***
Утром он проснулся один. В груди неприятно щемило и болело. В ушах гудело от воя совести. Но вскоре Николай умоется, нанесёт на лицо косметику, служащую его гримом, и скроет свой безобразный своей искренностью и чистотой правый глаз под картой-маской. Николай снова пришёл под вечер. Сказал, что гулял. Наведался в Небесное казино и подонимал управляющего — Сигму. Он уже привык врать Фёдору о целях своих прогулок. Хотя о поиске впечатлений и удовольствия Николай не врал. Лишь о способах их получения. Достоевский уже не раз находил на одежде Николая чужие волосы — «ты же знаешь, я тактильный» — беззаботно отвечал блондин. Замечал размазанную по лицу косметику — «мы обнимались» или «мне прилетело по лицу от Чуи-куна». Спрашивал, почему Коля задержался после собрания в кабинете у лидера «Смерти Небожителей»? — «он меня отчитал и сказал, что я не должен был наводить в мафии переполох» — отстранённо отвечал Гоголь. Каждый раз одно и то же — Фёдор ничего не уточнял. Даже если Николай говорил откровенную ересь. Тревога давно прошла, а совесть удалось заглушить. Осталась лишь тоска. Гоголь осознал, что Фёдору всё равно на то, где и с кем проводит время его друг. А это значит, что скрывать правду об изменах и бояться, что Фёдор обо всём догадается, было бессмысленным с самого начала. Достоевский — гений. И самый близкий человек Гоголя. Человек, который понимает Колю лучше всех его знакомых вместе взятых. Не мудрено, что он догадался обо всём с самого первого дня. Теперь Николай не сомневался. В тот день. Через глазок он видел тень своего друга, который заметил встревоженность блондина и решил понаблюдать за ним.***
Гоголь обнял Фёдора и прильнул к его спине грудью, уткнулся носом в тонкую шею, вдохнул слабый аромат кожи, нежно поцеловал в сгиб плеча и устроился щекой между лопаток. Услышав от Фёдора мягкий смешок в ответ, Коля обнял его крепче и запищал от умиления. Достоевский тихо рассмеялся и накрыл ладони друга своими, притянул к губам и нежно поцеловал, после отпуская. Гоголь приподнялся на локте, приблизился к лицу Фёдора и, недолго думая, набросился на него, оставляя на щеках россыпь мокрых поцелуев. Фёдору было щекотно, тепло и весело, он кое-как угомонил Николая и уложил у себя на груди, любовно посмотрел на него, погладил по волосам и поцеловал в лоб. Коля поднял на него хитрый кошачий взгляд, слегка прищурился и, игриво улыбнувшись, заскользил горячими руками по груди Фёдора, опускаясь всё ниже и горячим дыханием обжигая чужие ключицы. — Федь, ты не хочешь… — Вкрадчиво прошептал Коля, нависая над лицом Достоевского. Расслабленная улыбка соскользнула с лица Фёдора, он отвернулся, обнимая Николая и укладывая его рядом с собой. — Я сегодня устал. — Тяжело вздохнув, ответил Фёдор. — Хорошо. — Гоголь долго молчал, не в силах выдавить из себя хоть слово. И вскоре начал тихо извиняться. —Я понимаю. Может завтра или в другой раз… Николай послушно улёгся рядом на плече Достоевского, который обнял его за голову и мягко потрепал по волосам. Оба не спали. Белые ресницы Коли дрожали, он тихо дышал в шею друга. А Фёдор смотрел в потолок. Он ничего не почувствовал: ни жалости, ни вины — давно забыв об этом. Вина в принципе была чужда Достоевскому. Он всегда уверен в своих поступках, словах и выборе. Но Гоголя многое расстраивало, что за маской шута распознать было сложно. Однако Достоевский умел. Николай оставлял подсказки. Пел весёлые песни с грустным смыслом, смеялся невпопад, добавлял какие-то, казалось бы, незначительные детали в свой образ: брошь с печальной маской, узоры в макияже, напоминающие капли, заменял свои ярко-красные помпоны на синие, и тому подобное. И Фёдор всегда старался