***
Трудно долго не встречать одного и того же человека, если только не избегать намеренно, но и тогда это не такая уж простая задача. Джонхан не создает достаточно шума, чтобы иметь врагов, поэтому по вечерам, когда хочется, он отправляется в бар, чтобы провести время с теми, кто тоже решит туда заглянуть. Хотя днем погода все еще остается летней, ночи постепенно начинают холодать, поэтому он кутается в тонкую куртку, прежде чем начать прогулку под скудным светом уличных фонарей и белым сиянием растущей луны. В некоторые из вечеров маленький бар забит до отказа, каждый столик завален битком, но когда Джонхан приходит туда, здесь уже не так оживленно. Заняты только два стола, а барная стойка совершенно пуста, одинокий бармен полирует ее в ожидании настоящей работы. Сердце Джонхана смягчается. Он подходит к бару, снимает пиджак и садится на стул в самом центре. — Вечер добрый, Минхао, — мурлычет он, положив локти на стойку. — Тяжелая ночка? Минхао отбрасывает тряпку и становится напротив, опираясь руками на столешницу между ними. — Я схожу с ума, — говорит он, закрывая глаза и сдувая со лба локон волос. Джонхан улыбается непроизвольно: признаться честно, Минхао — единственная причина, по которой ему нравится сюда приходить. — Пожалуйста, скажи, что ты сегодня пьешь. — О, само собой, — тянет он, делая вид, что просматривает небольшое меню напитков, вывешенное справа от него. — Я всегда прихожу выпить. — Слава богу, — Минхао улыбается, светясь от облегчения при слабом освещении. — Что я могу для тебя приготовить? — Я буду все, что ты захочешь, — произносит ему Джонхан. — Ты выглядишь каким-то нервным. — Ты уверен? — спрашивает Минхао, уже отставляя полированный бокал, чтобы потянуться за спиртным. — В пределах разумного, — добавляет Джонхан. — Мне все еще нужна моя печень, и не хотелось бы брать кредит, чтобы оплатить этот счет, — Минхао смеется, но продолжает готовить тот же напиток, который уже начал. Джонхан наблюдает, как быстро, но лениво работают его руки, и задается вопросом, пробовал ли он когда-нибудь этот коктейль раньше. Когда открывается входная дверь, снаружи врывается прохладный воздух, но Джонхан не обращает внимания на появившиеся на руках мурашки, наблюдая за тем, как Минхао продолжает готовить. За тихой музыкой, звучащей из колонок бара, он начинает слышать что-то похожее на шаги, но слишком тихие и неровные, чтобы быть ритмом. К тому времени, как он это замечает, место рядом с ним уже занимают. — Привет, — раздается знакомый голос. — Ну и ну, — хмыкает Джонхан, поворачиваясь, чтобы осмотреть своего нового соседа, — смотрите-ка, кто это. Прошло три дня с тех пор, как Вону приходил подстричься, и с тех пор он побрился, гладко выбрив челюсть, которая сейчас, стоит Джонхану еще раз присмотреться, очень волевая. Стрижка настолько ему идет, что Джонхан задается вопросом, действительно ли сотворил ее сам, а приглушенное освещение бара красит еще больше. Улыбка не походит на ту, что была несколько дней назад, отличается так же, как груша от персика. Он выглядит уютно. — Думаю, ты был прав, — начинает он, переходя на «ты», — мы увидились раньше, чем я думал, — сверху на стекла падает свет, и Джонхан практически не замечает, как Минхао подносит ему бокал. — Но, видимо, так бывает, когда в городе имеется всего один бар. — Здесь вообще все только одно, — говорит Джонхан, делая глоток. Фруктовый. Минхао уже заранее знает, что он попросит повторить. — И ноль много чего. — Могу я предложить вам что-нибудь выпить? — вклинивается Минхао. Его руки дрожат, так и хочется приготовить что-то еще, и Джонхан думает, что тому следовало бы выбрать более стабильную в своей занятости профессию. Вону поднимает меню напитков и внимательно изучает, прищурившись, чтобы разглядеть в полумраке. — Что у него? — задает вопрос, кивая на напиток Джонхана. Минхао поднимает брови. — Эксклюзив от менеджера, — так он называет все напитки, которые придумывает на ходу, не желая называть по-настоящему. Почти все, что обычно пьет Джонхан, — «эксклюзив от менеджера». — Желаете тоже? — А какой он на вкус? — уточняет Вону, на этот раз обращаясь к Джонхану. Тот не умеет описывать вкусы, кроме как, нравится ему или нет, поэтому он придвигает стакан через стойку прямо в руку Вону. — Попробуй, — брови Минхао уже приподняты, но они ползут еще выше. — Вы знакомы? — спрашивает он, обращаясь к Вону. — Я вас раньше не видел. — Я только переехал сюда. — Он пришел и попросил меня его подровнять, — объясняет Джонхан. — Вообще-то, я попросил выстричь все мои волосы, — поправляет Вону. Минхао кашляет. Это застает Джонхана врасплох настолько, что он смеется. — И, похоже, теперь он будет стричь себя сам, — Джонхан наблюдает за тем, как нос Вону, сделавшего глоток напитка, забавно морщится. Коктейль без промедления возвращается к хозяину. — Не нравится? — Слишком кисло, — с легкой гримасой отвечает Вону, глядя на бармена. — Есть что-нибудь не такое кислое? — Минхао усмехается. — Я могу придумать что-нибудь для вас. Вскоре бармен уже готовит нечто, более мягкое по вкусу, чем коктейль Джонхана, и более сдержанное на вид. На ободке аккуратно красуется листик мяты, и он вспоминает, как Минхао рассказал ему по-секрету, что использует украшения только для тех клиентов, которые, кажется, еще не продались. Настоящий мастер своего дела, считает Джонхан. Вону делает глоток имбирного напитка, и глаза сияют, когда он опускает бокал обратно. — Вкусно, — заключает он с благоговением. — Что это? — Минхао улыбается. — Эксклюзив от менеджера, — произносит он, а затем одна из групп за столиком подзывает к себе, и он удаляется. Вону хмурится, глядя на свой стакан, но все равно делает еще один глоток. — Как же много здесь эксклюзивов от менеджера, — ворчит он. Джонхан смеется и бросает взгляд через плечо, туда, где Минхао разговаривает с вызвавшим его столиком. — У нас очень эксклюзивный менеджер, — когда он оборачивается, брови Вону приподняты, а бокал застывает на полпути к губам. — Не смотри на меня так, — просит он, похлопывая Вону по плечу перед глотком. — Как прошли первые дни? Уже успел осмотреть город? — еще секунда, и кажется, что взгляд Вону пронзит его насквозь до костей, и он не чувствовал себя более нервным с тех самых пор, как переехал. Затем Вону моргает и переводит фокус на полки за барной стойкой, и грудь Джонхана снова расправляется. — Нет, — вздыхает он, постукивая ногтями по стойке. — Все, что я сделал, — это распаковал вещи. Сегодня я впервые вышел из дома. Джонхан хмыкает. — Неудивительно, что я до сих пор ничего о тебе не слышал, — Вону моргает. — Прошу прощения? — Тебя никто не видел, — объясняет Джонхан. — Многие даже не знают, что ты здесь. — Что ты имеешь в виду? — Ну, знаешь, — начинает Джонхан, вращая рукой в воздухе. Он встряхивает свой стакан, чтобы убрать лед. — Что-то вроде: «Ты слышал о новом парне, который переехал в старый дом у ручья?» Теперь же, когда ты вышел из укрытия, думаю, люди будут судачить об этом завтра, — Вону фыркает. — Неужели это стоит