Party in Australia

Чанбин замечал, как с каждым годом его жизнь превращается в какой-то бардак. Мысли и моменты стояли друг на друге, как шаткая стопка книг, сложенная вперемешку и без системы. Кажется, что его опора прекратила свое существование и стёрлась в пыль и бетонная плита, которую она держала, неумолимо давит на него своим весом. И если в прошлые годы он мог взглянуть на себя в зеркало и увидеть хоть какое-то подобие порядка и нормальности, то в этот раз у него нет сил даже на мнимый вид. Чанбин был для себя беспорядком и бардаком. А пиво было горьким. По непонятной причине он решил в этот раз попробовать столько вариантов алкоголя, сколько мог, хотя выпивку просто не переносил. И пьяных людей тоже. Горечь заглушала сладковатые ноты какого-то напитка, что он попробовал до, и Чанбин поморщился, делая новый глоток. Давление в организме неумолимо падало, заставляя мир вокруг кружиться в диком танго. Он никогда не был нормальным – и даже такая странная реакция на алкоголь была тому подтверждением. Может, именно поэтому у него не складывались отношения с людьми? Действительно ли он не влезал в нормальные рамки, как не влезал больше в свои любимые джинсы, или ему просто не везло? Какие они, эти нормальные рамки? Альфа – добытчик, а омега – хранитель очага? Альфа зарабатывает деньги, а омега сидит дома и «занимается тем, чем ему хочется»? Слова бывшего стучат в голове, словно коровий колокольчик – тускло и небрежно, и Чанбин фыркает себе под нос, стирая липкость алкоголя с губ смятой салфеткой. Разве Чанбину хотелось «сидеть дома»? Разве это – его желание? Разве поэтому он сидит в каком-то странном баре в гребаной Австралии, за тысячу километров от родного дома, не зная ни языка, ни страны и не имея даже временного жилья? Чанбин пьяно ковырял лакированную поверхность стола и искренне не понимал, почему из его пламенной речи о своих планах на жизнь, где четко и ясно были указаны путешествия по всему миру за новыми впечатлениями, единственный вывод был сделан в пользу домоседства. Как же раздражает. До слез, к сожалению. И если кто-то сейчас скажет, что омеги просто чувствительные, то Чанбин без проблем даст тому в морду, потому что да, отчасти это было так. Омеги мягкие, словно игрушки на полке в детском отделе, податливые и чувствительные. И как бы Чанбин ни старался вылепить из себя глиняную вазу и обжечь ее в печи, все что у него было – лишь детский разноцветный пластилин, который давно смешался в грязный, непонятный цвет от количества попыток, и пустая зажигалка. Пластилину никогда не стать глиной. А ещё он не знал, кому конкретно и что доказывает. Он настолько запутался в себе, что порой, когда спускался в метро, из стекла, в размытом отражении, на него смотрел кто-то другой. Он терял себя в этих попытках найти себя. Да, ему нравилось работа, которую он провел над своим телом, да, ему нравились навыки, которые он приобрел во многих аспектах жизни, творчества и работы, ему нравилось даже то, что он просто взял и уехал, хотя это было совершенно глупо. Теперь он был один наедине с бокалом отвратительного алкоголя, а за окном было гребаное лето, хотя он надеялся отпраздновать здесь Новый год. И почему первый билет был именно сюда... Желудок протестующе сжался на очередном глотке пива, и Чанбин решил освободить свое тело от всего того дерьма, что он в себя запихнул. Хорошо, что он сел рядом с туалетом. Протрезвев, он обнаруживает себя на пляже, в компании теплого влажного ветра и сиднейского моря. Сумка с минимальным количеством вещей и документами, судя по всему, осталась сиротливо в баре, и Чанбин недовольно стонет от этого факта. Как ему теперь найти этот чертов бар, он ведь даже не знает, где он был. – Дерьмо... – Он откидывается обратно на песок, и ему становится так наплевать на все это, что он позволяет себе провалятся на пляже