рада, что ты всё-таки решил присоединиться. Но, Эрик, что будет с твоим футбольным клубом? Эрик не понимает, из-за чего все так об этом переживают. Он отвечает с искренним безразличием: — Просто уйду, если что. Я всё равно со скамейки запасных не вставал ни разу. Нуна отчего-то смотрит с сомнением, но, в итоге, медленно согласно кивает. — Ну, хорошо. Тогда, сможешь сегодня прийти? Наын, ну или кто-нибудь ещё из девочек, объяснит тебе, как пользоваться красной комнатой. — Да, только зайду к тренеру. Шум и гам перетасованного класса. Они с Сону и в этот раз попали в один. Они с Сону и в этот раз вытянули соседние места на жеребьёвке. Сону сидит у окна, отвернувшись от класса. Он как герой из манги: за последней партой, позади него разве что окно открытое, шевелит шторы в классе. Такие же, как и в клубе фотографии: белые, полупрозрачные. Эрик делает вдох. Громко опускает вещи, но первым не здоровается. Сону на него даже не оборачивается. Тогда Эрик говорит: — Заявку я отнёс. Её приняли. Сону молчит в ответ. Эрик чувствует себя дураком. Переключает внимание, когда к нему подходит одноклассница. Темноволосая большеглазая Наын говорит мягко и вежливо: — Я тебя тогда в клубе ждать буду. У остальных полевые работы сейчас. — Да, хорошо. Может, тогда и номерами обменяемся? На всякий случай. — Да-да, конечно, — одноклассница поспешно телефон достаёт, открывает набор номера. Когда она уходит, Эрик невольно поворачивается к Сону. Теперь-то он смотрит. Голову подперев. Брови изогнув. Рот слегка кривя. Эрик не знает, что это должно значить. Раздражаясь, он спрашивает слегка агрессивно: — Чего? С не меньшим наездом Сону отвечает: — Да ничего, — и отворачивается снова. День становится всё более и более жарким. К концу занятий Эрик чувствует острое желание принять душ. Тренер слушает его вполуха, время от времени свистит, чтоб основной состав, наматывающий по стадиону круги сейчас, не расслаблялся. — Да, хорошо. Главное хоть иногда на тренировках объявляйся. Ему совершенно, абсолютно без разницы. Эрик не знает, чего ещё ожидал. Бросив ещё один взгляд на основной состав, он уходит. Наын рассказывает о разных ретро камерах, которые хранятся у них в шкафу, словно выставленные на всеобщее обозрение артефакты. Оказывается, ими пользуются. Оказывается, любой участник клуба может попросить одну из них для своих собственных полевых работ. В красной комнате голова идёт кругом от количества информации и запахов, но Наын терпеливо и пошагово обучает его на копиях нескольких уже существующих фоток. Наын с одуванчиками. Пёс на поводке и в завязанной на нём панамке. Улыбающийся во все зубы футболист, забивший решающий гол. Эрик рассматривает искажающиеся в красном свете детали. Глаза кажутся совсем чёрными, кожа, смуглая, кажется ещё более тёмной. Улыбка всё та же, знакомая. Эрик не видел её так давно. — Всё понял? — Да, Наын. Спасибо. Они расстаются у школьных ворот. Эрик оглядывается на здание. У футбольного клуба, небось, практика ещё не закончилась. Стрекочут цикады. Солнце припекает ему в шею. Эрик решает зайти за колой. Он смотрит на фотографию в своей руке. До сих пор не понимает, зачем забрал её. Что ему с ней делать? У него в комнате никаких фоток не висит. Эрик даже не знает, что в его дурацком, скучном инстаграме показалось главе «подающим надежды». — Ну ты улитка, — вдруг слышит знакомый голос. Резко подняв голову, видит у входа в магазин, в тени раскинувшего ветви дерева, Ким Сону. С протянутой колой. Эрик подходит медленно. Шаркают подошвы его сношенных кроссовок. Эрик протягивает руку. Банка покрыта конденсатом, но всё ещё холодная. Сону, кажется, уже почти допил свою. — Это что? — кивает на фотографию, которую Эрик зажимает в своей руке. Равноценный обмен. Эрик