***
Вернувшись в пляжный домик, добровольно-принудительно Симон и Вилле приступили к приготовлению ужина. — Потому что феминизм, — ответила Фелис, когда Вилле спросил, почему они должны готовить, пока она с Сарой будет отдыхать в своей комнате. К несчастью для Вилле, он абсолютно ничего не смыслил в кулинарии. К счастью для Вилле, у него был невероятно красивый и талантливый парень, который прекрасно готовил. Упомянутый парень в данный момент стоял, прислонившись к кухонной стойке, и выглядел слишком привлекательно в большом синем свитере с круглым вырезом (который определённо принадлежал Вилле) и чёрном фартуке, перевязанном вокруг его тонкой талии. Изящные руки Симона, выглядывающие из-под закатанных рукавов, изогнулись, когда он прижал телефон к уху и попросил маму прислать ему один из её рецептов. Поскольку они разговаривали друг с другом на беглом испанском, Вилле смог уловить лишь обрывки разговора. Симон научил его некоторым фразам и словам, но он всё равно был далёк от того, чтобы уметь поддержать разговор или полностью понимать, о чём идёт речь. Вдруг лицо Симона в мгновение покраснело после того, как его мама произнесла что-то вроде «diviértete con tu novio, Simon, usa protección». Даже несмотря на языковой барьер, Вилле смог понять, что она сказала. Было что-то невероятно милое и привлекательное в том, как Симон просто стоял здесь, посреди кухни и говорил на своём родном языке, закатав рукава и надев фартук. В этот момент Вилле поклялся, что сделает всё, что в его силах, чтобы ощущать эту домашнюю атмосферу до конца своих дней. Симон закончил разговор по телефону и открыл фотографию рецепта «Arepas», которую отправила ему мама. Он был написан на испанском, Вилле понял лишь небольшую часть текста, написанного размашистым почерком Линды. Вилле нахмурился, стараясь разобрать знакомые слова. — Не беспокойся об этом, — с улыбкой сказал Симон, указывая на рецепт, наблюдая за тем, как Вилле пытался его расшифровать. — Я знаю, что ты не понимаешь по-испански. Ты можешь просто посидеть рядом, пока я готовлю. Когда Симон начал рыться в шкафчиках в поисках кухонных принадлежностей и ингредиентов, Вилле положил руку ему на плечо, останавливая. — Эй, позволь мне помочь, — застенчиво попросил он. Ему нравилось чувствовать себя нужным, да и было бы неправильно сидеть здесь, пока Симон выполняет всю тяжёлую работу. К тому же Вилле действительно нравилось помогать Симону и учиться у него чему-то новому. — Всё в порядке, Вилле, ты не должен, — Симон посмотрел на него с благодарностью. — Но я хочу, — ответил Вилле. — Ничего страшного, что рецепт на испанском, если ты не против научить меня некоторым словам. Услышав это, Симон буквально растаял, после чего подошёл к Вилле, объясняя ему значение каждой фразы. Совсем скоро все необходимые им ингредиенты были разложены на столешнице, а Симон смешивал кукурузную муку с водой в большой жестяной миске. — Симон, что такое «mantequilla»? — спросил Вилле, внимательно изучая следующий этап приготовления блюда. Симон улыбнулся из-за неправильного произношения Вилле. — Это произносится как «mahn-tey-ki-ya» и означает «масло», — Симон сделал паузу, задумавшись. — Я почти уверен, что нам нужно растопить его на сковороде, чтобы жарить на нём тесто. Вилле кивнул в ответ на его объяснение, пока Симон ещё раз проверил рецепт. Он быстро включил плиту и намазал сливочное масло на сковороду, Симон в это время формировал из теста небольшие лепёшки, откладывая каждую из них в сторону. Вилле совершенно не отвлекало то, как выглядели руки и пальцы Симона, пока он разминал тесто. Вилле определённо не думал ни о чём, кроме готовки, когда Симон поднял взгляд и посмотрел на него из-под густых ресниц, формируя очередную арепу. Как только Симон закончил с тестом, он показал Вилле, как обжаривать лепёшки на сковороде, и оставил его заниматься этим, пока сам достал курицу из морозилки и отправился на поиски специй для начинки. Приятный аромат наполнил комнату, когда Симон приправил и начал обжаривать курицу, и