вмешаться, чтобы вернуть утраченное настроение Николаю. Отзывался на любой его каприз. И он не делал этого наперекор себе, не переступал принципов, не пренебрегал собственными чувствами. Ему просто нравилась улыбка друга, его задорный смех на фоне, словно птичья трель за окном — за всё это цена была не такой уж высокой. Банальная выгода. Взаимный обмен необходимыми эмоциями — то, на чём строятся взаимоотношения людей. Восполнение потребностей и не более. Однако. Фёдор не мог смириться с тем, что Гоголь одну из потребностей стал закрывать другими людьми. Конечно, он почти сразу заметил следы измен. Почему молчал? — не хотел покушаться на свободу дорогого друга. Да использовать слово «измена» во всём его широком понятии Фёдор не мог. Ведь, как они не обсуждали род своих отношений, так не обсуждали и эту весьма скользкую тему. Однако итог один — огонь в их спальне давно угас, Николай стал противен Фёдору. Его прикосновения, поцелуи, ласки и комплименты больше не принадлежали только Достоевскому. Подсознательная жажда доминировать и приручать взяла своё. Но Николай всё ещё оставался единственным, кого приятно было держать рядом, любить и получать любовь в ответ. Фёдор долго думал над этим, так и не найдя самое оптимальное решение. Потому на проблему как закрывал глаза, так и продолжал молчать о ней. Как и сам Гоголь, который всё скрывал. Николай проснулся после обеда, Фёдор уже покинул квартиру, оставив вторую порцию своего завтрака на столе. На кухне Коля, покрутив в руках смартфон, решил написать ещё одному своему другу. Несколько сообщений. В ответ молчание. Николай набрал номер и уверенно засмеялся в трубку, когда гудки прекратились: — Сигма, сдвинь своё расписание и выдели перерыв на меня. — Закинув ногу на ногу, властно потребовал Гоголь, растягивая губы в улыбке. — Нет. У меня много работы. — Спустя какое-то время прозвучал твёрдый и уверенный голос на том конце связи. Ошибка Сигмы была в том, что он сделал слишком длительную паузу, решаясь ответить Гоголю отказом. — Ах, Сигма, я уже в пути в казино, сделай перерывчик, отдохнём, поболтаем! — Наседал Гоголь. — У тебя пара часов, чтобы доделать всё! Николай послал громкий поцелуй прямо в динамик и сбросил звонок, поспешив собираться. Для Небесного казино он захотел приодеться понаряднее: обилие колец, блеска, серебряные цепи, серьги с камнями, цветная, меховая накидка и туфли на каблуках, стуча которыми, он покинул квартиру. Местный персонал встретил его как всегда учтиво. Чтобы не портить репутацию, а на деле никто не здесь не любит появления Гоголя, ведь тот от случая к случаю наводит суету. В комнате ожиданий Николая напоили чаем, предложили журналы и поучаствовать в игре, предупредив о том, что перерыв у Сигмы только через двадцать минут. Гоголь, конечно же, сыграл, не без использования своего дара. Соглашался на партии он только с теми, кто принимал его условия. Так Николай заполучил номер у одного мужчины из мафии, чем его дополнительно обольстил, и золотую брошь с птицей у какой-то дамы. А с одним юношей и вовсе сыграл на желание, но показать на нём фокус с исчезновением для остальной публики в зале не дала местная охрана. Всё ещё учтиво, но с лёгким давлением они отвели Гоголя в кабинет Сигмы на несколько минут раньше, чем планировали. Двери позади Николая захлопнулись, оставив его наедине с владельцем казино. — Чем ты занимаешься на перерывах? — Улыбка, точно лезвие, разрезала лицо Гоголя. Он подошёл к массивному столу, стуча острыми каблуки об полированный пол. — Обедаю. Изучаю профили посетителей… — Как скучно. — Перебил его Гоголь и небрежно скользнул рукой по поверхности стола, смахивая стопки бумаг. Листья, точно перья