Сказка про сирен

      — Хочешь придумаю тебе сказку, раз тебе так никак не заснуть? — Сокджин погладил неугомонную кроху по голове, накрывая одеялом. — Про что ты хочешь сказку?       Чимин прищурившись посмотрел на хена, оглядывая комнату в поисках идей.       — Тогда, как насчёт размышлений о звездах? Россыпи бриллиантов на чёрном бархате, — предлагает старший, с улыбкой наблюдая, что Чимини ничего не может придумать. — Или о глубинах вод, где, возможно, существуют и русалки, и сирены, и всё то, что считают выдумкой, раз это столь далеко скрыто от глаз толп людей.       Чимин качает головой в знак согласия, а Сокджин продолжает.       — Или же о дремучих лесах, о цветочных полях, в бутонах красных маков которых спят крошечные феи, а в листах лопухов прячутся эльфы. Днем, они трудятся, а когда наступает ночь, то они зажигают маленьких светлячков и устраивают танцы под музыку, что так волшебно наполняет чарующими звуками весь тёмный лес…       — Нееет! — со смехом качает головой малыш. — Про океан хочу!       — Хорошо-хорошо. Тогда твоя сказка начинается, — в глазах хена блеснул огонек, и он загадочно посмотрел в окно, словно уносясь куда-то далеко… — В глубинах океана, под толщей вод, там, где даже караваны кораблей столь редко бороздят верхушки, там, где никто не знает, там, где никто не подозревает… Там живут все те существа, которых прогнали. Те, про кого пишут страшные легенды и мифы, те, что были изгнаны, те, кем пугают детей и путников. Они были вынуждены уйти, «стереть» себя с лица земли, оставив лишь след в виде страшилок. Они бежали, чтобы спастись от этого жестокого мира, что не принял их такими. Такими не как всех… Придумаешь мне героя? — Сокджин с просьбой посмотрел на мальчика, желая подключить его к сочинительству, однако тот был так поглощён рассказом своего хена, что отвлекать его было напрасным делом. — А то назову его… Чимином!       Чимин лишь звонко засмеялся, прося продолжать сказку.       — Ну что ж… Кхм… Создав свой мир, свое государство, та немногая часть существ, что бежала, смогла теперь жить в спокойствии и безопасности… Но как говорится, русалочке на дне не сидится… — усмехнулся Сокджин, от чего получил пинок ногой в бок и протяжное: «Даааальше»       — Мои уточнения, что примем сирен за водных существ, а не за птиц. Да, в разных мифологиях и легендах их по-разному показывают, но для нас это не птицы… Но продолжим.       Не зря легенды ходили о пропаже людей… Они и продолжали пропадать. Сущность свою не изменишь.       Среди всех выделялись сирены — демонические существа, поражающие красотой не только внешностью, изящностью тела, но и невозможно пленительно чистым голосом, что окутывал и дурманил, вводил в негу любого, кому они позволили услышать свое пение.       Они держали весь их скрытый мир в защите, и обеспечивали пропитанием ту часть жителей, что не питалась обычной рыбой и другой морской пищей… Они приносили им добычу сверху, — наверное, Джину прилетит за то, что он рассказывает Чимину про убийства, но отказать светящимся заинтересованным глазам он уже никак не мог.              — Выделяя отряды, группа сирен отправлялась на поиски кораблей, что заходили слишком далеко от торговых путей. Иди по дорожке — не сломаешь ножки, но лишний шаг в сторону — и тебя, возможно, больше никто не найдёт.       Сирены, сколь не были прекрасны — были ужасны для людей, что видели их. Потому что это последнее, что они видели.       Одним из предводителей группы, что славилась огромным количеством принесенных ею жертв, был никто иной как (тут барабанная дробь)… Ну упустим пока.       Волосы парня были светлыми, точно белый жемчуг, переливающийся в раскрытой ракушке. Его считали поцелованным луной, дарованным самими звездами… У подводного мира больше почиталась ночь, так как именно тогда сирены совершали свои нападения, — Джин замолк, обратив внимание на висящие на стене часы. — Ого, уже так поздно… Но я не могу же оставить эту историю незаконченной. Мне самому интересно, что будет дальше, — и увидев полное согласие со стороны мальчика, он продолжил.       — Так вот. Его звали Пак Чимин… — малыш с улыбкой сщурился, отчего хен заливисто захохотал, пожав плечами. А почему бы и да? — Именно так его и звали. Раз в месяц был его выход. Выход его группы. Их было немного, так как сила заключалась далеко не в количестве, а в их ловкости, опытности и хитрости.       