отдаёт ему фото. — А, это ж в стенгазете было. Моя фотка с прошлого сезона, да? — Сону себя разглядывает. — Н-да, ну и видок у меня тут. — А, по-моему, нормально, — Эрик чувствует, как пересыхает в горле. Скребёт жестяную поверхность банки, пытаясь её открыть. Сону смотрит на него. Глаза, карие, вовсе не чёрные. Цвета горького шоколада, скорее. У Эрика, вроде, такие же. А, вроде, вовсе и нет. — Думаешь? — Ага. Открывая, Эрик делает несколько больших глотков, подавляет поднимающиеся обратно газы, бьёт себя кулаком по груди разок, кашляя. — Осторожней, — небрежный комментарий, протянутая обратно фотка. — Оставь себе. — Мне она зачем? — Сону трясёт рукой. Расслабленная поза, упирающееся в ствол дерева плечо. — А мне? Шелест листьев. Из магазина выходят девчонки с их параллели. О чём-то хихикают. Эрик не обращает на них внимания, потому что Сону. — Так мне её выкинуть или что? — спрашивает с каким-то нажимом. Как будто бы это имеет значение. — Делай, что хочешь. Я домой пошёл. Он не проверяет, идёт ли Сону следом. Только у самой станции понимает, что нет.***
Девочки из клуба фотографии оказываются приветливыми и полными энтузиазма. Они учат его незнакомой терминологии, показывают альбомы собранных фотографий с прошлых лет. Оказывается, у каждого участника есть свой. Некоторые, выпускаясь, их не забирают, чтобы следующим было, на что смотреть, чтобы учиться. — Чанмин оппа был в этом деле лучшим, — рассказывает третьегодка, пока Эрик пролистывает фотографии балконов, коридоров, бессмысленных надписей и неоновых знаков. — Его творческий взгляд просто уникален. Жаль, ты его не застал. Он за год до твоего поступления выпустился. — А как он… фотографировал? В смысле, как он понимал, что ему фотографировать? Она теряется. Оглядывается на главу. Та поясняет: — Он говорил, что фотографировал, когда сердце ёкало. Эрик снова смотрит: избитые кроссовки с написанным на них маркером «я иду тебе навстречу», выброшенный букет роз, разбросанные по земле бумажки в виде красных сердечек. — Нуна, — обращается Эрик к главе, которая кивком показывает, что слушает. — А что я такого запостил, что ты меня позвала? — А, ну так, — она выуживает из кармана телефон, роется, роется, а потом тыкает ему в лицо его же аккаунтом. — у тебя хорошо получается делать фото счастливых людей. Ты здорово застаёшь их в моменте. Это тоже крутой навык. Не менее крутой, чем у Джи Чанмина. Ему дают одну из клубных камер и говорят потренироваться в знакомой среде. Дома, на какой-нибудь площадке. Может, сфотографировать маму или кого-то ещё из членов семьи. Или, может, друзей. Или одноклассников, если они не будут против. Эрик находит себя забредшим на футбольное поле. Кажется, ещё более жарко, чем в пару дней до этого. Тренер обмахивается спортивным журналом, кивает, мол, да фоткай, пожалуйста, мне без разницы. Эрик усаживается на трибунах. Отсюда вид непривычный. Лучше видно поле, но ребята так куда дальше. Кричат о чём-то, хохочут. Основной состав дурачится, гоняясь друг за другом по полю. До Эрика доходит: у них перерыв. На звезду футбольной команды выливают бутылку воды, и он, громко смеясь, дёргается, отряхивается, как собака. Ёкает, значит. Эрик наводит камеру. Щёлк.***