неприличное количество времени для того, кто потерял все, кроме бумажника. Ну, хотя бы это... Он бредёт по песку, странно ощущая его сопротивление своим зимним ботинкам, и думает о том, какой же он дурак. Хотя откуда он мог знать, куда его занесет, если его побег не был спланирован от слова совсем? Его дублёнка наверняка смотрелась очень странно в руках, пока он шел из аэропорта. Чудик. Каким был, таким и остался. Он поднимает взгляд вверх, ощущая головокружение от далёких звезд, и чувствует глухой удар и рельеф песка под пальцами. Он понимает, что только что упал из-за этого. Сил, казалось, нет. Может, он сможет проспаться прямо здесь, а завтра все проблемы решатся? – Эй! – Слышится шорох, незнакомый язык и гулкие торопливые шаги. – С вами все в порядке? – Белая копна выжженных солнцем волос появляется на фоне темного неба и, кажется, сверкает, словно звезда. Незнакомец опирается на свои острые колени руками, и его загорелая кожа сияет в лунном свете, словно последний луч солнца. Множество браслетов и подвесок с ракушками и камнями слегка бренчат от его движений, и Чанбин невольно сравнивает этот звук с музыкой ветра. – Ты... звезда. – Чанбин не понимает, что говорит сам, не понимает, что ему говорят на незнакомом и далёком английском. Он не уверен в том, поняли ли его вообще. Маркером, что его просто услышали, явилась широкая незнакомая улыбка. – Чувак, да ты в дрова! – Незнакомец усмехается по-доброму, отталкивается руками от своих коленей, выпрямляясь, и оборачивается назад. Его широкая белая майка всколыхнулась от лёгкого ветра, являя Чанбину подтянутый живот и тонкую талию. – Эй, Крис! Тут пьяный иностранец... – Он быстро оборачивается на него, снова усмехаясь, – Очень красивый пьяный иностранец! – Пит, прекрати... Слышится чужой, теплый как бриз, смех и шуршащие неторопливые шаги. В поле зрения оказывается ещё одна такая же белая голова, только кудрявая, и широкая улыбка. А ещё выразительные грудные мышцы и хорошо проработанный пресс. Чанбин зажмуривается и промаргивается. Кажется, у него двоится в глазах, а иначе объяснить, почему два, блять, хорошо выглядящих корейца вдруг встретили его на берегу моря, он не мог. Нет, действительно, почему так... Второй незнакомец (Крис, кажется, если Чанбин правильно расслышал) присаживается рядом с ним на корточки, и его круглые, массивные колени сверкают прямо перед его лицом. Чанбин скашивает на ближайшее колено глаза и, видимо, этот жест расценивается как неудобство, потому что Крис тут же уводит ноги в сторону, садясь на остывающий песок. – Вы в порядке? Понимаете меня? – На его лице чистое беспокойство и капелька веселья, и Чанбин замечает в его руке бутылку с пивом и сланцы. О, так они все здесь пьяные. Чанбин многозначительно молчит, разглядывая их обоих, и руки начинают слегка затекать от бездействия, так что он просто подкладывает их под голову, ощущая в своих волосах песок, и с интересом уставляется на австралийцев, словно смотрит кино на диване. Они переглядываются и начинают громко смеяться. – Мне кажется, он нихрена не понял, а ещё ударился головой. – Парень в майке присаживается на корточки, сверкая белозубой улыбкой. – Он что-то сказал мне, когда я подошёл, но я тоже нихрена не понял, если честно. – Блин, – Крис сокрушенно проводит рукой по волосам, зачесывая их назад и открывая вид на красивый лоб. Нормально ли считать лбы незнакомцев красивыми? – Вот Пит, я впервые за долгое время оставил телефон дома, чтобы отдохнуть, а тут такое... Чанбин только смотрит, как они тычут пальцами то друг в друга, то в него, и невольно его начинает клонить в сон. Пит, наверное, сокращённое от Питер. Чанбин начинает думать над этим, ассоциативный ряд подкидывает картинки из фильмов про человека паука, в главной роли Брэд Питт... Картинка перед глазами вдруг пропадает, зато щеки касаются чужие