птиц, медленно упали на пол. — Неужели даже не читаешь какую-нибудь непристойную литературу? Или не смотришь видео порнографического содержания, как среднестатистический офисный сотрудник? Сигма стремительно покраснел и, кашлянув в кулак, уставился на своего знакомого, стараясь не выглядеть перед ним уязвимым. Его чересчур смущали подобные разговоры, но он уже, признаться честно, привык к заигрываниям Гоголя. Николай обошёл стол, приблизился к управляющему. Громкий стук каблука прямо рядом с чужой туфлей и одновременно нежное прикосновение к щеке заставили Сигму вздрогнуть. Вкрадчивый шёпот Гоголя обжёг его лицо: — Столько стресса на подобной работе… — Гоголь наигранно грустно приподнял брови и страдальчески вздохнул. Тут же его губы дрогнули, будто тот готов был заплакать, и обнажили острый оскал. — Надо же как-то его снимать. Николай поставил колено между ног Сигмы прямо на кресло, где он сидел, и упёрся им в пах. Обе ладони накрыли щёки юноши, крепко схватились, удерживая голову на одном месте, и алые губы впились в чужие фиолетовые губы. Сигма пискнул, вжался в спинку кресла, но на поцелуй ответил, неловко открывая рот и касаясь чужого языка. Гоголь усмехнулся, отстранился, тонкими пальцами обвил галстук юноши под узлом и резко дёрнул за шёлковую ткань, заставляя встать. Сигма нелепо врезался в грудь Гоголя. — Расстегивай. — Властно прозвучало над двухцветной макушкой, и Сигма повиновался, поспешив снять с Гоголя рубашку. Николай прижал юношу за затылок и запрокинул голову, вытягивая шею и подставляя её под поцелуи. Сигма сразу же прижался губами к бледной коже, оставляя лавандовые следы помады и алые засосы. Гоголь томно вздыхал на каждый укус, зарывался пальцами в сиренево-белую копну волос, наматывая длинные локоны на кулак, и раздвигал ноги, другой рукой подталкивая Сигму ближе к себе. Бёдра сомкнулись на талии управляющего. Он огладил Гоголя по колену и только сейчас понял, что тот припёрся в чёртовой юбке. Сигма смутился ещё сильнее, задирая её и прижимаясь пахом к чужому паху. Николай быстро расстегнул ширинку его брюк, протянул смазку, которую принёс с собой, и приподнял зад. Юноша ввёл в Гоголя палец и мелко задрожал. Он правда не имел большого опыта и не был уверен в том, что делает. Но Гоголь направлял его. — Второй. — Прошипел Николай, вцепившись в плечо Сигмы ногтями. И юноша повиновался, добавляя ещё один палец и двигая им внутри. Гоголь шумно выдохнул. Вскоре Сигма повалил своего гостя на свой же рабочий стол — как непристойно! — схватил его за бёдра и вошёл наполовину, рвано, несдержанно застонав. Гоголь выгнулся, насаживаясь глубже, и вскрикнул. Он потянул юношу за галстук — и Сигма, как послушная собачка на привязи, начал двигаться за хозяином. Гоголь потянул сильнее — и Сигма склонился над его лицом, припал к губам и мягко поцеловал. Николай подбрасывал бёдра навстречу и звонко стонал, оглушая управляющего, который стонал ему в унисон чуть тише. Гоголь громкий, открытый, горячий… Это помогало Сигме расслабляться, шумно дышать и жалобно постанывать на каждое сокращение чужих мышц вокруг его члена. Вскоре Сигма достиг пика и, чтобы не упасть на Гоголя, упёрся рукой в стол. Николай подбросил бёдра с несдержанным криком и притянул ладонь юноши к своему члену. Без лишних приказов Сигма обхватил основание и сделал несколько резких движений вверх и вниз по всей длине, заставляя Гоголя кончить. Тот схватился за шею управляющего и повалил его на себя, крепко обнимая и обхватывая дрожащими ногами бёдра юноши. Гоголь трясся после оргазма и тяжело дышал, он прижимал к себе Сигму и гладил его по волосам. — Ещё. — Хрипло прошептал Гоголь в чужое ухо и немигающим, властным взглядом