Ты всё ещё предпочитаешь романтику?

Дазай медленно читал названия на форзацах, проходя вдоль стройных книжных рядов. С некоторого времени он нигде не чувствовал себя лучше, чем в старом книжном магазине — здесь, где из света осталась пара ламп, где половину книг не читал, казалось, никто, кроме самого писателя, где пахло гниением дерева и воском. И где его не терзали воспоминания. Сейчас таких мест в городе почти не было. Вот уже пять лет он пытается жить в этом городе, полном призраков прошлого, где каждый закоулок напоминает о том человеке, которого больше нет в его жизни. Нет, он уже не вспоминает о том запахе, о тех вечерах, где ему не приходилось читать книги, лишь бы хоть как-то уходить от реальности. — Набоков… Навои… Нагата… Надсон… — указательным пальцем он проводил по корешкам, собирая пыль, шепча про себя знакомые фамилии и выбирая спутника на последующие пару дней, — Н-Накахара? Он стоял, опершись на шкаф, и читал. Прямо в магазине, не покупая книги, читал прямо здесь, расположившись аккурат под лампой с тихим теплым светом. Конечно, он был в своём черном плаще, в белой рубашке, в портупее и в своей несносной шляпе. Рыжие волосы, убранные в хвост, горели огнем, выделяясь на спокойном фоне книжного. — О, ты, — коротко проконстатировал Чуя, поднимая глаза от напечатанных строчек и возвращая их обратно через секунду. Он всё такой же… несносный. И его глаза, с которыми он столкнулся лишь на одну чертову секунду, всё такие же манящие. И он так же пахнет, сука. И он даже не удосужился назвать его по имени. Как будто ничего не было, как будто они никогда не были ближе, чем сейчас. — Ты… как? — Дазай быстро собрал все свои чувства и спрятал их за привычным холодным насмешливым взглядом и едкой иронией, — читаешь? — Как видишь, — буркнул Чуя и перелистнул страницу, — смотрю, ты тоже решил научиться? — Решил вспомнить старое, — Дазай обошел старого приятеля и навис над ним, заглядывая в книгу и закрывая собой свет, — ты всё ещё предпочитаешь романтику? — Сонеты — это не просто романтика, идиот, это же Шекспир, — возмутился Чуя, закрывая книгу и кладя её обратно на полку. — «Как тот актер, который, оробев, Теряет нить давно знакомой роли, Как тот безумец, что, впадая в гнев, В избытке сил теряет силу воли»… Пока Чуя читал сонет наизусть, он отходил от Дазая всё дальше, направляясь к выходу. — «Так я молчу, не зная, что сказать, Не оттого, что сердце охладело»… — продолжает вслед Накахаре Дазай, драматично приложив руку к сердцу, — «Нет, на мои уста кладет печать…» — Ой, захлопнись, пожалуйста, самоубийца, — отмахивается Чуя и, снимая напоследок шляпу, выходит на улицу. — «Моя любовь, которой нет предела», — заканчивает Дазай почти неслышно. Его возвращает в реальность перезвон колокольчиков над дверью магазина, оповещающий об её открытии. Дазай хватает «Сонеты» Шекспира, кладет во внутренний карман пальто и бежит вслед за черной тенью с рыжими волосами. — Куда же ты? Я думал, что сама судьба дала нам шанс поговорить! Может прогуляемся, Чу? — кричит Осаму вдогонку, уже не надеясь, что мелкий остановится, но он остановился. — Только если ты не будешь называть меня Чу, — строго отвечает Накахара, поправляя шляпу, — у тебя что не было планов на вечер? — Были, — соврал Дазай, — просто я их поменял. Когда ещё с тобой увижусь? — И то верно, — кивнул Чуя и, дождавшись, когда Дазай его догнал, медленно пошел рядом с ним, — как тебе быть детективом? — Весело, — снова соврал Дазай, — намного веселее, чем в мафии. Платят хорошо, кормят… и есть над кем издеваться. — Рад, что ты нашел мне замену. — Что ты, тебя не заменить, — нарочито хлопая глазами, ответил Дазай. — Сейчас ударю так, что никакими бинтами не отделаешься, — кольнули в ответ. Давай усмехнулся, вспоминая эту привычку угрожать и никогда не исполнять. Как же удивительно легко сейчас было им идти и болтать! Они шли как старые друзья, переодически шутили и смеялись, рассказывали как сложились их жизни, будто так и должно быть. — Зайдёшь на чай? — вдруг