внимания? — Такой наивный, — с тоской говорит Джонхан. — Здесь все стоит внимания. Не похоже, что нам есть чем заняться. — В этом есть что-то жалкое, — бормочет Вону. — Ты привыкнешь к этому. На мгновение в баре становится одновременно невыносимо громко и призрачно тихо. Вону допивает свой напиток, не проронив ни слова, и Джонхан ждет, что он уйдет, но тот остается, мрачно нависая над соседним табуретом. Сам же Джонхан опрокидывает в себя остатки выпивки в ожидании возвращения Минхао, чтобы попросить добавки. Вдруг кажется, будто везде царит оживление, кроме самого бара. Вону прочищает горло. — Итак, — начинает он, — ты часто сюда приходишь? — Джонхан усмехается, он уже и забыл, насколько отличается жизнь в городе. — Я часто бываю везде, — произносит он. — Не так уж много мест, куда можно сходить. — Наверное, ты прав, — маленькие кубики льда продолжают таять на дне стакана Вону, и Джонхан замечает, как бледнеют костяшки его пальцев. Теперь, когда он обращает внимание, то замечает, что его плечи тоже напряжены, все тело застывает в своем намерении быть неподвижным. У Джонхана щемит сердце, как у собаки, ждущей хозяина, который не возвращается домой. — Скажи, что привело тебя сюда? — задает вопрос Джонхан. — Прости? — Я имею в виду, что это место не совсем подходит для тебя, понимаешь? — он жестом показывает на Вону, начиная желать, чтобы Минхао поскорее вернулся. Сегодня он необычайно разговорчив. — Не понимаю, почему ты захотел сюда переехать, — Вону смеется и смотрит на свой опустевший бокал. — Я выгляжу так, будто действительно захотел сюда переехать? — Нет, — не соглашается Джонхан, — поэтому я и пытаюсь понять, почему ты это сделал, — Вону бросает на него косой взгляд, и Джонхан не замечает его. — Прежде чем я захочу говорить об этом, мне нужно будет выпить не одну рюмку. — Тогда почему бы не выпить еще? — Извиняюсь за отсутствие, — вклинивается Минхао, возвращаясь на свое место. Джонхану кажется, что прошло несколько лет. — Ввязался в небольшую азартную дискуссию, — он смотрит на два опустошенных стакана на стойке, и выражение его лица наполняется энергией. — Так, отлично. Кто-нибудь из вас желает добавки? Джонхан жует нижнюю губу, прежде чем ответить. — Да, я выпью еще, — решает он. А затем поворачивается и бросает взгляд на Вону. Мяч в игре. Его ответ кажется намного важнее, чем на самом деле. — Я, пожалуй, тоже буду, — произносит он, ухмыляясь. — И запишите меня в счет Джонхана, — Минхао поднимает брови и поворачивается к Джонхану с вопросительной улыбкой. — Ага, — вздыхает он, упираясь подбородком в ладонь. — Запиши его в мой счет.***
Когда через пару дней Джонхан заходит в крошечный продуктовый магазинчик в центре города, немногочисленные прилавки пестрят множеством невинных слухов. Видели, у нас в городе появился новый человек? Он был в баре вчера вечером; судя по всему, он очень красив. Похоже, он знает парикмахера. Может, они дружили в городе. Как думаешь, он нас познакомит? Джонхан сдерживает смех, просматривая полки. Как же это по-настоящему наивно — полагать, что все городские из одного города, и считать вероятность того, что они знают друг друга достаточной высокой. Джонхан и сам понятия не имеет, откуда родом Вону. Единственное его преимущество перед остальными жителями лишь в том, что он знает его имя. С этими мыслями он кладет в корзину бутылку вина, которой не было в списке покупок, и расплачивается за продукты. Дом у ручья оказывается еще меньше, чем он помнил, а лоза на кирпичной кладке разрослась по-настоящему, листья плюща вьются вокруг окон и скользят тонкими зелеными отростками по водосточным трубам. Только ступеньки и дверь кажутся вычищенными, и, возможно, это все, что Вону захотелось вычистить. Джонхан не может его винить за то, что он так старается избавиться от всего этого. Он стучит в дверь, и пустота, в которой раздается звук, шокирует его, как и щепки, которые он почти заносит в костяшки пальцев. Через окно проникает свет, значит, Вону либо дома, либо в отхожем месте, и он гадает, сколько времени пройдет, прежде чем откроется дверь, если она вообще откроется. Джонхан удивляется, что та распахивается почти сразу же после стука, и перед ним предстает более растрепанная версия Вону: волосы не расчесаны, а лоб слегка блестит от пота. — Добрый вечер, — приветствует Джонхан. — Снова ты, — встречает Вону. — Почему мне кажется, что ты единственный житель в городе? — он смотрит на сумку, висящую на запястье Джонхана. — Что это? — Приветственный подарок, — ворчит Джонхан. — Ты занят? — Немного, — отвечает ему Вону, сузив глаза. Уголки его губ начинают подниматься. — А я думал, что моя стрижка — это приветственный подарок. — Значит, подарок на новоселье. Вону прислоняется к дверной раме и просто наблюдает за происходящим. Джонхан не уверен, за чем именно. На деревьях по другую сторону воды поют цикады, достаточно громко, чтобы лопнули барабанные перепонки, и достаточно мягко, чтобы слиться с негромким журчанием ручья. Жемчужины конденсата собираются на прохладной бутылке вина в сумке Джонхана. Вону отталкивается от дверного косяка. — Заходи. Внутри дом устроен лучше, чем снаружи, но не намного. Вместо зарослей большую часть пространства занимают полуразобранные коробки, и в большинстве из них, похоже, нет ничего, кроме книг. В твердом переплете, в мягкой обложке, толстые и тонкие, нетронутые и потрепанные. Джонхан считает, что Вону мог бы построить себе целый новый дом из одних только книг, если бы захотел. Когда Вону ведет его через маленький проем, он осторожно отодвигает их ногами. Большой вентилятор, дующий из угла гостиной, раскрывает некоторые легкие тома и заставляет страницы хлопать, как крылья отчаянных птиц. Вону ведет его на кухню, где большинство коробок полностью опустошены, но все еще лежат на полу, как змеиная кожа после линьки. Он садится за стол и внимательно наблюдает за Джонханом, который занимает место напротив. Нижние части линз его очков запотевают, когда он поднимает взгляд. Он выглядит выжидающе. — Я принес тебе вина, — начинает Джонхан, снимая пакет с влажных от росы граней бутылки. Вону морщит нос. — Я не люблю вино. — Ты должен был сказать мне. — Ты должен был сказать мне, что планируешь купить его. — Я не планировал, пока не оказался в магазине, — Джонхан подталкивает стекло вперед. — Все равно выпей. Это же бесплатно. — Ладно, — вздыхает Вону. — Только потому, что ты его принес, — он берет бутылку со стола, изучая этикетку, переворачивает ее в руках и вытирает влагу об штаны. Джонхан считает, что выглядит слишком усталым для своей чеширской ухмылки. — Ты просто пытаешься заставить меня выпить, чтобы я рассказал тебе о себе, не так ли? — Джонхан отвечает тонкой улыбкой. В каком-то смысле он чувствует себя пойманным, а в каком-то — как будто стены невидимой клетки рухнули. — Может быть, — Вону смеется. Это приятный звук, похожий на гудок далекого корабля, который заходит в порт. — Ну, тебе не повезло, — говорит он. — Я не выпью ни капли, пока не закончу распаковывать