пальцы. – Эй, – Питер тычет ему в щеку и удивлённо вытягивает лицо, – Охренеть, какие мягкие! Его глаза смешно округляются, а пальцы перемещаются на другие части тела, и от мягкости чужих мышц он издает восторженные звуки. Крис наблюдает за этой картиной с широкой улыбкой. Правда он заезжает ему под ребро, отчего Чанбин дёргается, и пляж отрезвляет его резкий хохочущий вскрик. – Так, ну все, хватит лапать незнакомца. – Крис шуточно бьёт второго парня по рукам и возвращает Чанбина в исходное положение на спину, потому что тот скрючился вокруг его ног. Очень теплых, кстати. Ну тут вся страна, наверное, такая. – Ты ещё мне пальцем пригрози и скажи «фу, выкинь бяку!» – Питер сам смеётся и тоже садится на песок, раз уж у них образовался маленький привал. – Ну так, чё делать будем? Он во все глаза уставляется на Чанбина с неизменной улыбкой и на автомате хватается за его бицепс, сжимая как антистресс. Чанбин только вздыхает. Ничего неприятного он не чувствует от их прикосновений, однако он до сих пор понятия не имел, о чем они разговаривают и что обсуждают. Может, его вовсе убить хотят. От этих мыслей стало не по себе, а по коже пробежали мурашки, которые не остались незамеченными Питером. – О, прости, тебе, наверное, неприятно. Я слишком тактильный, мне жаль. – Он выглядел как виноватый маленький щенок, и Чанбин не удержался от того, чтобы в ответ ущипнуть его за щеку. – Ты милый. – Навряд ли его снова поняли, поэтому, нахмурившись, Чанбин снова вздохнул и сложил руки на животе, медленно думая о том, что делать дальше. Невольно он зацепился взглядом за то, как Крис обхватывает губами горлышко зелёной бутылки и делает пару глотков, осушая ее до конца. Чанбин залип на том, как он облизнулся и как в свете луны блестели теперь увлажненные губы. – Кажется, ты ему нравишься, – Питер тихо захихикал и забрал у своего парня бутылку, следом вставая и выкидывая в ближайшую мусорку в паре метров. Он возвращается, наблюдая, как незнакомец лежит в позе трупа в гробу и упирается руками в бока. – Ну что? Не думаю, что он сможет нам сказать, где живёт. Может, тогда поможем ему выйти с пляжа? Крис окинул взглядом нового незнакомого и, вздохнув, согласно кивнул. От выпитого Чанбина явно развезло. Ноги уже не держали так, как было всего полчаса назад, поэтому ему пришлось опираться на двоих парней по бокам. К их общему неудобству, они оба оказались выше него и парень успел почти заплакать от этой несправедливости, как увидел знакомую вывеску бара. – О!... – Он воскликнул, вывернувшись из чужих рук, и на остатках энергии пополз прямо к бару, вцепляясь в белый воротничок бармена, – Знаешь, тут где-то сумка была... Сумка! Алло, понимаешь меня? Он пощелкал пальцами у парня, что отчаянно вырывался из его рук, перед лицом и разочарованно выдохнул, когда понял, что это бесполезно. На плечи легли чужие руки, оттаскивая от барной стойки, в смазанном поле зрения снова появились две белые головы. От запахов пота, выпивки и чужих ароматов вдруг свело желудок и омега по памяти устремился в туалет. Очень невовремя алкоголь снова вдарил ему в голову, хотя, казалось, желудок был пуст. Ладно, может быть, ему просто хотелось почувствовать себя пьяным и вести себя так, чтобы за ним поухаживали. От этих мыслей Чанбин пару раз стукнул себя по щекам. От себя стало тошно. Пора приходить в себя. Сумка нашлась там же, где он ее оставил, последняя валюта страны осталась в кассе бара, и две пары глаз уставились на него, о чем-то переговариваясь между собой. – Эм... Спасибо? – Его слегка вело, но асфальт под ногами ощущался более стабильным, чем прибрежный песок. Для пущего эффекта Чанбин поклонился несколько раз, сжимая лямку спортивной сумки, перекинутой через голову. Паренёк с большими глазами и круглыми щеками, похожий на щенка и хомяка одновременно, грустно посмотрел на его лицо. Крис