Вилле вдруг почувствовал огромную благодарность за то, что они сходили за продуктами в первый же день после приезда. После того как они закончили свои дела, Симон показал, как начинять арепы, и они вместе закончили блюдо. Вилле преисполнился гордости за то, что ему удалось помочь приготовить что-то не только съедобное, но и даже аппетитное на вид. Он повернулся к Симону, который уже смотрел на него в ответ, и увидел в его глазах такую же гордость. Хотя в них скрывалось что-то ещё, будто… Симон буквально набросился на Вилле — к счастью, их свежеприготовленные арепы стояли в стороне — и прижал его к холодильнику, обвивая руками шею и оставляя поцелуй на его губах. Это застало Вилле врасплох, но он не собирался жаловаться, вместо этого обнимая Симона за талию и притягивая его ещё ближе. Руки Симона, всё ещё немного грязные, в муке и тесте, блуждали по чужому телу, оглаживая поочерёдно руки, торс и задницу. Вилле хотелось сделать что-то, о чём он определённо пожалел бы, прямо посреди кухни, поэтому он прервал поцелуй, загадочно улыбаясь. Симон же воспринял это как приглашение перейти с поцелуями на шею Вилле. — Симон, ох, арепы сейчас, блять… остынут, — Вилле неохотно отстранился, Симон разочарованно выдохнул. — Извини, — смущённо улыбаясь, ответил он. — Я немного увлёкся. Вилле потёр шею там, где по ощущениям скоро должен появиться новый засос. — Ага, я заметил, — поддразнил он. — Я просто… вижу, как ты прилагаешь столько усилий ради меня, хотя в том нет необходимости… Стараешься выучить испанский… Это делает меня по-настоящему счастливым, — признался Симон, раскрасневшись. Вилле улыбнулся, крепко его обнимая. — Я люблю тебя, Симон, и мне нравится просто помогать и учиться у тебя чему-то новому. Ты заслуживаешь всего самого лучшего. — Te amo, cariño, — ответил Симон, хихикая, и никакой языковой барьер не помешал Вилле понять эти слова.***
Удивительно, но арепы были всё ещё тёплые, когда Фелис и Сара появились на кухне. Ещё более удивительным было то, что Вилле и Симон в этот момент не целовались, а как раз накрывали на стол. И всё же, после того, как все уселись за стол, Сара оглядела их обоих с головы до ног и с невозмутимым выражением лица сказала: — Вы двое отвратительны. Симон вскинул руки в знак протеста, а Фелис рассмеялась. — Мы даже ничего не делали! — раздражённо прокричал Симон, пока Сара просто смотрела на него, сидя на другом конце стола. — Я не уверена, что свежий засос и мучной отпечаток руки на заднице Вилле — это «ничего», Симон, — поддразнила Фелис. Лицо Вилле, кусающего арепу, мгновенно стало красным. — Да ещё и прямо перед ужином, — покачала головой Сара с притворным отвращением на лице. — Это должно быть опасно для здоровья… — Вы двое просто гомофобки, — смеясь, ответил Симон. — Что случилось с моей поддерживающей сестрой? — Если быть поддерживающей — значит позволять вам, ребята, капать слюной на мою еду, то я не уверена, что оно того стоит. Вилле задумчиво хмыкнул, глядя на Симона. — Ну, технически, мы целовались у холодильника, а не рядом с едой… Симон пихнул его локтем в бок, заставляя замолчать, пока Фелис закашлялась, подавившись арепой в приступе смеха. Сара же сохраняла невозмутимый вид, но вскоре сдалась и тоже начала смеяться. — Напомните мне провести дезинфекцию в этом доме, когда мы будем собираться уезжать, — сказала Фелис, вытирая слёзы с глаз. В конце концов, после всех поддразниваний они закончили ужинать и решили разойтись по своим комнатам. Сара и Фелис делили хозяйскую спальню на первом этаже, а Вилле и Симон заняли свободную комнату на втором этаже. Когда девочки ушли, на кухне по-прежнему царил беспорядок, Вилле начал убирать со стола посуду, затем взял несколько бумажных полотенец и вытер остатки муки и теста, которые остались на столешнице после готовки. Покончив с этим, он поднял глаза и увидел Симона, который прислонился к стойке напротив, со знакомым голодом в глазах. Каким-то образом одного только жара во взгляде Симона оказалось достаточно для того, чтобы всё сдерживаемое