вещи, — он оглядывается через плечо и заходит в свою спальню, заставленную коробками так же, как и остальные комнаты. — Мне осталось еще много чего. — Давай я помогу тебе с этим. — Не колит быть таким бесцеремонным? — Ну-ка, прямо тут, — хмыкает Джонхан и щелкает запястьем по воздуху, выигрывая себе время на ответ. Воображаемые мошки разлетаются вокруг пальцев. — Я просто помогаю новому соседу. — Так вот как это называется? Джонхан открывает рот, чтобы сказать что-то в ответ, но у него пересыхает язык. Минуту он только и делает, что пялится на Вону, приоткрыв челюсть, чтобы поймать воображаемых мошек, от которых он только что отмахивался. Вону не сводит с него взгляда, глаза темные, напряженные и горящие, туман на линзах медленно рассеивается, и Джонхану кажется, что он погружается в зыбучий песок. Мозг подсказывает ему, что нужно брыкаться и вырываться, но тело не двигается. Вону молча встает и начинает шаркать в сторону своей спальни. Джонхан наблюдает, как он делает несколько шагов, затем останавливается и оборачивается, чтобы бросить на него взгляд. — Пойдем, — зовет Вону. — Если ты хочешь помочь, так помоги, — Джонхан поднимается. Как и предполагалось, большая часть того, что ему предстоит распаковать, — это книги, и он странно следит за тем, как они расставлены. Каждый раз, стоит Джонхану поставить книгу на полку, Вону просит переставить ее в другое место. В итоге все выглядит организованно, но Джонхан не понимает, почему тот так придирчив ко всем деталям. Вероятно, это просто потому, что сам он мало читает. Или просто не понимает. После того как они все разгрузили, он садится на деревянный пол в маленькой каморке и вытирает пот. Рядом с ним Вону перекладывает сложенные рубашки из коробки в один из ящиков, которые он вынул из комода, и сосредоточенно шевелит губами, стараясь уместить их как можно плотнее. С этого ракурса еще лучше видно, как много здесь книг, взбирающихся по стенам с помощью книжной полки в качестве лестницы. Они сами по себе как плющ. — У тебя их действительно много, — с присвистом замечает Джонхан, пробегая глазами по корешкам. Большинство напечатанных на них названий слишком малы, чтобы он мог их отсюда прочитать. — А? — Вону поднимает взгляд от своего занятия, смотрит на Джонхана, на книжную полку и снова вниз. — Да, — одежда шелестит, как тихий ветерок, пока он укладывает ее рядом друг с другом. — Я их коллекционирую. — Ты прочитал все? — Большинство, — мягкий вздох, когда следующая рубашка не совсем вмещается. — Я работаю над этим, — он показывает на дальний край полки, на один из нижних уровней. — Сейчас я примерно там, — Джонхан догадывается, что это значит, что он уже продвинулся далеко, и хмыкает, пытаясь придумать, о чем бы еще спросить. — Ты только читаешь? — решает задать вопрос он. Вону откладывает рубашку и поднимает на него глаза. — Что ты имеешь в виду? — Ты хоть иногда пишешь? — уточняет Джонхан, и Вону наклоняется к его ладони, самодовольно улыбаясь. — Я вижу, что ты делаешь, — произносит он. — Я просто задаю вопрос, Вону, — Вону хмыкает. — Люди, которые много читают, обычно и пишут, разве нет? — Не обязательно, — Вону откидывается на спинку кресла, вытягивает руки за спиной и смотрит в потолок, — но я, пожалуй, пишу. Вроде того. — Вот это уже что-то! — он наблюдает, как Вону спихивает ящик со своих коленей, чтобы вытянуть ноги, и смеется. Пальцы ног так близки к тому, чтобы коснуться нижней части книжной полки, но тем не менее не дотягиваются. — Не понимаю, почему тебе это так интересно. — Просто любопытно, — говорит Джонхан. От его внимания не ускользает то, как Вону избегает смотреть ему в глаза. — Тебе тоже было бы интересно. Давно не было никого нового, с кем можно было бы поговорить, — Вону встречает взгляд Джонхана и поднимает брови. Улыбка на его губах приобретает такой цвет, что у Джонхана сводит живот. Он снова похож на потерянного ребенка. — Значит, я как новая крутая игрушка, да? — Не совсем так, — Джонхан закрывает веки, чтобы выкинуть лицо Вону из головы, но ничего не получается. — Просто я уже знаком со всеми остальными, и мне нравится узнавать своего нового соседа, — он приоткрывает один глаз, чтобы бросить косой взгляд на Вону. — Тебе бы тоже не помешало проявить интерес к своим соседям. — Может быть, — хмыкает Вону. Он встает и, похлопав себя по ногам, уходит. — Ну что ж, думаю, с оставшейся частью распаковки я разобрался, — он бросает на Джонхана взгляд, намекающий, что ему пора, и, отчего-то, это больно. — Но вино, — возражает Джонхан на безмолвный приказ, который Вону ему не давал. Вону лишь ухмыляется, немного самодовольно, но Джонхан ничего не может понять. — Мы можем выпить его в другой раз. — Тогда это обещание, — говорит ему Джонхан. Он знает, что должен уйти, но не может заставить себя. — Ты должен выпить его. — Обещаю выпить, — хмыкает Вону. — А теперь прочь из моего дома.***
Джонхан не видит Вону больше недели. Неделя — долгий срок, учитывая, что два поезда ходят по трем одинаковым маршрутам, поэтому на шестой день он приходит к выводу, что Вону специально старается избегать его. Это новое чувство — чувствовать себя бельмом в глазу, и это досаждает больше, чем хочется признавать. Каждый раз, когда звенит колокольчик на двери его салона или раздаются шаги в баре за спиной, у него мелькает мысль, что это может быть Вону. Он сгорает от надежды, что однажды так и будет. На улице становится прохладнее — достаточно накинуть куртку, прежде чем солнце полностью сядет. Джонхан любит такую погоду, когда не так дует, но еще не холодно, и это поднимает настроение, отвлекает от дел. Работа идет медленно, и, вертясь в кресле, любуясь угасающим светом за окном, он раздумывает, не пойти ли в бар после закрытия. Минхао знает, что ему нравятся такие дни, как сегодня, и обязательно приготовит что-нибудь выпить, чтобы поднять ему дух. «Ты какой-то подавленный», — заметит он. Джонхан начнет настаивать, что это не так, не понимая, с чего бы ему быть подавленным. Минхао не поверит. Его внимание привлекает звонкий стук в дверь, и, когда он смотрит на источник, в взгляде появляется некая полузабытая ностальгия — песня, напоминающая о том, кто никогда тебе ее не пел. Силуэт, освещенный вечерним светом, только тот недостаточно ярок, чтобы ослепить Джонхана. Вону проносится по салону, как вытянутая тень, пока не оказывается над Джонханом за рабочим столом, высокий и надвигающийся. — Посмотрите-ка, кто у нас тут, — голос Джонхана угрожающе застревает в горле, но он делает вид, что не замечает этого. — За очередной стрижкой? — Нет, — отвечает Вону. Его тон так отдаленно знаком. Джонхан скучал по нему. — Я пришел узнать, не занят ли ты. Джонхан обводит взглядом пустые места. — Ты мне скажи, — Вону морщит нос, ухмыляясь. — Я имею в виду позже, — он стучит кулаком по столу Джонхана, как по двери, всего один раз. Звук эхом отдается от стен. — После того, как закроешься. — Я думал пойти в бар. Вону смещает свой вес и наклоняет голову вправо. Свет попадает на его очки как раз в том месте, где