помахал им за двоих, и Чанбин, окинув взглядом полуголого парня в последний раз, развернулся в противоположную сторону, не представляя даже, куда ему идти. Он ощущал спиной их взгляды пока не остановился через пару метров и не развернулся назад, задумчиво уставившись на них в ответ. Что он потеряет если?... Да впрочем ничего. Может быть, ему помогут найти отель или до завтрашнего утра разрешат остаться у кого-то из них. А если ему откажут, он не потеряет ничего, потому что у него ничего нет. Логично? Верно. Он решительно (и шатко) пошел в их сторону. – Может, вы подскажете, где ближайший отель? – Недоумение на австралийско-азиатских лицах красноречиво говорило о все ещё присутствующем языковом барьере, и Чанбин закатил глаза, недовольно цыкая. Затем его осенило – в сумке был телефон. А затем он разочарованно простонал, когда перебрал все карманы и всю сумку: его телефон украли! – Твою мать! Хотелось заплакать от усталости и несправедливости, и он присел на корточки под внимательными взглядами, свесив голову. – Эм, Крис, почему он плачет? – Питер присел следом, кладя руку на подрагивающее плечо, обеспокоенно заглядывая в чужие слезящиеся глаза. Чанбин поспешил спрятаться за чёлкой. – Что ж, очевидно, он расстроен... Эй, чувак... Блин, я даже не знаю, как его зовут. – Крис переглянулся с другом, решительно поднял парня на ноги и поймал его взгляд. – Тебе есть куда идти? Мы можем отвести тебя к нам домой. Домой, дом, понимаешь? Чанбин, шмыгая носом, только расплакался ещё сильнее, отворачиваясь. Маленькая ладонь между лопаток обжигала. Алкоголь странно на него влияет, надо это запомнить... А ещё прекратить вести себя как пубертатный подросток с гормонами, но от алкоголя такая тяжёлая голова и лёгкое тело. Ощущение было такое, словно отекли мозги, думать-то думалось, но бесконтрольно. – Как можно не знать даже базовый английский? – Кристофер разводит руками и беспомощно смотрит на Питера. – Если мы просто его потащим с собой?... – Думаешь, заявит? – Да на что? Господи, помочь же хотим! – Парень неловко трёт шею, а затем забирает с чужого плеча сумку. – Ладно. Мы тебе поможем. – Он старается улыбнуться максимально дружелюбно и подаёт свою руку, предлагая пойти с ними. Питер вцепляется в другую руку Чанбина, когда он хватается за Криса. Пока они идут вдоль берега, сворачивают в сторону города, прогуливаются по переулкам и оживлённым улицам, усыпанным зелёными деревьями и пальмами, яркими вывесками и горящими окнами жилых домов, голову Чанбина посещает много мыслей. И о том, что он ведёт себя безрассудно и глупо, и о том, чем может обернуться их прогулка, и о том, как красив этот город. Его куртка болтается в руках Питера, сумка на плече у Кристофера. Он уловил их полные имена из разговора, задумываясь над проскакивающими именами помимо этих и просто наслаждаясь их голосами. Это ощущалось... комфортно. Ему не казалось, что он третий лишний, обе его руки мягко сжимали чужие и, поначалу, да, это казалось чем-то странным, инородным, но в конце концов он к этому привык. Теплый ветер обдувал взмокший от неподходящей одежды затылок и спину, и Чанбин надеялся только, что не простынет. В какой-то момент он поймал себя на том, что улыбается, пока парни смеются, несмотря на то, что он ничего не понимал из разговора. Они просто были... заразительными, спокойными, уверенными и дружелюбными. Кристофер мягко улыбался ему, переглядываясь с Питером, и тоже смеялся. Они втроём вели странный невербальный разговор, пока не остановились у одной из высоток. Питер указал взглядом на верхние этажи и остановился, вопросительно на него взглянув. – Оу, вау, вы высоко живёте? – Чанбин задал вопрос в пустоту, по инерции, но быстро поджал губы. Задумавшись, Кристофер развернул его руку ладонью к себе и нарисовал пальцем схематический домик с крышей, указал затем на себя