желание Вилле вырвалось на свободу. Симон начал медленно приближаться, напряжение между ними становилось всё сильнее и сильнее, пока они не оказались настолько близко, что могли чувствовать дыхание друг друга. Симон прошептал в губы Вилле: — В комнату. Сейчас. И кем был Вилле, чтобы ему отказать? Вилле не знал, кто первым подался вперёд, но их губы соединились в страстном поцелуе. Спотыкаясь, они преодолели кухню и коридор. Однако подниматься по лестнице, не отрываясь друг от друга, оказалось задачей посложнее. После нескольких неудачных попыток Вилле сдался и, игнорируя громкий визг Симона, взял его на руки в свадебном стиле, поднимаясь по лестнице наверх. Как только они добрались до своей комнаты, Вилле осторожно опустил Симона на кровать. Его глаза встретились с глазами Симона впервые с момента, как он взял его на руки, и внутри у Вилле всё перевернулось от возбуждения, когда он понял, что глаза Симона каким-то образом стали ещё темнее. Он смотрел на Вилле из-под ресниц, распластавшись по кровати и, по сути, умоляя, чтобы его разорили. В комнате было темно, был включён только маленький светильник на прикроватной тумбочке, он слабо освещал пространство вокруг тёплым жёлтым светом. Лицо Симона в нём выглядело потрясающе, можно было разглядеть каждую неровность, кроме того, он красиво подчёркивал взъерошенные кудряшки. — Вилле, — прошептал Симон, притягивая его за ворот к себе так, что он почти упал сверху. Они находились так близко, что их дыхание смешалось. — Есть ещё одна фраза на испанском, которой я должен тебя научить, — хрипло продолжил Симон. — Да? — Вилле положил руку на талию Симона, сжимая. — Пожалуйста, — выдохнул Симон, — cógeme. — Что… ох, — Вилле выдохнул, Симон начал гладить его через штаны. — Что это значит? Симон вдруг перевернул их, прижимая Вилле спиной к матрасу. Сидя на его коленях, он стянул толстовку с Вилле и бросил её на пол, прижимаясь к нему ещё ближе, чувствуя его тяжелое дыхание. — Это значит, — начал Симон, наклоняясь ниже, щекоча дыханием чужое ухо. — Трахни меня, Вилле. Их губы снова соединились, на этот раз ещё более отчаянно, чем в прошлый. Они оба пытались углубить поцелуй, как будто это вообще было возможно в тот момент. Через несколько секунд скольжение их губ стало ещё более влажным и интенсивным. Вилле испытывал необъяснимое желание поглотить Симона, вдохнуть его, ощутить его всеми способами, какими только это было возможно. Он провёл руками по тёмным кудрям, спустился вниз по шее и плечам, после прошёлся пальцами по спине к талии, прежде чем остановиться на бёдрах. Вилле восхищался каждой клеточкой тела Симона, сидящего на нём верхом. Поцелуй на секунду прервался, Вилле выдохнул Симону прямо в губы: — Ты такой красивый. Симон хихикнул в ответ, хватая руки Вилле и перемещая их на ворот своей кофты. Вилле понял его умоляющий взгляд, быстро стянул свитер через голову Симона и бесцеремонно швырнул его на пол. После они оба занялись штанами, отчаянно хватаясь за ткань, натягивая её, стараясь оставаться как можно ближе друг к другу, избавляясь от одежды. Когда они оба полностью разделись, Вилле начал покрывать поцелуями шею Симона, прежде чем медленно начать спускаться ниже. Он провёл языком по чужой груди, особенно уделяя внимание лёгким засосам, которые оставил раньше. Когда его голова оказалась на уровне загорелого живота Симона, внимание Вилле привлёк отблеск света. После лёгкого замешательства он сообразил, что это было, и его желудок сжался. Свет ночника отражался от крестика на шее Вилле, заставляя его сиять в тёмной комнате. Это завело его ещё больше, что, безусловно, показалось неправильным. Это вообще не должно было иметь такое значение для него, но тем не менее. Вилле должно было быть стыдно вспоминать о религии, атрибут которой висел у него на шее в такой момент, но происходящее между ним и Симоном казалось святым уже само по себе. То, как он стоял на коленях, склоняясь перед Симоном, покрывая его живот поцелуями в знак поклонения — это не что иное, как божественное