нужно, и линзы становятся почти белыми. Может, дело в ракурсе, но изгиб его губ словно хранит в себе множество секретов. — Почему бы тебе не прийти ко мне? — спрашивает он. — У нас есть целая бутылка вина, которую нужно выпить. — Если ты предлагаешь, — начинает Джонхан, — то, наверное, я не могу отказаться, — его сердце оживает, оно бьется в ребрах стремительно и интенсивно. С глаз и улыбки Вону стекает медовое тепло, которое спускается по плечам и падает на пол. Джонхан чувствует, как оно просачивается сквозь подошвы его ботинок. Он смотрит на настенные часы. — Я скоро закрываюсь. — Не возражаешь, если я побуду здесь, пока ты не закончишь? — когда Джонхан встречается с ним взглядом, кажется, что черви выедают его сердце изнутри, или, может быть, неистовая лиана сжимает в своих тисках до плоти. — Располагайся, — кивает он, указывая рукой на короткий ряд стульев. — Присаживайся. До закрытия других клиентов не появляется, что не очень удивляет Джонхана. У него не так много обязанностей, связанных с закрытием, но трудно делать то немногое, что есть, когда за ним наблюдает Вону. Его взгляд тяжел и плотен, и Джонхан чувствует его, пока подметает, полирует зеркала, переставляет товары на полках. Он тонет в липкой патоке, и даже свежий воздух, который он вдыхает, запирая входную дверь, не помогает. Сегодня вечером дом Вону выглядит гораздо более ухоженным. Некоторые неугомонные зеленые ленты все еще тянутся к самым низким кирпичам, отчаянно пытаясь втянуть дом в почву, но внешние стены в основном сбросили свой зеленый покров, чтобы почувствовать приближающийся осенний бриз, и красновато-коричневый кирпич полностью обнажился перед нарастающим ночным воздухом. Цикады умолкли, и пока Вону отпирает входную дверь, слышны только треск ключей и журчание ручья. Все коробки исчезли, и Вону нечего отпихивать с дороги, пока он ведет Джонхана на кухню. На ходу он зажигает свет, освещая темные комнаты мягким желтым освещением, пока они не доходят до кухонного стола. Джонхан садится за стол, а Вону выключает светильники в неиспользуемых частях дома и достает бутылку вина из одного из шкафов. Трудно представить, насколько изменилось это место по сравнению с тем, что было всего неделю назад, насколько более обжитым оно кажется. — Вот, — Вону протягивает Джонхану бокал, наполовину наполненный вином. Стандартный, из которого можно пить апельсиновый сок. Джонхан предполагает, что у Вону и не должно быть под рукой винных фужеров, и эта мысль вызывает у него улыбку. — Спасибо, — он отпивает короткий глоток, пока Вону наливает себе. Давненько он не пробовал вина, и привкус оставляет следы на щеках. — Так по какому поводу? — Обязательно ли должен быть повод? — Не обязательно, — допускает Джонхан, — но я подозреваю, что он есть, — Вону делает долгий глоток. — Сегодня мне просто хочется поговорить, — объясняет он. — Так что если у тебя есть вопросы, которые ты хочешь задать, сейчас самое время. — Звучит как отличная сделка, если нет никакого подвоха, — аромат вина начинает проникать в голову Джонхана, — но сдается мне, что он будет, — Вону сияет. — За каждый вопрос мне ты должен ответить на мой, — говорит ему Вону. — И все? — И все. — Что ж, я люблю отвечать на вопросы, — Джонхан хмыкает, прижимаясь губами к ободку своего бокала. — Значит, я могу спросить первым? — Вону кивает и берет в руки свой. Пока Джонхан вертит в руках стекло, он придумывает первый вопрос. — Чем ты занимался до приезда сюда? Я имею в виду работу. — Я был журналистом. — Какого рода журналистом? — Это уже два вопроса, — укоряет Вону. — Теперь моя очередь, — то, как он смотрит на Джонхана, дает понять, что он уже знает, о чем собирается спросить, но слишком затягивает ожидание. Джонхан почти допивает свое вино, гадая, что же это будет. — Что между тобой и барменом? — Прямо в лоб, да? — признаться, он надеялся на что-то попроще, например, почему он стрижет волосы или почему решил переехать сюда. Вону не колеблется. — Не хочешь начать с чего-нибудь более скромного? — Нет, — уверяет Вону, делая смелый глоток из своего бокала. — Просто ответь. — Ну… Ничего, — Джонхан вздыхает и заканчивает пить. — Ничего нет, так что ты зря задал свой вопрос. — Я думаю, ты лжешь. — О, правда? — он смеется без всякой на то причины. — Ну, я не лгу. Он симпатичный, и время от времени угощает меня бесплатно, но у него есть… кто-то. Кто навещает. Вот и все, — его улыбка плоская. Что-то в глазах Вону заметно оживает. — Это то, что ты хотел услышать? — Может быть, — хмыкает Вону. Он замечает, что его стакан опустел, и наполняет его, делая то же самое с бокалом Джонхана, не спрашивая, нужно ли. — Хорошо. Твоя очередь. В отличие от Вону, Джонхан предпочитает не торопить события. Он задает более простые вопросы: откуда тот родом, всегда ли он любил читать, какой журналистикой занимался. Он никогда не слышал о городе, в котором жил Вону, но когда тот говорит, что раньше занимался журналистскими расследованиями, это начинает ему напоминать о себе. Джонхан интересуется, над какими историями он работал, но Вону уже трижды наполнял и опустошал свой стакан, и вместо ответа он просто задает Джонхану другой вопрос. — Сначала ты должен ответить мне, — требует Джонхан. Он тянется к своему стакану, чтобы сделать еще один глоток, но в горло попадает лишь несколько капель. Он гадает, сколько еще осталось в бутылке. — Прости, прости, — говорит Вону. Он наклоняется вперед, упираясь подбородком в ладонь, так сильно, что кажется, сейчас упадет. Его щеки окрашиваются в розовый цвет, а улыбка становится теплой. — Какой был вопрос? — Почему ты уволился и приехал сюда? — Джонхан надеется, что Вону не заметит, что он изменил вопрос. Вону морщит нос и хмурится. — Я не хочу об этом говорить. — Но ты же сказал, что хочешь поговорить сегодня. — Что ж, больше не хочу, — он колеблется на месте, как миражи, возникающие на тротуаре в самый разгар лета. — Спроси что-нибудь другое. — Хорошо, — Джонхан опирается на свою кисть, пока его нос не оказывается в двух дюймах от носа Вону. Стол оказался меньше, чем он предполагал. — Ты избегал меня? — Нет, — хмыкает Вону, но Джонхан сужает глаза и натягивает тонкую улыбку. — Я тебе не верю. — Может быть, — со вздохом признает Вону. — Не знаю. У меня было много дел, — он медленно моргает. — Я расчищал все лианы. Ты же видел. — Но это всего лишь отговорка, не так ли? Вону втягивает воздух и задерживает его на некоторое время. — Я подумал, что ты все равно придешь ко мне, — наконец произносит он, — если я спрячусь дома, — он сжимает рот в трубочку и смотрит на Джонхана как будто разочарован. — А ты не сделал этого. — Так ты меня проверял? — Не знаю, — вопреки здравому смыслу Джонхан смеется, и Вону улыбается. — Не смейся надо мной. — Ты ничего не знаешь, — говорит ему Джонхан. Ресницы Вону блестят пылинками, когда он моргает. — Может, и нет, — говорит он, — но ты все равно пришел. — Потому что ты обещал поговорить. — Мы и говорим, — медленно другая рука Вону поднимается над столешницей и тянется к лицу