посмотрел в лицо юноши. Тот едва не заскулил, но, уперевшись руками в стол, поднялся с груди Гоголя. Николай перевернулся, прилипая щекой к деревянной поверхности, и прогнулся в спине, выпячивая задницу и дразняще прижимаясь ей к члену Сигмы. Юноша раздвинул ягодицы Гоголя, упёрся головкой к ещё влажному входу и толкнулся внутрь. От внезапного стука в дверь Сигму будто током ударило. Он дёрнулся, случайно сменив угол. Гоголь прикусил губу, едва не вскрикнув, когда чужой член прошёлся по его простате. — Главный управляющий, важный звонок. — Отозвался кто-то из охраны. Сигма закрыл лицо руками, заливаясь краской. Он пытался восстановить дыхание, чтобы хоть голос подать. Гоголь поднялся со стола, сопровождаемый шелестом бумаг, и уверенно толкнул Сигму в кресло, а сам нырнул под стол, устраиваясь между чужих ног. Он посмотрел в лицо юноши, затем намекающе кивнув на дверь. — Войдите… — Замявшись, дрогнувшим голосом ответил Сигма. Гоголь насмешливо изогнул бровь, тогда юноша кашлянул в кулак и ответил громче. — Войдите! Охранник открыл дверь и подошёл к управляющему, держа перед ним раскрытый ноутбук, на котором уже шёл видео-звонок с Фёдором. Гоголь понял это по реакции Сигмы, который вместо того, чтобы отвести взгляд и начать кусать губы, как во время обычного аудио-звонка, ошарашенно уставился в экран. Николай непонимающе нахмурился. Фёдору что-ли стало скучно и он тоже захотел поиздеваться над Сигмой? На него не очень похоже. Николай от чего-то разозлился, впился ногтями в бёдра управляющего, на что тот пискнул, и уставился в пол. Чем больше Гоголь думал, тем громче билось его сердце, тем сильнее тревога скручивала его внутренности. В груди защемило. Гоголь не понимал этих эмоций, они были неприятными, а неприятные чувства он сводил в одну категорию неугодных, которые испытывать не должен был и не хотел. Пытаясь задушить чувства и мысли, Гоголь наклонился вперёд и взял член Сигмы в рот. Тихий, хрипловатый голос Фёдора бил по ушам, но Николай опускался ниже и уверял себя в том, что слёзы на его глазах наворачивались не из-за непонятных болезненных эмоций, а из-за того, что в его горло упирался чужой член.***
Фёдор и Николай молча ужинали за столом. Гоголь открыл рот с размазанной за контуры губ красной помадой и съел кусочек котлеты. Достоевский смотрел на него из под прямых ресниц, которые защищали от яркого света люстры, из-за чего его глаза казались затянутыми абсолютной кромешной тьмой. Николай увидел, что чужой взгляд опустился ниже его губ, и незаметно проследил за ним. Из под собственной рубашки торчал бледный засос. Именно на него обратил свой взгляд Достоевский. «Чёрт» — подумал Коля. Но деваться было некуда, Фёдор уже заметил. И опять ничего не сказал. В этот раз даже не спросил. А потом и вовсе поднялся и вышел из кухни, попутно оставляя в раковине грязную тарелку. Гоголь сжал в руке вилку и уставился в потолок. В горле стоял ком. Клубок неприятных чувств разверзся в животе, притупляя чувство голода.***
Фёдор включил воду в ванной комнате и упёрся руками в раковину, нависая над ней. Гоголь точно испытывал его нервы. Иначе зачем ему действовать так откровенно? Зачем выставлять напоказ чужие следы на нём? Он всегда хвастался только отметинами Фёдора — своего партнёра. Теперь его партнёр — каждый встречный. Достоевский злился. Комкал чёрные волосы, впиваясь диким взглядом в тонкую струю воды. Гоголь издевался над ним? Он точно не пытался вызвать ревность. Хотел ущемить гордость и чувство собственничества? Задеть самооценку, намекая на то, что Фёдор не может сделать для Гоголя всё? У него, к негодованию Достоевского, это получалось. Брюнет не думал, что простой человек способен