за мкадом

      пульсирующую железную ложку с землей подносит он к губам обветренным и слабеющим. полна та ложка земли кладбищенской с горкой. женя открывает непослушный рот, в котором мироточат вонью зубы, испачканные землей.       женя лежит в самодельной могиле — свежей как младенческая колыбель, выше — ее гроб нянчит гнезда, а еще выше — на кортах сидит вампир с выточенной мраморной головой и взглядом брусники мятой да соленой, обляпан рот его с длинным языком ведьменской кровушкой, а в руке булава одиннадцатиглавая, накидка невесты чернейшей, и лопата в черноземном платье.       артем грациозно бросает черную-черную землю в бездонный рот могилы, позже кормит землицей женю, уже тонкомертвую — засыпает ведьма сном вечно-временным где-то за мкадом, на кладбище безымянном, в жалкой и неудобной могиле — без обелиска да креста из ржавчины. — спи, девочка, — артем облизывает пальцы, что в земле да ведьменой крови, и элегантно уходит, не оставляя следов.       только женечке все не спится в этой могиле тесной, и дышит ведьма с землей в унисон, и переваривает в жизнь новую ее желудок комки чернильные, открываются глаза-катаракты, истошный крик из земли бьется задушенным соловьем, окольцовывает ад палец жени да отпускает — воскрешение ей доступно в девяти жизнях, и эта жизнь — девятая, главное — исколечить память времени и забыть белые зубы вампира, которые сначала целовали, после — кормили землей. просчитался.       и вот она, рай познавшая и землю создавшая, со стерильным лицом и длинноногим атласным цербером на цепи, готовая мстить: — я вырвалась из ада и вернулась за тобой, — женя посмотрела на кольцо, — у тебя нет души, но я ее создам. и пожру.