напротив. Джонхан готовится к прикосновению, но его не происходит. Рука замирает у его щеки, мягкое тепло отражается от кожи Джонхана на расстоянии вдоха. Затем она опускается. — В любом случае, ты здесь, и это главное. — Правда? — Да, — вторит ему Вону. При этом он начинает смеяться — глубоким смехом, который отражается от стола и звенит в ушах. — Я слишком много выпил, черт возьми. Даже не знаю, о чем говорю, — он оскаливается в улыбке, говорящей о том, что это не всерьез. — Это то, чего ты добивался все это время. — Почему бы тебе, в таком случае, не рассказать мне, почему ты бросил журналистику? — Джонхан чувствует, как тяжелеют веки, и думает, что все, что Вону скажет ему сейчас, пролетит мимо ушей, не задерживаясь ни на секунду. — Нет, — повторяет Вону. Убежденность в его голосе настолько тверда, что Джонхан обманывается, решив, что он трезв. — Я устал от разговоров. — Тогда я пойду домой, — он встает и собирается. Его не покидает ощущение, что он собирается что-то забыть, но не знает что конкретно. — Спасибо, что пригласил меня. — Не уходи, — шепчет Вону. Это не просьба, но и не приказ. Его очки сползли на нос, и он глядит на Джонхана поверх линз, ясно, уверенно и прямо. Он кладет руку ладонью вверх на стол, словно преподносит небольшой подарок, но та совершенно пуста. Джонхан не задумывается, прежде чем протянуть кисть к Вону и положить свою ладонь сверху, теплую и гладкую. Сердце Вону тихо бьется о его кожу. — Почему? — спрашивает Джонхан. Чем дольше смотрит на Вону, тем больше кажется, что он не должен уходить. — Мне нравится, что ты здесь, — он сгибает пальцы вокруг пальцев Джонхана и насмехается над собой. — Ну вот, опять. Я слишком много говорю, — большой палец проводит по костяшкам Джонхана взад-вперед. — Почему у тебя такая мягкая рука? — Лосьон, — Джонхан застревает где-то посередине между побегом и ловушкой, чужая рука привязывает его к себе железным шнуром. Он подходит ближе, совсем рядом, но по-прежнему стоит, глядя на него сверху вниз. Под таким углом тот выглядит таким маленьким, таким хрупким, что Джонхану приходится перебирать в голове слова. — Ты чудак, — Вону смеется. — Могу я быть с тобой честным? — А разве ты уже не честен со мной? — Я думаю о том, чтобы поцеловать тебя, — признается Вону вместо ответа. Он берет Джонхана за запястье, чтобы притянуть ближе, и, хотя они остаются на расстоянии, Джонхану кажется, что он вдыхает свежий воздух, исходящий от чужой кожи. Он смотрит вниз блестящими глазами, прослеживая изгибы лица, чтобы понять, к чему тот стремится, не осмеливаясь сделать. Может, дело в том, что он слишком много выпил, а может, в том, что Вону слишком красив. — Тогда сделай это, — слышит Джонхан собственный голос. Он, затаив дыхание, наблюдает, как Вону медленно встает, освобождая Джонхана из своей хватки, кладет руку ему на плечо, а другую — на щеку. Несмотря на то, что мужчина выше Джонхана ростом, он все равно кажется таким маленьким, как трава, склонившаяся под дуновением ветерка. Он долго всматривается в глаза Джонхана своими, темными и горящими, прежде чем наклониться вперед и прижаться к его губам. Джонхан не привык, чтобы его целовали, а Вону, похоже, не привык целовать. Он мягче, чем ожидалось, немного робок и медлителен, а его руки остаются совершенно расслабленными, легкими и теплыми на ощупь. В том, как край стола давит на их ноги под желтым флуоресцентным светом кухонного светильника, есть что-то неоспоримо неловкое, но Джонхан чувствует, как бетон поглощает его до лодыжек, и не хочет рисковать, чтобы вырваться. — Ты на вкус как вино, — шепчет Вону, касаясь его щеки. — Я не люблю вино. — Однако ты все равно его выпил, — шепчет Джонхан в ответ, сжимая руку в кулак на крепкой спине. Усмешка Вону звучит как наждак. — Полагаю, это правда, — говорит он и снова затягивает Джонхана в поцелуй. Они с трудом пробираются в спальню, где царит кромешная тьма, за исключением света, проникающего из кухни. Вместе они представляют собой клубок скелетов, в котором больше костей, чем плоти, а конечности сгибаются, чтобы обхватить друг друга в зияющей черноте. Чувства Джонхана понемногу начинают покидать его, единственное, что он может понять — он все еще обхватывает Вону до самого основания.***
Утром Джонхан просыпается от прохладного сквозняка, и по его плечам и шее пробегают мурашки. Он укутывается в толстое одеяло, смотря на потолок, пытаясь вспомнить, почему тот выглядит так непривычно, а затем поворачивает голову, чтобы осмотреться. Матрас рядом с ним пуст, а когда он наклоняется, чтобы осмотреть остальную часть комнаты, то обнаруживает, что та тоже пуста. Бледный свет проникает сквозь занавески на окне, расположенном на противоположной стороне кровати, и Джонхан замечает на полу свою одежду, натягивая ее прежде, чем отправиться на кухню. В центре кухни к потолку тянутся три ленты дыма. Две идут от свечей, зажженных на столе, а третья — от сигареты, зажатой между пальцами Вону. Сигарета догорает, и он делает последнюю затяжку, после чего сбрасывает окурок в пепельницу, выдыхая серый дым. Он оборачивается, услышав звук шагов Джонхана по плитке, и слабо ухмыляется. — Доброе утро, — приветствует он. — Доброе, — Джонхан выдвигает стул и садится напротив него за стол. Утром все так по-другому, расстояние между ними неописуемо больше. — Не знал, что ты куришь. — Ты не спрашивал, — уголок его рта кривится, и он отодвигает поднос из своих рук на край стола. Сильно пахнет дымом, но две свечи старательно пытаются скрыть этот запах — смесь киви и персика. Удивительно по-летнему, думается Джонхану, глядя на Вону. — Я думал, что после приезда сюда попробую бросить, но… — он вздыхает. Его улыбка выглядит усталой. — Пока еще нет. — Понятно, — говорит Джонхан, или почти говорит, но его язык застревает в зубах. Вону сейчас выглядит таким странным, и нельзя списать это на тонкую пелену дыма, все еще витающую вокруг него. Все дело в тонкостях, и Джонхан никогда не смог бы указать на какие-то изменения, не усомнившись в них сотни раз. Между ними, разделенными стеклянными стенами, пламя свечей танцует беззвучный вальс. — Я ненавижу запах дыма, — наконец добавляет Вону. — Вот почему я зажигаю свечи, хотя знаю, что они не работают, — он вдыхает кислый воздух и морщится от запаха. — Мне нравится, что ничего здесь не пахнет дымом, — когда он моргает и снова смотрит на Джонхана, его взгляд становится болезненно острым. — Кроме меня. — Ты не пахнешь дымом, — говорит ему Джонхан. — Не пах, — поправляет Вону, — но теперь буду, — два пламени отражаются в его очках. — И ты тоже. — Наверное, да, — вздыхает Джонхан. Он тоже ненавидит запах сигарет, и ему хочется бросить одежду в стирку и постирать, как только он вернется домой, но у него нет столько времени: если взглянуть на часы на стене, то можно понять, что скоро нужно будет уходить для открытия салона, и, скорее всего, не будет времени даже на душ. Он вдыхает аромат комнаты и не выдыхает обратно. — Мне, пожалуй, пора идти, — произносит он. — Хорошо. Вону встает и провожает его к двери. Босыми ногами на твердом дереве, он прислоняется к стене, пока Джонхан натягивает ботинки. Когда тот зашнуровывает их, Вону придерживает для него дверь. — Скажи, — негромко произносит он, ветерок с улицы шелестит его волосы, — я знаю, что уже поздно спрашивать об этом, но не станут ли люди болтать, если увидят, как ты покидаешь мой дом? — Джонхан улыбается ему. — Они всегда болтают, — отмахивается он. Он похлопывает Вону по щеке, мягко, но нарочито небрежно, на контрасте жесткой челюсти. — Увидимся, — и уходит домой.***