Наступает та самая ночь месяца, и… Мир засыпает. Ночь звёздная, яркая, точно серебром спускает нити света на ровную гладь океана, освещая дорогу стремительно несущимся глубоко на дне сиренам, в поисках тех, для кого этот прекрасный день будет последним.       Их хвосты длины, покрыты переливающейся темно-изумрудной чешуей, они молнией проносятся мимо водорослей и парящих во сне рыб, мчатся туда, откуда доносится запах людей. Они чувствуют привкус их крови у себя на языке.       Момент, и вот, резко всплывая наверх, они ощущают, как вместо воды их оголенное тело начинает ласкать воздух, как совершенно по-другому вдыхают кислород. Как их мысли становятся свободнее, а жажда сильнее.       Перед ними корабль. Он не огромен, однако, больше двух десятков людей на нем должно быть. Паруса спущены — ветер сегодня не на их стороне. Сирены не спешат. Но они и не медлят. Окружая корабль, плавно ведут его в сторону, ещё дальше — к «кладбищу утопленных кораблей».       Они знают, что это кого-то разбудит. Знают, что те разбудят других и начнут поднимать панику. Сирены не коварны, не нападают внезапно, дают время попрощаться с жизнью.       Они отпускают корабль, и все думают, что всё закончилось. Люди, что успели расшуметься умолкают… И слышится пение…       Чимин поёт очень сладко. Его тембр, словно нечто мягкое, обволакивает, как тёплые нежные объятия, заключает в плен, вводя тело и разум в ступор. Но не тот, что возникает от шока, а приятный, что туманом стелет перед глазами, когда хочется, чтобы это не прекращалось.       Но он прекращает, и тогда по телу проходит холод. Тот холод, что ножом разрезает сердце, что глушит своей тишиной. Тот, от которого хочется сбежать, но в ногах, голове лишь тяжесть, словно ударили по затылку и трудно дышать, — Чимини ладошкой сжимает руку хена, что в ответ лишь успокаивающе поглаживает, но не прекращает сказку.       — Однако кому-то удаётся прийти в себя. И тогда все то, что люди называли легендой и сказками, для них становится страшной реальностью. Но самое страшное для всех то, что они ничего не знают о сиренах, как о реальных существах. Они не знают, как сбежать. Это была их последняя ночь…       Сирены распределились по бортам, выцепляя цель взглядом, выныривая, высоко прыгая, схватывая жертву, впиваясь в столь мягкую для них человеческую кожу своими клыками, перегрызая горло.       Чимин лишь наблюдает. Он видит, как члены команды, некогда мирно спящие, ждущие конца поездки, возможно те, кто так спешил домой к семье, всех их постепенно уносили под воду сирены, оставляя дорожку из вытекающей и пачкающей океан крови.       Однако что-то пошло не так. Что-то пошло совсем не так, и до слуха парня доносится вскрик чистого голоса. Голоса сирены. Его накрывает злость. Та ярость, что закипает в крови, когда кто-то делает то, что никому не позволительно. Люди подняли войну. Они убили члена его группы. Они убили его хладнокровное спокойствие.       Тогда вода начинает отсвечивать отнюдь не серебром. А багровыми сгустками крови. Поднялся хаос. Сирены безжалостно рвали когтями членов команды корабля, натыкаясь на их клиники, люди с криками боролись за свою жизнь…       Чимин хотел не быть в стороне, но он знал, что ему нельзя. Ему было запрещено. Его голос, заманивающий путников, был дорог жителям страны. Это то, что спасло их, то, что питало их. И ему было запрещено ввязываться в то, что могло его убить. И от этого он страдал. Он видел, как гибнут его соратники… Сирены мстительны. А ещё они не могут позволить выжить тем, кто их видел…       Но эту войну… Они проиграли.       Вода вокруг потемнела, голоса стихли, а ладони Чимина были в крови из-за того, что он яростно впился в них ногтями, не имея возможности что-либо с этим сделать. Он не мог кого-то позвать, он не мог сделать ничего. Он понёс поражение и должен будет донести эту весть. Он должен будет сказать…       Однако от разрушенного корабля, что медленно тонул, ожидая встречи с подобными ему на дне этого страшного океана, отчалила лодка. И вроде казалось, что она пуста… Дав ей отплыть, Чимин, погрузившись глубже под воду, стал преследовать её.       Внутри сидел лишь один человек. Его тёмные волосы переливались в ночи, его белые одежды были запачканы кровью, дыхание частое, а глаза горели испугом. Эти глаза видели смерть и то, чего быть не должно. Нет. Это же всего лишь легенды. Это неправда.       Но это реальность. Это его реальность.       Чимин не мог отпустить. Он не мог дать выжившему уйти. Но он не мог вынырнуть. А сирены не поют под водой. Они поют лишь наверху… Отстаёт, даёт отплыть, и, только после, головой показывается над поверхностью.       