***
С этого момента моё Солнце стало белым. Запах. Боги, запах был самым ужасным... Едкий смрад безымянных трупов, сваленных в бесформенных объятиях между грязью и кровью. Мои глаза защипало: я почувствовал, как в уголках между веками выступили маленькие соленые слезы. Они сделали мои ресницы липкими. Прикусываю нежную плоть, покрывающую внутреннюю часть моих щек, отчаянно пытаясь остановить вытекание этих маленьких капель. Солдаты не плачут. Солдаты умирают. Они умирают вот так, погруженные в неестественную тишину, среди опустошенного ландшафта, который стал естественной кульминацией войны, названия которой я даже не знал. Я бы рассмеялся, если бы у меня были силы. Правда заключалась в том, что я не мог пошевелиться... Холод проник глубоко в мои кости. Тем не менее, я все равно сжал дрожащие пальцы вокруг своего «оружия». Заставил себя в равной степени поднять свою тонкую, смешную, детскую руку, направив тупое лезвие на Него.. Который, с непокрытым лицом, сиял перед моими глазами, как Белое Солнце в окутанном тенями небе. Я бы не умер раньше ионийца. Не без боя. Мы не двинулись с места. Не говоря ни слова. Мы просто смотрели друг другу в глаза, пытаясь найти в радужках друг друга частички жестокого прошлого; жгучее желание мести. Внутренняя потребность жить. Он протянул ко мне правую руку. — Я Зед. Зед. Я запечатлел эти три буквы в своей памяти. Поспешил собрать как можно больше информации за несколько минут. Зед... Три буквы. Буква «З» содержала слегка протяжный звук, типичный для ионийского языка. Зед, у которого были острые красные глаза. Но другого красного цвета, чем я знал до этого момента. Я чувствовал, что между пальцами и под ногтями высыхает не красная кровь. Это был не красный цвет генеральских плащей. Они были больше.. Красные, как спелые апельсины; как вечерний заход Солнца. Зед, у которого были густые волосы-альбиноса, тонкие, как необработанный шелк. В Ноксусе единственные люди, которых я когда-либо видел с таким цветом головы, имели гораздо больше морщин на лице. Я сжал протянутую руку. — Добро пожаловать в Орден Теней.***
Я мало что понимал, из того, что говорили люди Зеда, но прекрасно мог интерпретировать их взгляды. Многие из них относились ко мне с чистой враждебностью. Некоторые, с жалостью. Третьи были просто заинтригованы моим появлением. Они говорили на странном языке, полном звуков, которых я никогда раньше не слышал. Они широко открывали рты, произнося «о», и держали язык между зубами, произнося «нг». Я рассеянно наблюдал за ними. Они не были в центре моего интереса. Они не были моим Солнцем. Зед был единственным, кто говорил на моем языке. Во всяком случае, он был единственным, кто собирался говорить со мной на моем языке. Он говорил мало, когда его слушало больше людей, но каждое его слово казалось высеченным из мрамора. Когда мы были одни, он задавал мне много вопросов. — Каин. Я ответил, когда он начал осторожно тереть губкой, по-видимому, состоящей из какого-то странного корня, мою бритую голову. Руки были большими, с более грубыми кончиками пальцев и более нежными на ладонях. Его прикосновения чрезвычайно мягкие и осторожные. Зед пахнет кожей и гранатом. В тот день, в тот момент я понял, что некоторые прикосновения, некоторые слова могут не только причинять боль. Внезапно я почувствовал внутреннюю необходимость рассказать ему о каждом дне, который я прожил без него, с рождения до встречи с ним; как будто это была далекая жизнь, принадлежавшая другому ребенку, от которого теперь осталась только молодая оболочка, кое-где расколотая жизнью. — Каин — ноксианское имя. Теперь ты сын Ионии, мальчик. Сын Ионии — впервые я услышал, чтобы меня называли сыном чего-либо. Чей-то. — Я буду звать тебя Шида, а ты будешь называть меня Мастером. Мастер. Почему хозяин? Или командир? Я посмотрел на свое отражение в воде, мутное от крови и грязи, которые я до сих пор носил на своем теле. Я мог узнать только золото в своих глазах. Цвет той монеты я до сих пор хорошо помнил. Ту, которую они оставили в грязной левой руке того работорговца. Моя цена. — С сегодняшнего дня этот Храм — твой дом. Иония — твой дом. И мы будем защищать его. Я поднял на него взгляд. На своё Солнце. На человека, которому обязан своим существованием. — Да, мастер Зед.***
Эта поза была неудобной. Мои бедра покалывало, и держать спину прямо, всё это время было сложно. Я сдул прядь волос с лица. Не стригся с тех пор, как вступил в Орден Теней;***