Когда несколько дней спустя Джонхан возвращается в бар, Минхао приносит ему эксклюзив от менеджера еще до того, как он садится за стойку. Стакан немного вращается, пока скользит по барной столешнице, — такой прием он использует только тогда, когда у него есть мотив. Джонхан смотрит на него через присыпанный сахаром ободок бокала, пока пробует напиток. Снова фруктовый, но не такой, как в прошлый раз. Бросить пить непросто. — Итак, — начинает Минхао. Всего одно слово. Он всегда так заводит разговор, когда хочет что-то спросить. — Да? — Джонхан хмыкает. На губах Минхао появляется осторожная улыбка. — Что происходит между тобой и новым парнем? Джонхан едва не выплевывает свой напиток. Удивительно, как они могут быть так схожи в своей прямолинейности. — Что ты имеешь в виду? — Я слышал, — добавляет Минхао, и так всегда, потому что пока люди говорят, их слышат другие, а Минхао работает в самом центре городских сплетен, — что от тебя на днях пахло сигаретами, — он принюхивается, как будто запах все еще может оставаться на нем. — Я знаю, что ты не куришь. — И ты думаешь, что Вону — да? — Я слышал, что ты выходил из его дома утром. — Ты, похоже, много чего слышал, — в глазах бармена мелькает уверенность, что он поймал Джонхана, но тот не знает, зачем ему что-то скрывать. У него нет секретов. Сделав еще один глоток, он передергивает плечами и понижает голос. — Хорошо, — говорит он. — Мы переспали, и я провел там ночь. Вот и все, — Минхао поднимает брови. — И каких же ответов ты искал? — Никаких. — Это не «никаких», — хмыкает Джонхан, делая еще один глоток. — Думаешь, можешь меня судить? — Я не сужу, — неубедительно бормочет Минхао, — но ты ведь сказал, что не знаешь его, верно? — Не знаю, — он делает паузу. — Ну, теперь знаю, немного, — его глаза блуждают по потолку. — Сначала мы поговорили. Не то чтобы я пришел туда перепихнуться. — О чем вы говорили? Джонхан переводит взгляд на Минхао. Тот рассеянно проводит влажной тряпкой взад-вперед по тем же двум метрам барной стойки. Джонхан всегда считал, что для такого маленького городка тот слишком суетлив. — Вону прав, — заключает Джонхан. — Все здесь такие любопытные, — Минхао закатывает глаза. — С каких это пор ты не любопытный? — Я никогда не был любопытным. — Неужели? — Минхао настороженно наблюдает за ним, следя за уровнем пойла в стакане. — Так вы вместе? — Знаешь, — вздыхает Джонхан, — я действительно считаю, что это не дело всего города. — Тебя спрашивает не весь город, — напирает Минхао. — Может, и нет, но они все слушают, — он делает последний глоток, и в груди у него закипает свинец. — И я бы предпочел не говорить об этом. — Как резко, — насмехается Минхао. Он забирает у Джонхана пустой стакан. — Хочешь еще? — Думаю, мне хватит, — он открывает бумажник, достает несколько купюр и засовывает их под край маленького стоячего меню. — Увидимся в другой раз, Хао. — Удачной дороги домой, — желает Минхао ему в спину, направляющуюся к двери, чтобы выйти в ночь. Холода в этом году наступили быстро, и Джонхан дрожит, пока идет по тропинкам домой. Каждый уличный фонарь находится на достаточном расстоянии от предыдущего, чтобы он на одну секунду утонул в черноте, а блеклые нити света тянулись к пальцам ног и пяткам, но не касались их. В одном из таких темных промежутков он останавливается и смотрит вверх, чтобы полюбоваться звездами. Обычно он не так робок, чтобы делиться подробностями о вещах, не имеющих значения ни для кого, кроме него самого; впрочем, подробностей у него не так уж много. Наверное, это потому, что он не знает ответов, даже не знает, какие именно ответы ему нужны. Он уже не ребенок, напоминает он себе, и бессмысленно быть таким взрослым и при этом чувствовать себя застрявшим, как муха, которую заманили в бочку с медом. Вверху звезды такие ясные, непостижимо далекие в своих скоплениях, в своих созвездиях. С такого расстояния кажется, что они могут почти соприкоснуться, сожрать холодное пространство между ними и слиться в одно целое. Даже если Джонхан знает, что их разделяют световые годы. Он снова начинает идти, когда ощущение в руках угасает. Вскоре в темноте перед ним вырисовывается силуэт дома, прорисованный в серебристом лунном свете. Джонхан подходит к двери и роется в кармане пальто в поисках ключа, пока его пальцы не коснутся прохладного металла, но не достает его. Он стоит и смотрит на зашторенные окна, сжимая в кулаке ключ, но не двигается с места. Порыв ветра проносится мимо и заставляет его задрожать. Он крепче сжимает кулак и разворачивается на пятках. На окраине города, где живет Вону, не так много уличных фонарей, поэтому Джонхан прислушивается к звукам ручья, чтобы понять, когда он приблизится. Примерно в то же время, когда он начинает слышать тихое журчание, он замечает мягко светящийся желтый квадрат, очерченный на фоне темноты, — должно быть, это окно Вону. Когда он подходит ближе, то едва различает музыку, доносящуюся изнутри, — мягкое баритональное пение, немного плоское и заметно отделенное от инструментальной дорожки под ним. После минуты молчания Джонхан стучит в дверь. Вону не кажется слишком удивленным, когда открывает. Его брови приподнимаются, но выражение лица остается нейтральным, рот тонкой линией переходит в улыбку. Он выглядит так, будто только что проснулся: волосы торчат в разные стороны, на щеках легкий румянец, но Джонхан предполагает, что он, скорее всего, просто не выходил из дома весь день, как обычно. — Вечер добрый, — приветствует он. — Добрый, — Джонхан заглядывает мимо него в гостиную. Горящая свеча стоит на журнальном столике Вону рядом с открытым ноутбуком и наполненной пепельницей. — Ты занят? — Немного, — Вону несколько раз оглядывает Джонхана с ног до головы, медленно, как в тине, затем отходит в сторону и усмехается. — Ну же, входи. Вону проходит обратно и садится снова на диван, не удостоверившись, следует ли за ним Джонхан. Джонхан тихими шагами проходит вперед и садится рядом. Вону закрывает ноутбук, и они восседают в тишине. Запах дыма тяжелый, но не совсем удушливый, его сдерживает свеча на столе, благородно стоящая рядом с пепельницей, как сторожевая башня. Вону выжидающе смотрит на Джонхана из-под потемневших век. Он ждет, когда гость что-то скажет, и тот понимает это, но не может сообразить, что именно. — Что случилось? — наконец прерывает тишину Вону. — А что случилось? — переспрашивает Джонхан. Вону стонет и наклоняет подбородок. Глаза у него почему-то такие пронзительные. — Ты