начало. После того как начались рождественские каникулы, Вилле вообще перестал носить крестик. Он не мог вынести даже вида напоминания о том, что кто-то должен присматривать и направлять его, когда всё в его жизни пошло прахом. Он никогда не был убежденным верующим, но, поскольку он вырос в религиозной семье, мысль о Боге в некотором смысле успокаивала его и вызывала ностальгию. Однако после смерти Эрика и расставания с Симоном это вызывало только тошноту. Вилле осознавал, что отчасти его стыд, вероятно, был вызван подавленной внутренней гомофобией, но по большей части он просто был зол на то, что Бог допустил, чтобы это случилось с ним, зол на то, что он забрал всех людей, которых Вилле любил. Он утратил веру, и однажды ночью в порыве злости снял крестик и бросил его на стол. Вилле начал носить его снова только около месяца назад. Тёплым июньским вечером Симон помогал ему распаковывать вещи, которые Вилле забрал из общежития в Хиллерске. Вилле услышал вздох с другого конца комнаты, обернулся и увидел, как Симон достал крестик с цепочкой из коробки. — Боже, у меня остались приятные воспоминания, связанные с этой штукой, — он снова вздохнул, положил крестик на ладонь и лукаво посмотрел на Вилле. В ответ Вилле улыбнулся, подошёл к Симону сзади и положил подбородок на плечо. Он точно знал, о чём говорил Симон: беспорядочные, экспериментальные поцелуи и беззаботный смех, когда крестик висел на шее Вилле, и они были вдвоём в его старой комнате в общежитии. — Да, — выдохнул Вилле. — У меня тоже. На лице Симона отразилась нерешительность, когда он повернулся к Вилле. Он открыл рот, порываясь что-то сказать, но тут же закрыл, подбирая нужные слова. — Если ты не против, я спрошу кое-что, — начал он. — Почему ты перестал его носить? Вилле задумался. — Не знаю, думаю, я просто немного потерял веру после того, как наша жизнь полетела в тартарары, — сказал он, наблюдая за тем, как тонкие пальцы Симона распутывали узел на цепочке. Симон сочувственно кивнул. — Как думаешь, ты надел бы его снова когда-нибудь? — спросил он шёпотом, протягивая крестик Вилле, словно представляя, как он будет смотреться на шее. Вилле достаточно хорошо знал Симона, чтобы понять, что он спрашивал не только об этом. «Ты всё ещё чувствуешь себя так, словно твоя вера ушла?» — этот вопрос остался непроизнесённым. — Думаю, я мог бы попробовать… Я больше не смотрю на это с такой точки зрения. Недавно я подумал… — Вилле прервался, чувствуя, как его лицо краснеет, ему не хотелось показаться глупым. Симон выжидающе посмотрел на него, приподнимая брови, как бы прося: «Пожалуйста, продолжай». — Нет, нет, это глупо, — Вилле издал нервный смешок. Симон легонько пихнул его локтем, умоляя продолжать. — Вилле, ты можешь сказать мне… — Иногда мне кажется, что Бог послал мне тебя, чтобы я понял, чего хочу от своей жизни, — прошептал Вилле, краснея ещё больше. Симон замер, по выражению его глаз Вилле понял, что своими словами застал его врасплох. — Прости… — Вилле опустил глаза, беспокоясь, что перешёл черту. — Я не имел в виду… — Вилле, — голос Симона дрогнул, после чего он рассмеялся. — Ты не можешь говорить мне такие вещи и ждать, что я не поддамся эмоциям. Вилле поднял на него взгляд и увидел широкую улыбку и слёзы в глазах. — И я хочу, чтобы ты знал, — Симон приблизился. — Я чувствую то же самое. Вилле улыбнулся и заключил Симона в объятия, крепко прижав к себе. Они стояли так несколько мгновений, вдыхая запах друг друга, пока Симон мягко не отстранился, поднимая крестик. — Позволишь мне надеть его на тебя? — спросил он, испытующе глядя Вилле в глаза. Вилле кивнул и повернулся спиной, Симон обернул цепочку вокруг его шеи и застегнул. Вилле вздрогнул, по телу пробежали мурашки от контраста прикосновения тёплых рук Симона и холодного металла. У них уже был секс, но это ощущалось интимным на другом уровне. (На духовном уровне, подумал Вилле, но приберёг это для Мэдисон, она точно сможет объяснить). Симон развернул Вилле лицом к себе и, касаясь пальцами крестика, с нежностью