и парня, а затем вверх, на этажи. – Ага, ну я понял, что это ваш дом. – Он кивнул, ожидая, что будет дальше. Тогда Джисон указал на него и снова указал вверх. – Аа... Ага, пойду. Чанбин снова кивнул и, взяв их двоих за руки снова, преувеличенно решительно пошел к дверям здания. Кристофер и Питер переглянулись за его спиной, неловко улыбаясь друг другу. – Я чувствую себя немым, если честно. – Питер озадаченно посмотрел на своего парня, послал новому другу улыбку и ввел код на двери. – Если честно, – Крис вторил ему, тоже улыбаясь третьему в их компании сегодня, – Я тоже. Надо скорее добраться до телефона и поговорить через переводчик, а то я чувствую муки совести, пока обсуждаю парня при нем же. – Он нажал кнопку двадцать восьмого этажа и закрытия дверей, и железная коробочка потянула их вверх. Он вздохнул. – Зря мы так... – Да ладно тебе, мы же не говорили про него гадости. Я думаю, он понял, что мы говорили что-то хорошее. У него такая улыбка... – Питер не сдержался от почти влюбленного взгляда на омегу, пока тот прилип взглядом к их искаженному отражению в дверях. – А запах! Ох, я не могу... – Эй, Питер Хан Джисон! Держи себя в руках, не мне говорить о том, что порядочные альфы так себя не ведут. – Треш, ты звучишь как моя бабушка. Не называй меня полным именем, идиот. – А ты разве понимаешь свою бабушку? Она же вроде... из Кореи? – Если что, твои родители как бы тоже. Но нет, не понимаю полностью, и между тем, этой святой бабуле не доставляет проблем звонить мне каждое воскресенье и о чем-то рассказывать. Все эти ее вздохи, и эти «айгу!», «айщ!», и так далее... Чанбин покосился на Питера, который кого-то усиленно пародировал, кого-то определенно азиатского или даже корейского. Он надеялся, что не его. Однако эти парни либо были метисами, либо их родня просто перебралась в Австралию и не использовала больше азиатский язык в речи. Иначе он не понимал, почему эти двое не понимают его. – О, детка, прости, это э-э... – Питер стушевался под хмурым взглядом омеги. – Малыш? Что за черт? – Пресловутое английское «бейби» он точно понимал. С ним флиртуют? Его обзывают? Над ним смеются? Что вообще происходит? Чанбин обернулся на Криса, что недоуменно наблюдал за ними, и тот от растерянности просто пожал плечами. Кажется, был какой-то вопрос. – Постой, ты знаешь корейский? Или кого-то, кто знает корейский? – Чанбин вновь вернулся к Питеру, и тот беспомощно посмотрел на друга. Омега вздохнул, сжав переносицу. – Наверное, у меня уже глюки. Лифт со звоном остановился и открыл двери, и Чанбин на автомате вышел и потерялся от вида белого незнакомого коридора. На его спину мягко легла чужая рука, подталкивая в нужную сторону. Кристофер с извиняющейся улыбкой развернул его, и они в молчании, вдруг ставшем напряжённым, дошли до нужной двери. Первым делом Питер бросился в комнату к их гаджетам, ожидавшим на тумбочках у кровати. Он залез в переводчик, находя корейский язык, и неуверенно остановился. В прихожей парень расшнуровывал свои зимние берцы, а Крис успел убежать на кухню. – Эй, Крис, как думаешь, наверное, корейский? – Попробуй! – Зашумела вода из кухни, а новый друг тем временем уже неуверенно мялся в коридоре, разглядывая квартиру. – Ладно... Так... Он напечатал вопрос, а затем стер и включил переговорный режим. – Как тебя зовут? – Механический женский голос тут же транслировал перевод парню, и тот незамедлительно ответил: – Чанбин. Питер кивнул и облегчённо улыбнулся. – Ты из Кореи, верно? – Дурак, конечно он из Кореи, – Кристофер выглянул из кухонной зоны и присоединился к разговору. – Можешь воспользоваться ванной. Чанбин благодарю кивнул головой и ушел в указанном направлении. Затем он выглянул и неуверенно что-то спросил. Питер поспешил к нему с переводчиком. – Я могу принять душ? Здесь невероятно жарко. – О, конечно, я одолжу тебе одежду. На