Летние дни, несмотря на предстоящие экзамены, всё равно ленивые. Эрик готовится вполсилы. Отодвигаясь от рабочего стола, в окно смотрит. Уже почти неделя прошла. На тренировках он так и не появлялся. Дела до него там никому нет. Эрик смотрит на стоящую на столе камеру. Завтра пятница, и он пойдёт печатать сделанные фотки. Теперь уже самостоятельно. Его берёт гордость: словно он наконец-таки смог чего-то достичь. Он достаёт аккуратно обработанную Наын плёнку, просматривает её на свету. Что вообще держало его в футбольном клубе? Привычная пешая дорога до станции, что с Сону занимала пару часов вместо нынешних быстрых десяти минут. Что они делали? Чем занимались? О чём разговаривали? Вроде бы помня, Эрик не может схватиться за что-то конкретное. Он помнит, как губы Сону, пухлые, красные, шевелились. Как они смотрели друг другу в глаза. Как он зачем-то пропускал очередной поезд, потому что «ай, следующий придёт скоро». Им надо договорить. Фотография за фотографией. Маленькие кадры, что он успел заснять. Какие-то из них будут хорошими. Ведь так? Глава, уже собирающаяся, слегка удивляется. — О, ты пришёл. Не думала, что появишься. Ты ж, вроде, от футбола не отказался? Эрик, слегка запыхавшийся, потому что Наын написала, что глава уйдёт вот-вот, старается отдышаться. У него руки как-то невольно по швам и рюкзак за плечами. Никаких тебе больше спортивных сумок. — Вообще-то, отказался. Я только от тренера. Я ушёл из клуба. Эрик улыбается. Он и сам не знает, чему. Словно с плеч груз упал тяжёлый-тяжёлый. Глава клуба склоняет на бок голову. — Ну, если тебе так лучше, то дерзай. Ключ я тогда оставлю, сам запрёшь, — она его на стол кладёт в видном месте, чтоб он не забыл. — Да, нуна. Будет сделано. В одиночку он возится куда дольше, чем когда ему помогали девочки из клуба. Без конца сверяется с упакованными в файлы и развешенными по стенам правилами и порядками действий, над каждой фоткой трясётся, прежде чем, проявленную, повесить под потолок. Они заполняют вскоре всё помещение. Эрик чувствует себя довольным. Вновь улыбается. Собравшись, закрывает на замок клубную комнату. Наын сказала, что фотки сохнуть будут около суток. Выходя из школы, погружаясь в позднеиюньскую жару, оглушённый стрёкотом цикад и плотностью горячего воздуха, он хочет написать ей, спросить, можно ли забрать их будет зайти завтра. Всё равно ведь у него ключ. — Ой, Эрик, — одноклассница берётся откуда-то сбоку. — Привет. Ты только закончил? — Да. А ты откуда? Девушка взмахивает своей тонкой рукой в сторону открытого окна, из которого доносится шум оркестра. — Попросили для стенгазеты пофоткать. Вот, маялась. Их там так много — ужас, — она смеётся. Они вместе идут до школьных ворот, но в этот раз возле них не прощаются. Наын тоже в сторону станции. Эрик оглядывается на здание школы. Тренировка, скорей всего, уже давно закончилась. Солнце стоит высоко-высоко. Жарко. Стрекочут цикады. Маленькие каблучки сменной обуви идущей рядом девушки глухо стучат по асфальту. Она подвязывает волосы в хвост и слегка нервно спрашивает: — Скажи, пожалуйста, как парень. Так ничего? Оголённая тонкая шея, видимые теперь золотые серёжки-гвоздики в ушах. Эрик заторможено отвечает: — Ну, ничего. Наын губу кусает. Объясняется. — Жарко просто. Не знаю, смогу ли с распущенными волосами ходить. А вот говорила мне мама к лету хоть чуть-чуть подстричься. — Ты сейчас куда? Она сжимает свой портфель крепче в руке. Выдыхает с каким-то «угх», а потом наоборот воздуха в лёгкие набирает побольше. Слегка румяная то ли от жары, то ли от эмоций каких-то, бормочет: — На свидание. В другое время не получается, а мы так… Ждали. Редко видимся и все дела. Мы в одной средней школе учились. Вот. Она взмахивает своим хвостом и снова спрашивает, серьёзная, отчаянная: — Ну так как? Идёт мне или нет? Эрик невольно смеётся. Наын хмурится. — Так плохо, что ли? — Нет, нет. Тебе очень идёт, просто я тебя никогда не видел такой… агитированной. — Агитированной?! — девушка к щекам ладошки прикладывает. — Я так со стороны выгляжу? — А это плохо, что ли? — Эрик не может подавить продолжающую раздирать рот улыбку. Одноклассница так забавно паникует из-за каких-то непонятных ему мелочей. Эрик думает предложить ей зайти в магазинчик по дороге, чтоб охладиться. — Конечно! Я должна