— Ребенок, познавший только ненависть, путает ее с любовью. Однажды я услышал это от ноксианца в таверне. Как бы я ни старался, я не могу вспомнить ни его лица, ни тона его голоса. И все же эти слова засели в моих мыслях; более или менее в том темном углу, где мои тревоги имеют тенденцию занимать свое место. Людное место. Несколько слов показались мне горькими на вкус. Смесь желчи и крови. Сожаление и сомнение. Хуже всего то, что у этих нескольких слов было лицо. У них были острые глаза и дерзкие уста; в них было так много гордости и слишком сильного голода по жизни. Оно появилось перед моими глазами еще до того, как я успел стряхнуть его с век. Глупый, глупый ребенок. Мне следовало прогнать его с того момента, как он впервые посмотрел на меня таким образом. Или с того момента, как он впервые сел слишком близко ко мне и прикоснулся своим боком о мой. Или с того момента, как он впервые коснулся моих пальцев, потянувшись к тарелке, а может быть, мне следовало сделать это тогда, когда, умываясь, он поднял волосы, показав мне свою обнаженную спину... Лунная кожа испещрена несколькими шрамами: невредимая кожа была трофеем великих воинов. Или удачливых молодых людей. Он принадлежал к обеим категориям. Я сморщил нос и это заставило мой желудок свернуться. Глупый. — Ребенок, познавший только ненависть, путает ее с любовью. Все было так неправильно. И глупо. Почему я до сих пор его не выгнал? Почему я до сих пор не сделал ему выговор? Почему, по крайней мере, я до сих пор открыто не сказал ему остановиться? — Потому что я твой любимец, Мастер. Щелкнув языком по нёбу, я понимал, что мог представить его ответы, даже не разговаривая с ним. Он ковырялся в моем черепе, как дятел. Он сгущал кровь в моих венах. Он вызывал у меня незнакомое мне возбуждение... Как-будто это был неизвестный яд. Может быть, я действительно был болен; это казалось лучшим вариантом, чем любой другой ответ, который, молчаливый и полный стыда, блуждал в моей голове. — Уже немного поздно для тренировки, тебе не кажется? Конечно. Должно быть, он почувствовал в воздухе запах моего отчаяния. — Я должен сказать тебе то же самое. Шида приподнял бровь, закатив глаза, теперь уже разного цвета, в каждую радужку, и скинул с плеча густую косу черных волос. Поскольку несколько лет назад, когда я мыл ему голову, он перестал их стричь. Теперь его волосы почти достигали его лодыжек. Осязаемое напоминание о том, сколько лет нас разделяло на самом деле: тринадцать как минимум. — Я молод, Мастер. Я мог бы делать это всю ночь напролет. Прежде чем он смог сдержаться, его рот наполнился задорным смехом. Я был уверен, что однажды этот рот убьет его. — Может быть, ты думаешь, что я не способен? Не бери на себя слишком много, малыш. Я научил тебя всему, что ты знаешь. Шида прикусил нижнюю губу. Я тут же почувствовал вину за то, что проследил за этим движением глазами. Очевидно, он это заметил. Как раз в тот момент я заметил клинок в его руках, от которого тут же увернулся движением спины. Мы оба хищники, глупый мальчик не должен был этого забывать. — Ты всё еще медленный и предсказуемый. — Прокомментировал я, пресекая еще две или три попытки задеть хоть малую часть кожи. Хватая его за левое запястье и пристально посмотрел ему в глаза. Под испорченными кончиками пальцев я заметил неестественную шероховатость его кожи, вызванную порчей оружия, силу которого он недавно приобрел. Его глаз теперь отражал цвет моего. Другой сохранил тот же цвет, что и в тот день, когда я впервые встретил его. Прошлое и настоящее сосуществовали в нем. Я жил в нём. Я узнал в Шиде свою силу духа, стремление к открытиям, потребность в мести, жажду власти. Я узнал в нём это желание, столь же темное, как наши Тени. Грех, в котором у меня не хватило смелости признаться даже самому себе. — Возможно, медленно, но никогда, никогда не предсказуемо, Мастер. — Он зашипел, роняя лезвие из левой руки и рефлекторно схватил его правой, свободной рукой. Прежде чем оружие успело ранить меня, я просунул ногу ему между бедер и потащил его за собой по траве, остывшей после вечернего часа. Моя правая рука на его шее, а его клинок задевает мой кадык. Если бы я захотел, я мог бы убить его. Часть меня жаждала увидеть его страдания: мне хотелось отразить себя в его глазах, блестящих от слез от нехватки кислорода; Мне хотелось видеть, как он извивается подо мной, смотреть, как страх искажает идеальные черты лица, дарованные ему природой. Под пальцами я мог проследить очертания его челюсти... У Каина не было середины ни в чем, даже во внешности: скулы у него были высокие, нос прямой, глаза тонкие; тем не менее, его плоть была нежной, шея красивой, губы... — Сделай