посмотрел на него. Вилле знал, что у Симона были свои сложные чувства касаемо религии, но не хотел совать нос в чужие дела или ставить его в неловкое положение своими расспросами. Он решил, что подождёт, пока Симон сам захочет поделиться этим с ним. Положив одну руку на щёку Вилле, а другой притянув его за цепочку к себе, Симон нежно поцеловал его. Это было похоже на рай. Вилле оставил языком влажную дорожку на животе Симона. Он опускался всё ниже и ниже, сжимая руками чужие бёдра, одновременно наслаждаясь тем, как свет отражался от крестика при каждом новом движении. В какой-то момент Симон, должно быть, тоже заметил блеск крестика, Вилле увидел, как его зрачки заметно расширились, когда он опустил взгляд. Симон протянул руку, мягко огладил лицо Вилле, после сжал крестик в руке. Да, он определённо заметил. — Боже, Вилле, — выдохнул Симон, удерживая металл между пальцами. — Ты так предан мне, да? — Блять, — невольно выругался Вилле. — Да, Симон, я люблю тебя, ох… Вилле охнул, когда Симон дёрнул за цепочку. Не настолько сильно, чтобы причинить боль или порвать её, но достаточно, чтобы шокировать Вилле и заставить его подвинуться ближе. — Тогда прикоснись ко мне, — прошептал Симон. — Пожалуйста. Вилле подчинился. Он уверенно и быстро огладил Симона по всей длине, с благоговением наблюдая за тем, как Симон реагировал на каждое прикосновение, на каждое движение его руки. Вилле подумал о том, что он действительно предан Симону, прижимаясь губами к головке и насаживаясь, слушая стоны Симона, эхом разносящиеся по комнате. В этот момент Вилле вспомнил, что они забыли запереть дверь, но это не сильно его волновало. Он никогда бы и не подумал, что ему понравится сосать член, пока не попробовал это с Симоном в первый раз. Вилле знал, что многие люди считают это рутинной работой по доставлению удовольствия своему партнёру, но для него это было нечто гораздо большее. Вилле это нравилось, он полностью сосредотачивался на удовольствии Симона и наблюдал, как тот разбивается на мелкие кусочки под ним, будучи полностью в его власти. Симон застонал, когда Вилле на секунду отстранился и провёл рукой по его кудряшкам, спрашивая хриплым голосом: — Смазка? Симон понимающе кивнул и сдвинулся на кровати, чтобы взять бутылёк с тумбочки и отдать его Вилле. Через несколько секунд губы Вилле снова оказались на члене Симона, а два пальца двигались внутри него. Симон извивался и задыхался от удовольствия, хватая Вилле за волосы и издавая бессвязные звуки вперемешку со стонами. Симон всегда был шумным, но сейчас это звучало по-другому. Будто он плакал, его голос срывался каждый раз, когда Вилле попадал по нужному месту внутри. Вилле ещё не трогал себя, но это его не беспокоило. Сейчас он доставлял удовольствие Симону, и это единственное, что было важно. Все пять чувств Вилле были заполнены Симоном, лежащим под ним, всё, о чём он мог думать — это то, что ему так повезло быть тем, кто поклоняется Симону, как Создателю, заставляя его чувствовать себя подобным образом. Рассеянно к Вилле пришло осознание, что Симон — его Создатель. Симон забрал его из старой жизни и создал эту новую только для них. Симон освободил его. Симон — его Спаситель. Погружённый в свои мысли, Вилле недовольно хмыкнул, когда Симон оторвал его от своего члена, дёрнув за волосы. Симона позабавило разочарование, отразившееся на его лице. — Вилле, — сказал Симон дрожащим голосом. — Пожалуйста, трахни меня. Вилле кивнул. — Как ты хочешь, чтобы я это сделал? — спросил он, переводя дыхание. — Можно я буду сверху? — робко спросил Симон, так, будто вульгарно не просил Вилле трахнуть его несколько секунд назад. — Боже, да, — почти простонал Вилле, пока Симон смеялся над его столь рьяным желанием. Вилле догадался, что его зрачки, вероятно, стали огромными, когда Симон озвучил свою просьбу. Они поменялись местами, теперь Вилле лежал на спине, а Симон навис над ним сверху. Он был прекрасен. Смуглая кожа сияла в тусклом свете ночника, а его манящие губы растянулись в широкой улыбке. Он начал