пришел за чем-то, — уверенно говорит он. — Так за чем же? Джонхан стягивает с себя куртку и откидывается на спинку дивана. Сложив ее на коленях, он обдумывает, что хочет сказать, пожевывая нижнюю губу до красноты. Он не знает Вону, напоминает он себе. Едва знает. — Я хочу поговорить, — произносит он. — Мы уже поговорили, — отвечает ему Вону, но решимость исчезает, как только он это произносит. Он делает паузу. — О чем? — О тебе, — Джонхан слышит, как Вону вздыхает рядом с ним. — Не будь таким. Я серьезно, — он поворачивается к нему лицом, упираясь локтем в стену, и притягивает колени к груди. Теперь он чувствует себя ребенком, хотя, когда Вону бросает на него взгляд, он им и выглядит. — Это не обязательно должно быть связано с тем, что ты делал раньше. Вону сужает глаза. — О чем же тогда? — О том, чем ты занимаешься сейчас, — говорит Джонхан. — Ты почти не выходишь из дома. Я трогал твой член, но я даже не знаю, что ты делаешь целыми днями, — когда Вону смеется, все его лицо красиво переливается. Его смех почти беззвучен, лишь пустое клокотание легких, но он откидывает голову назад, и все его тело дергается вместе с ним. — Тебя это беспокоит? — спрашивает он. — Да, — хмыкает Джонхан, пиная ногу. — Я стригу волосы. Ты знаешь это. Так что просто расскажи мне, чем занимаешься. Вону прислоняется головой к стене и выдыхает воздух через нос. — Пишу, — отвечает он, кивая в сторону закрытого компьютера на журнальном столике. — Я сижу дома и пишу. — Что ты пишешь? — Я пишу книгу, — Джонхан заинтересованно вскидывает уши и наклоняется вперед, сверкая глазами. — О чем? — Почему это важно? — Я не прошу всего мира, — Джонхан закатывает глаза и ударяет кулаком по руке Вону. — Просто скажи мне о чем, — Вону тяжело набирает в легкие воздух и закрывает глаза. Когда он откидывается назад, то становится похож на мраморную статую. — Я сам еще не знаю, — признается он. — Не могу определиться, — он отбивает ритм на своей ноге, и Джонхан испытывает желание поцеловать его. Но лучше не предпринимать сейчас никаких действий, кажется ему. — Я двадцать раз переписывал начало, но оно мне так и не нравится, — Джонхан хмыкает, а Вону приоткрывает один глаз. — Почему ты так смотришь на меня? — Просто так, — отвечает Джонхан. — Мне просто нравится знать, — Вону качает головой и снова закрывает веко. — Ты странный человек. — Проживи здесь столько же, сколько я, и постарайся не быть таким, — в позвоночнике появляется жесткость, и он вытягивает руки вперед. — Кстати, Минхао сегодня спрашивал меня о тебе. — О чем он спрашивал? — Почему я уходил из твоего дома тем утром. Вону слабо усмехается и снова распахивает глаза. Они устремлены на Джонхана, жестко и настойчиво. — Это едва ли обо мне, — он на мгновение задерживает дыхание. — Что ты ему сказал? — Что мы переспали, — Вону на это закашливается. — Как прямолинейно с твоей стороны, — Джонхан лишь пожимает плечами. — Я же говорил, что люблю отвечать на вопросы. — Тогда ответь на этот, — Вону вертится на диване и складывает ноги так, что его колени прижимаются прямо к коленям Джонхана, а затем наклоняется вперед, чтобы сократить расстояние между ними. — Ты пришел только для того, чтобы спросить, чем я занимаюсь? — Джонхан любит отвечать на вопросы, но только тогда, когда они простые. Он отодвигается на дюйм. — Я не знаю, — на Вону невозможно смотреть. Он поворачивается, чтобы провести взглядом по корешкам книг, названия которых слишком малы, чтобы их различить. — Я собирался домой, я уже был дома, но потом я просто… Пришел сюда, — он тяжело вздыхает. У Вону действительно так много книг. — Может, я просто хотел тебя увидеть. Ладонь без предупреждения прижимается к щеке Джонхана, прохладная, но успокаивающая, теплая, но одновременно отрезвляющая. Легким толчком он поворачивает его голову так, что подбородок оказывается напротив Вону, и Джонхан видит, как между ними протягивается медной проволокой рука во всю длину, согнутая в локте. Вдоль челюсти покалывает электричество. — Мне нравится твоя честность, — говорит ему Вону. — Правда? — спрашивает Джонхан. Вону кивает. — Не будет ли слишком, если я скажу, что думаю поцеловать тебя снова? — Как всегда только думаешь, — Джонхан убирает ноги, обхватывает крепкую шею рукой и притягивает его ближе, ближе, и ближе, пока их губы не оказываются прижатыми друг к другу. Дым от сигарет тяжело ложится на язык, но Джонхан целует его вокруг, ищет места, где привкус не такой сильный. Вону откидывается назад и усмехается. — Что такое? — задает он вопрос. — Ты на вкус как сигареты, — произносит Джонхан. Вону смеется. — Может, в следующий раз не стоит целовать меня сразу после того, как я покурю. — Может, и так. После секундного ожидания Джонхан снова целует его. С новым глотком воздуха между ними все не так уж и сложно. Вону обхватывает своими руками талию, твердую и костлявую, и Джонхан чувствует, как тает в нем. Они снова проделывают путь в спальню, медленно ступая по твердому дереву под тусклым светом. Когда Вону прижимается губами к шее, Джонхан отчетливо чувствует, что где-то в доме все еще пляшет пламя, наполненное ароматом недогоревшей свечи.***
На этот раз Джонхан просыпается от слабого, но отчетливого запаха дыма и очередного пронизывающего сквозняка, значительно прохладного, чем предыдущий. Он поворачивает голову и видит, что Вону сидит на другой половине кровати с обнаженной грудью, не шевелясь, и курит сигарету, глядя в открытое окно. Джонхан догадывается, что в том, как он выдувает дым на улицу и сбрасывает пепел на траву, есть что-то заботливое, но все равно дрожит от холода. Почувствовав движение, Вону поворачивается и встречается с ним взглядом. — Доброе утро, — произносит он. — Ты всегда спишь допоздна? — Сегодня у меня выходной, — оправдывается Джонхан, натягивая одеяло на плечи. Он не понимает, как Вону удается сидеть вот так, на холоде. — Разве это не плохая идея — курить в постели? — Может быть, — он снова отворачивается, чтобы выпустить дым на улицу — крошечное серое облачко материализуется и стекает по подоконнику. — Не передашь пепельницу на том столике? — Ни за что. Там холодно, — Вону поднимает брови. — Может, мне тогда скинуть бычок на твою руку? — Ты бы так ни за что не поступил, — насмехается Джонхан, а Вону закрывает глаза и едва слышно стонет. — Не поступил бы, — подтверждает он, — но теперь вполне думаю, так что, пожалуйста. Джонхан нехотя протягивает руку и вслепую хватает что-то, похожее на пепельницу, и перекидывает ее через себя на одеяло между ними. Вону подхватывает, ставя на подоконник, вытряхивает последний окурок в центр пустой емкости и закрывает окно. Джонхан зарывается носом в покрывало, наблюдая, как Вону делает несколько вдохов и ложится обратно. — Хочешь знать, зачем я сюда переехал? — спрашивает Вону, приподнявшись на локте. На нем нет очков, но он и не щурится, чтобы посмотреть Джонхану в глаза. Должно быть, они уже достаточно близко, чтобы отчетливо все видеть. — Ты действительно собираешься рассказать мне? — Джонхан внимательно