Утро, кухня, сигарета

      Свет раннего мартовского солнца падает на грязные зелёные шторы спальни, атмосфера какая-то бедная, неприятная. Деревянная кровать с кучей непонятных пледов и подушек создавала уют вопреки своему скудному и потрёпанному виду. Ты просыпаешься и сразу понимаешь, что Макаров опять зажал тебя между бледной жёлто-зелёной стеной и своим телом, хотя ты просила его так не делать, потому что тебе первый вставать с кровати и идти готовить ему чай. Владимир почти все твои просьбы игнорировал, считая, что он знает, как лучше.       Ты встаёшь на постели в полный рост и перешагиваешь тело Макарова, спрыгивая на пол. На старом кресле, от которого пахло советским союзом и пролитым прошлыми хозяевами пивом, ты стягиваешь рубашку Владимира и надеваешь её на голое тело. Если он будет против того, что ты таскаешь его вещи, то ему придётся смириться.       Пройдя через тёмную прихожую, ты попадаешь в комнату, которую вы вдвоём щедро называли кухней. Холодильник, плита, стол, табурет и широкий подоконник с пепельницей из пластиковой бутылки. Ты включаешь чайник и стоишь смотришь в окно. Макаров вечно в бегах, вечно скрывается, а ты таскаешься за ним, сама не зная зачем и почему. Вот и теперь он привёз тебя на Дальний восток, в богом забытое село на пять тысяч населения. Бывший военный гарнизон, теперь же умирающее пятно на карте России. Хотя «пятно» — это слишком большое пространство для этого места. Он не обещал тебе лёгкой и счастливой жизни, он вообще ничего тебе не обещал, кроме тревог и неопределённости, но ты почему-то ещё с ним.       За окном поднимался ветер, ты слышала, как шумели деревья. Открыв окно, ты залезаешь на подоконник, предварительно стряхнув с него пепел и мусор. Вместо нормальных сигарет опять какая-то херня. Закуривая синий Винстон, ты думаешь лишь о том, когда всё это, блять, закончится? И никогда ты не думала о том, чтобы бросить Макарова, вернуться в столицу и жить нормальной жизнью, как минимум слово «нормально» обрело другие оттенки. Нормально стало курить на кухне в окно, нормально стало жить с террористом, нормально стало скрываться от властей и бояться каждого шороха, нормально стало выживать. Ты откидываешь голову назад, стукаясь затылком о толстое стекло.       — Опять куришь? — Недовольно ворчит Владимир своим хриплым голосом. На нём одни брюки, была бы ещё и рубашка, но сейчас она прикрывала твою грудь.       В ответ на его претензию ты лишь протягиваешь ему пачку сигарет и зажигалку. Он отказывается, подходя к тебе вплотную, держа твои бёдра своими грубыми горячими ладонями. Чайник закипает, но до него как-то нет дела. От Владимира даже в этом клоповнике всегда пахло хорошим терпким одеколоном.       — Прекрати таскать мои рубашки, — он снимает с тебя свою вещь, накидывая её на свои плечи, а ты остаёшься голой. Макаров всегда был голоден до твоего тела, секс с ним всегда был похож на изнасилование, только ты давала согласие вслух, потому что он заставлял тебя говорить о своих желаниях громко. Но вне постели он даже не смотрел на тебя, как на свою женщину, скорее, как на увязавшегося за ним кота, коим ты и была.       — Прекрати зажимать меня у стены ночью.       — Для тебя проблема перелезть через меня?       — Для тебя проблема дать мне рубашку?       Это был вечный спор, и он никогда не заканчивался, потому что это ваша не главная проблема. Макаров устало отходит от тебя, пепел сигареты падает на подоконник. Он делает чай только себе, зная, что ты всё равно будешь пить из его кружки. Окурок был выкинут в окно.       — Ты знал, что на балконе мужа хозяйки убили? — Внезапный факт от тебя, услышанный от сварливой бабки по соседству.       Макаров качает головой и пьёт чай. Да плевать ему на это, словно смерть могла ещё удивить его, а тебе просто хотелось поболтать.       Эта квартира имела слишком неприятную историю. Помимо убийства на балконе, здесь бывали и побои, и пьянки, и вписки школьников. Место с историей, но если честно, то в пизду эту историю ты хотела послать, потому что страшно и неприятно это всё было. И дело не в убогости или древности обстановки, дело в атмосфере…       Размышления прервал Владимир:       — Через пять месяцев поедем в Петербург.       Ты округляешь глаза. Петербург?! Не очередная окраина мира? Не тюрьма?       — Дело?       — Если повезёт, то сможем уехать из России.       Сможем. Он говорил о вас двоих, хотя никогда не посвящал тебя в свои планы, считая, что ты лишь приятный в каком-то смысле прицеп.       — Куда?       — В Дубай.       Ты нервно усмехаешься. Дубай. Почти смешно, сейчас ты у чёрта на рогах, а Владимир впервые обещает тебе что-то больше, чем ничего.       — А?..       — Заткнись. — Просит, подходя к тебе, — просто, блять, заткнись.       Он грубо берёт тебя за подбородок и медленно целует, так как привык. Сминая губы, не давая твоему языку проникнуть в его рот, тесня его своим. Щетина колет тебя, руки находят место на талии, скользят выше, чуть касаясь груди, мягко её поглаживая. Контраст в всём. Ветер сквозил из окна, но его горячее тело жгло, губы и язык грубые, руки нежные, Макаров, презирающий всех и вся, смотрел тебе в глаза, готовый отстраниться, если что-то не так.       Владимир разрывает поцелуй и уходит, ты не собираешься даже думать о том, куда именно. Потому что кристально ясно поняла, что он отказался от своей цели, от жажды власти. И самое острое — он сделал это ради твоего покоя.