выглядеть милой и привлекательной! А агитированная — вовсе не мило! И точно не привлекательно! — Ну, не знаю, — Эрик хмыкает. — Как по мне, вполне себе. Его взгляд цепляется за знакомое лицо. Под раскинувшимся у магазинчика деревом, совершенно один. С жестянкой. Тоже одной. Закрытой. Смотрит. Эрик чувствует что-то неловкое. Отводит взгляд от ответного, слишком внимательного. — Ты просто пытаешься меня успокоить, но меня это не успокаивает, я же должна держать лицо! — Ну что ещё за держать лицо, — Эрик невольно понижает голос, стараясь игнорировать то, как жжёт чужой взгляд затылок. — По-моему, гораздо милее, когда ты такая, какая есть. Одноклассница смотрит на него с искренним удивлением. Рот приоткрывает, издаёт какой-то звук. Проныв его имя, по плечу бьёт слабо, и он смеётся слегка напряжённо, но она не обращает внимания. — Для человека, который нравится, выглядеть стараешься лучше всего, — убеждённо отвечает она. — Вроде, выкладываться на полную, чтобы доказать, что ты того стоишь? — Вот как, — он отвечает, чтобы что-то ответить. — Конечно. Это как, — она пытается придумать сравнение, чтобы объяснить ему доходчивей. — Ну, вот, даже ты. Разве мог бы ты понравиться какой-то девушке, сидя всё время на скамье запасных? Летний ветерок, шелест листьев. Воздух такой горячий, что Эрик разве что по шевелению всего вокруг понимает, что только что был порыв. Стрекот цикад оглушающий. Впереди лестница, трещинки и травинки на которой он выучил назиусть. Через которые с Сону они когда-то, дурачась, перепрыгивали, и проигравший получал у подножия лестницы щелбана. Наын закрывает рукой рот. Смотрит на его лицо, испуганно тараторит: — Ой. Ой-ой. Прости, пожалуйста. Я не имела это прямо вот так в виду. Я просто… Я к тому, что ты ведь не мог себя там показать, а теперь, в нашем клубе, — она вдыхает рвано, продолжая на его лицо смотреть. — Прости. Я лучше помолчу, наверное. Прости. Эрик убирает с лица волосы. Лоб влажный. Корни волос — тоже. Дома он примет расслабляющий мышцы душ. Он думает о парне, что стоял там, выше. Главный герой манги, звезда футбольной команды, ослепительная улыбка, репрезентирующая их школу. На лестнице он всё ещё где-то там, ступеньках в шести наверху. Руку протянешь — не дотянешься. — Нет, ты права, — Эрик улыбается слабо. — Я и правда там просто штаны просиживал. Не думаю, что хоть что-то в футбольном клубе делало меня счастливым. Шарканье подошв заношенных кроссовок, лёгкий стук маленьких каблучков, приближающиеся звуки улицы, цикады — через всё это резкий, неприятный звук сзади, заставляющий дёрнуться, обернуться их обоих. По ступенькам жестянка катится, и, в конце, ударяется прямо Эрику о ноги. На лестнице пусто. Эрик поднимает её. Полная, тяжёлая. Тёплая. Эрик смотрит вверх. Никого кроме них с Наын на лестнице нет.***
В субботу, Эрик дожидается самого вечера. Жара, вроде, начинает идти на спад, когда он, в джинсах и обычной футболке, выходит из дома. Его преследует хорошее настроение: Наын написала вечером в пятницу, что её хвостику сделали комплимент, и никакую агитированность не упоминали. Она забавная. Эрик думает, что они, пожалуй, подружатся. В поезде много людей. Эрик стоит, опираясь на двери, и выходит на каждой станции, чтоб только зайти внутрь вновь. Небо начинает слегка рыжеть у линии горизонта, когда он наконец-таки оказывается у школы. К его удивлению, оркестр гремит так же, как и в любой другой день. Прежде, чем пойти в клубную комнату, Эрик, с камерой наперевес, идёт к футбольному полю. Оно не настолько пустое, насколько он ожидал. Несколько его приятелей собираются, остальные ещё играют, выкрикивают что-то. Разгар юности. Начало лета. — Ты Сону ищешь? — спрашивает один после обмена приветствиями. — С чего бы? — Эрик