это. Никогда больше, чем в этот момент, я не скучал по своей маске. — Ты единственный, кто может убить меня, Зед. Он был серьёзен. Тон голоса был приятным, но жалил намёком искреннего отчаяния, едва различимым в паузах между словами. — Глупый ребёнок. Я сжал пальцы вокруг его горла. В этот момент мог чувствовать его сердцебиение через его артерии. Он улыбался мне. Такой сложной искажённой улыбкой, все клыки которой показывались из под губ. "Тебе даже не нужно спрашивать. Ты подарил мне эту жизнь, только ты можешь забрать её. Просто сделай это. Делай со мной, что хочешь, даже тогда я не откажу тебе. Я принадлежу тебе." Он не произнес ни одного из этих слов, но я знал, что он о них думает. Лунный свет частично освещал его лицо, открывая мне ту часть его лица, которая осталась нетронутой порчей Даркина. Шида с одной стороны, Каин с другой. — У меня перехватывает дыхание. Я крепко прижал свои губы к его. По сей день я бы не осмелился назвать это поцелуем. Я знаю только, что поступал по зову души, не хватает смелости назвать это «сердцем», как я всегда поступал. И прежде чем я успел по-настоящему осознать, что я только что сделал, я вторгся в губы юного ученика с такой же ноткой жестокости, какой была наша быстрая схватка. Чувствовал его вкус сожаления и плохих решений, соли и крови. Мне это показалось восхитительным. То, как он прижался к моему телу с отчаянным желанием, погрузив пальцы в мои волосы, а язык в мой рот отвечая мне. Хотел бы я сказать, что сожалел об этом, что пронёс с собой за эти годы глубокое чувство стыда и унижения. Но боюсь, я не такой уж благородный человек. Я хотел его сильно. Мне хотелось сорвать с него одежду и первый опыт, хотелось стереть с его лица эту постоянную вызывающую улыбку, услышать, наконец, его мольбу, опустить его гордый взор, склонить голову к полу. Рука все еще сжимала его шею, когда я отошёл всего на пару дюймов. Струйка слюны все еще стекала с наших губ. В таком виде он выглядел восхитительно... С влажными губами, горячим дыханием и нуждающимся выражением лица. — Ты больше ничего не ждал. —Шида собрал языком каплю слюны из уголка губ. — Пришло время, Мастер. — Зашипел, зловеще, соблазнительно как Дьявол. Он был великолепен. Ангельски, как мог выглядеть только грех, когда он тёрся о меня, прижимая свой таз к моему, позволяя мне почувствовать всю твердость его эрекции. Мне хотелось бы остановиться. Мне следовало остановиться. Капля здравомыслия и осознанности шепнула мне, насколько это неуместно... Я сделал вид, что не слышу, понимая, что чувство вины придет позже, в гораздо больших и гораздо более болезненных дозах. Я крепко схватил его бедра обеими руками, повторяя движения его тела. Сейчас я отчаянно нуждался в нем. По крайней мере самому себе, могу признаться. Я жаждал его. Я хотел его, столь неправильно, сколь и сильно. Я хотел только его, хотел, чтобы он пристрастился к моему присутствию, плакал при каждом жесте моего одобрения, при каждом моем слове согласия. Я спас его. Я бы убил его. Шида был моим. Мы ахнули друг другу в рот, как животные, спешащие спариваться. Я взял оба наших члена в руки, потирая их, впитывая его вздохи, отчаянные крики, наполнявшие его горло. — Ты такой мокрый, я думал, что вырастил воина, а не шлюху. Извинись передо мной, Шида. За то, что заставил меня тратить все это время, пытаясь обучить тебя. Я почувствовал, как моя грудь наполнилась зловещим чувством удовлетворения, когда я увидел, как он корчится. Его голова была откинута назад, а шея предлагалась мне, его солнцу. Я укусил её одновременно потирая большим пальцем его головку, влажная. —Я… мне очень жаль… мне так, очень жаль, мастер..! Слова застревали у него в горле каждый раз, когда я его гладил. Слезы увлажняли его потемневшие ресницы, пот прилип к волосам на лбу. Он был таким вкусным. Стоны его больше напоминали мурчание довольного кота, как-будто не мог с собой ничего поделать, как-будто все, что он хотел сделать, это показать мне, как сильно ему это нравится, что я способен с ним сделать. Я схватил его за челюсть правой рукой, заставляя открыть рот. Конечно, он высунул язык. Паршивец. Я заполнил его рот своей слюной. — Не приказывай мне. Он сглотнул с ухмылкой на лице, радуясь, что послал что-то, что принадлежало мне, чтобы поглотить часть меня. Он снова поцеловал меня, вонзая зубы в мои губы. Несколько капель моей крови на кончике языка – мы сошлись. Наши лбы соприкасаются через единственное потное пятно. Задыхаясь, я держал глаза закрытыми. Я не был готов столкнуться с последствиями случившегося.