задеть его душу. Но Николай был его близким другом, был его партнёром. Партнёром с высоким либидо, которое удовлетворять с такой периодичностью, с которой Гоголю хотелось бы, Фёдор был физически не в состоянии. И из-за этого Николай просто заменил его кем-то другим! Множеством других лиц и членов! Несмотря на всё то, что Достоевский делал для него, для этих отношений! Квартира, любые хотелки этого заносчивого клоуна, укрывательство всех его преступлений, исправление всех его ошибок, даже роковых, на работе! — Грязный… — Фёдор прикусил губу, замолчав, и отшатнулся от гипнотизирующего потока воды как от огня. Он не мог отзываться о Гоголе, как о прокажённом псе, не мог оскорблять его. Слишком привязался. Чем и погубил себя. Достоевский прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Сейчас. Он немного успокоится и наконец поговорит с Гоголем.***
Фёдор опять ничего не сказал. Промолчал. Но он точно видел! — Слабак… — Прошипел Гоголь сквозь зубы, втыкая вилку в деревянный стол. — Эгоист. Николай склонился над тарелкой, запуская пальцы в белые волосы и упираясь головой в ладонь. Фёдор был единственным, о чьих чувствах по-настоящему заботился Гоголь. Он готов был для него на всё. В том числе и принимать постоянные, нескончаемые отказы Фёдора. Но, не получая желаемое, Гоголь постепенно терял вкус к жизни, пока не понял, как сильно бьют по нему отказы его друга. Он одевался откровеннее, красился ярче, менял модели сексуального поведения — всячески привлекал внимание. Фёдор заигрывал с ним в ответ, но не более. Николай думал, что тот его разлюбил. Он пытался обсуждать свои чувства и говорить о них, хоть и тщательно скрывал весь негатив, накопившуюся обиду и терзавшую его боль. Гоголь был мягок и аккуратен. Он посвящал Фёдора в свои тревоги, но получал в ответ лишь… Смирение? Почему Достоевский не хотел ничего решать! Это злило Гоголя. И он говорил чаще. Потому что прекрасно знал, что Фёдор мог испытывать желание. Но почему-то не к Гоголю… Так ему казалось. Однажды они говорили об этом, Гоголь был чересчур импульсивен и наболтал многого. Всё ещё стараясь быть мягким. Он верил Фёдору, верил, что все проблемы решаемы. На его губах цвела улыбка. Однако Фёдор ответил ему, что неудовлетворённость Николая — это только проблема самого Николая. Он был прав. Гоголь смирился с этим и решил эту проблему самым выгодным для себя способом — стал восполнять свои желания посредством других людей. Жить от этого стало легче: он перестал ревновать и собственнически относиться к Фёдору, потому что теперь он не являлся единственным, от кого зависели положительные эмоции Гоголя. Он стал требовать меньше, перестал липнуть и навязываться. Николаю казалось, что он стал идеальным для Фёдора. Хоть и было страшно. Что если всё вскроется? Гоголь был уверен, что виноват сам Фёдор, который своим безучастием подтолкнул его на очевидное умозаключение — если эта проблема только Гоголя, то и решение принимает только он. Собственное чувство вины Николай старательно глушил. Пока он получал всё, что хотел, и наслаждался жизнью, всё было хорошо. Остальное не важно. Однако в другой раз Гоголь чуть не выдал себя перед Фёдором. А потом снова. И снова. Каждый раз его сердце разбивалось и сжималось от страха. Но безразличие, которое он получал в ответ, убивало в нём остатки раскаяния. Достоевскому изначально было плевать и на проблему Гоголя, и на то, как он её решил. Плевать на то, что Николай старался для их отношений: старался поддерживать комфорт, уют, оказывать заботу и поддержку, дарить любовь и оберегать чувства Фёдора не заботясь о своих. Да этот Достоевский был просто социопатом с манией величия! И единственным человеком, который