удивляется. Сону игнорировал его всю неделю. И в классе, и в соц сетях. Он на что-то обижен, но Эрик не знает, на что. Он уже не ждёт, что Сону что-то об этом скажет. Может, к тому оно всё и шло. Медленное увядание, угасание их некогда крепкой дружбы. Никакой тебе больше колы после школы. Никакого тебе подпирающего под зонтиком плеча. Но, если честно, не так уж он колу эту и любил. Да и одному под зонтиком куда удобнее. — Ну, он тебя искал. Думал, вы просто всё сойтись не можете. — Искал? Ребята переглядываются. — А ты не знал, что ли? Это на него не похоже. Тем не менее, Эрик врёт: — А, не. Понял. Подозрение пропадает с направленных в его сторону раскрасневшихся, потных лиц. Другой говорит: — Ну, он где-то здесь, короче. Напиши ему, что ли. — Обязательно, — Эрик снова врёт. — Ладно, мне в клуб надо. — Ага. Заходи почаще, кстати. Хоть на выходных поиграем. Эрик отвечает улыбкой. Тихие, умиротворённые коридоры. Разносящиеся, напоминающие эхо звуки духовых и струнных. Оркестр старается ради фестиваля, как никто. Приятный звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. В клубной комнате стоит запах книг. Эрик открывает окно, чтоб проветрить. В помещение тут же врываются звуки улицы: и отдалённые выкрики с поля, и гул несмолкающих цикад. Включив свет, Эрик заходит в красную комнату. Он подходит к каждой фотографии по очереди. Они и правда высохли. Надо же. Оказывается, всё действительно так просто работает. Не снимая их, Эрик отходит подальше. Леска и бесконечные снимки — как белозубая, широкая улыбка. Мягкая, смягчившая было лицо Эрика, медленно, постепенно тает. Фотографии, на которые указала глава клуба. Эти, что перед ним сейчас висят. Эрик медленно, устало опускает голову. Здесь, в агрессии красного света, глаза не горький шоколад — чёрные. Улыбается ли, высоко прыгает, дурачится. Его поднимают на руки, заставляют хохотать. Эрик снимает одну за одной, впервые чувствуя себя пристыженным. Он не может это кому-то показать. Несформированная мысль — что комок в горле. Эрик сглатывает, прижимая к себе обеими руками стопку ближе, выходит, свет выключает поспешно. Поднимает рюкзак, начинает в него запихивать. Где-то в коридоре слышен топот. Наверное, кто-то куда-то спешит. У Эрика нет времени подумать об этом — дверь распахивается почти что с грохотом, чуть о стенку не бьётся. Ким Сону собственной персоной. Эрик с оставшимися фотками замирает на месте. Сону закрывает дверь. Сначала на Эрика смотрит. Потом в пол. Потом осматривает комнату. Он впервые здесь. Глаза его останавливаются ненадолго на том же снимке, что Эрик ему отдал. — Ты что-то хотел? Взгляд резко переводится на него. Солнце клонится к закату. Маленькое помещение, наполненное его светом, всё ещё нагретое дневной жарой. Ким Сону в него не вписывается. На нём уже не форма — обычные шорты, футболка. Знакомые, некогда белые кроссовки. — Вернись в клуб, — он говорит настойчиво, немного зло. — Нет, — Эрик фыркает против желания сдержаться. Это какая-то ерунда. Ким Сону кулаки сжимает и разжимает. Кивает куда-то в сторону. Неопределённо. — Что, так нравится быть окружённым девчонками? Эрик принимается медленно, одну за одной, дальше складывать фотографии. Не отвечает. Это всё ещё какая-то ерунда. — Позвал уже Наын на свидание? — очередной вопрос, цели которого Эрик не понимает. Сону говорит с нажимом. С таким же, с каким пытался втюхать ему свою фотку обратно. Он ближе подходит, и Эрик начинает складывать лихорадочней. Но каждая должна быть в отдельном файле. На всякий случай. Дома он снимет со стены зеркало и прижмёт им хотя бы часть где-нибудь под окном. — Или ты с ней теперь по дороге домой будешь ходить, и как-нибудь в момент удачный предложишь? Она красотка, ничего не скажешь. И, как