НЕ святой

      — Простите меня, святой отец, ибо я согрешила.       Слегка подрагивающие пальцы взволнованной девушки со звуком раскрывают ширинку мужских брюк.       — Моя последняя исповедь была три дня назад, и с тех самых пор я погрязла в грехе.       Сугуру с восторгом наблюдал, как молодая прихожанка церкви ловко вынимает его эрегированный член. Ну, что за милота. С виду такая невинная, а в глазах черти пляшут.       — Все мы грешны, Юрико, — руки сползают по стенкам исповедальной, парень делает жадный вдох, когда девичье губы прикасаются к головке члена в лёгком поцелуи, — ты можешь во всём мне признаться…       Или как там нужно говорить!? Он слабо соображал, переводя всё своё внимание на девушку, сидящую у его ног и «замаливающую» свои грехи.       Рот Юрико был создан самим Господом. Влажный. Тёплый. Блядский.       Член пульсировал так, будто бы в рай попал. Гето совсем не было стыдно за скверные мысли в церкви, а наоборот, губы сами складывались в зверином оскале, смакую каждую деталь развратной картины.       Человеческая сущность во всей своей красе.       Когда-то Юрико прятала свои пунцовые щёки из-за его кривой ухмылки, но теперь, отсасывает с таким рвением, будто действительно считает, что это спасёт её душу.       Глупая. Витающая в облаках девочка…       Она с блядским причмокиванием отстраняется от члена. Кончиком языка слизывает выступающую капельку жидкости с головки, лаская себя пальчиками снизу. Так чертовски грязно, маняще, заглатывает полностью и смотрит снизу вверх в чёрные от похоти глаза.       Ему бы упасть перед ней на колени, да похвалить за столь отчаянное старание, только он не может. Не может опускаться до такого. Гето себя сжирает в своих же мыслях. Мечется между чёрным и белым. Ему бы следовало сходить к психологу, разобраться с демонами внутри, а не позволять кормить их этой блеклой мартышки.       Сам виноват. Не нужно было подаваться искушению. Совсем как люди, погряз в трясине.       — Глубже, — командует Сугуру, собирая в кулак растрёпанные каштановые кудри, — иначе «ОН» тебя не услышит.       Он злится. Давит на затылок Юрико, глубже проталкиваясь в податливое горло. Хотелось бОльшего. Хотелось, чтоб под самые яйца, чтоб все в этой церкви слышали звон.       Чтоб блядский скулёж, тяжёлое дыхание и бульканье во рту в момент погружения, кричали о том, что творится в храме божьем.       Она давится, противится столь грубому напору. Шумно дышит, старательно заглатывая член. В голове одна лишь мысль: не нужно разочаровывать парня, нагло трахающего её рот в храме полном людей.       Будка исповедальной стала для них маленьким раем. Они, как те самые люди, оскверняли её естество своим присутствием. Подавшись искушению, вкусили запретный плод, и теперь им остаётся лишь одно…       Гореть. Сгорать. И тлеть….       Ладонью стягивает брюки парня, впиваясь ногтями в крепкое бедро. Она мечтает, оставить след на память. Воспоминание, как низко пала перед ним.       Он неоднократно тянул её на дно своих пороков, она лишь слепо шла. Касания стали глубже — игра на выживание.       Неправдивая мечта. Не суждено случится «долго и счастливо». Финал горечью отдаст на язык.       Его напор. Слёзы текут с красивых карих глаз. По шлюшье, размазывая тушь по розовым щекам.       Совсем не так она мечтала, переступая за черту. Сегодняшний поход в церковь разрушил хрупкое желанье.       Дыхание парня сбилось. Он потерян в своём сознание.       Там тишина, покой.       Там нет оваций, и нет тех лживых лиц — кошмар, преследующий его в ночи…       Всё меркнет. Тишина. Тяжёлый вдох, и жизнь течёт по венам.       Он слишком слаб. Оставит мысли на потом.       Время жадно ускользает. Шепчет: «обернись…»       Глаза в глаза, он возвращается к истокам. Со свистом вбирает в себя остатки кислорода. Порочная кабинка. Сознание под контролем…       Сугуру сбавляет темп, позволяя девушки вздохнуть от облегчение. Она не виновата, он сам перешел ту черту. Слишком наивна её душа. Понять было сложно. Она не замечала грязных помыслов, с закрытыми глазами шла за ним. А он, горел в аду и тянул… Тянул… Тянул…       Возможно, это — кара. Возможно, уже идёт. Но ему сейчас чертовски хорошо, чтоб слушать муки совести.       