следит за его лицом. — В чем подвох на этот раз? — Никакого подвоха, — из-за того, что он прижимается щекой к своей руке, он немного похож на ребенка. — Ты выглядел таким безобидным, когда спал, а потом я просто начал думать, и теперь у меня есть настроение поговорить об этом, — Джонхан не понимает, какими логическими цепочками он пришел к этому, и не хочет думать о том, что чувствует Вону, глядя на него во время сна. — Хочешь услышать? — Я всегда интересовался, — отвечает Джонхан и поворачивается на бок лицом к хозяину, подставляя потокам воздуха верхнюю часть плеча. Постепенно комната нагревается. — Хорошо, — Вону поочередно разминает большим пальцем костяшки пальцев на свободной руке и кладет ее на простыни. — Ты когда-нибудь слышал о компании под названием Celcor? — Не думаю, — говорит Джонхан, пожевав губу, — но название звучит знакомо. — Поставщик электроэнергии, — объясняет ему Вону. — Скорее в крупных городах, нежели в маленьких, как этот. В этой части страны у них не так много предприятий. — Точно. — Довольно громкое имя, — продолжает Вону, — но, знаешь. Не последний год. — Почему? — Они прекратили все операции. Объявили о банкротстве, — поднимает руку и шевелит пальцами. — Разорились, — Джонхан открывает рот, чтобы задать вопрос, но Вону опережает его. — Как ты думаешь, почему? — Думаю, ты мне расскажешь, — Вону улыбается, но без особого веселья. — Мошенничество, — говорит он. — Масштабное мошенничество. Сфальсифицированная прибыль, оффшорные счета, испорченные записи, сфабрикованные отчеты. Худший кошмар аудитора. Все, что только можно представить, что бизнес может сделать неправильно, они делали неправильно. — Боже, — присвистывает Джонхан, хотя не похоже, что он много знает о финансах, кроме тех крупиц, позволяющих ему держаться на плаву. — Как их вычислили? — А как ты думаешь? — Вону закручивает палец в центр маленького циклона из одеяла. — Один из сотрудников, которому показалось, что происходит что-то неладное, дал анонимную наводку, и началось расследование, — он делает паузу, чтобы дать Джонхану время обдумать. — Кому, по-твоему, позвонил этот сотрудник? — Тебе? — осмеливается предположить Джонхан. — Почти, — Вону убирает палец, но циклон остается совершенно неподвижным и без него. — Моему боссу. А он поручил это мне это, — он выдыхает, медленно, словно вспоминая, но на его лице отсутствуют какие-либо чувства. — Я работал над этой историей три года и семь месяцев. Никогда не думал, что буду так много знать о бизнесе. — Так ты добился их закрытия? Это… невероятно, — Джонхан морщит лоб, — но разве я не должен был что-то об этом слышать? Звучит так грандиозно, — признаться, он нечасто читает газеты. — Статья не публиковалась здесь, — отвечает ему Вону. — Я проверял. Поэтому и переехал, — Джонхан хмурится. — Не уверен, что понимаю. — Как считаешь, сколько у них было сотрудников? — его улыбка почти исчезает. — Я скажу тебе. Шесть тысяч, — палец разглаживает свой маленький вихрь, чтобы закрутить другой. — И из них, может быть, сотня максимум — те, кто стоял на самом верху и дергал за ниточки. А значит, все остальные — обычные люди, выполняющие работу, которую они считали честной. Как ты и я, — он падает на спину и поднимает глаза к потолку, — но все они одинаково потеряли работу. — Ты же не думаешь, — набирает воздух Джонхан, — что поступил неправильно, верно? — Вону снова встречается с ним взглядом, на дне радужки появляется оживление. — Конечно, нет. Я знаю, что поступил правильно, — вздох, — и это не моя вина. Я знаю. Но думать о том, что все эти невинные люди вдруг остались без работы, без средств к существованию, в то время как все говорят мне, какую замечательную работу я сделал, какое хорошее дело… Трудно это выносить. Джонхан хочет возразить, но губы не слушаются. Его мозг не может ничего придумать. Что можно ответить, если Вону все равно не захочет слышать? Вместо этого он сосредоточенно следит за тенями, отбрасываемыми на большую часть лица Вону. Сейчас он освещен ярким светом за окном, и смотреть на него трудно, но Джонхан все равно продолжает. — Я думал, что перееду туда, где все будет неважно, начну новую жизнь, стану самим собой, и мне больше не придется думать об этом, — продолжает Вону, — но я не рассчитывал, что все окажутся такими любопытными, черт возьми, — он выдыхает, — Я собирался бросить курить, написать книгу… — Ты мог бы просто соврать, — замечает Джонхан после некоторого раздумья. — Я бы не узнал. Как и все остальные. Ты мог просто что-нибудь придумать. Вону снова разворачивается к Джонхану и приподнимается на локте. — Я знаю, — говорит он, — я думал об этом. Но я снова буду честен, — его свободная рука находит щеку Джонхана и гладит ее, тихо и нежно. Она ощущается так уютно. — Ты мне нравишься. Поэтому в этот раз я хочу рассказать всю правду, — в глазах пляшет улыбка. — Как тебе такой разговор после секса? Щеки Джонхана не горят, но непринужденное тепло разливается по всему телу, проникая в каждую клеточку кожи. Чутье подсказывает ему, что нужно поцеловать Вону, и он протягивает руки под одеяло, обхватывая ими спину, прижимается ближе и захватывает его губы своими. Их грудные клетки прижимаются друг к другу, Вону так холодно, но в то же время отвратительно тепло, и костлявые колени сталкиваются с коленями Джонхана, пока их ноги не переплетаются. На вкус Вону где-то посередине между дымом и свежим воздухом, смогом и туманом, водой и песком. Джонхан начинает думать, что запах сигаретного дыма не так уж и страшен. Когда они снова отстраняются, Вону наблюдает за ним. Глаза у него внимательные, кажется, что они поймают все что угодно, но Джонхан не может понять, куда он стремится. Пальцы рассеянно перебирают короткие волосы на затылке Джонхана, подобно крупье, снова и снова тасующему колоду в ожидании игроков. Джонхану не хочется думать, любят ли его, но хочется верить, что тот что-то чувствует. Минхао никогда не смотрел на него так из-за барной стойки. — Что мы делаем? — задает он вопрос. Звучит более двусмысленно, чем он намеревался, но любой ответ — то, что ему нужно. Губы Вону чуть-чуть изгибаются в уголках. Джонхан чувствует, как что-то шевелится внутри него, как ладони упираются в открытую дверь, едва ли достаточно сильно, чтобы ту открыть. Вону выдыхает, и это не дым и не воздух. — Мы разговариваем, — произносит он. Одна рука отрывается от волос Джонхана и проводит кончиками пальцев по его позвоночнику, оцепенев от холода, а выражение лица Вону дает понять, что разговор — не всегда вербальный диалог. Он снова целует Джонхана, сладко, как масло, тающее на сковороде, и лепестки цветов, падающие на землю. Может, луна не такая уж и выразительная, как казалось раньше, или просто звезды всегда были ближе друг к другу. Пламя свечи горит позади век. Где-то снаружи щебечет птица, и Джонхан задумывается, что простота не всегда скучна. Где-то внутри он уверен, что Вону найдется, что рассказать еще. Где-то между ними он вдыхает аромат простыней и наклоняется, чтобы поцеловать Вону еще раз.