том и разошлись. Питер принялся бегать по квартире, прибирая неправильно упавшие вещи, Кристофер знакомо и по-родному шумел на кухне, сооружая очень поздний ужин. Чужая футболка оказалась Чанбину едва ли не впритык, облепляя влажное после душа тело в некоторых местах. Смущённо оглядев себя в зеркало, омега позволил себе почувствовать чужие смешанные запахи с нее. Это... было приятно. Их запахи не забивались в нос словно тампоновые пробки, не обжигали пазухи, словно растопленный воск. Они просто мягко витали повсюду, ненавязчиво путаясь в волосах и рассказывая о том, как счастливы их владельцы. Наверное, думает Чанбин, эти ребята – пара. И сегодня хороший вечер, так что он надеялся, что не слишком помешал их планам. – Эй, Пит, я сбегаю в магазин, ладно? – Крис в одну минуту исчез за входной дверью, оставляя лаконичный ответ парня в квартире. Чанбин неуверенно выглянул в комнату, где один из хозяинов дома спешно заправлял постель. Питер улыбнулся омеге, стараясь не мурчать от вида одежды Кристофера на нем. Он указал на край кровати, предлагая присесть и снова взял телефон в руки. Чанбин тут же наклонился ближе, чтобы задать вопрос первым. – Почему ты пародировал... кого-то в лифте? – О, прости ещё раз! Моя бабушка из Кореи, но, поскольку я не знаю язык, нам не о чем говорить. Так что я научился просто ее слушать. Мы просто дурачились. – Значит, никто из вас по-корейски не понимает? – Чанбин не сдержал грустных ноток в голосе и поджал губы. – Увы, детка, ещё раз извини. – Джисон покачал головой и задумался. – Почему ты плакал у бара? – Мой телефон стащили из сумки, пока я трезвел на пляже. Ну и я просто... наверное, это под действием алкоголя, если честно, я никогда не пил. – Чанбин смущённо потупил взгляд, поджав под себя ногу, чтобы сесть лицом к альфе. Если он правильно угадал по запаху, они оба были альфами. Питер рассмеялся. – Это грустно, да, но, ты... выглядишь таким милым. – Питер поменял свое местоположение, сев поближе в позу лотоса, и обворожительно улыбнулся, держа телефон между ними. Щеки Чанбина потеплели. – Я слышал, что Крис как-то тебя назвал в лифте... – Он попытался сменить тему, пока сердце делало возмущенные и смущённые кульбиты. Разве можно?... У них что, свободные отношения? – О, мы же не представились толком. У нас двойные имена: меня зовут Питер Хан или Хан Джисон. Бабушка настояла на корейском имени. – Чанбин оживлённо приподнял брови в интересе. Уже было что-то более знакомое. – И моего парня зовут Кристофер Бан или Бан Чан. Для нас обоих странно звучат полные имена, так что мы стебемся так друг над другом. – Джисон рассмеялся, слегка покачиваясь на пружинах матраса. – О, значит вы все-таки пара? – Джисон кивнул, как только дослушал перевод, и снова улыбнулся. Между ними повисла тишина. – Можно обращаться к вам по-корейски? Я слегка скучаю по дому... – Чанбин неуверенно подался вперёд, заглядывая в чужой телефон и проверяя, работает ли ещё переводчик. На самом деле, это было не совсем так. Домой ему не хотелось абсолютно, но хотелось почувствовать себя чуть более комфортно. – Конечно, Джи, Джисон, Хан – как хочешь!... – Австралиец живо вскинул руки и встретился с круглыми глазами парня. Что-то в комнате неуловимо изменилось. Воздух будто на секунду замер, а может, замерло маленькое сердце, он не был уверен. Омега думал о том, насколько глупо отворять двери в это сердце самолично, если не было известно, казался ли стук в них иллюзией. Губ Чанбина свободно коснулись чужие. Джисон едва задержался на месте, прикрывая глаза, и не получив ответа, отстранился. Его взгляд, тут же просканировавший его напряжённую, застывшую позу, наполнился печалью. – Черт, прости, я не должен был... Парень отпрянул, его лицо окрасила вина и стыд, и что-то внутри Чанбина сжалось. Почему он это сделал? Настолько он выглядел жалко?... Нелепо