Горло Юрики слишком сладко сжимает его член. Дразня, посасывает, тем самым отгоняет дурные мысли прочь. Он прикусывает нижнюю губу, в попытки сдержать стоны наслаждения.       Старался. Старался сдерживать себя в руках, но, чем ближе дело достигало пика, тем сильнее он вбивался в сладкий рот.       Сугуру сделал ей одолжение, однако пора перестать подкармливать её мечты…       Парень наматывает волосы на кулак и по-хозяйски, с бОльшим остервенением, начинает трахать рот Юрико, доводя себя до судорожного экстаза. Горячее солоноватое семя струёй влетает в горло девушки, грозя ей захлебнуться под напором Гето.       Она давится собственными слезами. Мычит. Но при этом закатывает глаза в блаженстве, достигая оргазма от собственных пальчиков.       Гето с хлюпаньем вынимает член, нагло закрывает рот бедной девушки своей ладонью и зажимает нос. Не хочет, чтоб она всё сплюнула, как в прошлый раз. Сопротивляться его желаниям бессмысленно.       — Глотай, — с рыком выдыхает он, закидывая голову девушки вверх. — До последней капли.       Юрико сдавлено хрипит. Воздуха в лёгкий не хватает. Под натиском хитрых глаз проглатывает вязкую жидкость, находясь в испуге от действий парня. Сугуру совсем её не жаль, нужно было раньше думать, прежде чем поддаваться его лести. А теперь слишком поздно. Ловушки уже расставлены.       — Ты молодец, — почти любовно шепчет он, похлопывая Юрико по румяным щекам, — «Он» тебя услышал.       — Мне было больно, — Юрико поднимается на дрожащие ноги, натягивая свои взмокшие трусики. — Я в чём-то виновата?       Совсем по-детски надувает губки. Обида так и лилась наружу. Гето чувствовал её покалывание затылком. Остатки совести шептали: «переборщил».       — Ну, что ты, Юрико, не вини себя, — лисьи глаза вспыхнули с азартом, когда он заправил выбившуюся прядь ей за ухо, — приходи на воскресную службу, обещаю всё исправить.       Он не собирался извинятся, верно заглядывая в припухшие глаза. Интерес поедал его. Как далеко она сможет зайти за черту дозволенного, позволяя ему всё дальше и дальше тянуть себя на дно? На сколько хватит её веры в «чистого» потерянного парня?       — Я подумаю, — смущённо улыбнулась девушка, совсем не зная, что выбор за неё давным-давно уже был сделан им, — но не обещаю, Сугуру.       Она была слишком влюблена в него. Гето этим безбожно пользовался, принимая нежный поцелуй на прощанье. Юрико не понимала — она уже на дне.       — Блядтсво, — проговорил он в след удаляющейся женской фигуры, стоя в прохладном холе церкви. — Как же меня всё заебало…       — Грешно сквернословить в храме Господа, Гето, — преподобный Ито Хиробуми незаметно подошёл к парню со спины, заставляя того напрячься, — когда-нибудь тебя поймают.       — И долго Вы подглядывали, Хиробуми-сан!? — Гето обернулся на старика, потревожившего его покой, и нацепил маску смущённого удивления. — Девушка желала исповеди, не мог ведь я ей отказать.       — Мне напомнить тебе, как проходит обряд? — Ито много прощал несносному мальчишки, но порой задумывался, что пора бы заменить пряник на кнут. — Сугуру, в следующий раз это могу быть не я. Тебе и самому не помешало бы очистится от грехов, но не таким способом как Коикэ-кун.       Возможно, в словах старика была доля истины — Сугуру сам погряз в грехах. Жажда мести. Крови. Похоти. Совсем как люди и это дико выводило его из себя, заставляя отыгрываться на доверчивой Юрико, милой девушке, что по пятницам приносила ему кексы с изюмом. Сугуру ненавидел изюм. Давился, но ел, благодарно улыбаясь, плёл свою паутину из сладких слов, пропитанных ядом.       — Вынужден с вами не согласиться, преподобный. Меня совесть не мучает, — сдержанно ответил он и направился вместе со своим наставником к выходу во внутренний двор. — Хм, жизни учишь меня, старик, а сам сигарету изо рта не вынимаешь!?       — Не тебе, сопляк, мне нотации читать, — без упрёка сказал преподобный, подкуривая свой любимый сорт табака. — Сколько ты уже у нас, месяц?! Признаться честно, не думал, что так долго протянешь. Помнится, когда ты был ребёнком, не любил приходить сюда. Так позволь узнать, чего ты ищешь здесь сейчас?       Вопрос Хиробуми-сана заставил задумается. Сугуру и сам часто задавался им: «что он тут забыл?» До того, как открыл в себе магические способности, он ходил сюда в воскресную школу. Мать заставляла. И как подметил старик, Гето было ненавистно это место с детства.       