неожиданно предложил Дазай, после чего сразу же пожалел о вырвавшихся словах. «Боже, надеюсь, он не услышал». Но нет, он услышал и даже ответил: — Нет. Не люблю расхаживать по чужим домам. «Конечно, разве можно было ожидать другого…» — Но у меня есть вино, если хочешь, можем зайти ко мне, — спокойно предложил Чуя. Внутри Дазая что-то начало сгорать, иначе почему вдруг стало так жарко? Он вдруг понял, что его начинает подташнивать и воздуха становится меньше, но вслух сказал: — Почему бы и нет? Внутри него что-то вращалось и билось, сжималось и прыгало, но внешне не изменилось даже дыхание. Ни одного лишнего вдоха, ни одного выдоха дольше обычного. Лишь незаметная сразу искра в глазах, похожая на азарт или что-то большее. — Хорошо, тогда сейчас позвоню кое-кому, подожди минутку, — Чуя отошел в сторону и начал набирать чей-то номер. Дазай заметил, что видимо прошло уже пару часов с их встречи, потому что солнце садилось и окрашивало небо в яркие акварельные разводы оранжевого и красного. Чуя выглядел безумно органично на фоне этого заката, так что Дазай на минуту им залюбовался. — Чего уставился? — прервал его созерцания Чуя. — Да… ты просто такой… красивый… закат видел когда-нибудь? — почти по одному слову выдал Дазай, наблюдая как розовеют щёки Чуи. — Закат? Да, неплохой сегодня. Мы кстати почти дошли. Чуя свернул с бульвара, по которому они шли, направо и остановился у ближайшего дома. Дазай всё это время надеялся, молился, посылал запросы вселенной, лишь бы узнать, что Чуя переехал, но нет — всё тот же дом, всё та же дверь… Дазай всё ещё помнит всё это: уютный дворик, стриженый газон, парадную, бетонную лестницу, пятый этаж и бордовую дверь в квартиру, в которой он когда-то запер всё самое дорогое. Те майские ночи, когда они готовились к экзаменам, душные вечера, когда они смотрели фильмы, лёжа на полу, промозглые утра с редкими лучами солнца, красные щёки с веснушками, рыжие кудри на подушке, нежные поцелуи в шею, аккуратные пальцы, бинтующие новые порезы, влюблённый огонек в глазах, плёночные фотокарточки… — Че встал? Одежду вешать здесь, если забыл, — Чуя резко вырвал Дазая из воспоминаний, — проходи, я сейчас быстро приберусь… Всё-таки не один живу… А вот это был нож в сердце. Дазай тут же понял каким был глупым, понапридумывал себе всякого, размечтался… идиот. Розовые очки надломились и находится в этом доме стало физически больно. Если в городе его не покидали воспоминания, то здесь — в эпицентре всего — и подавно. Ему стало очень мало существующего кислорода, так что пришлось ослабить бинты на шее. — Ты чего там так долго? — послышалось с кухни, — проходи на балкон, мы там поставили стулья, теперь очень классное место. Да, это определённо было решением — на балкон. Скорее. Там точно воздуха больше. Пересекая квартирку быстрым шагом, Дазай запнулся о валяющийся на полу полосатый галстук. Не обратив на находку особенного внимания, он вспомнил о ней через минуту, когда колёсико зажигалки щёлкнуло, подпаливая кончик сигареты, и он смог затянуться горьким табачным дымом. — Давно ты носишь галстуки? — выдыхая в воздух кольца, спросил Дазай, когда на балкон заглянула рыжая макушка с двумя бокалами красного вина. — Никогда не любил эти удавки, — Чуя сел на раскладной пластиковый стул и потянулся, — с чего ты взял, что я их ношу? — Да там на полу валялся, думал, твой. — Нет. Это моего… друга. Разве я имею привычку разбрасывать вещи? — Бывало и такое. — Не ври. Вино было кислым и вязким, и оставляло после себя какое-то послевкусие ягод и печали. Солнце почти скрылось за горизонтом, оставляя на небе тонкую красную полоску, которая, попрощавшись, так же пропала через пару минут. Темный город озарили ночные фонари. — Как всё-таки удивительна жизнь, — пробормотал Чуя, наблюдая за тем, как вино стекает со стенок бокала кровавыми разводами, — ведь у нас сегодня праздник. — Мм? — неопределённо отозвался Дазай, куривший третью сигарету, лишь бы заглушить свои мысли. — Мы расстались ровно четыре… а