опускаться, насаживаясь, Вилле откинул голову назад. Звук, который он издал в этот момент, был похож на животный, он даже смутился, но тот, что слетел с губ Симона, был намного лучше. Симон начал двигаться вверх-вниз, и Вилле поклялся бы, что его душа вот-вот покинет тело. Он нашёл руками талию Симона, помогая двигаться, подстраиваясь под темп и толкаясь. Наслаждение ослепило и оглушило Вилле, и он не смог бы вспомнить, когда чувствовал себя лучше, чем сейчас. Они встретились взглядами и одновременно охнули, Симон пробормотал что-то определённо непристойное по-испански. Он насладился особенно глубоко, Вилле зажмурился от удовольствия и откинулся на подушку. — Да… да, блять… — простонал он. Он открыл глаза, находя взглядом лицо Симона, и улыбнулся, наблюдая за тем, как он захлёбывался стонами, когда Вилле толкался в него, каждый раз попадая по простате. Симон всегда был громким в постели, но сегодня особенно. И сам Вилле не смог оставаться тихим, слушая громкие стоны Симона. — Тебе это нравится, да? — спросил Симон между стонами. — Когда я главный. — Блять… возможно, — выдохнул Вилле. Симон намеревался что-то ответить, но не смог сдержать стон, когда Вилле снова толкнулся особенно глубоко. — Блять, да, вот так… Правильно, Вилле, да… — Симон вскрикнул, упираясь руками в кровать, пока Вилле трахал его ещё сильнее. Они растворились в моменте, это продолжалось, казалось, часами, пока стоны Симона не изменились, давая понять Вилле, что они оба близки. — Прикоснись ко мне, пожалуйста, — прошептал Симон. Вилле протянул руку и довёл Симона до оргазма несколькими резкими уверенными движениями. Симон громко застонал, его тело задрожало, он сжался на члене Вилле и упал на него сверху, когда волна оргазма захлестнула его. Видеть, как Симон тонул в охватившем его удовольствии, и чувствовать это, стало последней каплей, Вилле кончил, почти задыхаясь. Напряжение, накопившееся за целый день, разом покинуло его тело, оставляя место только блаженству. Они лежали так какое-то время, стараясь перевести дыхание и прийти в себя. Вилле перевернул их обоих на бок и осторожно вышел, виновато поглаживая Симона по спине, замечая, как он поморщился. Симон подался вперёд и поцеловал Вилле. Это было непохоже ни на один из тех поцелуев, которые они разделили сегодня. Это не прелюдия к чему-то, не грубый и страстный поцелуй. Этот был неторопливым и нежным. Вилле растворился в нём и прижал Симона к себе так близко, как, казалось, было физически невозможно. Он любил Симона так сильно, что становилось трудно дышать. Симон прервал поцелуй и, хихикая, откинул голову назад, а руку запустил в волосы Вилле, играя с ними. — Это было… что-то новенькое, — сказал он, мягко улыбаясь. — Что именно? — спросил Вилле. — Я не знаю, просто то, что я получил немного больше контроля, — ответил Симон. — Мне кажется, обычно это больше на тебя, и мне это нравится, но и сейчас тоже было действительно здорово. — Возможно, это было ещё лучше, чем обычно, — Вилле улыбнулся. Он посмотрел на Симона, который хитро улыбался в ответ. — Ты говоришь это буквально каждый раз, когда мы занимаемся сексом, — рассмеялся Симон, взъерошив волосы Вилле. — Но каждый раз я говорю это серьёзно. Симон моментально растаял, чувствуя, как краснеет. — Боже, ты такой болван, — сказал он. — Но тут я с тобой согласен. Вилле кивнул, и между ними воцарилась комфортная, спокойная тишина. Через несколько минут он почувствовал, что начинает засыпать, и, судя по лицу Симона, он тоже. Вилле легонько толкнул Симона в плечо, жестом предлагая ему развернуться. Симон послушался, Вилле обнял его за талию, уткнувшись лицом в шею. От Симона пахло домом, песком, сексом и летом, Вилле старался дышать как можно глубже. Кажется, он не чувствовал себя когда-то более живым, чем в этот момент, и старался не умереть от переизбытка чувств, размышляя об этом. Прежде, чем Симон успел заснуть, Вилле прошептал ему на ухо: — Я люблю тебя. Симон завозился и слегка откинул голову назад, щекоча кудряшками лицо Вилле. — Я люблю тебя, Вилле.