Воздух, пропитанный жжёнными свечами, учителя, нетерпящие его дурное поведение, и, конечно же, нескончаемое количество прихожан, молящихся за своё спасение — всё это оставило дурное воспоминание об этом месте. Так что же он тут делал?       — Возможно, второй шанс?! — ведь, когда люди в отчаянии, они приходят в церковь. — Неужели я тебя достал?       Когда в церкви больше не было людей, и оставались только её обитатели, священнослужители позволяли себе немного расслабится. Старик курил во внутреннем дворе после тяжёлой службы, а Сугуру забывал про правила субординации, доставая своего учителя.       — Ты ни черта не изменился с детства, Сугуру, — пряча ухмылку за сигаретой, Хиробуми-сан старался выглядеть серьёзно, — как был балбесом, так им и остался.       — Думаю Вы б изменили своё мнение, увидев моего друга, — Гето боком подпёр перила, тоскливо смотря в даль, — по сравнению с ним, я пример для подражания. Ваши уроки даром не прошли, можете гордиться.       В академии сейчас тоже цветёт сакура, окутывая своими запахами всё пространство. Надеется, что Сатору так же думает о нём, в момент цветения пахучей вишни, было глупо. За последнее время они отдалились друг от друга самым жестоким образом.       — Только не говори, что и ты его жизни учишь. Для меня ты всегда останешься взбаламутившим чертёнком, — старик всегда оставался стариком, ворчливый и упрямый. — Я пойду, и ты иди. Уже поздно.       Хиробуми-сам выкинул окурок в урну, оставляя после себя запах крепкого табака. Он точно не доживёт до ста лет, в этом был уверен Сугуру, прощаясь с учителем.       В отличие от своего ворчливого старика, Сугуру предпочитал одежде священнослужителя простую чёрную рубашку и брюки в ее тон, а не длинную рясу. В ней было неудобно, можно было легко запутаться, но Ита медленно ходил, ему это не грозило.       Дождавшись, когда учитель скроется в здании церкви, он с мальчишеской улыбкой начал вскарабкиваются на самый большой ствол сакуры, вспоминая, как они с Сатору делали тоже самое когда-то. Тут сверху старого дерева запах был насыщенней, нежели у крыльца. Тело само наполнялось им, отпуская ту горечь обиды на друга.       Сугуру не винил его и никогда не станет. По-видимому ошибку совершил он сам, загнав себя в угол страхов и разочарований. Люди — главное разочарование в его жизни. Он вернулся сюда, чтоб дать им второй шанс, а не себе. Старик так и не понял этого.       Смерть сосуда Тенген зародила в нём зерно сомнения. В чём была виновата Рико Аманай? Девочка, мечтавшая немного пожить перед слиянием.       Люди ничтожны. Лживые трусы.       Аплодисменты по сей день преследуют его, не только в кошмарах, но и наяву. Сугуру требовалась поддержка, но судьба была к нему неблагосклонна.       С тех пор многое поменялось. Сатору открыл в себе новые горизонты, стал сильнее. А Гето начал тонуть в своих кошмарах. Бесконечная череда из заданий и поглощений проклятий, что на вкус схожи с блевотиной, принесли свои плоды.       Сугуру был потерян. Забыт лучшим другом, пропитываясь этой несправедливостью.       Но почему тогда он всё ещё ждёт?       Спасения от гнилого мира или же призыв к действию?       Так до конца и не разобравшись, кому был больше необходим второй шанс, парень сидел на ветке дерева провожая последние лучи заката.       — Сатору был бы решительней… — печальная улыбка отпечаталась на его уставшем лице.       Просидев так до поздней ночи, парень размышлял о будущем. Вопросы, мучившие его, так и не были раскрыты.       Спустившись с ветки той, он направился в свою скромную обитель. Спальня, выделенная ему преподобным, была проста. Небольшая кровать не вмещала его в полный рост, от этого порой сон плохо шёл. Одеяло не прикрывало ступни, поэтому приходилось сворачиваться в калачик.       Рой мыслей мешал спать. Сугуру встал с постели, на вид уставший больше, чем вчера.       Холодный душ. Потерянный взгляд в зеркало. Вопрос: «что делать дальше?»       А дальше — скудный завтрак, молитва и обход.       Готовясь к воскресной службе, Гето делал всё на автомате: расставлял книги на лавки, зажигал свечи и ждал.       