настолько, что его захотелось просто утешить? Он большего и не достоин. Так, как ему и говорили, верно? Его просто всегда жаль. По щекам скользнули слезы. Наверное, Джисону было неприятно, раз он так отпрянул. – О, нет-нет-нет, детка!... – Джисон оказался перед ним на коленях, обеспокоенно заглядывая в глаза. – Черт, прости, правда, если это тебя как-то задело... Дверь в квартиру шумно открылась, и Кристофер замер на пороге с маленьким пакетом продуктов. Поскольку коридор выходил прямо в спальню, ему было очень хорошо видно, с каким отчаянием на него оглянулся Питер и как испуганно и мокро посмотрел Чанбин. – Эй, вы что, целовались втихую? – Он попытался отшутиться, стаскивая с ног сандали, но это привело к прямо противоположному эффекту. Его слова зацепил переводчик, тут же транслируя все женским голосом на корейском. Чанбин заплакал по-настоящему, прикрывая лицо. Эта эмоциональность скоро сведёт его с ума. Как он мог думать о себе, если сейчас станет яблоком раздора в этой паре? Это глупо и эгоистично. И смена страны, резкая и необдуманная, никак не исправит изъяны в его характере и поведении. Джисон встал на ноги, в панике вцепившись в свои волосы, и сам чуть не заплакал. – Крис, я придурок! Я поцеловал его и он просто!... Кристофер поджал губы, срочно ища выход из ситуации, и не придумал ничего лучше, чем просто поговорить. – Успокойся, – Бан похлопал парня по спине, предотвращая истерику, и поддерживающе сжал плечо. – Садись, я думаю, вы просто не поняли друг друга. Он подтолкнул его к кровати, и Питер нерешительно присел с другой стороны от Чанбина. Сейчас он уже просто вытирал влагу с лица, ощущая стыд за свое поведение. Пубертатный придурок... – Чанбин, – Чан осторожно присел на место, где до этого был Джисон, и машинально отодвинул телефон парня от себя в сторону, однако омега взял его в руки, неловко вытягивая перед собой и активируя погасший экран с переводчиком. Австралиец покачал головой, – Точно... В общем, я думаю, Питер, тебе надо в первую очередь извиниться. Парень сконфуженно тянет извинения с другого края кровати и перебирает катышки на своих шортах от волнения. Чанбин смотрит на него вопросительно, ожидая, его щеки матовые от слез, ресницы слегка слиплись, а глаза покраснели от трения. И выглядел он так трогательно, что Кристофер прекрасно понимал, по какой причине Питер не сдержался. Он прочистил горло, скрываясь от взгляда круглых глаз в ковре. – Да, а теперь... Эм, Чанбин, я уверен и уверяю тебя, – Чан неловко посмеялся и запустил руку в свои волосы, нервно дёргая концы прядей на затылке, – Питер не имел ввиду ничего плохого, прости его, если это доставило тебе дискомфорт. Если это правда тебя задело, то скажи мне, и я попытаюсь сделать что-нибудь, чтобы загладить нашу вину. Чанбин внимательно слушал перевод, пытаясь выцепить настоящие ощущения и реакцию на этот случай. Чужое беспокойство грело душу. – Да я так, просто расчувствовался. Это все алкоголь... – Он отмахивается и кивает собственным мыслям, поджимая губы. Неловко. – Почему? – Джисон наклоняется чуть ниже, чтобы заглянуть в его лицо, и Чанбин видит неподдельный интерес, аккуратный. Это тоже немного трогает. Чанбин оборачивается на Чана, испытывая небольшой дискомфорт от того, что он не видит их обоих, но и на его лице – спокойная, вежливая заинтересованность. – Мой бывший... был не самым лучшим выбором в моей жизни. – Омега роняет это как бы невзначай, атакуя собственные заусенцы. – Неважно. Он преувеличенно улыбается, старательно показывая, что все в порядке, и встаёт с кровати, уходя по наитию на кухню и скрываясь от внимания к себе. – Ой, черт, я... – Он оборачивается, чтобы вернуться, потому что унес в руках чужой телефон, но парни уже заходят на кухню как ни в чем не бывало, и омега действительно рад, что эту тему они не продолжили. Может, позже.