Он вновь поёт. Его голос чуть дрожит от пережитого события, от того, что он видел, от того, что многих потерял… И до него доносится крик. Крик с этой лодки.       — Твой голос и вправду очаровывает, однако, в нем сейчас слишком много боли, чтобы этим меня одурманить.       Чимин замолкает. Он не понимает, что происходит. Почему все так…       — Я думал это все неправда… Это все ложь… — Чимин слышит всхлипы, и ему становится… Жаль?       Становится жаль человека, того, кто убил сирен? Его народ? Часть его семьи?       — Зачем… вы убиваете нас? Зачем напали… У нас есть семьи, мы тоже хотим жить!       — Мы тоже хотим жить! — отзывается в ответ Чимин, и вновь наступает тишина. Кругом только вода и пустота. И лишь двое живых существ на километры отсюда… — Мы рождены такими. Мы не виноваты в своей сущности, что единственная наша пища — это те, кто прогнал нас в глубины тёмных вод…       — Мы не прогоняли… Мы… Старались защититься?.. — слышится неуверенный ответ, и вновь тишина.       И её долго никто не разрывает, пока Чимин не решается подплыть ближе, облокачиваясь на край лодки.       — Мне все равно не выжить, — вздыхает мужчина, смотря на сирену более печальными, чем наполненными страхом, глазами. Смотрит, и засматривается, ибо сирены — это ангелы, со своим голосом, с внешностью… На них невозможно не засмотреться.       А Чимин смотрит на мужчину, что тоже не был лишён красоты. Он запрыгивает в лодку, оставляя часть своего длинного хвоста переброшенным, придвигаясь к человеку ближе. А тот более не сопротивляется, подставляя оголенную шею…       — Хеен, — тихо хнычет Чимини, сжимая в ладошках одеяло. Но Сокджин, словно не здесь, он словно среди этих волн, продолжает размеренно сказывать свою сказку.       — И Чимин кусает. Не вгрызается, а… Пытается сделать это как можно… мягче? Это не месть. Это не убийство. Это спасение. Мужчина не выжил бы в этом океане, он это понимал, позволив сирене прекратить его мучения.       Кусает вновь выше, прокусывая сонную артерию, пачкая свое тело тёплой кровью. Чимин не смотри более на человека, но мужчина смотрит на сирену и улыбается.       Чимини тихо хнычет, его плечи чуть подрагивают, но на взгляд хена он лишь губами шепчет «продолжай, я хочу знать конец».       — Чимин спрыгивает и плывет прочь. Ему нужно донести вести. Ему нужно привести другую группу, чтобы те помогли донести пищу… Но отчего-то плыть стало так тяжело, так трудно. Словно вода начала давить сильнее со всех сторон, а голова так больно кружится. Кислорода становится так мало, и Чимин отчаянно начинает царапать себе грудь, чтобы вдохнуть… Но давит все сильнее, и вот один вдох, и он стал последним, забирая у жителей подводного мира своё дорогое спасительное сокровище, что более никогда не будет ласкать своим пением уши и сердца слушателей… — Сокджин надолго замолкает, пока всхлипы мальчика не приводят его в себя. — Прости я… Я не хотел уходить в грусть.       — А от чего он умер? — Чимини шмыгает носом, забавно при этом дергая плечами, кулаком пытаясь вытереть слезы.       — Тот мужчина отравил себя, а после дал укусить. Когда умираешь, тебе хочется утащить с собой на дно тех, кто принес тебе боль, ибо рана на душе так глубока, и от этого так тяжело… — Джин устало вздохнул, грустно улыбнувшись. — Я не планировал рассказывать тебе столь грустную сказку. Наверное, из меня плохой сказочник.       — Нет, нет, хен! Мне очень понравилось, — Чимини привстал с подушки, крепко обняв Джина за плечи, утыкаясь своим маленьким носом в грудь. — Это лучшая сказка, что мне когда-либо рассказывали.       — Ну хорошо, малыш. А теперь, давай спать. Уже очень поздно.       Джин накрывает Чимина одеялом, выключая прикроватный свет, включая ночник, что сотнями огоньков утыкается в потолок, расплываясь по стенам, превращая комнату в маленький космос.       Осторожно выйдя, оставив дверь чуть приоткрытой, так как малышу так спокойнее, Сокджин осмысливает то, что он рассказал. В те минуты, им будто бы что-то овладело, заставляя его продолжать и продолжать рассказывать историю, с трудом сдерживая слезы.       Уже укладываясь спать на остывшие простыни, что так долго ждали своего хозяина, Джин еще долго не мог заснуть, потерянно смотря в потолок. Сквозь эту ночную тишину, где-то совсем не здесь, доносится чьё-то далекое, заколдованное пение, наполненное болью и отчаянием, царапая что-то глубоко внутри, заставляя сжиматься сердце.