Прихожане медленно подходили в церковь. Не спешили. Общались, шутили. Парень нацепил на себя самую лучшую улыбку из арсенала. Никто не должен видеть, как он сгорает изнутри.       Старик сегодня был в ударе, звуча тягучим тембром, притягивал взор.       Стоя по правую руку от Хиробуми-сана, Сугуру старался не клевать носом, сложа руки в безмолвной молитве. Он уже не раз ловил себя на мысли, что нужно было в горы уйти, а не сюда поддаться.       Отсчитывая минуты до конца службы, он с хитрецой в глазах сканировал людей, собравшихся в храме.       Они молились с проклятьями на плечах. Совсем не ведая — спасения нет, гореть им всем.       Они внимали каждому слову проповедника Ито Хиробуми. Как болванчики кивали на его слова.       Пастух, овцы и волк в овечьей шкуре — все собрались под одной крышей. Но там была и она. Юрико, стояла рядом со своей матерью, тучной женщиной лет сорока пяти. Гето вспомнил об одном высказывании и поморщился. Хорошо, что он не собирается остаться с ней на долго.       Сейчас, в рассвете своей красоты, девушка его полностью устраивала. Мало говорила, мило улыбалась и делала всё, что бы он ни попросил.       Закончив службу, прихожане подходили за благословением к своему пастуху. Волк же подошёл к своей заблудшей овечки.       — Подожди, пока все разойдутся, — он мягко говорил, смотря на девушку, присевшую на скамейку. — Завтра я покидаю храм. Хочу в последний раз с тобой провести время, Юрико.       Всё кончено. Мечты о «долго и счастливо» сгорали в тёмных глаз напротив. Сугуру не был тем, кто повел бы её под венец.       Солнце медленно садилось, треск воска разносился по пустому храму. Она, послушная овца, ждала его, стоя возле алтаря.       Как только последние лучи блеснули в витражах, спустился дьявол в ночи, в обитель её любви.       Перед тем, как покинуть этот храм, Сугуру всё терзала одна безумная идея. Он подошёл к хрупкой фигуре, облачённой в белое шёлковое платье.       Как символично, ведь он собрался разложить её на этом алтаре, она удачно подобрала образ. Невинная душа, прекрасный цветок для его жертвоприношения.       Оскал на столь прекрасном лице парня пугал Юрико. Нежно, почти невесомо девушка огладила его профиль. Холодной снаружи, но такой горячий внутри.       Волк помогает ей присесть на алтарь, задирая платье выше. Девичьи ноги, обвивают талию, притягивая ближе желанного парня.       Поцелуй, терзающий губы Юрико, вызывал смутные ощущение. Она не могла понять, почему так больно… Вкус собственной крови на языке на долго запомнится в её душе.       Лёгкая ткань платья бесформенной лужицей покоилась на ступеньках алтаря. Сугуру с жадностью в глазах, сканировал тело той, которую позабудет, как только наступит рассвет.       Он пальцами водил по голой коже, на подкорке мозга оставляя след. Родинки на острых ключицах. Впалый мягкий живот. Запомнит и позабудет, как сквозь грудь в его ладони был слышан топот женского сердца, которое он разобьет.       Юрико была раскрыта перед ним, как книга. Он брал её на алтаре. Вбивался с жаждой,и с истомой на кончике языка.       В этом храме, они осквернили всё. Алтарь теперь не божий. Цветок истоптан и кинут на него.       Он не жалеет, ловя губами стоны девушки. Она забудет, поймёт когда-то. Мир пал, мечты сгорели в темноте.       Он с удовольствием топтал, погружая член во влажную вагину.       Стирая зубы в порошок, пальцами впиваясь в податливую плоть.       Она с криками кончала. Эхо разбивалось о стены. Тугие мышцы сжимали с упоением, разрядка и финал.       Взгляд упёрся в потолок. Точёный профиль парня притягивал её взор.       Она запомнит и не забудет. Прощальный секс будет хранить в душе. Она бы сердце отдала, но знает, что он не примет.       Сугуру помог ей собраться. Подал платье и сам оделся. До дома провожать не стал, открыл ворота храма и на рассвете распрощался с ней.       С тяжёлым грузом на душе вернулся он домой, где друг.       Магический техникум — рассадник гнилых душ.       Прошла неделя и помер друг его. С дырой, где раньше билось сердце – так просто пал в бою.       Старейшины ошибки не признали, командуя ему — в деревне есть два мага…       Палач пошёл ко дну.       112 обезьян были стёрты им. Ушёл Сугуру с той деревни, забрав с собой двоих детей.