принимал Гоголя таким, какой он есть. Вилка звонко ударилась об пол. Николай резко поднялся из-за стола, столкнув бёдрами стул, на котором сидел. В голове застряла лишь одна мысль: Фёдор намеренно не замечал следов измен, потому что знал, как важна для Гоголя свобода. Только Достоевский мог его понять. Это значит он тоже глушил собственные чувства на этот счёт, если они и были. Гоголь мотнул головой. Он устал надумывать. Быстрым шагом он направился в другую комнату, где шумела вода. Сердце громко билось о клетку рёбер. — Почему ты молчишь! — Воскликнул Гоголь, замирая на пороге. Фёдор поднял на него взгляд. Он как раз собирался вернуться в кухню, чтобы поговорить. То, что они настолько хорошо чувствовали друг друга, поражало Фёдора. Всё вело их к этому разговору. И наконец они стоят здесь — напротив друг друга. — На мне засос, твою мать! Даже следы чужой помады! Почему ты не обращаешь на это внимание! — Голос Гоголя срывается на крик, он скидывает карту-маску на пол и обнажает слезящийся глаз. Фёдор смотрит строго и безжалостно. Его голос холодный, хрипловато режущий, точно зазубренное лезвие. — Скажи, ты выставляешь это напоказ, чтобы сделать мне больно? Сердце Гоголя, казалось, перестаёт биться, наконец напоровшись на одно из рёбер. Смелость уходит в пятки, руки холодеют и начинают трястись. Гоголь рассыпается на беспорядочные извинения, закрывает лицо рукой, потому что оно ощущается таким обнажённым и беззащитным, и роняет тихое «я хотел привлечь внимание…». Колени подкашиваются, но Фёдор обнимает его за плечи, опускается на пол и притягивает к груди. — Я так и знал. — Шепчет Достоевский, утешающе поглаживая Гоголя по волосам. И как он мог сомневаться в этом человеке? В Николае, который любое злодеяние Фёдора оправдает, который поддержит в любом споре, даже если сам не знает, о чём речь, и который всегда будет на его стороне. Гоголь примитивный человек, с простыми причинно-следственными связями, которые Фёдор прекрасно знает и понимает. А он позволил своим навязчивым тревогам взять верх над рациональным. Привязанность сыграет с ним злую шутку. И возможно смертельную. — Я хотел решить проблему… — Гоголь хрипел, его звенящий, мелодичный голос осип, а тело дрожало под тяжёлыми ладонями Фёдора. — Я думал, что не важен тебе, раз ты оставил меня наедине со всем этим. Я перестал… — Получать понимание? — Фёдор коснулся губами макушки Гоголя. В это мгновение сердце блондина пропустило удар и он услышал едва различимый шёпот. — Зато ты свободен, Коля. Николай вздрогнул. Фёдор почувствовал, как рубашка на его груди нагрелась от чужого дыхания и взмокла от слёз. Гоголь заплакал, комкая белую ткань на плечах Достоевского. — Манипулятор! — Навзрыд воскликнул Гоголь, несдержанно ударив Фёдора кулаком по ключице. — Какой ты отвратительный! Николаю казалось, что все эти мучения были экспериментом Фёдора над ним. Так шептало подсознание, но сердцем он в это не верил. — Прошу, не покидай меня… — Умолял Гоголь, сжимаясь совсем уж маленьким комком у груди Фёдора. Достоевский лишь мягко кивнул, ткнувшись носом в макушку Гоголя. — Мне не нравится твой способ решения этой проблемы. — Признался Фёдор, перебирая вьющиеся волосы, цвета первого Петербургского снега. — Но я принимаю тебя. Гоголь сжал плечи Фёдора, наклонился ещё ниже, почти распластавшись по холодному полу. Он чувствовал себя самым ничтожным грешником, чья жизнь должна была закончиться от Господней длани. Ведь именно Фёдор подарил ему такую жизнь, изменил её к лучшему. И Гоголь не знал, что будет, если его покинет он — самый дорогой и близкий человек. Но Фёдор сидел рядом, прижимал к себе и, будто всепрощающий святой, оберегал безутешного.