нет… пять лет назад. Так сегодня даже юбилей, — какая-то странная грустная улыбка скривила его тонкие губы, на которых почему-то остановился взгляд Дазая. — Значит, с праздником, — выдавил из себя Осаму, поднимая полупустой бокал и не дожидаясь ответа, опрокидывая его содержимое в себя, — мне пора. Чуя подозрительно молчал. Давай поставил бокал на столик, встал со стула и хотел было выйти с балкона, но вдруг что-то вспомнил и остановился. Достал из внутреннего кармана украденного Шекспира и положил на стул, где недавно сидел сам. — «Так пусть же книга говорит с тобой. Пускай она, безмолвный мой ходатай, Идет к тебе с признаньем и мольбой И справедливой требует расплаты.» Не дожидаясь ответа, Дазай с колотящимся сердцем, вылетел с балкона, на ходу проклиная сигареты и вино, которые сегодня почему-то не помогали, а наоборот, делали ситуацию всё хуже и хуже. Аккуратно открыв дверь, Дазай задумался, что надо, наверное, попрощаться с хозяином квартиры, хотя видеть его сейчас не хотелось, и щёки пылали. — Я ушёл, — крикнул он из дверей, уже двигаясь к лестнице вниз, когда его остановил тихий вкрадчивый голос. — «Признаюсь я, что двое мы с тобой, Хотя в любви мы существо одно. Я не хочу, чтоб мой порок любой На честь твою ложился, как пятно. Пусть нас в любви одна связует нить, Но в жизни горечь разная у нас. Она любовь не может изменить, Но у любви крадет за часом час. Как осужденный, права я лишен Тебя при всех открыто узнавать, И ты принять не можешь мой поклон, Чтоб не легла на честь твою печать.» Дазай не дышал. На его плечо опустилась горячая ладонь. Ведь он всё это время просто стоял на лестничной клетке, прислушиваясь к завораживающим словам, которые, долетая из квартиры, отдавались бесконечным эхом бетонных пролётов, и ничего не мог сделать. Он не мог пошевелиться, хотя знал, что единственным верным решением будет бежать со всех ног вниз, чтобы не случилось чего-нибудь… — Дазай, почему ты был сегодня в книжном? — А почему ты скрывал, что ты уже не один? — Что ты имеешь ввиду? — Ты же живешь с другим… человеком. Почему ты скрывал это? — Мори-сан попросил приютить паренька из мафии, вот живет тут неделю. Остались ещё вопросы? — Дазай молчал. — Так почему ты был сегодня в книжном? — Я не знаю, — в горле пересохло, отчего эти слова прозвучали неестественно и болезненно. — Знаешь. Потому что я был там по этой же причине. — Я не знаю, — повторил Дазай, закрывая глаза. — Не ври. Ты же понимаешь, что я вижу тебя насквозь? В его голосе звучала такая уверенность, что не было никаких сомнений. — Я был там, потому что знал, что это единственное место, где я могу тебя найти. Потому что я прихожу туда каждый месяц в надежде тебя увидеть, потому что я… я не могу так больше… Чу? — Пойдём в дом. Вот так просто и легко прозвучали эти слова, будто в них не было ничего противоестественного, хотя Дазай сначала подумал, что ему показалось. Он развернулся, чтобы доказать себе, что всё ложь, и никакого Чуи тут нет. Но он стоял. Стоял и ждал, когда его слова донесут истинный смысл. Горячие пальцы осторожно дотронулись до его щеки. Дазай инстинктивно дёрнулся и хотел было «смыть» след чужих рук, на почувствовал своими пальцами слёзы. Из его глаз предательски текли слёзы. — Когда ты в последний раз плакал? — искренне спросил Чуя. — Пять лет назад. Неожиданно до его губ дотронулись другие губы, а Чуя в мгновение секунды оказался так близко, как не должен был. Он целовал его как в последний раз, кусая губы и тут же зализывая укусы, спутываясь с чужим языком, чуть слышно постанывая, стараясь вложить в этот поцелуй все эти пять лет. Солнце вставало, озаряя мир бледным холодным светом. На подушке лежали двое, один из них мирно посапывал, а другой щурил голубые глаза и накрывался одеялом, укрывая себя и самого дорогого человека в его жизни, которого ему так не хватало, хоть он и не мог себе в этом признаться. И перед тем, как окончательно погрузиться в сон, он прошептал: — Да, Осаму, ты был прав — я всё так же предпочитаю романтику.