там? Агитировано милая? Так ты сказал? Эрик чувствует, как вспыхивает его лицо. Сжимает сильней оставшиеся. Их ещё штук пятнадцать. Господи, блять. Как он успел за неделю их столько сделать? — Ты нас подслушивал, — он говорит вовсе не то, что на самом деле хотел бы сказать. С языка срывается само. — Она тебе так нравится? — Сону ещё ближе шаг делает. Эрик прижимает фотографии к груди. Ещё секунда — и Сону бы их увидел. — Ты аж покраснел! — Сону, будь другом, отвали, — тихо просит Эрик. Он не хочет его физически от себя отталкивать, но Сону словно не понимает, насколько близко. Он душ уже принял — Эрик чувствует запах его геля для душа, небольшой перебор с дезодорантом, даже, кажется, какой-то одеколон. Целая взрываная смесь запахов. Эрик отворачивается. — Покажи, — резкое требование, рука на запястье. Сону хватает так внезапно, что Эрик аж теряется на секунду, прежде чем, противясь, дёрнуть рукой, снова прижать к себе, только чтоб потянуть за собой следом. Это похоже на какой-то странноватый, слишком напряжённый, злой танец: они совершают целый оборот, и теперь это Сону спиной к окнам. В запястье вцепился так, что аж больно. Ни «отпусти», ни «не твоё дело» слушать не хочет. — Я сказал покажи! — кричит вдруг, и дёргает с такой силой, что они сталкиваются. Падают. Разлетающиеся по воздуху фотокарточки — дождь, для защиты от которого у Эрика нет зонта. Приземлившийся на зад Сону издаёт «ау», но Эрик не может об этом думать. Коленями между разведённых ног, упирающийся руками в пол снаружи от бёдер. Быстро взвившиеся в воздух, фотографии Ким Сону опускаются вокруг них на пол, и почти все — лицом. Вот она, эрикова удача. Он не может на них смотреть. Он не может смотреть на всю эту ситуацию. Он смотрит в лицо невольно оказавшегося под ним одноклассника, друга, парня — красные, пухлые губы, и глаза, точно горький шоколад. — Э-это, — Сону медленно произносит. Удивлённый. Не знающий, как комментировать то, что видит. Глава клуба сказала, что он умеет ловить моменты. Что он видит людей или что-то вроде. Она была права, но только отчасти. Единственный, кого Эрик, кажется, видит, — Ким Сону. Глаза жжёт. Полупрозрачная белая штора взвивается порывом резкого ветра; Эрик опускается вниз по какому-то наитию, и быстро прижимается к чужим губам своими. В помещении вдруг становится так жарко, словно кто-то засунул в него раскалённую печь, разлил всюду лаву. Отстраняясь так же резко, Эрик смотрит в удивлённо распахнутые глаза, на приоткрывшиеся, мягкие губы. Делает вдох, но воздуха словно в лёгкие не набирает. Вот уж и правда жара к концу недели. — Х-ха, — выдаёт он, прежде чем отпрянуть, отскочить, на полу развернуться и подняться, задев собственный рюкзак, который громко падает, заставляя вылететь из него аккуратную папку. Эрик почти впечатывается в дверь, когда из неё вылетает. — Эрик! — он слышит крик вдогонку, но бежит так лихорадочно, словно за ним гонится стая волков. Голова гудит. Лицо пылает. Губы Сону мягкие. Мягкие, мягкие, такие мягкие. Его хочется целовать снова и снова. Хватаясь за красные перила у лестницы, он кричит. Она, прежняя, всё так же ведёт вниз. К дороге и станции. До его отправной точки всегда было рукой подать. Нога подкашивается, Эрик усаживается на верхнюю ступеньку. До него только теперь доходит, что цикады всё ещё стрекочут. Машины гудят. Вечерний ветерок шелестит листвой, обдаёт его разгорячённое лицо. Его последнее лето пропитано запахом Ким Сону. Ноя, скуля почти, Эрик прячет лицо в ладонях, утыкается ими в коленки. Ну вот и кому он что пытался всем этим доказать? Слишком спешное шарканье старой, местами стёршейся в гладкую подошвы. Стрёкот цикад, шелест листвы. Громкое, нетвёрдое и взволнованное: — Да как ты так носишься, когда не надо!